Текст книги "Как мы видим то, что видим"

Автор книги: Вячеслав Демидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

 
Жил старик со своею старухой,
У самого синего моря...
Как взмолится золотая рыбка,
Голосом молвит человечьим...
В палатах видит он свою старуху:
За столом сидит она царицей...
 

Все слова абсолютно реальны. А результат? Прихотливая комбинаторика – в границах конечного замысла, возбуждаемых зрительных образов и словесных ассоциаций, – позволяет создавать произведения, именуемые сказками.

И тут хочется высказать гипотезу: не связаны ли мышление с помощью зрительных образов и мышление с помощью «внутренней речи»? Понятие об этой речи ввел в тридцатые годы Лев Семенович Выготский, человек, которого многие современные нам ученые называют «Моцартом в психологии». Слово «речь», употребленное им, давало кое-кому повод утверждать, будто «внутренняя речь» – это нечто вроде беззвучного проговаривания, что это «речь минус звук».

Против таких утверждений выступал, в частности, один из ближайших друзей и последователей Выготского, А.Р. Лурия. Он обращал внимание лингвистов и психологов на то, что такая речь отличается «как от мысли, так и от внешней речи». Ведь слова, которые люди произносят во время эксперимента, иллюстрируя ход своих рассуждений, существенно отличаются от нормального говорения. Человек не произносит во время решения шахматной задачи: «Я вижу, что слон c3 может идти на поле b6, а после этого...» Нет, магнитофонная запись выглядит совсем по-иному: «Ага! А если мы слоном пойдем на... на b6, так, слон на b6... отлично, поле b7 перекрыто... собственно, мат-то нечем... и давать... мат-то... нечем... и давать... Ага! А если такую штуку провести... если такую штуку провести...»

Что отражают эти слова? Бесспорно, процесс мышления. Но они вовсе не равны «внутренней речи», ибо произнесены и тем самым превратились во внешнюю речь, пусть и «грамматически аморфную», как называл ее Лурия. Где же мысль, куда она спряталась, чтт именно записал магнитофон?

Выготский подчеркивал очень важный момент: «Сама мысль рождается не из другой мысли (курсив мой – В.Д.), а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наши влечения и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции». То есть мысль есть детище деятельности, результат «столкновения» с действительностью. Эту действительность человек переделывает, преобразует в соответствии со своими потребностями, побуждениями, интересами.

По представлениям Н.А. Бернштейна, в мозгу человека есть две модели: одна показывает действительность, а вторая демонстрирует «потребное будущее», то есть, грубо говоря, то, что хочется человеку. Эта действительность, как уже много раз отмечалось, фиксируется в мозгу на 90 процентов благодаря сведениям, которые доставляет зрительный аппарат. А потребное будущее есть комбинация сведений, оно уже построено благодаря желаниям и размышлениям.

Чем занимается шахматист, мысленно переставляя фигуры шахматной задачи? Он пытается преобразовать зрительный образ, сформированный при рассматривании задачи (реальность), в другой образ, столь же зрительный, но обладающий иным качеством: матовой ситуацией для черного короля (потребное будущее). Потребность возбуждает мозг, заставляет заниматься мыслительной работой. Мысленные преобразования шахматной позиции (как бы то и дело вспыхивающие новые и новые картинки, пусть даже не очень четко осознаваемые) выражаются в виде «грамматически аморфной» речи. Мышление идет в образах, и магнитофон записывает процесс преобразования зрительной модели настоящего в зрительную же модель потребного будущего!

Шахматисту нет нужды в связных высказываниях, его слова – это как бы флажки, которые втыкает в карту военных действий стратег, чтобы зафиксировать некоторые центральные пункты и избавить мозг от ненужных усилий. (Кстати, об усилиях: генетик и психолог Френсис Гальтон так ответил на вопрос, как движется его мысль: «Часто случается, что после того как я долго работал и достиг результатов, которые для меня совершенно ясны и удовлетворительны и которые я хочу выразить словами, я должен настраивать себя в совершенно ином интеллектуальном плане... Это одна из наибольших неприятностей в моей жизни».)

