Текст книги "Необычайные приключения Робинзона Кукурузо и его верного друга одноклассника Павлуши Завгороднего в школе, дома и на необитаемом острове поблизости села Васюковки"

Автор книги: Всеволод Нестайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава XII. Неожиданные гости. Игорь, Валька и остальные

Я не знаю точно, что ощущают пограничники, когда лежат в засаде и слышат разговор шпионов, но мне кажется, что мы чувствовали что-то очень похожее. Мы забыли обо всём на свете. Мы думали только, чтобы не пропустить ни слова и чтобы не выдать себя.

Кнышиха говорила раздражённо и сердито:

– Ну! Ну что я теперь людям скажу?! Завтра же вечером приедут. Близкий тебе свет – из Киева мотоцикл гонять. Да и деньги пропадут… Всю ночь сегодня будешь сидеть, пока сети не починишь. Чтоб завтра мне вечером поставил! А я уж их как-то уговорю переночевать. Придётся за поллитрой сбегать… Ох, горе мое! Ну, подожди! Я тебе этой поллитры не прощу! Это слёз моих пол-литра! Дорого тебе обойдётся эта поллитра, изувер!

Кныш только вздохнул.

– Ну давай, давай поехали уже. Ковыряешься, как неживой!

Это были последние слова, которые мы слыхали. Из-за камышей нам не было видно Кнышей, и потому мы ещё несколько минут напряжённо прислушивались, пока не убедились, что их уже нет.

– Так! Теперь всё ясно, – сказал наконец Кукурузо.

– А ты думал – шпион.

– А что? Может, и шпион по совместительству. Шкодник же. Суслик, а не человек. Долгоносик.

– Да, теперь понятно – и та торговля в парке, и те верзилы на мотоцикле, и всё остальное. Вот гадюка! Так он всю рыбу уничтожит.

– Что же будем делать? Завтра он снова поставит сети и если…

Кукурузо не договорил. Вдруг с плёса донеслась звонкая песня:

 
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо.
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!
 

Голоса были мальчишечьи и девчоночьи – бодрые пионерские голоса. Казалось, что прямо по воде и болоту шагает сквозь камыши весёлый пионерский отряд. Мы удивлённо переглянулись. Что такое? Потом схватились и побежали на берег – туда, откуда виден был плёс. Но ничего не увидели – мешали камыши.

– А ну айда на дерево! – крикнул Кукурузо.

Мы быстро вскарабкались на старую иву, под которой стоял шалаш, – это было самое высокое дерево на острове. И тогда увидали: из стружки на плёс выплывали, будто лебеди, белые шлюпки. В шлюпках сидели пионеры в белых майках, в белых панамках, с красными галстуками. В первой шлюпке стоял во весь рост стройный высокий парень в белых брюках, без майки, но тоже с пионерским галстуком. Это был, наверное, вожатый. Под бронзовой кожей его выделялись могучие мускулы. Казалось, этот парень сошёл прямо с физкультурного плаката: «Готовься к сдаче на значок ГТО!»

Но вот песня кончилась, и вожатый громко сказал:

– Друзья, предлагаю на этом острове сделать остановку. Как вы считаете, товарищ штурман? – склонился он к маленькому скуластому хлопцу с нахмуренными бровями, который сидел на корме.

– Только так! – очень серьёзно ответил хлопец.

Все почему-то засмеялись.

– Тогда держите курс на остров, штурман! – в тон ему сказал вожатый.

– Только так! – повторил хлопец.

И снова все засмеялись. Но на хлопца это не произвело никакого впечатления. Он даже бровью своей нахмуренной не повёл.

Одна за другой шлюпки пристали к берегу. И остров вмиг превратился в пионерский лагерь: смех, крики, беготня. Кто-то играл в мяч, кто-то уже плескался в воде, кто-то ловил сачком бабочек.

Мы сидели на дереве, не зная, что нам делать – показываться или нет. Впрочем, долго колебаться нам не пришлось. Какая-то высокая голенастая девочка наткнулась на шалаш и воскликнула:

– О! Смотрите! Здесь кто-то живёт!

Все сбежались к ней. Подошёл и вожатый… Смуглый ловкий мальчишка с фотоаппаратом через плечо юркнул в шалаш и сразу же выскочил, держа в руках электрический фонарик, который я привёз Кукурузо из Киева.

– Фонарик, – пояснил он, – механический. С магнето. Даёт ток только тогда, когда нажимаешь на эту ручку.

