Текст книги "Обреченные (СИ)"

Автор книги: Вольф Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Правильно, опаздывать нельзя, – поддержал сына Михаил. – Дорогая, нам пора на работу, иначе получим штраф.

– Штраф?! – зло выкрикнула Анна. – Твой сын больше никогда не вернется домой, а тебя беспокоит штраф?!

– От того, что мы опоздаем на работу, все равно ничего не изменится, – неожиданно спокойно заявил Михаил. – Департамент вынес такое решение неспроста, значит, на то есть веские основания.

Вся былая уверенность вновь вернулась к нему, похоже, муж смог, наконец, определить свою позицию в сложившейся ситуации, самую понятную и удобную, наверняка, и самую правильную, по собственному убеждению. Он не собирается ничего решать, считает, что и не должен, те, кому положено, решили все за него, за нее, за их сына, они же должны только принять это решение, потому, что только так и должно быть, никак иначе.

– Я пойду с ним, – твердо сказала Анна. – Пусть мне скажут, в чем виноват мой сын.

– Дорогая, ты же знаешь, что тебя не пропустят, – попытался образумить ее Михаил. – Нельзя явиться на пункт правопорядка без вызова.

– Я хотя бы попробую.

– Ну, хватит, возьми себя в руки!

Михаил встряхнул жену за плечи.

– Мы ничего не сможем изменить, нужно подумать о себе.

Анна оттолкнула мужа, отпустив при этом Игоря. Михаил попытался было обнять жену, чтобы заставить успокоиться, но Анна вцепилась в рукава его куртки и еще дальше оттолкнула от себя. Михаил хоть и имел более крупное телосложение, однако злость и отчаяние придавали Анне сил.

– Да приди же ты в себя! – пытался призвать жену Михаил. – Ты всем нам делаешь только хуже!

Во время потасовки в тесной прихожей никто из них не обратил внимания, как Игорь набирает сообщение на сенсорной клавиатуре идентификатора. Когда Михаилу удалось, наконец, силой немного успокоить жену, дверь квартиры открылась и в прихожую вошел гвардеец в шлеме с зеркальным забралом. За его плечами маячил еще один.

Последнее, что запомнила Анна – взгляд сына, направленный на нее. Пустой, абсолютно ничего не выражающий. Не говоря ни слова, первый гвардеец ткнул своей дубинкой ей в грудь. Электрический разряд встряхнул Анну и опрокинул сознание в темноту.

Откуда-то издалека послышался крик. Кажется, это был Михаил и кричал он от боли. Несколько хлестких ударов, затем треск электрошокера. Темнота сменилась белесым туманом. Постепенно рассеялся и он, явив взгляду ровные квадраты металлической плитки.

Анна подняла голову. Она лежала на полу, покрытом этой самой металлической плиткой. Тесное помещение метра два на два, с серыми стенами и высоким потолком, откуда бил яркий свет.

Помять все еще цеплялась за угасающие крики. Слышала она их в своем воображении или это было в действительности? Неужели от гвардейцев досталось не только ей? Михаилу, конечно, поделом, но, все-таки, ему-то за что? Откуда вообще взялись гвардейцы в их доме?

Вопросы друг за другом рождались в голове, не дожидаясь ответов. Осмыслить полностью все произошедшее Анна не успела. По ушам ударил короткий резкий звук, затем прозвучал ровный голос с металлическими нотками:

– Заслушайте информацию!

Анна непроизвольно втянула голову в плечи: ощущение от металлического голоса было такое, будто прямо в мозг забивают гвозди. Может быть, так сказывались последствия удара электрошокером. Раньше Анна про подобное только слышала, когда в познавательной передаче по телевизору рассказывали, как доблестная гвардия охраняет закон и порядок, а так же благополучие мирных граждан. На вооружении у гвардейцев состояли дубинки с шипами и мощным аккумулятором, способные вызвать кратковременную потерю сознания при воздействии на преступников. Анна и помыслить никогда не могла, что когда-нибудь придется испытать действие такого спецсредства на себе.

