Текст книги "Пансион св. Бригитты (СИ)"
Автор книги: Всеволод Шипунский
Жанр:
Эротика и секс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Всеволод Шипунский
Пансион св. Бригитты
– Как ни жалок вымысел, он всё же большего стоит, чем гнусная действительность.
Гюстав Флобер
* * *
– ...И тогда, чтобы совратить его, привели блудницу, раздели её донага, да и втолкнули к нему в келью! И заперли их вместе... Затрепетал отшельник, увидя такой соблазн, помрачился его разум. А блудница расхаживала по келье, покачивала похотливыми телесами, да прижималась к страстотерпцу своим нагим телом. Что было делать святому? Как устоять??
– И вот, видя, что отшельник не поддаётся соблазну, а застыл, как соляной столп, блудница приняла тогда самую бесстыдную позу, против которой не устоит ни один мужчина: склонилась до самой земли и подняла к нему свой округлый зад – сосуд похоти. «О, Фома! Удовольствуй же меня и утоли мою страсть, – запела эта сладкоголосая сирена. – Я вся горю!»
Тут сестра Агнесса голосом попыталась изобразить сирену. Два десятка юных послушниц, с замиранием внимавших столь волнующей проповеди, прыснули.
– И что же сделал тогда святой Фома Аквинский?! – глаза сестры Агнессы грозно засверкали, а голос возвысился. – Со словами «Ах, ты горишь? Так вот же тебе ещё огоньку!» выхватил он из очага горящую головню, – тут голос сестры Агнессы вознёсся до небес, – да и воткнул её в развратное чрево!!
От ужаса девочки содрогнулись, а кое-кто вскрикнул: все представили на месте той блудницы себя.
– Завыла блудница, заголосила нечеловечьим голосом, заметалась по келье, аки мышь на плите! Когда келью открыли, то увидели, что святой Фома Аквинский по-прежнему непорочен и сохранил себя для жизни вечной... Блудница же, как обнаружили, никогда уж более блудодействовать не сможет... и, стало быть, тоже спасена.
– Вот так бы и некоторых наших учениц надобно! ох, как надобно поучить!! Чтоб отбить похотливые мысли, которые так и лезут в ваши глупые головы... Всё. Во имя отца, и сына, и святого духа... Амен!
Все дружно перекрестились, а одна из послушниц, крупная девушка с уже развитыми формами, несмело подняла руку.
– Что, Розалия? У тебя вопрос?
– Как же так, сестра, – неуверенно заговорила та. – Как мог святой Фома обречь блудницу... заблудшую... на такую муку? Углями сжечь лоно... Он должен был возлюбить её по-христиански!
– Что?! Блудницу – по-христиански?? Ты издеваешься?
– Нет, сестра... Что вы! Но ведь христианская любовь должна...
– Каноник Фома Аквинский – один из столпов святой церкви! У тебя он забыл спросить... Он сжёг её тело, но спас душу!
– Себя-то он не сжёг, – шепнула про себя Розалия, но сестра это услышала.
– Хватит! Всем – встать! За смешки и разговоры во время проповеди кое-кто получит запись в журнал наказаний. А за святотатские глупости получит вдвойне!
– Могу вас обрадовать, дочери мои, – голос сестры Агнессы зазвучал издевательски. – Искупать прегрешения этого месяца будете перед самим попечителем нашего пансиона преподобным мистером Рочестером! В субботу он прибывает к нам с инспекцией. Счастливых выходных!
При последних словах сестра Агнесса хищно улыбнулась, а ученицы пансиона св. Бригитты удручённо переглянулись: перспектива порки замаячила пред ними во всей своей неизбежности. Однако на кого падёт это жестокое наказание, держалось в тайне, и каждая надеялась, что её минует чаша сия.
* * *
Будни закрытой школы Смирения и Непорочности им. св. Бригитты были скучны и однообразны, как дождливые осенние дни. Наполнены они были только молитвами, занятиями в классах, пением псалмов да единственной за день прогулкой по двору, где девочки ходили по кругу парами.
Иногда в центре пустого, обсаженного вдоль забора деревьями, двора возвышался табурет, на котором стояла наказанная послушница. Тогда девочки ходили вокруг измученной долгим стоянием товарки, отпуская смешки в её адрес, что вносило в прогулку какое-то разнообразие.