И начал жикать, показывая. Кукурузо беспокойно заёрзал на ветке.

Голенастая девчонка тоже юркнула в шалаш и вытащила оттуда ружьё:

– Смотрите, настоящее, охотничье…

– Ой, осторожно: может, оно заряжено. Ещё выстрелит случайно! – взвизгнул кто-то из девочек.

Кукурузо не выдержал:

– А ну не троньте!

Все сразу подняли голову. Прятаться больше не было смысла. Мы слезли с дерева. И сразу нас обступили пионеры.

– Кто вы?

– Что вы тут делаете?

– Это ваш шалаш?

– И ружьё ваше?

– Вы охотники?

– Вы тут живёте?

Я растерянно посмотрел на Кукурузо. Он нахмурился и молчал.

– Да, они, наверно, просто рыбачат тут…

– Или из дому сбежали.

– Или в индейцев играют. Как «Маленькие дикари» Сетона-Томпсона. Помните?

– Или в Робинзонов… Правда ж?

Я совсем беспомощно взглянул на Кукурузо. Мой друг густо-густо покраснел. И вдруг сказал:

– Ни во что мы не играем… У нас ответственное задание. Мы браконьера ловим.

– Ну-у?!

– Вот это здорово!

– А кто же вам поручил?

– Почему это нам кто-то должен поручать? – пренебрежительно хмыкнул Кукурузо. – Мы его сами выследили и сами ловим.

Заметив, с каким серьёзным интересом смотрят на него пионеры, Кукурузо совсем осмелел:

– А ну положь ружьё. И фонарик отдай.

Фонарик и ружьё немедленно были положены на место.

– А всё-таки, как вы выследили браконьера? И как вы его будете ловить? – спросил смуглый хлопец с фотоаппаратом.

– И ружьё у вас тоже для этого? Чтоб ловить? – спросила голенастая девчонка.

Я решил, что надо перевести разговор на что-то другое.

– А у вас что – поход? – поспешно спросил я. – Или просто так – прогулка? И вы вообще откуда прибыли?

– Мы из Киева. Юные следопыты. У нас поход по местам партизанских боёв, – охотно объяснил хлопец с фотоаппаратом.

– Только так! – подтвердил штурман.

– Мы уже домой возвращаемся. Три недели в походе, – прибавила голенастая девчонка.

– Не преувеличивай. Валька! Не три недели, а девятнадцать дней. Сегодня двадцатый, – вмешалась в разговор остроносенькая девочка в очках.

– А вы не боитесь заблудиться в наших плавнях? Они ж знаете какие!

– Да у нас же и карта и компас. Чего же бояться!

– Послушай, Игорь! – обратился к хлопцу с фотоаппаратом вожатый. – Надо вот что выяснить. Если ребята в самом деле ловят браконьера, может, мы им тут помешаем. Нас много, мы шумные – ещё спугнём его. Вы не стесняйтесь, скажите – если так, мы можем переехать в другое место. Нам же всё равно.

Мы с Кукурузо переглянулись.

– Да чего там, оставайтесь, – сказал Кукурузо. – Он приедет только ночью, да и то не сегодня, а завтра. Так что до завтрашнего вечера вы нам не помешаете.

– Ну смотрите, – сказал вожатый и обратился к пионерам: – Раз так, вынимайте продукты, разжигайте костёр – будем завтрак готовить.

– Только так! – авторитетно подтвердил маленький скуластый штурман.

Пионеры сразу опять загалдели и побежали к шлюпкам.

– Ты, Игорь, займись костром, – сказал вожатый. – Ты у нас мастер.

– Пойдём, я покажу, где хворост, – по-хозяйски предложил Кукурузо.

И мы втроём пошли в глубь острова. Шли и, как всегда бывает в начале знакомства, смущённо молчали – не знали, о чём говорить.

И вдруг Игорь, не раскрывая рта (мы это хорошо видели), громко не то рявкнул, не то гавкнул. И сразу где-то в середине у него заиграла музыка. Настоящая музыка. Джаз. Такое, знаете: бз-вз, дудль-будль, бум-бем, бу-га-га… И потом что-то запело женским голосом по-ненашему… Мы стали и вытаращились на Игоря: что за чертовщина!

Он засмеялся и передвинул из-за спины вперёд то, что мы всё время считали фотоаппаратом.

– Приёмник. Портативный. На транзисторах… на полупроводниках. Это я только в футляре от фотоаппарата его собрал. Потому что другого корпуса не было. Да и удобно. Через плечо носить можно.

