Текст книги "Жертвуя малым. Том 2"

Автор книги: Вольга Медейрос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

«А вы могли бы описать ее – эту небесную любовь?» – спросила она.

Торис помолчал.

«Ее нельзя описать, – сказал он, наконец, словно извиняясь. – Слова холодные, пресные, как выдохшееся вино, а любовь горячая, живая, с богатым послевкусием, как бренди первоклассной выдержки. Я же весь, с самого рождения, был к любви той предназначен, а другого и не чаял ничего. Молодой был, пылкий. Это сейчас я сам… как выдохшееся вино… – Он сделал длинную паузу. – Я хорошо помню только, что очень жизнь любил. Маму, теток, сестренку. Но Предвечную я любил больше. И добровольно отдал ей врученный родителями дар. А Она его приняла и отвечала мне взаимностью».

«Вы вручили ей себя в жертву», – подытожила Риша.

«Добровольно», – веско добавил Торис.

Повисла тишина. Лишь безымянный котенок продолжал шуршать принесенной Императором веревочкой. Наконец, Риша покачала головой.

«Что такое?» – встрепенулся Торис.

«Не сходится, – сказала девушка задумчиво. Протянув руку, она погладила котенка по тощему голенькому тельцу. Нортия хорошо кормила его, но он отчего-то по-прежнему оставался тощим и хрупким, как и в первый день появления у Риши. Такая порода, заметил на это Торис. – Неужели за две сотни лет не нашлось ни одного агнца, который любил бы Богиню достаточно, чтобы пожертвовать жизнью ради Нее? Может быть, – она невольно понизила голос, ощущая, как бегут по спине зябкие мурашки, – это не с агнцами, это с Ней самой что-то не так?..»

«Ты могла бы попытаться узнать, что именно? – в тон ей отвечал Божественный. На сей раз он не лгал и не притворялся, а звучал – как и Риша – испуганно. Словно два маленьких ребенка в темной комнате, они наклонились друг к другу поближе. – Не хочешь ли вернуться к своим прямым юпитерным обязанностям?»

«Так вы… – Риша не верила ушам, но все же испытала нежеланный прилив благодарности к Торису. Все же он был невероятно добр к ней. – Как вы поняли, что мне нужна передышка?»

«Ну, я же видел тебя в тот раз, – он смущенно усмехнулся, – и я же не изверг все-таки».

Надеясь, что глядит ему в глаза, Риша слабо улыбнулась.

«Спасибо», – сказала она. Ей отчего-то пришла вдруг мысль, что она ошибалась. Он – отменный Император. Умеет не только использовать, но еще и заботиться о своих подданных, чтобы те лучше работали. Ну, а чего еще ожидать от непорочно рожденного ангела?

«Пожалуй, да, – сказала она, решительно тряхнув головой. – Я готова вернуться к своим прямым обязанностям».

(Ради Шабо я готова на все)

Наступила зима. Здесь, в городе на берегу океана, вблизи Дворца и дворцовых подземелий, ее заиндевелое дыхание почти не ощущалось, но сменился состав соусов и приправ в блюдах, мясной пищи прибавилось, а дров в очагах стали тратить больше, и воздух наполнился уютными, дымными запахами рыбной похлебки. Отгремели шутихами праздники урожая (в Столице их отправлял Император, и люди со всех уголков страны стекались в Вечный город, чтобы принять участие в красочном карнавале), и на исходе месяца-без-богов22
  Второй весенний месяц (прим. сост.).


[Закрыть] Рише пошел семнадцатый год. Дожить до самого семнадцатилетия ей было не суждено, но она об этом не знала, и шестнадцатый день рождения отметила очень скромно: втроем с Нортией, Шабо и безымянным котенком. Торис послал ей новое платье к празднику, а Нортия, не уставая восхищаться красотой доставшихся Рише по наследству шпилек и гребней, заплела ей волосы в высокую взрослую прическу. «Совсем как мама!» – сказал потрясенный Шабо, едва ступив на порог сестриной каморки. «Красавица!» – поддакнула Нортия, надеясь, что в ответ Ришин брат похвалит и ее тоже. Он и похвалил – из вежливости, потому что был хорошо воспитан. Он принес с собой кувшин некрепкого южного вина, а девушки приготовили постную баранину с бобами по фамильному рецепту семьи Нортии. Через полтора месяца должны были начаться Сатурналии, а уж за ними следовал и Йоль – древний доимперский праздник поминовения предков. На нем Шабо предстоял новый этап отбора.

