Текст книги "Жертвуя малым. Том 2"

Автор книги: Вольга Медейрос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Верховный жрец проведет короткую церемонию и принесет агнца в жертву. Я выну птицу, а ты должна будешь удержать ее, не давать ей улететь, подманить ее к новому убежищу. Птица испугается, запаникует, – будь готова к этому.

Ты можешь говорить с ней, можешь взять в руки, окропить кровью путь, – все, что хочешь, лишь бы она не улетела. Действуй быстро, будь ласкова и убедительна, поднеси птицу ко рту нового убежища. Покажи ей, что нужно влететь внутрь. Утешь птицу, обними тело, согрей его своим теплом. Если все пройдет удачно, тебе нужно будет провести несколько дней рядом с новым ангелом, чтобы оттаяла дольняя душа. Мы позаботимся о вас, не волнуйся. Твоя задача – не дать птице упорхнуть на Древо. Не теряй самообладания, не спеши. Но помни – времени у тебя немного. Ты должна будешь сделать ювелирную работу точно в срок, и права на ошибку у тебя нет. Ты понимаешь, миннья?»

Риша понимала как никто. Всю последнюю неделю она настраивала себя, рассказывала себе, как будет действовать. Накануне отработала все приемы, до автоматизма, чтоб рука не дрогнула; воссоздала по памяти расположение каждого камешка, каждого корня на острове. В этом смысле ей было проще, чем обычным Мудрым матерям, ведь место проведения мистерий ей было хорошо знакомо, а статуи даже шевелились под ее прикосновениями. И ей было невыносимо страшно – ведь она была слепая, абсолютно слепая перед судьбой, она не имела не малейшего понятия, что произойдет. Черви не разговаривали с ней, но Риша всем своим существом чувствовала – они наблюдают. Только и ждут момента, чтобы вмешаться и все испортить.

Она предпочла червей игнорировать. Выпила на ночь маковый настой: знала, что без него не уснет, а утром нужно быть бодрой. И в последний раз в жизни легла в собственную постель. Котенок забрался к ней под одеяло, свернулся клубком, затарахтел, как котелок со вскипающей похлебкой. Слушая его убаюкивающее тарахтение, ощущая, как глаза слипаются, Риша мысленно попрощалась с домом. «Завтра уже Шабо придет о тебе заботиться», – обращаясь к котенку, подумала она и сомкнула веки. Массивный маковый сон мгновенно навалился и подмял под себя, не дав перевести дух, а выпустил уже – в последний день привычной ей жизни.

Все пошло наперекосяк с самого утра. Ночью резко похолодало, тропинки обледенели, и грации-помощницы кое-как добрались до Ришиного дома, чтобы разбудить ее. В итоге она проспала и ей пришлось собираться в спешке.

Котенок, будто чуял неладное, сначала, кряхтя, путался под ногами, но потом вдруг куда-то подевался. Риша, сглатывая в горле слезный ком, наказала грациям обязательно отыскать оболтуса. Ритуальная одежда оказалась широкая, громоздкая, страшно неудобная и холодная: грациям пришлось захватить теплый халат и накинуть на Ришу сверху, придерживая его, пока под пронизывающим ветром их процессия спешила во дворец. Надеть халат по-человечески, как люди носят, не получилось: слишком длинные и пышные рукава были у ритуального костюма. Гладкие подошвы сандалий скользили по свежему льду, и грации, окружив Ришу как птенцы – наседку, торопливо вели ее под руки от ее домика до самой крытой галереи внутреннего дворца. Под навесом идти оказалось проще, и все заторопились – время поджимало.

Во дворце грации передали Ришу изнывавшим от нетерпения жрецам и пажам. Теплый халат оказался не нужен, его с Ришы сняли, и из кармана выскочил котенок. Напуганный суматохой, он тут же задал стрекача, как Риша ни пыталась его дозваться. Грации пообещали изловить его: ничего страшного, никуда он во дворце не денется; и, огорченная, Риша с новым сопровождением поспешила на нижний дворцовый ярус, в подземелье, где ее и свиту давным-давно дожидалась лодка, одна из тех, какими пользовались слепые мойщицы статуй.