Вот оно что! Так это переносной маленький радиоприёмник. Как мы сразу не догадались! О том, что такие есть на свете, мы знали. Я в Киеве видел, да и у нас в сельмаге продавались когда-то, «Турист» называется.

– Хорошая штука, – опомнившись, снисходительно сказал Кукурузо. – Сколько дал?

– Что – дал?

– Ну заплатил сколько?

– Нисколько. Сам сделал.

– Что-что? – Кукурузо скривился и приставил ладонь к уху, будто недослышал.

Я хихикнул.

– Сам, говорю, сделал, – серьёзно повторил Игорь.

Я ещё раз хихикнул.

– Ага, – криво усмехнулся Кукурузо. – Ну да. Я же и спрашиваю: сколько дал? У нас в сельмаге «Турист» продавался. Тридцать пять рублей. Красивый, под перламутр. Ну, а этот сколько?

– Вот чудак, не верит… Ну, как хочешь…

Из кустов вышел вожатый:

– О чём это вы, ребята, спорите?

– Да ничего, просто так… – махнул было рукой Кукурузо, но потом, глянув снизу на вожатого, неожиданно ехидно спросил: – Дядя, а у вас все пионеры такие во… или только этот?

– А что такое?

– Да ничего… Просто он говорит, что этот приёмничек сам сделал… Может, вон та тощенькая девочка настоящий автомобиль сама сделала, а тот штурман – «только так» в космос летал?

– Насчёт космоса и автомобиля не скажу, а вот приёмник он действительно сам сделал. Это точно. Он у нас молодец! В радиокружке уже третий год. Академиком будет.

Вожатый говорил серьёзно, без всяких шуток. Не верить ему было невозможно. Кукурузо сразу скис, увял и сморщился, как футбольный мяч, из которого выпустили воздух. Насмешливые огоньки в глазах погасли, концы губ опустились. Я тоже был удивлён. Мне почему-то всегда казалось, что все эти умненькие образцово-показательные ученички, которые мастерят действующие модели кораблей и самолётов, выпиливают из фанеры лобзиком разные кружевные полочки и сотворяют прочие выставочные штуки, от которых ахают учителя и родители, – все эти «гении» обязательно должны быть хилые, длинноносые и в очках. И обязательно чудаковатые. Так я был уверен. А тут перед нами стоял нормальный курносый хлопец – мускулистый, загорелый, по всему видать, физкультурник. Как-то больше представлялся он на спортплощадке, среди шумной ватаги спортсменов, чем в тихой лаборатории, углублённый в перепутанные внутренности какого-нибудь радиоприёмника.

Мы молчали растерянные и сбитые с толку.

Вожатый внимательно посмотрел на нас и деланно сердито сказал:

– Что же вы, братцы, разболтались тут, а хворосту не несёте. Люди же голодные. А ну давайте быстрее!

Это сразу вывело нас из оцепенения. Мы бросились поспешно (даже слишком уж поспешно) собирать сухие ветки. И через минуту уже тащили на поляну большие охапки хвороста. Особенно старался Кукурузо. Он тащил такую огромную охапищу, что я боялся, как бы он себе пуп не надорвал.

Голенастая девочка Валька, увидев это, восторженно вскрикнула:

– Ого-го!

И я не знаю, отчего больше был такой красный Кукурузо: то ли от напряжения, то ли от этого «ого-го». Он вообще почему-то часто посматривал на ту Вальку. Нашёл на что смотреть!

Страшило какое-то! Тощее, пучеглазое, длинноногое! Тю! Хуже Гребенючки в сто раз!

Все стояли на поляне и смотрели, как ловко Игорь разжигал костёр. Ты смотри, городской, а умеет…

Вскоре посреди поляны уже лизал небо огненными языками большой костёр.

– Ну, а чья очередь сегодня кашеварить? – спросил вожатый.

– Сашкина! – воскликнула Валька.

– Сашкина, Сашкина! Правильно! – закричали отовсюду, и все посмотрели на штурмана.

– Твоя? – спросил вожатый.

– Только так! – сказал тот.

– Значит, нам сегодня везёт, – улыбнулся вожатый.

– Везёт! Везёт! Уху! Сашенька, обязательно уху!

– Ушицу! – слились в одно десятки голосов.

– Только так, – впервые за всё время улыбнувшись, закивал головой Сашко.