– Независимый и беспристрастный суд рассмотрел все улики по делу гражданина номер… – продолжил металлический голос, озвучив по порядку все цифры гражданского номера Анны. – Учитывая все обстоятельства рассмотренного дела, суд постановил признать подозреваемого виновным во вмешательстве в рабочий процесс корпоративной системы, что нанесло ущерб эффективности данного процесса и пагубно отразилось на благосостоянии общества…

Далее последовал перечень статей закона, предусматривавший наказания за совершенные Анной деяния. Кровь ударила в виски так, что Анна уже не была способна в точности расслышать все слова. Собственно, она уже и не особо вслушивалась, тем не менее, из озвученного приговора стало ясно, что за все вменяемые ей преступления, женщину приговорили к совокупному штрафу, который значительно превысил весь имеющийся на ее личном счете лимит. Отсюда следовал естественный вывод: ее приговор – утилизация. Насколько Анна расслышала, Михаила закон тоже не обошел стороной, хоть и вынес более мягкий приговор: только значительный штраф.

Но все это было неважно. В мозгу засела только одна мысль – она не смогла спасти сына.

глава шестая

Металлический голос давно уже умолк, но пока что ничего не происходило. Анна просто сидела на полу, поскольку ничего для удобства в тесном помещении предусмотрено не было. Течения времени Анна не ощущала, она вообще ничего не чувствовала.

Перед мысленным взором протекала череда образов из прошлого, в основном все, связанное с сыном: его рождение, первые шаги, зачисление на обучение, домашние завтраки и ужины, когда он сидел рядом, справа от нее. И последний взгляд, устремленный на мать из-за спины гвардейца.

Ломая голову над тем, как помочь своему ребенку избежать уготованной ему участи, Анна могла предположить все, что угодно, но только не то, что произошло в итоге. Чем руководствовался ее мальчик, когда добровольно и безропотно отправил сам себя на утилизацию, даже вызвал для этого гвардейцев? Снова и снова Анна видела его пустой безжизненный взгляд, в нем нет ни страха, ни вообще какой-либо осмысленности. В детстве Анна сама прошла через систему корпоративного обучения, осваивая профессию – она еще помнила созданную для подрастающих поколений атмосферу корпоративного патриотизма, в которой ежедневно с утра до вечера каждому мальчику и каждой девочке, малышне и подросткам, от начала курса обучения до самого выпуска внушали понятия долга перед обществом и верности экономическому курсу, необходимость соблюдения установленных правил и просто физическую потребность испытывать удовлетворение от осознания, в каком идеальном социуме они живут. Утренние и вечерние телепередачи также постоянно убеждали граждан города в том, что живут они в самом совершенном обществе, по всем опросам выражают стопроцентную поддержку руководству корпорации и чувствуют себя счастливыми. Михаил накрепко застрял в этом убеждении, до недавнего времени и сама Анна мало чем отличалась от мужа. Но она и подумать не могла, что верность идеалам общества и корпорации может быть настолько сильна, сильнее даже страха собственной смерти. Для Игоря исполнение распоряжения департамента стало высшим долгом, героическим поступком во имя блага общества, а она, мать, пытавшаяся защитить его жизнь, стала врагом.

Да, в том последнем взгляде сына не было ненависти. Но от безразличия и пустоты в его глазах ничуть не легче. Что бы ни написал он в сообщении, отправленном через идентификатор, для Анны в том послании не заключалось ничего положительного. Насколько она поняла из обвинительного приговора, показания сына сыграли в нем не последнюю роль. Не стал молчать и Михаил, рассказал, как Анна уничтожила компьютерный файл в кабинете Генриха.

Снова вспомнился тот парень с перрона. Если бы ее мужем был он, а не Михаил, как бы он себя повел? Принял бы все так же покорно или стал бы бороться? Вспоминая взгляд незнакомца с платформы, осанку, движения, Анна склонялась к мысли, что вряд ли покорность в его характере. Может быть, именно за такой характер его и лишили права на жизнь. В том, что парня подвергли утилизации, Анна уже не сомневалась, хоть и ничего не знала ни о нем, ни о его судьбе.

А что теперь делать ей самой? Участь Анны уже решена, остается либо просто сидеть и ждать, когда за ней придут, либо… Хуже ведь все равно уже не будет, рассчитывать на снисхождение органов правосудия не приходится.

Как могла она все эти годы быть такой смиренной и послушной? Думая обо всем, что произошло за последние два дня, о своих попытках спасти сына, которые сейчас кажутся безумными, Анна начала осознавать, что такие перемены в ее характере не могут быть случайным стечением обстоятельств. Нет никаких перемен, это и есть ее настоящий характер, который пришлось подавлять на протяжении всей жизни, чтоб быть, как все, ничем не выделяться. Тот парень с перрона проявил индивидуальность, возможно, уже не в первый раз, и поплатился за это. Поплатится и она. Так устроено общество. Всю жизнь Анна убеждала саму себя, что именно такое устройство и есть вершина совершенства, хотя смутные сомнения давали себя знать всегда. Родной сын покорно отправился на смерть с тем же убеждением, с одобрения своего отца, столь же убежденного в справедливости любого решения руководства корпорации.