То, что человек очень часто мыслит зрительными (то есть основанными на зрительных образах) ситуациями, лишь впоследствии оформляя их в слова, объясняет многие парадоксы работы переводчиков и ту серьезную неудачу, которая постигла кибернетиков, до сих пор искренне верующих, что возможно создание «идеальных» программ для перевода с одного языка на другой. Слов нет, переводческие программы существуют и даже переводят «тысячи слов с точностью 92%», как об этом писал журнал английских деловых кругов «Интернешнл менеджмент» еще в 1984 году.

Увы, после действия такой программы, сколь бы совершенной она ни была, текст нуждается в серьезной «полировке». Приходится заменять или ставить в нужную грамматическую форму примерно каждое пятое слово. И это не в художественных текстах, а в научных, с их крайне ограниченными темами, словарем и жесткими грамматическими конструкциями. Причем «полировщик» обязан быть человеком, отлично знающим предмет научной статьи или книги, иначе не избежать чудовищных ошибок.

Причина? У «электронного мозга» нет зрительного воображения. Он не умеет перестраивать абстрактные слова в конкретные картины и снова превращать эти картины в словесные (то есть абстрактные!) обозначения на другом языке. А ведь только так и работают высококвалифицированные переводчики-синхронисты, про которых шутят, что они не понимают того, о чем говорят.

Спросите своего знакомого: «Что бы ты взял с собой, отправляясь на необитаемый остров на пару недель?» – и ручаюсь, он начнет мысленно осматривать содержимое своих шкафов... Японские нейропсихологи просили испытуемых перечислять по памяти крупные города Японии, и как только бойкое начало сменялось затяжными паузами, советовали: «А вы представьте себе карту!» – после чего темп ответов становился ровным, ибо пространственная схема поиска делала его простым и отчетливым.

Если же вернуться снова к переводчикам, то им хорошо известно свойство любого естественного языка – его гибкость, которая определена тем, что слова принадлежат к «размытым множествам», значения которых четко не фиксированы. Этой особенностью естественные языки отличаются от искусственных, логически безупречных, используемых для описания жестко формализованных явлений и процессов.

Искусственный язык строится по принципу: «Каждому явлению – один и только один знак, каждому знаку – одно и только одно явление» (конструкторы таких языков изо всей мочи стремятся к такому идеалу, и творения их получаются чудовищно жесткими и унылыми). Естественный язык обращается со словом вольно; у слова «порядок» – в русском языке почти двадцать значений, у слова «строить» – свыше десяти...

Лингвисты говорят, что значение слова поддается влиянию контекста: «порядок на производстве» и «хороши у вас на производстве порядки» – это разные «порядки», потому что слово вставлено в широкую картину, но не слов только, а и образов, которые этими словами вызваны, образов зрительных, пусть даже и ощущаемых невнятно.

Вместе с тем, взаимоотношения между речью и зрительным образом (не лишне напомнить, что современная психология понимает под образом «все накопленные и организованные знания организма о себе самом и о мире, в котором он существует», а эти знания «заключают в себе нечто гораздо большее, чем картины») чрезвычайно тесны и многообразны. Выготский писал: «Речь освобождает ребенка от непосредственных впечатлений, способствует формированию его представлений о предмете, она дает ребенку возможность представить себе тот или иной предмет, который он не видел, и мыслить о нем». Да, именно так, но последнее утверждение («не видел») представляется полным подводных камней.

Зададимся вопросом: что случится, если ребенок или взрослый услышит слово, не имевшее для него до сих пор связи со зрительным опытом и не объясненное с помощью других слов (опирающихся опять-таки на зрительную основу)?

Оказывается, человек воображает в этом случае нечто совершенно произвольное, ориентируясь на звукопись – те образы и эмоции, которые вызывает обычно у «носителей языка» мелодика звуков и звукосочетаний.