Теперь, когда все стояли вместе около костра, было особенно заметно, что Сашко очень маленького роста, ниже всех. Может быть, потому он и держался так серьёзно и нахмуренно, чтоб казаться солиднее. А ещё было видно, что все его любят и если и подтрунивают над этим его «только так», то совсем не обидно, а скорее ласково.

Сашко принялся готовить завтрак. Девочки, в том числе и Валька, помогали ему, чистили картошку и рыбу, которую достали из сетки, что была привязана к корме одной из шлюпок и опущена в воду. Остальные пионеры разбрелись по острову кто куда. Как-то так само собой вышло, что мы очутились рядом с Игорем. Игорь сидел на пеньке и строгал ножом палочку, – видно, что-то собрался мастерить. Мы с Кукурузо сидели возле пенька на корточках, уткнувшись подбородками в колени, и задумчиво ковырялись в земле. Потом Кукурузо кашлянул и, насупившись (чтоб скрыть смущение), сказал хрипло:

– Дай посмотреть… приёмник… Можно?

Игорь сразу отложил ножик и палочку:

– А чего же… Конечно. Пожалуйста.

Он открыл футляр:

– Вот настройка, это диапазоны, это громкость, – показал, где что крутить.

Кукурузо склонился над приёмником. Я тоже пригнул голову. Кукурузо оттолкнул меня локтем:

– Не сопи туда прямо. Запотеет и испортится.

Игорь улыбнулся:

– Да ничего. От этого не испортится.

Кукурузо долго крутил в руках приёмник, и мы молча, затаив дыхание слушали голоса далёких стран.

– Да-а… Ценная штука, – сказал наконец Кукурузо и добавил: – Ну, по физике у тебя, конечно, пятёрка?

– Пятёрка, – просто и без хвастовства ответил Игорь.

– А двойки ты хватал когда-нибудь? – с надеждой спросил Кукурузо. – Хотя бы по поведению, по пению, по рисованию, что ли? Или круглый отличник?

– Отличник, – словно извиняясь, сказал Игорь. – Все участники нашего похода – отличники. Такое было условие.

Кукурузо тихо вздохнул.

В это время из кустов выглянула Валька. Должно быть, девочки уже закончили свою работу. Я видел Вальку, а Игорь, который сидел к ней спиной, нет. Валька тихонько подкралась к нему, и я не успел даже открыть рот, как она одним движением столкнула его с пенька. Игорь ничего не подозревал и, конечно, вверх тормашками полетел в траву.

– Даме всегда надо уступать место, – сказала Валька, садясь на пенёк.

Игорь поднялся и только улыбнулся в ответ.

Мы с Кукурузо удивлённо переглянулись.

Хорошее дело! Толкового хлопца – физкультурника, который сам смастерил приёмничек, какое-то длинноногое страшило швыряет на землю, будто это не хлопец, а мешок с картошкой. И он только улыбается…

Попробовала бы мне сделать такое даже Гребенючка, я б ей так дал, так дал, что она десять раз перевернулась бы!

Постойте, а что это с Кукурузо?

– А ну дай мне! – нахально говорит Валька и протягивает руку к приёмнику.

И Кукурузо, телёнок, преспокойно отдаёт приёмник. Вот дурень. Что это – её приёмник, что ли? Чего это она распоряжается.

Впрочем, все эти бодрые возгласы звучат, конечно, только в моей душе. Я молчу. Это же не мой приёмник и не у меня его отбирают.

Валька начала настраивать приёмник, по-птичьи склонив голову к плечу и глядя в небо. Поймала какую-то тягучую мелодию и вдруг воскликнула:

– О! О!

Мы удивлённо посмотрели на неё – чего это она вопит?

Мечтательно глядя на плёс и слушая музыку, она тихо сказала:

– «Лебединое озеро»… Адажио…

Я скривился. Вот задавака! Говорит такое, что ничего понять нельзя.

А Кукурузо напустил на себя серьёзность и, нахмурив брови, говорит:

– Нет, – говорит, – это озеро, скорее, не лебединое, а утиное. Лебеди у нас не водятся. Зато уток – тьма-тьмущая!

Валька вдруг как захохочет:

– Ой, держите меня! Ой, не могу! Вот чудак! Я же не про это озеро, а про музыку «Лебединое озеро». Балет композитора Чайковского. Как раз сейчас вот это передают.

Кукурузо – будто кто лицо кипятком ошпарил. Вся кровь, какая только была у него в организме, бросилась ему в лицо.

– Можно подумать, что я не знаю, – сердито буркнул он. – Прекрасно знаю этот знаменитый балет. А про наше озеро я просто так сказал. Для интереса… Для смеха.