«Такие красивые гребни! – не унимаясь, щебетала Нортия, которой принесенное Шабо вино определенно пришлось по вкусу. – И удивительно тонкая работа! Когда я была совсем маленькой и прислуживала в Сиятельных покоях, мне доводилось видеть подобные украшения в ларцах Его Величества принца Василия, он как раз коллекционирует всякие древности!»

«Бабушка говорила, что эти гребни и шпильки – мой оберег, потому что сделаны из сердцевины тысячелетнего ясеня. Они – семейная реликвия, которую передавали в нашем роду из поколения в поколение по женской линии», – отвечала Риша, которой на самом-то деле больше всего хотелось поговорить с братом о предстоящих испытаниях. Она вернулась к мытью статуй и – что было гораздо менее приятно – к разговорам с червями тоже, но те ничего толкового ей не сообщали, а сама она – повинуясь интуиции – не спрашивала. Будущее пока ничего нового ей не сулило – ни плохого, ни хорошего, и Риша наслаждалась передышкой. Но все же вскоре, понимала она, передышка закончится.

«Это означает, что ваш род очень древний, правда же, отрок Шабо?» – и Нортия, как ей самой казалось, обольстительно, захихикала.

«Может, и так, любезная дева, – отвечал ей Ришин брат с прохладцей. Взболтав кувшин, он набулькал девушкам новую порцию вина в маленькие чарочки. Они чокнулись, и он продолжал: – Если верить семейным преданиям, наш с Маришкой род древнее самой Империи, но правда в том, что и мы, и все наши предки – пусть придворные и почетные, но все же – плебеи, со всеми вытекающими отсюда последствиями».

Они выпили, и Нортия приумолкла, вероятно, слова Шабо задели ее за живое, ведь, в отличие от Ришы и ее брата, она принадлежала к сословию свободных людей. И поначалу ее весьма смущала необходимость служить слепой из плебейского племени, пусть даже и живущего века при дворце в качестве местных священных рабов. Лишь появление Шабо и влюбленность в него, а также рескрипт Императорской хозяйственной службы примирили ее с этой необходимостью.

Над громадой дворцового комплекса склонялась длинная ночь сезона «выпадения инея». Благодаря влиянию Завесы, климат за два века значительно смягчился и даже «холодная роса» в это время бывала в столице не каждый год. Но все же с уходом солнца воздух посвежел. Оставив приунывшую Нортию хлопотать над растопкой маленькой печурки, брат и сестра, накинув теплые уличные халаты, вышли из домика и уселись на трехступенчатом крыльце. Котенок, привыкший к Рише и верный, как собака, последовал за ними. Шабо он полюбил почти так же крепко, как и свою хозяйку.

Ветер шуршал в вечнозеленых кустах камелии, да вороны, готовясь ко сну, каркали с верхушек растущих вдоль внешней дворцовой стены деревьев. Пряча зябнущие руки в широкие рукава ватного халата, Риша подумала о том, что, несмотря на свое плебейское происхождение, она никогда в жизни не бывала за пределами дворцовой стены. Котенок, который наверняка зяб в своей тоненькой шкурке, вспрыгнул к ней на колени, и она распахнула для него полу халата, приглашая в тепло. Котенок забрался туда, и, покрутившись чуток, свернулся клубком на подоле ее нарядного платья.

«Тучи набежали, – сказал Шабо. – Звезд совсем не видно».

«Ночью дождь пойдет, наверное», – предположила Риша. Брат подсел к ней поближе и она, по детской привычке, склонила голову к нему на плечо.

«Я надеялась, ты придешь не один», – сказала она негромко.

Шабо вздохнул, кутаясь, как и Риша, в халат поплотнее.