Не потрудившись заглянуть в словарь, некоторые люди (увы, их не так уж мало...) искренне полагают, что либерал – это «что-то слащавое», вояж – «что-то круглое», реванш – «что-то быстрое, скорое, что-то хорошее». Вот почему обучение языку предполагает непременное зрительное обучение новым образам, новым формам, новым пространственным представлениям. Нет нужды отрицать, что такое обучение можно вести и словами, но только если слова эти отобраны и выстроены в художественное произведение мастером – писателем.

Это одна сторона вопроса.

Другая заключается в том, что слово, соединившись со зрительным образом, производит над ним крайне важную операцию: освобождает от частностей, от мелких, второстепенных подробностей. В слове «дом» заключены все бывшие, существующие и будущие дома. Такое обобщение, правда, совершается не мгновенно, а на протяжении эволюции языка, в течение длительного времени, нередко тысячелетий.

В языках народностей, стоящих на иной, нежели европейцы, ступени языкового абстрагирования, можно встретить, например, «свыше тридцати разрядов числительных», нужных для обозначения различных предметов (это установил этнограф Е.А. Крейнович, изучавший быт нивхов – обитателей Сахалина и низовья Амура). Одни числительные служат для подсчета мелких круглых предметов – пуль, дробинок, яиц, икринок, капель воды; другие – для длинных предметов, таких, как деревья, ребра, волоски, дороги, кишки; третьи – для листов бумаги, циновок, одеял и иных плоских тонких вещей; четвертые – для вещей, употребляющихся парами (рукавиц, весел, глаз, лыж, сережек). Есть особые числительные для сетей, совсем иные – для лодок, специальные – для нарт. Связки рыбы, предназначенной для людей, нивхи подсчитывают не так, как те же связки, предназначенные в пищу собакам.

Но вот странность: числительными для икринок и капелек воды у нивхов служили... топоры! Почему? Ученый полагает, что здесь речь идет не о современном железном топоре, а «об овальном топоре каменного века», что в числительных нивхов запечатлелась и сохранилась до наших дней «одна из древнейших классификаций, созданных людьми каменного века». Если это так, то еще раз подтвердилось известное положение: числительные, эти предельно абстрактные понятия, выработаны из сугубо конкретного зрительного материала.

Человечество овладевало гигантской многозначностью лова в течение тысячелетий. Сегодня планета покрыта густой сетью телестанций и кабельных телесетей, программы принимаются миллиардами телевизоров. Добавьте к этому сотни миллионом видеомагнитофонов. И вот уже возникает кое у кого мысль: не пора ли отказаться от словесной передачи информации в пользу зрительной?..

Как-то московская «Литературная газета» как затравку для публичной дискуссии опубликовала письмо девятнадцатилетнего студента-второкурсника из Горького, ныне Нижнего Новгорода (дискуссия почему-то не состоялась). Юноша писал, что книга «отдает нафталином», она не современна: «появились новые средства информации, которые способны лучше, чем книга...» и так далее. И предлагал: «Все шедевры литературы уместить на пленке», потому что «это все и лучше запоминается, и сильнее действует: зрительный ряд, и звук, и цвет, и прочее». Причина нелюбви молодого человека к книге? Стремление добыть себе побольше времени: «У меня его просто нет, и я не знаю, у кого в избытке», «На чтение тратишь в пять раз больше времени, чем на просмотр телепередачи», «Просиживать вечера за книжкой мало кто может себе позволить» – это все цитаты из его письма. (Тут, правда, вспоминается персонаж старого, очень хорошего французского фильма «Их было пятеро» – Маркиз, который так отвечал на вопрос своих окопных товарищей, что он делал до войны: «Ничего. Но это отнимало массу времени...»)