Многочасовое стояние на табурете было, конечно, суровым наказанием – не сравнить с наказанием линейкой по пальцам вытянутой руки, что обычно применяли учителя на уроках. С табурета этого иногда и в обморок падали, но порка – это было посерьёзнее!
Порка воспитанниц была, пожалуй, главным развлечением сестёр-наставниц, да и самой директрисы, молодой настоятельницы матушки Элеоноры. Говорили, что к ней был неравнодушен сам попечитель пансиона, преподобный мистер Рочестер, который, не смотря на её молодость, и назначил её директрисой. Сама же сестра Элеонора при упоминании его имени благоговейно закатывала глаза и была предана ему безмерно. А скорее всего, и влюблена в своего благодетеля...
В последнюю субботу месяца заседал совет наставниц во главе с директрисой, где и выносились вердикты о наказаниях. После этого в дортуаре выстраивалась вся школа: послушницы, наставницы и учителя, и старшая сестра-наставница Агнесса торжественно объявляла, кому из учениц, за что и сколько ремней причитается получить для полного очищения от прошлых, и многими уже подзабытых, грехов. Таковых неудачниц всегда набиралось не меньше двух-трёх. Сёстры тут же под руки отводили провинившихся в приёмную при кабинете директрисы, где всё заранее было подготовлено к экзекуции.
Когда в кабинет заводили очередную несчастную, она прежде всего видела большое кожаное кресло в центре, стоявших вокруг него сестёр-воспитательниц в своих закрытых монашеских платьях с накидками, и сидящую за директорским столом красивую матушку Элеонору. В углу мрачно восседал Франко, шофёр-механик пансиона, крепкий малый с волосатыми руками, сложенными на груди, исполнявший роль экзекутора. Все были настроены весьма торжественно.
Вошедшей указывали на кресло, и несчастную охватывала дрожь; до неё не сразу доходило, что нужно не садиться в него, а перегнуться через его широкую спинку. Когда ей поднимали подол форменного платья и спускали панталоны, несчастная в ужасе начинала вырываться, но сёстры уже держали её за руки и за ноги.
– Франко! – командовала матушка-настоятельница, и зрачки её расширялись.
Франко с широким кожаным ремнём в руках лениво выходил на середину.
– Послушница Мария Пиблс, – торжественно объявляла директриса голосом богини Немезиды. – Десять ремней!
Франко усмехался, разглядывая поднятую над креслом девичью попу и, хорошенько примерившись, бил...
Уже после шести звонких шлепков попа становилась розовой, а если их назначалось двадцать или более, то она превращалась в малиново-красный шар. Крики негодной разносились по всему зданию; красивое лицо матушки Элеоноры покрывалось пятнистым румянцем, глаза её то сужались, то расширялись; стоявшие вокруг сёстры, тяжело дыша, смотрели на махавшего ремнём Франко, воображая под этим ремнём собственные задницы.
Потом процедура повторялась с другой провинившейся; тянулся весь процесс долго, так, что к концу его все участники облегчённо и просветлённо вздыхали, промокая на лбу капли пота.
* * *
...Наконец, выпоротые негодяйки были отпущены с миром. Сёстры-наставницы, возбуждённо галдя, тоже направились к выходу.
Одна из них, скромная, небольшого роста, крутобёдрая Марта, отстав от остальных, нерешительно подошла к Франко и взяла его за руку. Тот удивлённо оглянулся.
– Матушка велела проводить вас... – соврала она, кося от волнения глазами.
– Сам не дойду, что ли?..
– Ничего... провожу, мне ведь не трудно, – смущённо сказала сестра и повела его на первый этаж, к выходу, будто сам он был найти его не в состоянии. Выведя его во двор, сестра Марта забылась, что уже можно возвращаться, и провела Франко до самого гаража, а затем и зашла за ним внутрь.
– Ну, чего тебе? – насмешливо спросил Франко, вешая ремень для наказаний на гвоздь. – Порка, что ли, понравилась?
Марта обеими руками взяла его широкую, грубую ладонь и принялась её обцеловывать. У шофёра от удивления глаза полезли на лоб.