«Отец обещал похлопотать, – сказал он глухо, сквозь ватную набивку: была у него с детства привычка зарываться носом в воротник теплой одежды. Риша аккуратно, боясь растрепать прическу, подняла голову с плеча брата, заглядывая ему в лицо. Его лица она, разумеется, не видела, но он-то был не слепой. И оттого этого трюк всегда срабатывал. Сейчас произошло то же самое. Шабо, мягко отворачивая голову сестры от себя, неохотно добавил: – Он хочет, чтоб были наследники, а еще – похоже на то, что Мудрая матерь тоже должна быть в известной степени заинтересована в агнце. И чем сильнее, тем лучше».

«Он не верит, что выйдет что-то путное», – понурив голову, подытожила Риша.

Шабо крепко обнял ее за плечи.

«Послушай, Мариша, – проникновенно сказал он, – получится или нет, но те, кто останутся, должны будут продолжать жить дальше. Ведь это тоже предназначение. Я хочу верить, что уж у меня-то все точно получится, но я не стал бы рассчитывать… только на эту единственную вероятность… – Он сжал пальцы на ее плече, удерживая порыв отстраниться. – Нет, дай мне закончить! Я принял к сведению ту информацию, которую ты получила из своих источников, и да, по всему выходит, что я идеально подхожу на роль агнца, что я был рожден для этой роли. Но твой источник… согласно его словам, получается, что раньше просто происхождения, любви и веры было достаточно, чтобы возродиться.

Но сейчас… похоже, что условия изменились и прежняя схема уже не работает. И только методом проб и ошибок мы можем узнать, какова же новая схема. Я вполне могу оказаться удачлив и нащупать верный механизм. Но абсолютно точно так же могу потерпеть крах, – он снова удержал готовую вмешаться сестру. – И тогда все, что от нашего рода останется, – это ты и отец. Он страшно упрямый старик, не без того, но он уже стар, Мариша, и он… отнюдь уже не так непреклонен, как раньше. И он хотел бы дождаться внуков, неважно, от кого, от меня или от тебя. Ты сегодня… так поразительно похожа на маму, если бы он увидел тебя, он бы… я думаю, он позабыл бы о своей обиде… Поговори с ним, Риша, попробуй… да, я знаю, не ты начала эту распрю, но попробуй ты первая помириться с ним. А я… попробую полюбить ту девушку, которую он для меня отыщет. И мы… в любом случае, я буду рад знать, что наша семья больше не в ссоре…» – Шабо еще что-то говорил, отчаянно, будто убеждал себя, а не сестру, но Риша больше не слушала: ей внезапно открылось будущее – разговор с отцом, на который она все же решится пойти, хотя и дастся ей это решение непросто.

«Лучше бы это тебя, проклятую, на верную смерть послали», – угрюмо скажет ей отец.

Вероятно, произойдет это в более отдаленном будущем, чем неделя вперед, потому что и той Рише, и ее непримиримому отцу будет доподлинно известно, что Шабо успешно прошел Испытания в день Зимнего Солнцестояния.

«Ну почему, папа? – не выдержав, со слезами в голосе спросит она. – За что ты меня так ненавидишь?»

Отец ответит сквозь зубы, но, как ни странно, развернуто.

«Поля (так он ласково называл свою жену, Ришину маму) уже носила тебя в чреве, когда ей эта сука Оникс предсказала, что ты убьешь ее родами. «Душа вместе с кровью истечет, если немедля от плода не избавишься, – так она сказала. – А дочка слепой родится, ни к чему негодной, и весь род погубит, коли выживет». До утра мы с Полей горевали. Она решилась уж было под нож лечь, да задремала к рассвету. А только проснулась, говорит мне: «Оставлю доченьку». Я как давай на нее кричать, совсем, что ли, дура, с дуба рухнула? А она мне спокойно так: «Предвечная мне не велела малую жизнь губить. И дочку показала – деву-лебедь, с волосами звездного цвета и с глазами невиданной небесной синевы, из пены морской выходящую. Не смогу я, Гага, такую-то красоту погубить, рука у меня не поднимется». Уж я и орал на нее, и ногами топал, и в слезах молил – ни в какую. У беременных-то все мозги набекрень. Вот и Полюшка моя, голова бедовая, поверила в сонную дребедень, и принесла тебе, бесполезной, свою драгоценную жизнь в жертву. Страшно любила тебя, обманщицу, чужой личиной заморочившую собственную мать, хоть никогда и в глаза-то тебя не видывала. Какая дева-лебедь, какие глаза да волосы? – кошка подзаборная, драная, облезлая! Еще наглости хватило Полино приданое себе присвоить! – он схватился за гребень, украшавший Ришину прическу, и вырвал его оттуда вместе с прядью волос. – Прочь пошла, подколодная! Подыхать будешь в подворотне, и то ни слова жалости от меня не услышишь!» – он вытолкает растерянную, растрепанную, рыдающую дочь прочь из дома, и захлопнет дверь перед ее носом. Позже соседи отведут безутешную девушку в местный околоток, откуда ее и заберет Шабо. Так плачевно закончится единственная попытка Риши примириться с собственным отцом.