Если, однако, оставить вопрос времени в стороне, ибо тратить его на просмотры видеофильмов – заменителей книги все равно придется, стоит поговорить о тех приобретениях и потерях, которые связаны с мощным внедрением в нашу жизнь видеоканала передачи информации. Его сильные стороны общеизвестны: многокомпонентное действие на восприятие, эмоции, память; острая репортажность и подача событий крупным планом; плотная упаковка сведений... «Твое перо сотрется прежде, чем ты опишешь полностью все то, что непосредственно представит тебе живописец своею кистью», – говорил Леонардо да Винчи, обращаясь к литератору. Что бы он сказал о телевизоре? И все-таки...

Любой, даже начинающий сценарист знает, что нет абсолютно никакой возможности перевести на экран все то, что заложено писателем даже в маленьком рассказе, не то что в повести или романе. Что есть произведения (хотя бы знаменитый «Золотой теленок»), абсолютно не передаваемые средствами кинематографа. Что экранизация – это всегда создание совершенно нового произведения, со смещенными и даже порою искаженными акцентами. Что даже порою сценаристы снимают свое имя с титров фильма, ибо считают, что режиссер сделал совсем иное, чем было написано в тексте. Ибо слово и образ одновременно равны и не равны друг другу.

Погружаясь в прозаическое или стихотворное произведение, ребенок приучается к чрезвычайно важному делу: умению переводить чужие слова на язык образов (зрительных, эмоциональных и иных). Чтение активно формирует способность левого полушария к абстрагированию, определяемому речью. А кроме того, прочтенное слово (как, естественно, и услышанное) возбуждает еще одну способность – внутренне, умственно представлять по слову образ, то есть перекодировать абстракцию в конкретность. Этот второй процесс начисто отсутствует при рассматривании картинки на экране. В итоге «читающий человек» формируется в более интеллектуальную личность, нежели тот, кто всецело отдается зрительным впечатлениям без их обсуждения и осмысления в словах, то есть на уровне абстракций.

Неумеренное увлечение телевидением наносит большой ущерб развитию человека, особенно становлению личности ребенка. «Как смотреть телевизор», «Опасный телеэкран», «Школьник у телевизора», «Облученные телевизором» – заголовки статей советских газет середины 80-х годов ХХ века. Уже тогда люди отрешились от восторгов по поводу телезрелища без границ.

В самом деле, кинематограф и театр дает зрителю определенную, строго дозированную зрелищную информацию. Потом, возвращаясь домой, человек обсуждает увиденное, осмысляет, даже если делает это «про себя».

Телевидение же гонит вперед своих взмыленных лошадей, и нужно обладать очень большой силой воли или очень плохо относиться к показываемому, чтобы повернуть выключатель. Опрос 2700 американцев показал: 90 процентов их неправильно истолковывают даже незамысловатую рекламу или детективный сериал. Уже через несколько минут после просмотра программы «телезрители не могли ответить на 23...36 процентов вопросов о ее содержании». Исследователи Южнокалифорнийского университета на три недели посадили группу из 250 одаренных учеников начальных классов к телевизорам. «Тесты выявили явное снижение после этого всех творческих способностей», – сообщил журнал «Ридерс дайджест». Французские педагоги отмечают «растущее обеднение словарного запаса учащихся»: они не понимают многих слов литературного языка, свойственного книгам. Вывод: «Успехи в школе обратно пропорциональны количеству часов, проведенных перед телевизором».

Итак, нужна культура общения с телеэкраном, потому что изгнать его из жизни и невозможно, и нерационально. Ведь гигантское множество разнообразных ситуаций с колоссальным количеством предметов мы познаем именно благодаря телевидению. А значит, как ни парадоксально, расширяем тем самым масштабы слов.

Ведь когда искусственный язык пытается дать определение слову «стул», он безуспешно жаждет перечислить формальные признаки предмета. А естественный язык определяет в первую очередь (и примеров этому можно тысячами брать из словарей, хотя бы словаря Даля) функцию: «Род мебели для сиденья, со спинкой (на одного человека)». Вот она, ситуация.