– Понравилась, Франко, милый, – лепетала она, не выпуская его руки. – Уж так понравилась... И меня тоже, Франко! Я так грешна... Выпори, прошу тебя! За грехи мне и наказание требуется... тогда и прощение будет...
– Вот дуры бабы, – удивлялся молодчик. – Чего ж ты не молишься? Не испросишь прощения у Господа?
– Молюсь, Франко, ещё как!.. Но то Господь... А ты тоже не откажи. Пока нету никого, а?..
– Где ж я тебя тут разложу? – криво усмехнулся он, озираясь в полумраке гаража и опять снимая с гвоздя ремень. – Разве только стоя...
– Стоя, миленький, стоя, – быстро согласилась сестра Марта; тут же наклонившись, она подняла юбки и принялась развязывать подвязки. – Сейчас вот, только развяжу...
Скоро перед Франко предстала обширная белая задница, размерами значительно превосходившая ученические – в гараже даже немного посветлело. Франко наклонил Марту и велел упёреться руками в бампер школьного «Паккарда», на котором он возил настоятельницу, закинул юбки ей на спину и, не долго думая, принялся работать своим широким увесистым ремнём. Марта начала повизгивать от ударов, как свинка, крутя своей мощной попой во все стороны. Штаны механика при этом сильно оттопырились.
– Сколько тебе причитается, говоришь? – спросил он с сомнением.
– Десяти хватит, Франко, – задыхаясь, отвечала задастая сестрица. – Потом по-другому... накажешь ещё...
Франко давно уже хотелось этого «другого». Отсчитав десяток звонких ударов и отбросив ремень, он крепко взялся мозолистыми руками за её раскрасневшиеся округлости, извлёк своего толстого «удава» и, примерившись, вогнал его. Тут сестра Марта издала такой стон, будто прощалась с жизнью...
Через минуту шофёр уже работал, как паровой молот, Марта, упираясь в никелированный бампер, стенала на все лады, тёмно-красный «Паккард» раскачивался... Задав ей не менее ста ударов, Франко, наконец, утихомирился.
– Ну что, сестрица, тебе понравилось? – самодовольно усмехался он, застёгивая брюки. – Заглянешь ко мне ещё?
Марта, завязывая подвязки чулок, с обожанием посмотрела на него.
– Загляну, миленький! А ты меня... – хотела она что-то спросить, но не решилась. – Поцелуй меня, Франко! – и она потянулась к нему счастливым лицом.
– Ну, вот ещё... Была охота, – нахмурился он.
– Ну и ладно... Я и сама поцелую, – и она, справившись с подвязками, быстро приблизилась и чмокнула его в небритую физиономию.
Минут через двадцать сестра Марта с блеском в глазах и румянцем во все щёки уже выходила из гаража. Через стекло вестибюля за ней с язвительной усмешкой наблюдала вездесущая сестра Агнесса.
* * *
– Не соизволите ли, дорогой мистер Рочестер, навестить нас в ближайшую субботу? – говорила в трубку матушка Элеонора сладчайшим голосом. – Зачем?.. Ну, видите ли, конец месяца... Вы как-то изъявляли желание проинспектировать наши воспитательные мероприятия. Я как раз решила внести в них кое-что новое... с вашего одобрения, конечно. И мы вас очень ждём, наш дорогой преподобный!.. Что? Да, и я лично... Очень... Непременно... – голос её сделался томным.
– Что будет?.. Сначала праздничный ланч, затем торжественное построение, потом наказания нарушительниц месяца. Хотелось, чтобы вы, дорогой преподобный, приняли в этом участие. Мы все вас просим... Ваш авторитет, ваша святость окажут благотворное... Несомненно! Нет-нет, для меня вы святы, дорогой преподобный! Святы! И это не просто слова...
– Дорогой сэр Джеймс, – голос директрисы тёк, словно расплавленный мёд. – Если я сама в чём-то виновата, то вы должны наказать меня столь же строго, как и наших юных негодниц, – голос её наполнился томностью. – Я в полной вашей власти, вы же знаете! О, да!.. Я даже требую этого!.. Буду ждать...
В дверь постучали, и в кабинет просунулся остренький утиный нос старшей сестры Агнессы.