На берегу безымянного озера Риша сняла всю лишнюю одежду, разулась и погрузилась в лодку. Ей предстояло плыть на заповедный остров в одиночестве: простым людям, кроме слепых девушек, вход на него был заказан. Если посторонний ступит на священную землю, он будет казнен. Котенок, подаренный Рише императором Торисом, об этом не знал и, каким-то чудом выследив хозяйку, успел запрыгнуть в уже отчалившую от берега лодку. Вместо того, чтобы просто вернуться по канату назад, Риша попыталась изловить котенка, но он впервые в жизни угрожающе зашипел на нее.

– Веревка, следи за веревкой! – призывала ее оставшаяся на берегу свита, и Риша, боясь остаться без ориентира посреди озера, решила, что ничего страшного не случится, если котенок поплывет с ней на остров. Ну, не за борт же его выкидывать, в самом-то деле: по словам Ториса, воды безымянного озера были смертельны для любого (за единственным исключением) живого существа. «Хозяева позаботятся о нем», – берясь за канат, сообщила она свите. Котенок, поняв, что прогонять его не собираются, тут же взобрался к Рише на колени и, удовлетворенно тарахча, прокатился вместе с ней до острова, укрытого под сенью великого древа.

На холодном песчаном пляже их встречал Торис вместе с верховным жрецом и представителями августейшего семейства. Риша с удивлением поняла, что может всех их ощутить в пространстве: не только по запаху и звукам, как обычно, но и с помощью какого-то нового чувства, каким до этого она ощущала младенческие души, дремлющие в лонах их матерей. Хозяева присутствовали рядом в виде высоких темных фигур с покатыми, как у гигантских валунов, формами, – конечно же, Риша не видела их с помощью зрения, но испытывала на себе их массивность и притяжение, искривление пространства вблизи них. Цвет их тоже сомнений не вызывал.

Торис, что удивительно, на их фоне больше всего выделялся как обычный человек, и узнаваем был тоже, как и всегда, – по сильному запаху дорогого алкоголя. Когда лодка причалила и Риша вышла на сушу, он, как и обещал, подошел к ней первым и Риша протянула ему котенка.

– Ох уж, – сказал Торис сконфуженно. – И когда бы мне с тобой возиться, дурень? – но, тем не менее, котенка из рук Ришы взял.

– Гектор, брат, – сказал он в сторону, обращаясь к одной из пугающе-притягательных фигур среди стоящих полукругом аристократов, – не в службу, а в дружбу, подержи-ка скотинку.

– Однажды, Ваше Величество, присущая Вам чрезмерная эксцентричность сослужит Вам дурную службу, – раздался в ответ сухой и педантичный голос, и Риша ощутила, как Торис поместил котенка в поле притяжения одного из аристократов. «Уж оттуда-то он так просто не сбежит», – с холодком под ложечкой подумала она.

На каком-то примитивном, подспудном уровне ей было известно, что хозяева не простые люди, а некие высшие существа, но лишь теперь она впервые поняла, насколько они не-люди. Их родство с планетами, с глубинными, подземными силами, с океаном, с космосом – все это были не просто метафоры. Даже в панибратском Торисе – слабохарактерном, чудаковатом и брехливом – она ощутила исполинскую мощь, чуждую смертной природе. Она знала, что в повседневной жизни аристократы прячут лица, Торис сам нередко приходил к ней и просил Ришу помочь избавиться от маски, сетуя на то, какое это муторное занятие – возиться с завязками… Здесь, на острове, Риша поняла, что носили они их не зря, – истинный облик хозяев не был человеческим. Он ужасал.

У Риши мелькнула невольно мысль о червях, пожирающих гниющую Праматеринскую плоть… Она сглотнула, перевела дух, и запретила себе думать на эту тему.

– Занимайте места, – распорядился меж тем Торис. – Лодка с агнцем вот-вот причалит.

Риша и молчаливый верховный жрец, шурша крупноячеистым песком пляжа, отправились на место ритуального заклания. Риша узнала эту площадку – ровное прямоугольное место между корней, уходящих в глубь безымянного источника, в трех шагах от него, неподвижные, зрели в ядовитых водах статуи с прекрасными волосами и гладкой холодной, как у камня, кожей. Риша заняла свое место там, где расположил ее верховный жрец: спиной к стволу, лицом к озеру, в шаге от вынутого из воды ангельского тела, предназначенного вместить душу Шабо.