До самой скорой смерти дочери они больше ни разу не встретятся, а несколько месяцев спустя он сам себя заморит голодом, оставив непонятно кому адресованную предсмертную записку с просьбой о прощении. С его уходом угаснет древний и славный род Ирбисов. Ну, а черви наверняка восхитятся такому повороту событий.

«Я поняла, милый, – справившись с потрясением от обрушившегося на нее будущего, она положила руку на локоть брата. Шабо тут же замолк. Она продолжала, концентрируясь лишь на одном – чтоб не подвел голос. – Конечно же, я поговорю с папой, не волнуйся. А ты постарайся понравиться той девушке, которую он для тебя найдет, ладно? – она неловко подмигнула, заставив брата фыркнуть. – И мы все вместе подумаем, как нам вывернуться из этой передряги».

Шабо обнял ее, истово прижал к груди. Стиснутый между ними котенок задушено мявкнул. Зарывшись лицом в ватную теплоту халата, дыша теплом и запахом брата и не боясь уже больше испортить прическу, Риша закрыла глаза. Пошевелилась, давая котенку пространство для маневра, но убегать тот передумал.

«Я жива, – подумала она, ощущая, как кружится голова от переполняющих ее чувств. – Я все еще жива».

(Надолго ли, душенька?)

15.

Наверное, так живут приговоренные к смертной казни. Вроде бы еще живы: ходят, дышат, пьют воду, едят, разговаривают, спят, и делают еще тысячу вещей, – но на самом деле уже не совсем. На самом деле одной ногой они уже стоят в могиле.

С другой стороны, думала Риша, а кто из нас не стоит? Никто же не знает, когда умрет, вот и не задумывается об этом. А я вот вроде как знаю. Ну и тем более, чего тогда об этом горевать?..

После случая с отцом, выгнавшем ее из дому на третий после празднования веселого Йоля день, ей больше не хотелось иметь дела с будущим. Она так и сказала Торису в следующую встречу: я предполагаю, что случится, но переживать это дважды не хочу. Не соблаговолите ли выписать распоряжение, чтобы мне дали маковой настойки?

Конечно же, Император несказанно заинтересовался, что именно произойдет. «Я не могу сказать, – пожала на это Риша плечами. – Но вы должны помочь мне. Методом проб и ошибок мы будем искать другую схему воскрешения новых ангелов».

«Методом проб и ошибок? – озадачился Торис. Все же не так-то просто было его обмануть. – То есть, ты и твой брат потерпите неудачу?»

«Я не знаю, – пришлось сознаться Рише. И она ничуть не лукавила. – Я примерно представляю, что случится в ночь Малых мистерий, и могу сказать, что каждый из нас попытается сделать все возможное. Но что будет после, мне неведомо. Там просто ничего нет» (она не стала уточнять, почему).

«Хммм, – сказал на это Торис. – Конечно же, я дам тебе маковой настойки, как ты просишь. Но, будь добра, душенька, не пей ее за неделю до события, хорошо? Ты должна предстать лицом к лицу с судьбой во всеоружии».

«Договорились», – согласилась Риша. Она-то знала, что это условие не причинит ей вреда. Никакого будущего после ночи Малых мистерий у нее не должно быть.

«Я как будто выпила яд, – размышляла она с горькой иронией, которой – как черви и обещали – были переполнены ее мысли в последнее время, – да только подействует он не сразу. Но, тем не менее, непременно».

Как будто выпив яд и ожидая, когда же он подействует, она старалась жить на полную катушку.