Я отвернулся. Не могу я смотреть в глаза человеку, который нагло врёт. Ничего он, Кукурузо, не знал никакого «Лебединого озера». Потому что слух у него был препоганый. Петь он мог только со мной. Подтягивать. А у самого у него все песни получались на один мотив. Мне было досадно на Вальку, что она заставила моего друга так бессовестно врать. И вообще, чего она прилезла к нам?..

И вдруг, словно подслушав мои мысли, Валька резким движением выключила приёмник и сказала:

– Вы на меня сердитесь, ребята, да? За то что я пришла к вам и пристаю, да? Так я пойду… Вы не сердитесь. Просто мне хотелось познакомиться с вами…

И так она это просто сказала, что мне стало неудобно. И ни я, ни Кукурузо не нашлись что ответить.

Валька встала, сунула Кукурузо в руки приёмник и побежала к костру.

– Чудачка какая-то… правда? – пожав плечами, смущённо сказал Кукурузо.

– Она хороший хлопец, – неожиданно покраснев, сказал Игорь. – У нас с ней все дружат… А чего ты не включаешь приёмник? Ты включай, не стесняйся. Я недавно поменял батарейку.

Я внимательно посмотрел на него и понял, что он умышленно меняет тему разговора, что больше о Вальке говорить не стоит. Я его хорошо понимал. Мне тоже было бы неприятно, если бы кто-нибудь говорил о Гребенючке…

Я не знаю, сколько мы ещё просидели на берегу возле пенька, но вот послышался голос вожатого:

– Игорь, ребята, идите скорее! Уха готова!

– Пошли! – сказал Игорь.

Я как выпил тогда с утра стакан молока, так после этого маковой росинки во рту не имел. Был голодный, как арестант, и предложение Игоря мне, конечно, очень понравилось. Думаю, что и Кукурузо хотел есть не меньше.

Но неожиданно он сказал Игорю:

– Ты иди, а мы тут посидим. Мы как раз перед вашим приездом хорошенько позавтракали.

Я заморгал глазами и разинул рот, но, конечно, промолчал.

– Да не выдумывайте, ребята, пойдёмте! Такой ухи вы сроду не ели, ручаюсь! – уговаривал Игорь.

Кукурузо упрямо отказывался. Я, глотая голодные слюни, поддерживал его.

Наконец Игорь махнул рукой.

– Да ну вас! Подождите, я сейчас вожатого на вас напущу! – и побежал к костру.

Однако через минуту вместо вожатого прибежала длинноногая Валька. И сразу набросилась на нас:

– Это ещё что такое?! А ну марш есть уху! Если бы вы меня пригласили, что, я разве отказалась бы?! Я бы отказалась разве, если бы вы меня пригласили?! А ну быстрее!

И, к моей величайшей радости, Кукурузо, который так упрямо отказывался перед Игорем, тут вдруг моментально уступил и покорно поплёлся за девчонкой. И снова мне почему-то вспомнилась Гребенючка…

Я не знаю: то ли я был просто очень голоден, то ли в самом деле уха была какая-то особенно вкусная, но мне показалось, что я действительно сроду не ел ничего подобного. А я же разбирался в ухе. У нас, в нашем «рыбачьем» селе, умели её варить, и сам я варил не раз. Но эта просто дух забивала – такая вкусная. Все причмокивали от удовольствия и хвалили Сашка-штурмана. А он сидел возле котла с половником в руках и, как всегда нахмуренный, внимательно следил, кому дать добавки.

Теперь мне было понятно, почему все так обрадовались, что сегодня Сашкина очередь готовить завтрак. Он был у них признанным кашеваром.

Вскоре все наелись и разлеглись на траве вокруг костра – отдохнуть. Кто-то первый тихо затянул песню, кто-то поддержал, и песня выросла, окрепла и взлетела над плёсом – даже пригнулись камыши…

 
Реве-е та сто-огне Днi-iпр широкий.
Сердитий вi-iтер за-авива-а…
 

Как хорошо было вот так лежать на траве, смотреть в голубую бездну неба и хором петь песню. Казалось, вся земля, весь мир слышит её.

Вожатый тихонько встал, пошёл к лодкам и вернулся с аккордеоном. Песня зазвучала ещё сильнее, ещё слаженней…

Когда кончили «Реве та стогне…», вожатый сказал:

– А теперь нашу, пионерскую: «Взвейтесь кострами». Затягивай, Сашко.