Кому-то такой подход может показаться уж очень детским: «Стул – это, то, на чем сидят, стол – это то, за чем едят...» Но опять же лингвисты называют денотатами любые реальные или воображаемые объекты, которые могут иметь обозначения в языке, причем «денотат <...> не есть конкретный телесный предмет, а ситуационное (выделено мною – В.Д.) представление о нем».

Именно в силу ситуационности естественная речь называет стулом и настоящий стул, с мебельной фабрики, и какой-нибудь ящик или камень, да вообще любое подходящее место для сидения, лишь бы зрительная (то есть разворачивающаяся в пространстве и во времени) картина позволила это сделать.

– Извините! – слышу я возражения. – Есть масса слов и выражений, для которых не найти зрительного образа: «постоянная Планка», «дифференциал», «спин электрона» и тысячи иных терминов науки!

Верно, таких слов предостаточно. Но мы уже говорили, что даже физики-теоретики, изъясняющиеся на языке абстрактнейших формул, стремятся переводить свои «работающие» абстракции в «неработающие» зрительные, чувственные модели. Вспомогательный зрительный образ бывает совершенно необходим для обучения, и «спин» превращается в быстро вращающийся игрушечный волчок. В книгах по высшей математике, предназначенных для начинающих, читатель встречаетмся со множеством чертежей, единственная цель которых – быть мостиком между абстракцией и чувством.

Абстрактное мышление немыслимо без слов. «Лингвистическое превосходство левого полушария имеет, повидимому, анатомическую основу», – читаем мы в авторитетной книге «Мозг». Действительно, у большинства певчих птиц левая половина мозга более важна для пения; у японских макак, живущих в высокогорье и легко переносящих снежные зимы, левое полушарие является ведущим при восприятии криков, которыми эти необычайно говорливые обезьяны обмениваются; есть и другие данные в пользу того, что существует сильная связь между способностью к восприятию и «производству» звуков и левым полушарием как механизмом. Так что когда произошел качественный скачок и появилось абстрактное мышление как высшая, чисто человеческая форма мышления, не видится ничего удивительного в том, что пристанищем этого мышления стало именно левое полушарие.

Качественные скачки возникают непременно на основе каких-то количественных изменений некоторой материальной основы. А о ней Фридрих Энгельс (несмотря на свой марксизм, широко образованный человек и отличный популяризатор науки) писал: «Нам общи с животными все виды рассудочной деятельности: и н д у к ц и я, дедукция, следовательно, также абстрагирование <...> анализ незнакомых предметов (уже разбивание ореха есть начало анализа) синтез (в случае хитрых проделок у животных), и, в качестве соединения обоих, эсперимент (в случае новых препятствий и при затруднительных положениях). По типу все эти методы – стало быть, все признаваемые обычной логикой средства научного исследования – совершенно одинаковы у человека и у высших животных. Только по степени (по развитию соответствующего метода) они различны».

А современный нам нейрофизиолог пишет: «Основные структуры головного мозга так схожи, например, у кошки и человека, что нередко не имеет значения, чей мозг изучать».

Левая половина мозга, ходом эволюции сформированная как аппарат для зрительно-абстрактных образов, оказалась подготовленной для возникновения в ней речевого нейрофизиологического механизма.

А тесная связь между речевыми расстройствами и зрительными агнозиями заставляет внимательно отнестись к предположению о возможной идентичности нейронных структур, занятых обработкой зрительных и речевых сигналов в высших отделах мозга – заднетеменной и нижневисочной коре.