– Что тебе, Агнесса? – сменила тон директриса.
– Матушка, не прогневайтесь, но вам надобно знать...
– Что такое?
– Сестра Марта, матушка... Плохо себя ведёт.
– Что плохо? Говори толком.
– В ту ещё субботу, помните ли? после порки негодниц... Она, Марта то есть, ходила в гараж.
– В гараж? И что?
– Она ходила в гараж, к Франко!.. Ведь это же... Можно ли такое допускать, матушка?
– И что она там делала, у Франко?
– Ох, даже срамно подумать...
– Ты думаешь?? – бровь матушки настоятельницы поползла вверх.
– А что ж ещё, матушка? Что она там, мотор ему чинила, что ли? – лицо сестры Агнессы приняло скорбное выражение.
– Вот что... – задумалась директриса. – Давай-ка её после вечерней молитвы ко мне. И сама будь тут же...
– Слушаюсь.
– Ах, Франко! Неужели?!.. – скорбно качала головой настоятельница, оставшись одна. – А как же автомобильные прогулки в буковой роще?.. Ну, милый, погоди!
* * *
Поздний вечер. Тишина в пансионе св. Бригитты... Длинные коридоры и классы темны, в большой холодной умывальне пусто, слышно только, как капает вода.
Вечернее построение с перекличкой всех послушниц закончилось. После молитвы девочек строем отвели в умывальню, где они, под наблюдением дежурной сестры, должны вымыться до пояса холодной водой с мылом. Вода в кранах почти ледяная; девочки дрожат, моются быстро, спешат растереться полотенцем. У всех кожа в мурашках, соски твердеют...
Затем сестра приносит кувшин тёплой воды – один на всех, и каждой плескает в её кружку. Это для низа... Тёплой воды очень мало и её разбавляют холодной. Рубашки надеваются, а панталоны, наоборот, снимаются; моют себя снизу весьма энергично. Но сестра-настоятельница смотрит, чтоб не очень уж... А то мало ли!
И вот все уже в большой спальне, в ночных рубашках, улеглись, угрелись. Сестра прошла вдоль постелей, с подозрением всё осмотрела – все лежат с закрытыми глазами и ни гу-гу. Облегчённо вздохнув, сестра тушит свет, закрывает двери и уходит.
– Роз, ты спишь? – слышится шёпот. – Роз!..
Раздаётся тихий скрип кровати и быстрые шаги босых ног. Розалия бесшумно забирается в постель к своей подруге Джейн. Та прижимается к ней всем телом, ногами, и обнимает её. Обе дрожат, греют друг друга.
– Слышала? К нам приезжает сам преподобный мистер Рочестер... – шепчет Розалия в самое ухо подруги.
– Да... А кто он вообще, Роз? – шепчет Джейн.
– Ну, кто-кто? Самый главный... По-пе-чи-тель! Понимаешь?
– Главнее директрисы?
– Конечно... Он её и назначил! А захочет, так выгонит. Он всё может.
– Ужас!.. Говорят, он сам и пороть нас будет?
– Да он не то, что нас – он кого хочешь выпорет! Даже директрису.
Смешливая Джейн представила, как порют всегда такую надменную директрису, и принялась бесшумно хохотать в подушку. Роз тоже не выдержала...
– А знаешь, какой он старый и страшный? Я его видела однажды...
– Ну??.. И какой он?
– А такой... Нос крючком, седой, морщинистый... Вылитый Фома Аквинский!
– Да ты что??
– И всех будут к нему вызывать... И что он скажет, то с нами и сделают. Может, углями будут жечь, как ту блудницу...
– Перестань, Роз! Страшно... Мы же не блудницы!
– Откуда ты знаешь? – смеялась Роз, щекоча подругу. – А если бы тебя втолкнули в келью к монаху, а? Голую! – и она запустила руку ей под рубашку. – И монах бы не устоял... Что тогда?
– Не знаю... А что тогда? И как это – не устоял?
– Дура ты, Джейн. Вот скажи, что с тобой, голой, наедине сделает мужчина, а?
– Не знаю... Срамить будет, наверное, смеяться... Ужас!