На пару с Нортией (которая сначала затосковала оттого, что у Шабо появилась девушка, а затем, неделю спустя после празднования Йоля, воспрянула духом вновь) они варили супы и изобретали зимние блюда. Нортия старалась для Шабо, а Риша – сама для себя – наконец-то, впервые в жизни, распробовав вкус добротной еды. Раньше она все время была чем-то занята, куда-то торопилась, и питалась скорее по обязанности, нежели для удовольствия.

С упоением она предалась искусству чайного действа, старательно тренируя движения, раскладывая приборы, шагая, приседая, наливая, добиваясь отточенной четкости каждого жеста. Наставница не могла нарадоваться на нее и ставила в пример другим ученицам. Которые – конечно же, завидовали и плели интриги, но Рише было не до них. У нее оставалось мало времени. Яд вот-вот должен был начать действовать.

В классе мастерицы Порфиры она проводила долгие зимние вечера. Она закончила лепить маску бабушки и сейчас работала над лицом Шабо. Оно доставляло ей много хлопот, потому что постоянно менялось, и облик истинного Шабо уловить было трудно. Сейчас ее брат находился в смятении: как послушный сын и наследник он встретился с предложенной отцом юной Мудрой и ее родителями, и они обменялись клятвами. Он обихаживал суженую пару недель, и даже уходил с ней за стену во время Сатурнальих плясок, и даже отсутствовал все три положенных дня. Вернувшись, однако, был уклончив. Юная Мудрая (ее звали Коралл, и судя по ее мягкому тихому голосу она обладала нежным и покладистым характером, хотя Нортия и описывала ее как «косоглазую плебейскую выскочку») на расспросы о том, как прошли праздники, лишь смущалась и переводила тему. А потом, после того, как отец со скандалом выгнал Ришу из родного дома на улицу, а Шабо узнал об этом, он и вовсе прекратил всякие сношения со своей невестой. И закрутил роман с осчастливленной этим обстоятельством Нортией.

Риша, конечно же, пыталась увещевать его. В конце концов, это ее отец прогнал, ее, а не брата: Шабо, в отличие от дочери, Гишер любил безумно. Да и Мудрая Коралл была молодому агнцу куда более подходящей партией, чем свободнорожденная послушница Подземного культа. Впрочем, Шабо и сам все это понимал. Но ничего не мог с собой поделать. Он был страшно зол на отца за то, как тот поступил с Ришей, и, хотя осознавал, что сейчас совсем не подходящее для бунта время, приказать сердцу тоже не мог. Во всей этой неразберихе одна лишь Нортия была довольна.

Отчаявшись достучаться до брата, Риша обратилась за советом к Торису, на что тот рассудительно сказал ей: «Твой брат развел, конечно, балаган, но, по большому счету, не так уж и важно, кто будет его Мудрой матерью, лишь бы взаимная связь между ними была достаточно прочной». «Но ведь Нортия – свободнорожденная, не то, что мы с Шабо», – удивилась на это Риша.

Император хмыкнул. «Не беспокойся. В ваших жилах течет кровь общих предков-синричихи, в противном случае Нортия никогда не смогла бы стать послушницей подземного культа». «Ч-что?!» – спросила, не веря ушам, Риша. «Свободнорожденные, – лениво и скучно, как будто повторял давно осточертевшую мантру, разъяснил ей Торис, – прямые потомки простых людей, твоих и моих предков. Всего-то в нас и отличия, что ты и я чистокровные потомки, а уж они так, седьмая вода на киселе». «Но почему тогда… – заикнулась Риша, изумленная новостью до глубины души. – Ведь там, за пределами дворцовых стен, люди из моего народа занимают самое униженное положение именно в силу своего происхождения!»

«Эй, эй! – возмутился на это Торис. – И откуда бы тебе об этом было известно? Это во-первых, – он не дал Рише и рта раскрыть. С другой стороны, может, и к лучшему – все же не стоило Императору знать о том, что Шабо успел подцепить за стеной опасные идеи о неравноправии плебеев. – А во-вторых, таково было самочинное решение твоих предков. Им предлагали выбор и лучшую долю. Я – лично – предлагал. Но они, гордецы, отказались. Из-за их тупой гордости, между прочим, мы сейчас тут с тобой и кумекаем, как до Предвечной достучаться. И брат твой под нож пойдет – яйсама! – из-за их же дурацких принципов!» – он звучал настолько сурово, что Риша не решилась упорствовать. «Так вы, – сменила она тему вместо этого, – позволите Нортии стать Мудрой матерью для Шабо?»