– Могу я потрогать?.. – спросила Риша жреца. Тот не ответил, и, подождав, Риша решила, что ничего дурного не случится. Ей ведь уже приходилось их трогать, и – скоро придется снова.

Она опустилась на корточки, попав в широких штанах как будто бы в глубокое гнездо, протянула из длинного рукава раструбом руку и дотронулась до привычно прохладной, идеально ровной кожи. Абсолютная гладкость, эфемерность, совершенство – так ощущалась бы надежда. Крик души о несбыточном. Лебединая песня о том, что никогда не наступит.

Дрожа, Риша отдернула руку. Она не знала, кто это думает в ее голове: она ли сама, или черви, или, может быть, ужасные хозяева, захватившие ее силой своего сверхпревосходства. Ведь она же готова служить им и так, ползти на брюхе, если прикажут, ноги лизать, готова жизнью пожертвовать, так к чему еще вся эта масса всемогущества?!..

Верховный жрец безмолвно остановился над ней, подвел под подбородок ладонь, легким, отточенным касанием принудил поднять голову.

– Я в порядке, – сказала ему Риша. – Волнуюсь немного, вот и все.

Она протянула жрецу руку, тот обхватил ее за запястье тренированными пальцами, вздернул на ноги одним целенаправленным движением. «Профессионал, – подумала Риша, когда жрец отпустил ее. – У такого рука не дрогнет».

Она вернулась на свое место, встала там, поправила нелепый костюм. Главное, чтоб ее собственная рука не дрогнула, когда придет время. Все остальное уже не важно. Хозяева же не по своей воле такие огромные. Они изжили свой потенциал, превратились из светил в черные дыры, пожирающие звезды, искажающие материю вокруг себя, но в том их вины нет. Они просто подчинились потоку естественной эволюции, плыли по течению, не сопротивляясь ему. Довелось ли им сверкнуть сверхновыми перед тем, как навсегда погаснуть?.. Риша даже не пыталась понять, о чем это таком она думает. Вероятно, ее сознание уже погрузилось в ритуальный транс, и сопротивляться этому вовсе не нужно.

Она услышала плеск волн, скрип дерева на мокрых камнях, разнообразные шаги по песку. Обмен репликами. Новые шаги – неспешные, сомнабулические. За ними – шорох многих ног, ощущение тяжести: агнец шел к площадке, а за ним следовали сверхмассивные объекты – аристократы.

Вскоре Риша уже могла «обозревать» их: белую душу Шабо, трепещущую, раскинув вдоль ключиц крылья, в его теле, как в прозрачном сосуде, и темную, густую, вращающуюся глыбу хозяев, грузной гурьбой движущуюся за ним по пятам. Приблизившись к застывшей в ожидании Мудрой матери и ангельскому телу, лежащему на песке перед ней, Шабо остановился. Свел ладони перед лицом, поклонился.

Риша не видела самого брата, только его распахнутую, хлещущую белым сиянием душу. Низко поклонилась ему в ответ. Выпрямившись, он сделал шаг вперед, стоя теперь прямо над статуей. Повернулся – четко, как часовой, совершил ритуальный почтительный поклон аристократам. Преклонил колени. Торис-удзумаки тьмы выпустил черную руку-отросток, сделал отмашку. Жреца Риша не увидела, он ничем не выделялся, но услышала его упругие, тихие шаги, выдающие повадку хищника. Он прошагал туда, где стоял на коленях Шабо, и недолго – меньше минуты – скользил взад-вперед между ним и ангелами. Риша знала, что все это – необходимая часть действа, но у нее сердце замирало каждый раз, когда он приближался к ее брату. Наконец, он остановился, и Риша впервые услышала его голос со странными, неестественными интонациями:

– Я спрашиваю тебя, агнец, готов ли ты принести свою жертву?

– Да, – тихо отвечал Шабо.

– Добровольна ли твоя жертва?

– Да.

– Ты приносишь эту жертву без сожалений? – Риша, наконец, догадалась, в чем дело: похоже, жрец был глухим («он даже не слышит ответов!»), а ее брат тем временем, чуть помедлив, сказал:

– Да.