– Только так, – откликнулся Сашко, прокашлялся, подождал, пока аккордеон проиграет вступление.

Я никогда бы не подумал, что у него такой чистый, звонкий и высокий голос. «Вот тебе и чудаковатый штурман Сашко – «только так»! Мало того, что знаменитый кашевар, ещё и певец такой!»

 
Взвейтесь кострами,
Синие ночи.
Мы пионеры —
Дети рабочих…
Близится эра
Светлых годов.
Клич пионера:
«Всегда будь готов!» —
 

рвалась в небо песня.

Пели мы часа полтора, а то и больше. Какие только песни мы не пели – и украинские народные, и революционные, и старые комсомольские, и современные, и песни из кинофильмов.

Потом Игорь сказал:

– А теперь, может, пусть Валька станцует…

«Сейчас начнёт кривляться, отнекиваться, а её будут уговаривать», – подумал я. Но она сказала без всякого:

– Пожалуйста. Могу станцевать.

Тут я заметил, что Кукурузо почему-то покраснел и беспокойно заёрзал на месте. Кстати, я ещё и раньше, когда пели, заметил, что мой друг всё время смотрел на Вальку, а когда она случайно встречалась с ним глазами, он сразу отводил взгляд.

– Украинский танец козачок! – объявил вожатый и заиграл на аккордеоне.

Валька начала танцевать. Над моим ухом часто-часто, словно запыхавшись, точно это он сам танцует, дышал Кукурузо. А когда Валька кончила танец и все захлопали, он не стал хлопать, а почему-то нахмурился и отвернулся.

Потом девочка в очках читала стихи Маяковского. Хорошо читала, только очень кричала – наверное, даже в селе было слышно.

В общем, получился неожиданный концерт художественной самодеятельности. А потом стали купаться. Игорь плавал кролем, Сашко-штурман – брассом, да и Валька ничего плавала (правда, по-девчачьему – задрав голову и отфыркиваясь, как кошка). Но прыгать в воду с вербы никто не умел. И вот тут-то мой друг Кукурузо показал, что такое васюковские хлопцы. Вскарабкался на самую верхушку, раскачался, как обезьяна, на ветке и ка-ак прыгнет – почти минуту летел и почти на середину плёса залетел. Все только ахнули. А вожатый сказал:

– Молодец! Из тебя может выйти хороший спортсмен. Тебе надо в секцию по прыжкам в воду. Молодец!

Меня разобрало, и я хотел доказать, что я тоже геройский парень. Я поплевал на руки и полез на вербу. Но меня постигла неудача. Ужасная неудача. Я зацепился за сучок и разодрал трусы – да как разодрал! – сверху по бедру до самого низа (даже резинка лопнула). Чуть не плача от стыда и горя, я бесславно спустился вниз. Однако никто не стал смеяться надо мной. Наоборот, все меня успокаивали:

– Ничего, бывает. С каждым может случиться!

Девочки наперебой предлагали зашить трусы. Я категорически отказался. Вы себе представляете – вы сидите без трусов, а девочки их в это время зашивают! Лучше утопиться! Я взял иголку и нитку и полез в шалаш. Там, в полутьме, я долго и неумело орудовал иглой, накалывая себе пальцы и глотая слёзы. Неожиданно взгляд мой упал на книжку, что лежала в углу шалаша, прикрытая листьями. Я заинтересовался, потянул её. То была – грамматика. Я сперва удивился, но потом вспомнил, что Кукурузо же взял её, чтоб отвести глаза деду.

В грамматику была заложена тетрадь. Я раскрыл тетрадь. (Да простит мой дружище моё любопытство!) На первой странице начинался «Дневник Робинзона Кукурузо». Что в нём, вы уже знаете: «приключения» и «неприятности» первого дня. «А что дальше?» – поинтересовался я. Перевернул страницу и… вытаращил глаза. Дальше шли упражнения. Почти полтетради было исписано упражнениями по грамматике – и на глагол, и на существительное, и на прилагательное, и даже на суффиксы (на тех дьявольских «детей за сажей», которые так подвели нас когда-то).

Упражнения были написаны карандашом – так же, как и дневник. Сомнений не было – всё это писалось уже здесь, на острове.

Так вот оно что!

Робинзон Кукурузо, который собирался прожить на необитаемом острове двадцать восемь лет, два месяца и девятнадцать дней, готовился к осенней переэкзаменовке.