– Ну, ты святая овечка!.. Чего ему смеяться?? Ему вставить тебе нужно кое-что... вот сюда! – и Роз неожиданно вставила руку Джейн между ног. Та охнула, и принялась со смехом отбиваться. Кровать громко заскрипела...
В этот момент распахнулась дверь и на пороге выросла сестра-воспитательница: она уже давно слышала их тихий шёпот. Она быстро включила свет и подскочила к нарушительницам.
– Кто разрешал ложиться вместе?! – зашипела она. – Ах, распутницы! Розалия Смит, немедленно к себе! Завтра всё доложу матушке настоятельнице! Какие негодяйки, какой разврат!..
Через минуту свет погас, и в спальне снова воцарилась тишина...
Малышка Джейн долго ещё не могла уснуть, а когда уснула, то ей приснилось, что её, голую, вталкивают в какую-то келью и запирают там. И тут появляется чёрный монах. Ей становится жутко стыдно, она пытается как-то прикрываться, а монах хохочет и тычет в неё пальцем...
* * *
– Сестрица Марта, голубушка! Вам нужно к матушке зайти, – ласково говорила сестра Агнесса, подойдя к Марте после вечерней молитвы. – Она вас ждёт.
– Меня? А зачем, сестра?
– Уж не знаю, милая... Она скажет.
Марта, перебирая в уме все свои прегрешения, отправилась наверх.
Директриса нервно расхаживала по кабинету, когда Марта постучала.
– А, сестрица Марта! Входи, милая, – ласково говорила матушка Элеонора, не зная, как подобраться к интересующему её вопросу. – Как вам наши послушницы? Не вызывает ли кто особых нареканий?
– Нет, матушка. Особых не вызывают... – удивлённо отвечала Марта, не зная, что и думать.
– Скажи, милая... Хочу с тобой посоветоваться... Не заменить ли нам нашего шофёра в пансионе? Все же пансион для девочек, а тут – мужчина... Да и для сестёр тоже опасно!.. Долго ли до греха? Как думаешь? – и матушка уставилась на Марту округлившимися глазами, стремясь заглянуть ей в самую душу.
– Не знаю, матушка... Вам виднее! – покраснела Марта, начиная понимать, откуда ветер дует.
– А сама ты о нём какого мнения?
– Мнения? Да какого мнения... Шофёр, механик... что ещё скажешь? Каждый месяц наказания исполняет... Женская-то рука разве выпорет как следует?
– Ага, значит, ты против? – понимающе усмехнулась директриса.
– Против чего?
– Хватит дурочку валять! – разгневалась матушка Элеонора. – Агнесса!!
Стоявшая за дверью Агнесса появилась тут же. Директриса ухватила сестру Марту двумя руками за белый отложной воротник и принялась трясти её.
– Отвечай, зачем ты ходила в гараж?! – кричала она. – И не сметь врать!.. Агнесса тебя видела.
Никак не ожидавшая такого гнева, сестра Марта с испугу рухнула на колени.
– Матушка, помилосердствуйте... Я только хотела...
– Что хотела?.. Франко хотела соблазнить, мерзавка?? Блуду предаться?
– Нет-нет, что вы!.. Хотела только, чтоб он наказал... выпорол, за грехи мои...
– Да-а? И что?? – поразилась матушка.
– Да что... Выпорол. А я ему руку за это целовала...
Удивлённая директриса задумчиво прошлась по ковру туда и обратно.
– Что скажете, сестра Агнесса?.. А вы бы хотели, чтоб Франко вас выпорол?
– Меня?.. – поразилась Агнесса. – За что??
– Ха-ха! А неужели не за что?
– Так ведь... Что тут скажешь, матушка?.. Все мы грешны. И в мыслях, и в поступках...
– Вот и я о том. Грешны все, а порку получают только послушницы... Нет, ей богу, вы молодчина, Марта – очень здравая идея! – директриса уселась в своё глубокое кожаное кресло. – Отныне так и решим: после порки наших юных грешниц свою долю будут получать и сёстры-наставницы. Все, по очереди! Нечего вам чваниться и возноситься в гордыне – пред Господом все равны. Первой была сестра Марта, следующей будешь ты, Агнесса. Ты старшая наставница, и должна дать пример смирения остальным.