Очень интересны в этой связи данные о влиянии речи на развитие способности видеть, данные, полученные сотрудниками Гарвардского университета Майклом Маккоби и Ненси Модиано. Они изучали в Гренландии и в США, как воспринимают мир дети зрительно, как связываются у них слова и образы. В экспериментах участвовали школьники и их сверстники, не имеющие возможности ходить в школу. Оказалось, что у этих групп различаются не только общий кругозор, но и зрительные навыки: «Дети, не ходящие в школу, даже самые старшие по возрасту, не умели так хорошо узнавать и называть картинки, как это делали первоклассники в городе и деревне.Это неумение опознать картинки, несмотря на знакомство с изображенными предметами, само по себе вызывает интерес», – пишут исследователи.

И выдвигают такую гипотезу: обучение (и связанная с этим активизация речевой функции) «разрушает естественное единство перцептивного мира или по крайней мере навязывает ему иную структуру», то есть заставляет подходить к действительности аналитически и как-то по-иному воспринимать предметы. Речь, как полагают Маккоби и Модиано, оказывает влияние на зрительные абстракции и зрительные признаки, – впрочем, об этой связи речи и зрения говорит вся история человечества.

Бывали, правда, люди, подобно философу Этьену Джилсону, утверждавшие, что «рисовать словами столь же невозможно, как говорить рисунками». Странно, но он почему-то забыл об иероглифах и о том, что писатели именно с помощью слов возбуждают в нашем сознании картины, изумительные по силе и красоте.

Ни одно чувство, ни одна область мозга не действует без влияния и помощи других, и конечно же, говоря о возможных связях между зрением и речью, я не пытался противопоставить одно другому или доказывать чье-то превосходство.

То, что зрение активно влияет на речь и, следовательно, на словесно-логическое мышление, дает основание верить, что к пониманию устройства мозга и созданию сколько-нибудь полной теории его работы люди придут через изучение того, как они не только говорят и слышат, но и как видят.

Как они видят то, что видят.

А отсюда проложатся пути и к созданию искусственных систем, воспринимающих мир зрительно так, как это делает человеческая зрительная система.

Доктора физико-математических наук Илья Абрамович Вул и Марина Борисовна Павловская показали, что, если научить ЭВМ воспринимать изображения по принципам кусочной квазиголографии, машина оперирует понятиями «похож – не похож» почти так же, как человек: в восьми случаях из десяти оценки совпадают. Добиться такого результата еще никому не удавалось. К аналогичным выводам пришли и сотрудники Киевского университета Л.И. Вайнерван, С.В. Махова и В.Л. Зима, хотя методика их экспериментов несколько отличалась от той, которой пользовались Вул и Павловская. Трудно поверить, но это факт: исследователи научили бездушную машину смотреть на окружающие предметы почти так же, как это делает одухотворенный человек.

«Вы не найдете в природе ничего простого, все в ней перепутано и слито. А наша любознательность требует найти в этом простоту, требует, чтобы мы ставили вопросы пытались ухватить суть вещей и понять их многоликость как возможный итог сравнительно небольшого числа процессов и сил, на все лады сочетающихся между собой» – эти слова знаменитого физика Ричарда Фейнмана как нельзя лучше выражают смысл научного исследования.

Ими мне и хочется закончить рассказ, во многом увы, поневоле беглый, о нейрофизиологии зрения, малой части физиологии – науки, престиж которой среди других дисциплин все более возрастает.

Рис. 74. Эту мозаику выложил неизвестный мастер в I тысячелетии до Р.Х. Стало быть, люди всегда видели мир практически одинаково

Послесловие к первому изданию

Если эта книга была написана, так только потому, что сотрудники лаборатории физиологии зрения Института физиологии в Колтушах помогли мне и своими рассказами, и тем, что позволили присутствовать на опытах, и тем, что иногда даже вовлекали в них. Общение с учеными и особенно с профессором В.Д. Глезером стало той основой, на которой слой за слоем наращивались другие сюжетные линии, и мне хочется от всей души поблагодарить этих увлеченных своим делом людей за редкую возможность год за годом наблюдать проверку новой гипотезы, становление новой теории.