Ах ты хитрец! Ах ты ужака! Твоя гордость, твоя дьявольская гордость заводилы и атамана не позволила тебе признаться, что ты старательно готовишься к переэкзаменовке, и ты удрал от людей на остров и там зубришь грамматику. Теперь понятно, почему ты именно так назвал свой остров… Ну погоди! Ну смотри! Я тебе!..

А впрочем, что «погоди», что «смотри»? Разве я скажу ему что-нибудь? Разве я ему враг? Разве я хочу, чтобы он провалился, чтобы остался на второй год?

Да нет же! Конечно, нет! И я ничего ему не скажу, ни слова, ни полслова! Пусть думает, что я ни о чём даже не догадываюсь! Пусть думает! Я быстренько положил тетрадь и грамматику на место и прикрыл листьями – вроде и не прикасался.

От моего открытия мне сразу стало легко и весело – будто после дождя солнце засияло. Про стыд и позор свой я и думать перестал. Бодро доштопал трусы и совсем другим человеком выскочил из шалаша. Все заметили перемену в моём настроении и теперь смело начали улыбаться.

А Кукурузо сказал:

– Великое дело трусы! Без трусов – нет человека, а в трусах – есть человек, ещё и улыбается, – и хихикнул, бросив взгляд на Вальку. Ему хотелось быть остроумным сегодня.

И хоть глупое было это его остроумие, я не обиделся. Я благородно ему простил.

– Ну, а теперь «Готовься в дорогу», «Готовься в дорогу», – пропел вожатый.

Пионеры засуетились. Это было для нас так неожиданно, что мы с Кукурузо растерялись.

– Что, вы уже уезжаете? – вырвалось у меня.

– Уезжаем, – сказал вожатый. – Мы и так задержались. Ведь остановка на вашем острове у нас непредвиденная. Мы ночевали на берегу, на лугу возле стогов. А утром туда стадо пригнали. Девчата у нас боевые, но с крупным рогатым скотом не очень дружат. Пришлось поспешно перебазироваться. Даже позавтракать там не успели… А нам сегодня ещё до Андрушевки добраться надо. Засветло доберёмся, как вы думаете?

– А чего… На таких лодках – конечно, – уверенно сказал я.

Кукурузо мрачно молчал.

К нам подошли Игорь, Валька, Сашко-штурман и другие пионеры:

– Прощайте!

– До свидания!

– Будьте здоровы!

Мы всем по очереди пожали руки. И тут Валька, протягивая руку Кукурузо, сказала:

– Ой, как жалко, что мы уже уезжаем… И не узнаем даже, как вы поймали своего браконьера. Это ж так интересно!..

Она сказала это с искренним сожалением, и я заметил, как снова покраснел Кукурузо. И вдруг в глазах у Вальки вспыхнули огоньки:

– А знаете что! А вы напишите нам! Я вам оставлю адрес, а вы напишите – хорошо?

– Напишите!

– Конечно!

– Пусть напишут обязательно.

– Напишите! Напишите! – закричали отовсюду.

– Только так! – отрубил Сашко-штурман.

А Валька уже писала на листике из блокнота адрес.

– На, – сказала она, протягивая бумажку Кукурузо. – Только смотри не потеряй!

Кукурузо ничего не ответил – молча сунул адрес за пазуху.

Они сели в шлюпки.

– Споём им на прощание песню! – крикнула Валька. – Запевай, Сашко!

И они запели.

Мы долго стояли на берегу. Их давно уже не было видно, а песня всё ещё звучала из-за камышей и летела над плавнями.

 
Песню дружбы запевает молодёжь,
Молодёжь, молодёжь!
Эту песню не задушишь, не убьёшь,
Не убьёшь, не убьёшь!..
 

…А потом Кукурузо лежал в траве на поляне и молча смотрел в небо. Я тоже лежал и смотрел. Небо – это такая штука, что смотреть в него можно часами. Смотреть и думать. Я не знаю, о чём думал Кукурузо, но я совсем не удивился, когда он вдруг вздохнул и сказал:

– Да, сейчас техника, оно вообще, конечно… будь здоров… Говорят, в пуговице – приёмник, в портсигаре – телевизор. А фотоаппарат – так тот вообще под ноготь спрятать можно.

– Что же ты хочешь – на транзисторах, на полупроводниках, – сказал я и покраснел.