Лицо сестры Агнессы, никак не ожидавшей подобных последствий, вытянулось. Между нею и Франко была давняя вражда. У ней хранились ключи от погреба, где издавна стояло два бочонка красного вина для торжественных случаев, и как он её ни упрашивал, она никогда ему этих ключей не давала. Франко терпеть её не мог и называл крысой.
– Сама объявишь нам тот из семи смертных грехов, к которому более склонна. А уж Франко постарается его из тебя выбить... Прекрасная мысль, ей богу! – всё не могла успокоиться директриса. – Мне и раньше казалось, что в наших воспитательных мероприятиях чего-то недостаёт... Ступайте, милые, готовьтесь.
* * *
С раннего утра в субботу в пансионе царило необычайное оживление. Все послушницы были подняты ни свет, ни заря и брошены на всеобщую генеральную уборку. К двенадцати часам дня, когда весь пансион уже сиял чистотой, девочек переодели в новую парадную форму – длинные чёрные юбки на помочах и белые блузки с воротничками, и вся школа была выстроена во дворе. Наставницы, изрядно волнуясь, следили за порядком.
Наконец толстая привратница, тётушка Клер, дежурившая у раскрытых ворот, замахала руками.
– Едут!! – не своим голосом закричала сестра Агнесса.
Наставницы кинулись подровнять строй, после чего и сами выстроились на правом фланге. Во двор плавно вкатил тёмно-красный Паккард, сделал красивый полукруг и остановился в центре.
Франко, забежав, открыл заднюю дверь. Из неё с улыбкой обожания вышла директриса, а за ней неспешно вышел и тот, кому эта улыбка предназначалась – высокий седовласый джентльмен в чёрном костюме патера со строгим, неулыбчивым лицом. Это был сам попечитель пансиона преподобный мистер Рочестер. Оглядев выстроившуюся школу, он милостиво улыбнулся и осенил всех крестным знамением.
Сестра Агнесса тут же кинулась к нему и, опустившись на колено, приложилась к ручке. Он, удивившись, перекрестил и её. Стоявшая в строю, послушница Джейн шепнула подруге: «Смотри, Роз, он, вроде, добрый...», на что та с сомнением хмыкнула.
– Я рад, дети мои! – заговорил преподобный хорошо поставленным голосом. – Рад снова лицезреть вас в добром здравии, в смирении, непорочности и послушании, какими и подобает быть послушницам нашего пансиона. Давненько я у вас не бывал... – задумался попечитель. – Давненько! И вот радостный день настал, и мы снова встречаемся. После моей воскресной проповеди и совместной молитвы мы вкусим праздничный обед, – он с улыбкой обернулся к директрисе, – который обещала нам матушка настоятельница.
– О, да! – живо воскликнула та. – Заслужившим этот замечательный обед приготовлены настоящие бараньи котлеты... Со спаржей! – возглас восхищения прокатился по строю. – И вишнёвый крюшон, и печенье! – все ещё раз ахнули.
– Надеюсь, я его тоже заслужу? – изволил пошутить попечитель.
– О, ваше преподобие! – воскликнула директриса и, преклонив колено, приложилась губами к его рукам, сложенным на животе. Преподобный ласково возложил ей одну руку на голову и слегка привлёк к себе. Прижимаясь щекой к его животу, директриса ощутила, как под одеждой его что-то шевельнулась... Когда она встала, было заметно, что глаза её блестят как-то по-особому.
– Однако тем, дети мои, кто провинился и согрешил в этом месяце, – продолжил преподобный, – прежде, чем вкушать от даров Господних, предстоит получить очищение. Вы знаете, что чем суровее наказание, тем легче оно очищает душу от прегрешений, и тем легче возносится она к Господу!
– Посему не смущайтесь, дети мои, принять наказание. Не бегите его, а стремитесь к нему всею душою! Примером вам в этом пусть будет ваша покровительница святая Бригитта, которая без звука претерпела все ужасные и незаслуженные наказания, которые ниспослал ей Господь. Он же, видя с небес ваше послушание и презрение к плоти, возрадуется... А наставники ваши благословят вас. Амен!