– Быть посему! – с ударением на неожиданных слогах провозгласил жрец.

Он зашел Шабо за спину, наполовину скрыв его от Ришы, и замер. Настал ее черед. Четко, как на чайной церемонии, она полукругом обошла их и, остановившись у статуи, повернулась к аристократам, низко поклонилась им. Повернулась к Шабо, поклонилась и ему. Опустилась перед статуей на пятки, положила ее голову к себе на колени. Шабо подошел к ней (жрец, как тень, следовал за ним), опустился на колено. Она протянула руку и он вложил свою ладонь в ее. Риша крепко сжала его пальцы и одобрительно кивнула ему.

Стоящий у Шабо за спиной жрец запрокинул его голову кверху. Риша ощутила, как брат стиснул пальцы в кулак в ее руке, услышала, как он длинно, обрывисто вздохнул, и тут же, следом – резко дернулся, засипел, заклокотал горлом. Пахнуло свежей убоиной. Жрец, держа Шабо за волосы, взмахнул рукой с ярко горящей кровью на лезвии – Риша явственно осязала кровь, как ее драгоценные капли горячо капают с орудия убийства на песок рядом с ней. Душа Шабо прянула, забилась, как птица в силках, в убитом теле, труп отяжелел, начал заваливаться набок. Продолжая сжимать в ладони ослабевшие пальцы брата, Риша аккуратно наклонилась вслед за подводящим мертвеца жрецом, второй рукой поворачивая голову статуи так, чтобы еще живая кровь убиенного пролилась той на лицо и попала в рот.

Птица души билась ей навстречу, как бешеная, весь малый облик ее и усилия выражали скорбь и недоумение, и Риша закусила губу, сопереживая мучениям бедняжки. За спиной хрустнул песок и над ней и убитым братом наклонилась пахнущая крепким алкоголем громадная гора. Риша испытала острое желание обнять Шабо, заслонить его своим телом от нависшей, лениво вращающейся черной угрозы, но Торис положил руку ей на плечо, и морок развеялся. Одной рукой опираясь на Ришу, другую он тянул к бедной птичке, запертой в клетке умирающего тела, и Риша ощутила, как панически палящий свет, разлившийся в груди Шабо, постепенно стягивается внутри крошечного птичьего тельца, а сама птаха понемногу успокаивается.

Торис надавил Рише на плечо, и на пару с жрецом она уложила дорогого мертвеца к себе на колени, лицом к лицу со статуей, лик которой призрачно пылал от покрывшей его теплой крови агнца. Протянутой к убитому рукой Торис сделал жест, как будто собирался щелкнуть пальцами (Риша отчетливо видела силуэт его руки на фоне яркого сияния души), и птичка выпорхнула из разрезанного горла на волю, спеша умчаться ввысь, к ветвям великого Древа. Риша ахнула, а Торис, как фокусник, вскинул руку и ловко схватил беглянку за хвост.

– Теперь ты, – шепнул он Рише на ухо, и, выпустив голову мертвеца, она торопливо протянула сложенные лодочкой ладони навстречу птахе. Та, миг до того бившая крыльями в кулаке Ториса, тут же затихла, нахохлилась, тревожно вертя крошечной головкой.

Торис отпустил ее, отошел. Риша, прижав птичку к груди напротив сердца, наклонилась к лицу статуи.

– Ничего, Шабо, ничего, маленький, – шептала она, ощущая, как жрец стаскивает с нее тяжелое тело мертвого брата, как шуршит под его одеждой песок. – Сейчас поместим тебя в твое новое убежище, гляди, какое славное.

Бережно держа обеими руками, она поднесла птичку к неподвижному лицу. Попробовала усадить на него, но птичка принялась сопротивляться, забила крыльями. Крикнула раз – отчаянно, требовательно.

– Да, милый, да. Правильно, – забормотала Риша, вновь прижимая душу к груди одной рукой. – Конечно же, он ведь холодный и твердый, но подожди, я сейчас…

Второй рукой она копошилась под затылком ангела, нащупывая питательный корень. Когда она оторвет его, отчет пойдет на мгновения.