«Я вынесу этот вопрос на рассмотрение, – существенно сбавил напор и Торис. – Не забывай, что, хоть я и зовусь Императором, но на деле всего лишь первый среди равных. Конечно, мое слово решающее. Но без одобрения большинства я пересмотра ритуала добиться не смогу».

«Прошу вас, постарайтесь добиться! – взмолилась Риша. – И я… – прежде чем продолжить, она задержала дыхание – эта просьба была наиглавнейшей, – я бы тоже хотела присутствовать! Это важно, Ваше Величество!»

«Хммм, – голосом старого пройдохи сказал на это Торис. Рише почему-то представилось, как он хитро щурит глаза одновременно с этим «хммм». – Ну, ты незрячая, и вопрос с твоей кандидатурой уладить будет не так сложно, как с новой Мудрой, я полагаю… Я покумекаю, миннья, что тут можно сделать».

«Спасибо!» – Риша поклонилась, прижав к груди раскрытую ладонь. Пусть родной отец отрекся от нее, зато у нее есть любящий дядюшка. Который не меньше нее самой заинтересован в том, чтобы Шабо выжил.

А вот выживет ли сама миннья, или нет, – это уже совсем другой разговор. Необходимым условием это не является.

Черви с ней текущие дела не обсуждали. Они появлялись нечасто: всего раза три в зимнем промежутке, когда Риша вернулась к своей работе в качестве мойщицы статуй, и за две недели до начала Малых мистерий. В помощницы ей приставили Цирконию – настолько тихую и незаметную девушку, что порой Рише приходилось прилагать усилия, чтобы не забыть о ее существовании. Особенное внимание следовало сохранять, когда на червей нападала охота поболтать.

«Странный все-таки у тебя батюшка, – сказали они в предпоследним в старом году юпитере Рише. Больше смен в этом году у нее не было: затем начинались новогодние каникулы и подготовка к Малым мистериям33
  Малые мистерии проходят в последнем зимнем месяце, а Новый год по старому стилю начинался в первом весеннем месяце (прим. сост.).


[Закрыть]. – Ведь так ждал дочку, так любил, сам же, пифию не послушав, жену от аборта и отговорил…»

«Да откуда вы знаете?» – не удержалась от вопроса девушка. Воспоминания о том, как отец наорал на нее и выгнал, отняв мамин гребень, по-прежнему бередили душу.

«Ну, я, как и ты, стою на перекрестке времен. И, в отличие от тебя, могу шагнуть в любую сторону».

«Я знаю только то, к чему сама имею непосредственное отношение», – возразила Риша. Ей очень хотелось спросить червей кое о чем, но сокровенный страх останавливал. А что, если они ответят, как есть?

«В этой разнице и проявляются твоя ничтожность и мое величие, – отвечали ей черви высокомерно. Хотя, пожалуй, какое-либо зазнайство приписывала им сама Риша. Совокупный шелест червей, вызывавший в ней безотчетную брезгливость, звучал бесстрастно, как звуки дождя или ветра. И только Рише – в зависимости от настроения – казалось, будто в нем присутствует некая оценочная составляющая.– Но как бы то ни было, ты подобна мне и, как малая капля, содержишь в себе те же свойства, что и целое море».

«Кто вы? – машинально сорвался с губ Ришы запретный вопрос, и тут же душевный трепет объял ее в ожидании ответа. Но черви молчали, и Риша – сказав гоп, она не могла уже остановиться на полпути, – продолжала: – Где Богиня?»

«А с кем, по-твоему, ты разговариваешь?» – усмехнулись – но как-то неубедительно – черви. По крайней мере, именно так интерпретировала Риша собственные ощущения от их реакции. Как неудачную попытку отбрехаться.

«Я не знаю», – с дрожью отвечала девушка.

Черви закачали белесыми башками.

«Ты – мое подобие. Уж про себя-то ты знаешь, кто такая?»