Осенив всех ещё раз крестным знамением, преподобный оборотился к матушке Элеоноре, давая понять, что официальная часть закончена. Та взяла его под локоть и, дав знак Агнессе, торжественно повела преподобного в здание пансиона, где уже ждал их в кабинете ланч на двоих. Послушницы же были отпущены готовиться к процедуре очищения.
* * *
– ...Позвольте налить вам этого чудного вина, – низким бархатным голосом говорил преподобный, склоняясь к матушке. – Откуда такая прелесть?
– Ах, какая там прелесть, ваше преподобие... Вино и вино. А впрочем, да, пришлось постараться. Я сама ездила за ним в монастырь бенедиктинок. Откушайте вот артишоков, мистер Рочестер. Вот спаржа... Ах, да – паштет! Отведайте, прошу вас... Из печени диких уток! Заставила нашего Франко ходить на охоту, на дальние Корнуэльские болота. Представьте, этого лентяя!.. Однако настрелял целую сумку.
– Давайте выпьем за ваш замечательный пансион, дорогая матушка Элеонора! За ваших сестёр-наставниц и ваших учениц! И, главное, за замечательного, незабываемого, прекрасного... директора пансиона! Который, как я вижу, может очень далеко пойти в своей карьере.
Растаяв от обилия комплиментов, директриса осушила полный бокал красного бенедиктинского и тоже раскраснелась.
– Дорогой преподобный! После небольшого отдыха, вы, надеюсь, примете участие в наказании провинившихся послушниц. Оно проводится раз в месяц, и для нас это всегда торжественный момент. И кое-что я должна с вами обсудить.
– Не стесняйтесь, моя дорогая, – патер закусывал вино паштетом, одновременно придвигая к себе блюдо с рыбой.
– Это рыба святого Петра, ваше преподобие, – говорила матушка. – Обязательно откушайте... Так вот. Провинности послушниц записаны в кондуите, но... мне кажется, что вам нужно побеседовать перед наказанием с каждой... оценить её грехи на, так сказать, неподкупных весах. И пусть каждая... мне кажется, так нужно... каждая из наказуемых предстанет пред вами в... готовом уже виде.
– В готовом виде? Что вы имеете в виду? – удивился преподобный, наполняя ещё бокалы.
– В готовом к наказанию... – матушка слегка покраснела. – Уже разоблачённая... Ваши внушения, святой отец, если они их выслушают в таком виде, сгорая от стыда, запомнятся надолго, – усмехнулась она.
У преподобного брови полезли наверх, он даже забыл про рыбу святого Петра.
– То есть, послушницы будут... безо всего?
– Снизу...– матушка густо покраснела. – Но если вы против...
– Нет, почему же, – подумав, ответствовал, наконец, мистер Рочестер. – Это действительно... вносит много нового!
– И ещё, святой отец, – осмелела директриса. – Я решила, что очищение посредством телесного наказания должно касаться всех... Всех нас.
– Вот как? – поразился преподобный. И добавил, улыбаясь: – Вы и меня решили выпороть?
– О, Ваше преподобие... Как можно! – смутилась директриса. – Я имела в виду нас, воспитателей... Сестёр-наставниц.
– Никогда о таком не слышал, – всё более удивлялся мистер Рочестер. – У вас просто поток свежих, необычных идей, дорогая матушка! И что же... вы и себя... предполагаете?
– Ежели от вашей святой руки, – кротко потупившись, сказала директриса, – я не воспротивлюсь нисколько. Я уже вам говорила...
– Отведайте ещё вот этот нежный салат, салат бенедиктинцев, святой отец! К красному вину он подходит как нельзя лучше.
* * *
– ...И вот, дети мои, – торжественно вещал преподобный с амвона, – ни в чём не повинную, но токмо опороченную злобным наветом, бедную Бригитту привезли на главную площадь, где собрался народ, и привязали к столбу для наказаний. И служитель объявил толпе, что послушница сия замечена в постыдном распутстве и в воровстве, чем опозорила своих отцов-настоятелей и всю святую обитель. И да буде подвергнута она жестокой порке.