– Ты будешь жить, Шабо, – прикладывая усилия, чтоб обломить упругий корень одной рукой, сквозь зубы процедила она. – Верь мне.

Птичка крикнула вновь – сильно, гневно, и Риша отломила питательный отросток.

Статуя дернулась, послышался звук, как будто из раструба выходит крепко сжатый воздух. Опять держа двумя руками, Риша снова поднесла душу к лицу статуи, наклонилась над ней, ощущая дуновение и притяжение: статуя как будто делала затяжной глубокий вдох, работая, как насос. Поместив ладони с птичкой между собой и статуей, Риша попыталась вложить душу в испачканный кровью, открытый ангельский рот, но та, закричав с пронзительным нежеланием, забила крыльями, вырываясь. Чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, Риша не оставила попыток. Она брала статую за подбородок, открывая ей рот пошире, водила пальцами по окровавленным ангельским губам, помечая птичке дорогу. Наконец, ей удалось добиться того, что хвост и лапки птички попали в рот статуи, их начало затягивать туда непрекращающимся мощным вдохом.

Крик птицы стал невыносим, теперь в нем звучал один только ужас. Невесомые белые крылья в исступлении били Ришу по лицу, по зажмуренным незрячим глазам, но Риша все равно видела, сколь отвратительно душе Шабо то, что над ней проделывают. Ее словно засасывало в черное болото, глубокое и зловонное, глубже Преисподней. Птице-душе, поглощенной этим болотом, никогда уже не воспарить в сияющем над облаками мире горнем.

Над головой, сквозь отчаянные крики птицы, Риша услышала скрип веток, угрожающий шелест: великое Древо–обиталище певчих душ спешило на подмогу одной из своих жилиц. Еще немного, и душу убитого брата отнимут у сестры, которая так жестоко с ней обращается.

Низко склонившись над лицом спящего ангела, плача, одной рукой она обхватила горячее белое тельце сопротивляющейся птички, не рискуя, однако, трогать крылья, боясь их сломать. Другую руку подняла над головой. Кончики пальцев коснулись лакированного дерева бабушкиной шпильки, воткнутой прическу. Хорошо шпилька держит, надежно: ни одна прядка не растрепалась.

– Шабо, миленький, – обратилась она к дрожащей, бьющейся в ее руке душе брата. – Ну, пожалуйста…

Шепот червей тут же зашелестел из темноты, как будто только этого слова они и ждали:

– Попроси меня помочь. Попроси. И я приму твою жертву взамен жертвы твоего брата.

Птичка протестующе закричала, вырываясь из последних сил. Звук втягиваемого воздуха, исходящий от статуи, стал угасать, притяжение ослабло. На спину Риши и на затылок падали сухие листья, ветви скрипели над головой непривычно близко.

«Это конец, – подумала Риша. Рука ее все еще сжимала птичку, но хватка уже не была такой крепкой. Вот-вот, и она позволит пальцам разжаться. – Даже если я сейчас убью себя, это ничего не изменит. Ведь Шабо не хочет возрождаться. Он не хочет занимать это новое тело, а я… не знаю, как заставить его».

Поникнув головой, почти касаясь лбом холодного подбородка статуи, Риша заплакала закрытыми глазами. Пальцы ее разжались. Белая птица с размаху впечаталась ей в лицо, распластав крылья по щекам, прижавшись к коже трепещущим телом. От кучки аристократов долетел разочарованный вздох. Риша услышала шорох, скрип, щебет нездешних голосов – мировое Древо протягивало новой обитательнице свою древесную длань для насеста. Чиркнув сестру по переносице клювом на прощание, душа Шабо оттолкнулась лапками от ее носа и, освобожденная, взмыла в воздух.

Согнувшись в три погибели над статуей, Риша застонала. Ей стало невыносимо от того, что она сделала. Рот ее искривился, из носа потекло, острый ком в груди не давал вздохнуть. Обхватив себя за бока, сгорбившись, сжавшись, Риша глухо завыла.

Кучка аристократов ахнула, прозвучали твердые, торопливые шаги.

– Миннья, – как сквозь плотно натянутую шапку, услышала она над ухом недоверчивый голос Ториса. – Смотри!