«Я всего лишь слепая мойщица статуй…»

«Ну, в этом смысле мы точно с тобой отличаемся. Но если отойти на шаг от предметного, и задать тот же вопрос, сможешь ты ответить на него: кто ты?» – черви, по обыкновенной своей привычке, не упускали случая поиздеваться.

«Я Морион, сестра Шабо», – ответила Риша. Рука ее, гладившая во внешнем мире статую по волосам, остановилась, а сама она замерла, как изваяние – и не отличишь плод мирового древа, лежащий головой у нее на коленях, и скрестившую под платьем ноги девушку. Жаль только, Циркония все равно не смогла бы насладиться этой картиной, а других потенциальных наблюдателей поблизости не было.

«О, это уже кое-что! – одобрительно прошелестели черви. – Ну же, набирай круги, и воспари мыслью ввысь, как птица!»

Риша – которой, конечно же, претила сама идея о том, чтобы пойти на поводу у чудовищ, пожирающих Праматерь, – тем не менее с удивлением обнаружила, что ум ее послушно заработал, «набирая круги». Она не могла видеть глазами – ничего, кроме щетинистых червивых голов, красноглазо моргающих на нее из мрака подземельного подполья, – но словно бы ощутила, как распахиваются за спиной могучие крылья, и земля вдруг отдаляется, тает под ногами. Цепочка родства и отношений вилась звено за звеном, рождаясь будто бы ниоткуда: я Морион, сестра Шабо, дочь Опал и Гишера, подруга Ами и Берилл, знакомая Ториса Божественного… Мир вокруг слепой девушки стремительно обретал просторы, горизонт раздавался вширь – предки, друзья и знакомые, и их предки, и друзья, и знакомые – наводняли пространство и теснили время.

И конца-края этому не было до тех пор, пока охватившие полнеба крылья Риши не заскребли изнутри об какую-то преграду. Как накрытая банкой стрекоза, она могла только биться хрупким тельцем об стекло, невольная лететь, куда вздумается. Червивые головы вновь закачались перед ее внутренним взором – их извивистые, гибкие тела тянулись вдаль, за пределы банки, и тьма, царящая за этими пределами поглощала – или, может быть, порождала? – их отвратительные хтонические формы. В этой внешней, запредельной тьме и был источник, положивший червям начало. А банка, ограничивавшая Ришин полет, делавшая из ее величественного полета жалкую на него пародию, – она же и защищала Ришу-птицу и весь переплетенный вокруг нее мир от чужеродного вторжения.

«Мы не подобны, – тяжело дыша, сказала девушка червям после того, как возвратилась из своего неудавшегося внутреннего полета на бренную землю. – Мы полные противоположности друг друга. Я – живая, а вы нет…»

Черви покивали.

«Как быть с ядом, который ты будто бы выпила? – с участием спросили они. Конечно же, оно тоже было фальшивкой, это участие, – еще одним способом поразвлечься. Черви играли с ней, как кошка с мышью. – Уже сейчас ты лишь наполовину жива. А что будет вскоре? Как ни прячься в сонный дурман от того, что предстоит, но финал тебе известен. Ты и твой брат – последние в роду. Через неделю одному из вас двоих суждено умереть. Да и второй уже никогда не будет прежним. Но ты все еще можешь попросить меня о помощи».

«Не могу», – хотела возразить Риша, но печаль и апатия затопили ее. Всего неделя жизни ей осталась! Но просить червей хотя бы о чем-то не было никакого смысла. Ведь она же ясно увидела в своем ограниченном полете, кто они такие на самом деле. Просить их – означало впустить прожорливую тьму в пределы банки. И тогда надежды уже ни для кого не будет.

Риша обречена. Теперь все, что от нее требуется, – это холодный расчет и быстрота движений. Никто не должен ничего заподозрить.

Она наклонилась над статуей, провела по гладкому телу рукой: от подбородка до живота. Затем погладила по волосам – какие же они прекрасные, но все же до волос живого Императора приятнее дотрагиваться! – и прикоснулась к питательному корню у статуи на затылке. Торис сказал ей, что, когда наступает время заклать агнца, этот корень отламывают, чтобы статуя могла стать отдельным от Мирового древа телом. И затем у новопреставленной души агнца есть очень мало времени (пока кровь закланного не остыла), чтобы успеть обосноваться в ангельском теле. В ином же случае оно окаменеет, а душу приголубит мировое Древо. «Тут-то и наступает бенефис Мудрой матери, – сказал Торис значительно. – И ни рука ее, ни разум не должны дрогнуть».