– Ни единым словом не выразила Бригитта ни протеста, ни возражения, ибо решила она испить всю чашу страданий до дна! И сняли с нея все одежды, и предстала она пред всеми нагая... И только непорочное лицо своё подняла она к небу, и губы ея шептали молитвы Господу. И вышел палач с длинным кнутом, и приготовился. «Да свершится наказание!» – махнул рукой настоятель, и кнут взвился...
Тут преподобный выдержал скорбную паузу, после которой голос его зазвучал ещё торжественнее.
– И вот, когда всё тело её сверху донизу покрылось кровавыми рубцами, настоятель остановил палача, дождался, пока утихнут её дикие вопли, и подошёл к столбу. «Каешься ли ты в позорных деяниях своих?» – вопросил он. «О, святой отец! – отвечала Бригитта. – Я во всём покаюсь, только дайте мне ещё кнута!» Святой настоятель ахнул, ибо счёл слова её страшной дерзостью непокорной грешницы, которая даже у столба не желает раскаяться, и махнул рукой палачу. И снова засвистал кнут...
– И снова остановил настоятель палача, и снова подошёл к Бригитте. «Каешься ли ты? Признаешься ли, с кем предавалась распутству?» Бескровное лицо её обращено было к Господу, руки, привязанные к железному кольцу, искусаны в кровь, но посиневшие губы её прошептали: «Ещё немного...» Подивился отец-настоятель такому упорству во грехе, грозно осерчал он и опять махнул палачу...
– Когда сняли её со столба, всю иссеченную в кровь, была она светла и бездыханна, а невинная душа ея была уже на пути к Господу.
Святой отец вознёс очи горе, постоял так немного и продолжил:
– Позже клевета и наветы, на нея возведенные, были раскрыты, завистницы и клеветницы изобличены, а настоятель той обители от ужаса содеянного наложил на себя епитимью – цепи и вериги на 10 лет. Послушницу же Бригитту, непорочную, но принявшую страшную кару за несовершённые ею деяния, представили к лику святых.
– И теперь, дочери мои, сия дева святая является вашей покровительницей. Молитесь же ей, просите у неё защиты, наставления и прощения, и она не оставит вас. Амен!
Все послушницы, сёстры и учителя пансиона, внимавшие торжественной проповеди, истово троекратно перекрестились. У многих на лицах блестели слёзы. Преподобный милостиво осенил всех крестным знамением и неспешно сошёл с амвона. К нему тут же приблизилась директриса и склонилась к его руке с поцелуем. После чего повернулась к залу и торжественно объявила:
– Праздничный ужин – я бы назвала его Ужином святой Бригитты – ждёт вас, дети мои! Однако перед этим всем согрешившим в этом месяце предстоит очиститься, то есть принять наказание, достойное совершённому. Примите же его смиренно и терпеливо! – голос её посуровел. – Все, надеюсь, уже знают, что крики во время наказания есть нарушение порядка, и нарушение это может только увеличить наказание! Посему крик – этот телесный ропот против наказующей руки, следует целиком исключить.
– Что же остаётся наказуемой?.. Молитва! Во время наказания возносите молитвы святой Бригитте, и она поможет вам перенести его с должным смирением. Всё! Всему пансиону построиться в дортуаре.
Все стали подниматься со скамей и покидать зал для проповедей. Директриса остановила проходившую мимо сестру Марту.
– Милая, сбегай к Франко, пусть идёт сюда. Да пусть кроме ремня захватит ещё хлыст для лошадей.
– Слушаю, матушка, – с готовностью отвечала сестра и бросилась исполнять.
* * *
В гараже, куда зашла Марта, царил полумрак. Франко сидел в яме с переносной лампой и ковырялся в днище Паккарда.
– Франко, милый, – защебетала Марта, опустившись на корточки. – Давай быстро в пансион, матушка требует.
– Что за спех? – недовольно отозвался механик.
– Спех, спех, – отвечала та. – Сейчас большая порка начнётся. И послушниц много, и даже, представь, – Марта захихикала, – самой сестре Агнессе назначили телесное... Вот кого тебе пороть придётся!
– Агнессе назначили порку?? – Франко эта новость так поразила, что он тут же выбрался из-под машины. – Как это? За что?
– Да так вот... Матушка Элеонора решила. От гордыни, говорит, помогает.
– Вот так-так!.. И сколько ей назначили?