С трудом подняла залитое слезами лицо. Глаза никогда ничего не видели, но все равно она моргнула мокрыми ресницами, обозревая чудесную картину. Не опускаясь на протянутую к нему ветку дерева, работая крыльями что есть сил, завис в воздухе малый птенец-Шабо. Заметив, что сестра смотрит на него, птенец нетерпеливо чирикнул.

– Не улетает, – с удивлением проговорил Торис. – В сосуд не идет, но ведь, поди ж ты, и не улетает!

– Что ангел? – хриплым голосом спросила Риша. Попыталась выпрямиться. Тело, стянутое спазмом горя, повиновалось неохотно.

– Еще фурычит, – констатировал Торис как нечто курьезное. – Попробуешь? – спросил он Ришу.

– Да, – сказала она. На смену горю, мгновения назад сжимавшему в каменном кулаке все ее существо, опасливо разливалось теплое чувство любви, признательности к брату. Он доверился ей и остался тверд в своей вере до конца, даже когда она сама сдалась. А значит – она не может предать его доверия.

Риша протянула руку и маленький птенец, чье сияние уже не лучилось так ярко, а иссякало стремительно, послушно опустился на ее раскрытую ладонь. Риша поднесла его к лицу и легонько поцеловала в крошечный клюв. Птенец взмахнул крыльями, внимательно глядя на сестру выпуклыми глазами-бусинками. Улыбнувшись брату, Риша позвала Ториса. Когда он склонился к ней, протянула ему птенца. Он доверчиво взял, как и котенка до этого, а птенец добровольно пошел к нему на руки.

– Что… – начал он.

– Спасите его, – велела Риша. Торис начал говорить новое «что», она перебила, – вы ангел, вам под силу.

– А ты? – спросил тогда он.

– Я завершу ритуал, – сказала Риша, отворачиваясь. Торис все нависал над ней, она нетерпеливо махнула рукой, прогоняя его. Он послушался, отошел.

«Спасите его», – мысленно повторила ему Риша. Выпрямилась, сидя над статуей скрестив ноги. Она еще слышала отголоски слабого хрипа в недрах ангельского тела, но это, пожалуй, была уже агония.

«Я готова принести жертву», – мысленно обратилась она к червям.

Те молчали.

Риша подняла руку, вынула из волос шпильку, сжала в кулаке, направив острие к шее.

– Моя жертва добровольна, – вслух сказала она. – У меня нет сожалений.

Она услышала, как вскрикнул Торис, услышала шелест тренированных ног по песку. Жрец, вспомнила она. И, опережая его, ни о чем больше не думая, недрогнувшей рукой нанесла себе сильный удар в сонную артерию.

Боль громыхнула, пронзила электричеством. Горло закупорилось, туда пролилась горячая кровь, пульс зашумел, как наводнение, снося утлый челн ее сознания в открытое море беспамятства.

На прощание она почувствовала, как валится вперед, ощутила рывок, прикосновение сильных рук, раскаленную влагу, струящуюся, как лава, по ее груди и плечу. Звуки, запахи, осязание, вкус, – все это смолкало, меркло. Теряя кровь, Риша проливалась, растворялась и впитывалась, проникая струйками вниз, через овал Дита, насквозь по наклонному раструбу Тартара, в преисподнюю, все глубже сквозь гроздья сочленений и кристаллические решетки; и черви, многоголовые обитатели подвала мироздания, дивясь, сокрушенно качали башками, как будто вовсе и не рады были такому исходу. А потом кровавые капли Риши достигли рубиновой ограды, растопили ее, ввинтились в мягкую сердцевину, как сперматозоид в яйцеклетку, затеплили огонь в давно остывшей кузне и взвились первыми искрами под тяжкий грохот заработавших мехов. Жизнь той, кто называла себя Ришей, мойщицей статуй, оборвалась.

…У плода Мирового древа открылись глаза и в них, выпуклое, отразилось склонившееся на фоне густой шелестящей кроны все еще немного шокированное, но быстро наполняющееся вдохновением безупречное лицо другого ангела. Отреагировав на взгляд, он по-мальчишески заулыбался, расцвел и шлепнул плоду на грудь жалобно покряхтывающего котенка.

– Ну, с Днем рождения, душенька! – с ласковой торжественностью произнес он.