Не менее важны были для моей работы советы и критические замечания ученых, исследующих другие аспекты зрительного восприятия: профессора А.Л. Ярбуса и кандидата биологических наук Г.И. Рожковой, докторов медицинских наук Э.С. Аветисова и Ю.З. Розенблюма, кандидата медицинских наук Л.И. Московичуте. Встречи с членом-корреспондентом АН СССР А.Г. Спиркиным были очень полезны для философского осмысления проблемы формирования перцептивной модели мира. Я очень признателен всем за ту атмосферу сотрудничества и доброжелательности, в которой проходило обсуждение рукописи.

Автор

Послесловие ко второму изданию

За время, прошедшее с подготовки рукописи первого издания, немало гипотез, относящихся к зрению, были еще и еще раз проверены. Поэтому переработка и дополнения коснулись именно тех спорных аспектов, о которых восемь лет назад нельзя было сказать, насколько они точны. Это, в свою очередь, потребовало изменения композиции. Некоторые факты исключены просто из-за отсутствия места, которое пришлось отдать новым данным. Встречи с сотрудниками Лаборатории, которой руководит В.Д. Глезер, и с ним самим, были, как и прежде, основой для подготовки материала книги, за что я искренне благодарен.

Автор

Литература:

1.Глезер В.Д., Цуккерман И.И. Информация и зрение. – Л.: Наука, 1961.

2.Глезер В.Д. Механизмы опознания зрительных образов. – Л.: Наука, 1966.

3.Зрительное опознание и его нейрофизиологические механизмы. Под ред. Глезера В.Д. – Л.: Наука, 1975.

4.Глезер В.Д. Зрение и мышление. – Л.: Наука, 1985.

5.Ананьев Б.Г. Психология чувственного познания. – М.: Педагогика, 1960.

6.Арбиб М. Метафорический мозг: Пер. с англ. – М.: Мир, 1978.

7.Балонов Л.Я., Деглин В.Л. Слух и речь доминантного и недоминантного полушарий. – Л.: Наука, 1976.

8.Бианки В.Л. Асимметрия мозга животных. – Л.: Наука. 1985.

9.Брэгг У. Мир света. Мир звука: Пер. с англ. – М.: Наука, 1967.

10.Вавилов С.И. Глаз и Солнце. – 10-е изд. – М.: Наука, 1981.

11.Восприятие. Механизмы и модели: Пер. с англ. – М.: Мир, 1974.

12.Вулдридж Д. Механизмы мозга: Пер. с англ. – М.: Мир, 1965.

13.Грегори Р. Разумный глаз: Пер. с англ. – М.: Мир, 1972.

14.Дельгадо Х. Мозг и сознание: Пер. с англ. – М.: Мир, 1971.

15.Иваницкий А.М. и др. Информационные процессы мозга и психическая деятельность. – М: Наука, 1984.

16.Интеллект человека и программы ЭВМ: Сборник. – М.: Наука, 1979.

17.Исследование речевого мышления и психолингвистика: Сборник. – М.: Наука, 1985.

18.Котик М.А. Краткий курс инженерной психологии. – Таллин: Валгус, 1971.

19.Красота и мозг: Биологические проблемы эстетики: Пер. с англ. – М.: Мир, 1995.

20.Линдсей П., Норман Д. Переработка информации у человека: Пер. с англ. – М.: Мир, 1974.

21.Лурия А.Р. Об историческом развитии познавательных процессов. – М.: Наука, 1974.

22.Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. – М.: Изд-во МГУ, 1968.

23.Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. – М.: Изд-во МГУ, 1975.

24.Механизмы опознания зрительных образов. – Л.: Наука, 1966.

25.Мозг: Пер. с англ. – М.: Мир, 1984.

26.Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие: Пер. с франц. – М.: Мир, 1966.

27.Основы сенсорной физиологии: Пер. с англ. – М.: Мир, 1984.

28.Петров Л.В. Мода как общественное явление. – М.: Знание, 1974.

29.Пиз А. Язык жестов: Пер. с англ. – Минск, 1998.