«Как же Нортия справится? – забеспокоилась Риша, которая несколько лет занималась чайным действом и знала, насколько важны ежедневные тренировки, чтобы обрести сноровку. – Ведь она же никогда ничего подобного не делала!»

«Ошибаешься, – по-доброму усмехнулся Торис. – Она послушница культа Подземных богов и знакома с ритуалом, хотя нисколько не понимает его смысла. Но в ее технической подготовке сомневаться не приходится».

Рише хотелось бы разделять уверенность Божественного. Но уповать только на других людей она не собиралась.

Она не позволит Шабо умереть.

За десять дней до официального наступления весны и обновления календаря закрылся старый год. Начались каникулы, и все обитатели внутренних и внешних дворцовых покоев погрузились в приятные предпраздничные хлопоты. Уборка, завершение дел, застолья с друзьями, коллегами и родственниками, рассылка поздравительных писем и избавление от старого хлама. Хотя Риша и прежде не была особенно вовлечена во все эти предновогодние забавы, все же оживленная суета заражала энтузиазмом и ее. Когда она была маленькая, бабушка и Шабо обязательно устраивали ей какой-нибудь сюрприз и дарили маленькие подарки, да и само ощущение приближающегося чуда, возрождения, новых надежд, возможность не спать всю ночь, необычные угощения и изгнание злых духов с помощью обжаренных дочерна бобов – все это делало канун нового года особенным временем, которого Риша ждала с нетерпением. Но в этот раз все было иначе.

За восемь дней до начала Малых мистерий Шабо надлежало удалиться во внутренние помещения храма: ему предстоял длительный ритуал подготовки к сакральному действу. За Ришей сохранялось право навещать его: Торис, который тоже оказался по императорскую тиару занят проходящими в головном столичном храме проводами старого года, все же сдержал свое слово и добился для Ришы возможности присутствовать при ритуале заклания. Для нее даже отыскалась подходящая должность – дублерша Мудрой матери по признаку родства до третьего колена – оказывается, в прошлом уже бывали подобные прецеденты (или, как выразился Торис, «попытки эксперимента»). По канону кровная связь между агнцем и его Мудрой не была желательной, равно как и брак между близкими родственниками, ведь и само священнодействие с принесением в жертву и последующим воскрешением рассматривалось как мистический брак земли и неба, в результате которого должно было родиться новое существо. Но, как объяснил Рише Торис, существовал и апокриф, согласно которому сестре и брату допускалось вступить в такой брак в случае крайней необходимости. В конце концов, некоторые известные теологи и исследователи верований древних племен утверждали, что Небо и Земля, родившие вселенную и создавшие перволюдей, тоже были братом и сестрой. Как бы то ни было, но в случае с Шабо и Ришей ее назначение на эту должность не было ни нарушением правил, ни пустой формальностью.

Потому что за два дня до уединения Ришиного брата от мира других кандидатур на роль Мудрой матери, кроме родной сестры, у Шабо не осталось.

Родители Коралл, законной невесты Шабо, еще в прошлом месяце прознали от его и Ришиного отца о пренебрежении их дочерью, и долгое время пытались встретиться с горе-женихом, но тот ловко избегал неприятного свидания. Наконец, отец Коралл пошел на крайние меры и подал запрос к жреческой коллегии храма, к которому Шабо как священный агнец принадлежал. Будучи нареченной Шабо, Коралл по-прежнему находилась в статусе его «основной» Мудрой матери, несмотря на то, что Торису удалось добиться согласия Семьи на участие в мистериях для Нортии. Закон был на стороне Коралл, и его нарушение грозило совершенно ненужной шумихой (в ходе которой вполне могло вскрыться неудобное положение Нортии и роль Императора во всей этой катавасии), и Торис предложил Рише встретиться с потенциальными родственниками и попытаться решить дело миром. «Даже если они будут недовольны, сделать им все равно уже ничего до Малых мистерий не удастся. А уж после них, сама понимаешь, насколько круто все может поменяться».