Убейте меня, если я хоть понятие имею, что это такое: транзисторы, полупроводники. Да и Кукурузо, конечно, тоже. Ничего мы не знали. Ничегошеньки… А Игорь знал. Конечно, знал, раз сам делал приёмники на этих самых транзисторах…

Кукурузо ещё раз вздохнул и вдруг проговорил:

– Эх, как здорово было бы сделать что-нибудь такое… на транзисторах. Что-нибудь особенное. Интересное и необыкновенное… Например… Например, управление коровой на расстоянии. По радио. Между рогами натянута антенна. В ухо вставлен маленький приёмничек (на транзисторах, конечно)… Пасти такую корову – одно удовольствие. Сидишь себе на баштане у деда Саливона, ух, и арбузы же там! Сидишь, ешь, значит, арбуз. Потом глянул на карманный телевизор, видишь – твоя Манька в колхозном просе. Вот негодница! Но ты не подымаешь паники, не вскакиваешь и не бежишь туда сломя голову. Ты спокойненько нажимаешь кнопку и в микрофон: «Манька-а! А ну назад, убоище! Га-ля-ля-ля!» И Манька, будто ее кто кнутом вдоль спины, – назад. А ты продолжаешь сидеть и наворачивать арбуз. Красотища! Скажи.

– Ещё бы! Если бы такое сделать, то вообще!.. – говорю я, не находя слов от восторга.

Кукурузо сокрушённо вздыхает:

– Да разве на этом острове что-нибудь сделаешь. Фигу с маком… на транзисторах… И то не сделаешь. Потому что маку нет.

Я подхватился:

– Ну да! Конечно, ты прав! И кому нужен этот дурацкий остров. Поехали домой. А? Поехали!

Кукурузо сразу нахмурился, взглянул на меня исподлобья:

– Думаешь, что я слабак?! Да? Купить хочешь? Не купишь!

– Ты же сам сказал, – обиженно ответил я.

– Ничего я не сказал… Раз я решил жить на острове – всё! И не говори мне…

Воцарилось напряжённое молчание, которое бывает, когда друзья чувствуют, что между ними есть что-то неискреннее…

Наконец Кукурузо сказал:

– Ты бы лучше подумал, как мы будем Кныша задерживать.

Я удивлённо посмотрел на него. Когда он говорил юным следопытам про задержание браконьера, всё было правильно: нельзя же было, в самом деле, рассказать им правду об острове Переэкзаменовки. Но теперь… неужели он серьёзно?

– Ты что – действительно думаешь его задерживать?

– А ты что – хочешь, чтобы этому долгоносику всё так гладко сошло?

– Да ты что – сдурел? Он же нас потопит, как цуциков. Мы и пикнуть не успеем. Раз – и поминай как звали.

– Потопит? Нанося! А ружьё зачем? Ты думаешь, что для этого дела обязательно нужен взвод солдат? Ружьё – это, брат, не шутка. Это, брат, оружие. Огнестрельное. Бац – и будь здоров, не кашляй! Чуешь?

– Ты что, думаешь в него стрелять? – со страхом спросил я.

– Ну вот ещё – сразу стрелять! Не стрелять, но… если… да вообще ружья кто хочешь испугается. И будет, как миленький…

– Конечно, конечно, – поспешно согласился я и тут же сказал: – Но, знаешь, мне сейчас домой надо. Видишь, солнце уже садится. Боюсь, как бы мать не заругала.

– А я что – удерживаю? Езжай, – недовольно сказал Кукурузо. – Только завтра же будет Кныш. И… я не знаю… ты как хочешь… я могу, конечно, и сам… раз ты боишься… Пожалуйста.

– Да нет, что ты, – спохватился я, – завтра я приеду. А как же!

– Было бы хорошо, если бы под вечер и переночевать чтобы смог, – уже примирительно сказал Кукурузо. – Он ведь завтра ночью будет ставить, а рано утречком выбирать приедет.

– Трудно, конечно, с ночёвкой. Но я что-нибудь придумаю. Сбегу, в крайнем случае. Лишь бы не уснуть случайно.

– Полено под голову положи или репейников под сорочку.

– Не волнуйся, всё будет в порядке.

С этими бодрыми словами я сел в лодку. Лицо у Кукурузо было мрачное и грустное. Видно, ему очень не хотелось снова оставаться на острове одному. Он долго ходил по колени в воде вокруг лодки и ощупывал борта, приговаривая:

– Вот тут надо бы зашпаклевать, а тут подсмолить, а эту доску вообще заменить…

Ему хотелось ещё что-то сказать, он почесал за ухом, шмыгнул носом и наконец сказал:

– Ты знаешь… Ты бы привёз мне скрипача хоть одного… Захотелось, как перед смертью… А то всё рыба да рыба…