30.Прибрам К. Языки мозга: Пер. с англ. – М.: Прогресс, 1975.

31.Психология машинного зрения: Пер. с англ. – М.: Мир, 1978.

32.Развивающийся мозг и среда. – М.: Наука, 1980.

33.Рок. И. Введение в зрительное восприятие. В 2 тт.: Пер. с англ. – М. Педагогика, 1980.

34.Сенсорные системы. Сенсорные системы и асимметрия полушарий. – Л.: Наука, 1985.

35.Симонов П.В., Ершов П.М. Темперамент, характер, личность. – М.: Наука, 1984.

36.Скороходова О.И. Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир. – М.: Педагогика, 1972.

37.Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика: Пер. с англ. – М.: Прогресс, 1976.

38.Сомов Ю.С. Композиция в технике. – М.: Машиностроение, 1972.

39.Сомьен Дж. Кодирование сенсорной информации: Пер. с англ. – М.: Мир, 1975.

40.Тамар Г. Основы сенсорной физиологии: Пер. с англ. – М.: Мир, 1976.

41.Толанский С. Оптические иллюзии: Пер. с англ. – М.: Мир, 1967.

42.Фейгенберг И.М. Видеть – предвидеть – действовать. – М.: Знание, 1986.

43.Фрумкин Р.М. Цвет, смысл, сходство. – М.: Наука, 1984.

44.Шехтер М.С. Зрительное опознание. Закономерности и механизмы. – М.: Педагогика, 1981.

45.Элдмен Дж., Маунткасл В. Разумный мозг: Пер. с англ. – М.: Мир, 1981.

46.Экман П. Психология лжи: Пер. с англ. – СпБ, М., Харьков, Минск: Изд. «Питер», 2000.

Источники иллюстраций:

1.Kinderzeit: Wie und Warum in 15 Bänden. – Deutsche Field Enterprises Educational Corporation GmbH, WestßBuch Verlag. B. 12, 1975, S. 174, 284.

2.Лютьен-Дреколль Э., Рохен Й.В. Анатомический атлас. М.: Внеш-сигма, 1998, С. 139, C. 124.

3.Berliner Zeitung, 10. Juni 1997; 8. Juli 1998.

4.Рок И. Введение в зрительное восприятие. В 2 тт.: Пер. с англ. – М.: Педагогика, 1980. Т. 1, С. 67...68.

5.TopWare: Taschengeld Serie, file Nr. 61.

6.Mattias Arnild. Henry de Toulouse-Lautrec: 1864...1901: Das Theater des Leben. Taschen Verlag GmbH & Co. Köln, 1987, S. 27.

7.The Tretyakov Gallery: Moscow: Painting: Aurora Art Publushers. – Leningrad, 1979. №72.

8.Красота и мозг: Биологические проблемы эстетики: Пер. с англ. – М.: Мир. 1995, С. 103...105.

Текст издания:

Демидов В. Е. Как мы видим то, что видим. 3-е изд., перераб. и доп.

Демидов Вячеслав Евгеньевич родился в 1933 г. Кандидат философских наук (диссертация «Реклама как вид социальной деятельности). Автор научно-художественных и научно-популярных книг, книг и брошюр по рекламе и маркетингу, нескольких сотен статей, очерков и рекламных произведений, тематика которых связана с такими отраслями науки и техники, как радиоэлектроника, машиностроение, энергетика, психофизиология зрения. C 1990 г. живет в Германии.

Рецензенты второго издания:

Преображенский П.В. – доктор медицинских наук;

Розенблюм Ю.3. – доктор медицинских наук.

Первым изданием эта книга вышла в Москве в 1979 году, вторым – в 1987 году. Была переведена на английский (Москва, «Мир», 1986) и польский (Варшава, «НОТ-СИГМА», 1989) языки.

Данное третье, дополненное и в определенных частях переработанное берлинское издание предпринято автором.