Есть ли в обществе еще хоть кто-то сомневающийся, такие же, как Анна или тот парень? Не может же быть, что все в этом городе напрочь лишены воли и собственного мнения? Или все тщательно маскируются, чтобы не выделиться из общей массы и не привлечь к себе ненароком лишнее внимание? Кстати, а сколько вообще людей в этом городе?

В этот момент Анна вдруг осознала, что не знает вообще ничего о мегаполисе, в котором живет. Ведь это всегда считалось лишней информацией, отвлекающей от выполнения своих рабочих обязанностей. Тот день, когда Анну направили для обслуживания дома Генриха, стал единственным, когда ей довелось покинуть очень ограниченный район, отведенный под жилье и работу для таких, как она и ее семья. По телевизору же единственной постоянной темой был корпоративный дух патриотизма, если и доходило до описания чего-либо, то только в том ключе, какой упадок в обществах конкурирующих корпораций.

Анна поднялась на ноги. Терять уже нечего, вся ее жизнь разрушена, разрушена семья. Не осталось ничего. Стало быть, нечего и бояться. Она не уступит свою жизнь корпорации просто так.

Короткое замыкание в доме Генриха привело к выводу из строя всего бытового оборудования. Может быть, если замкнуть провода и здесь, это тоже приведет к серьезному сбою охранной системы. Может, даже получится открыть дверь.

Хорошо, что не уродилась коротышкой, рост позволил, привстав на цыпочки, дотянуться кончиками пальцев до матовой поверхности квадратной панели, закрывавшей светильник в потолке. Пластик слегка прогнулся, но с места не сдвинулся. Анна подпрыгнула и ударила ладонью в угол панели. Пришлось проделать это несколько раз, чтобы сорвать скрытое крепление. Освободив от крепления еще один угол, Анна подцепила пальцами край панели и выдрала ее наполовину. Яркий свет лампы ударил по глазам.

Запоздало пришла мысль: есть ли тут камера слежения? Они бывают такие крохотные, что сразу и не определишь взглядом. Вполне может быть, что все ее действия видны где-нибудь на мониторе. Ну и пусть видят.

Пришлось снова подпрыгнуть, чтобы ухватиться за патрон лампы. Пальцы пронзила обжигающая боль, но все же Анне удалось выдернуть патрон из гнезда и сорвать его с оголившихся проводов до того, как боль стала невыносимой. Прежде, чем лампа погасла, Анна успела заметить что провода вытянулись из ниши.

Отбросив патрон с лампой в сторону, Анна потрясла рукой и подула на обожженные пальцы. Кромешная тьма, пришедшая на смену ослепляющему свету, значительно осложнила задачу. Теперь нужно было как-то нащупать в темноте над головой провода и при этом не подвергнуться удару током. В свете последних событий ощущения от поражения электричеством уже не будут в новинку, но испытывать их вновь совсем не хотелось.

Неожиданно дверь камеры распахнулась, в освещенном проеме возник силуэт в шлеме. Гвардеец. Анна совсем не слышала шагов снаружи. То ли так увлеклась своим занятием, то ли гвардеец передвигался бесшумно, то ли дверь надежно защищала от всех звуков извне.

– Выходи, – произнес гвардеец, еще до того, как Анна успела хоть о чем-то подумать.

И больше ни слова, будто вовсе и не заметил, что обстановка в камере совсем не та, что предписывают правила содержания заключенных под стражу.

Анна вышла из камеры в длинный узкий коридор. Сюда ее приволокли в беспамятстве, так что она впервые увидела, что находится за дверью камеры.

Гвардеец толкнул Анну в плечо, сам пошел рядом.

– Это конец? – тихо спросила Анна, совсем не надеясь на ответ.

Однако гвардеец неожиданно ответил:

– Да.

Несколько шагов они сделали молча, затем Анна тихо произнесла:

– Я ни в чем не виновата.

Гвардеец не отозвался. Впрочем, Анне и не требовался ответ. Всю жизнь ей прививали чувство, что она не одна, она часть общества, вокруг люди, и все они составляют единое целое. Порой это даже утомляло. Теперь же ужасало чувство полного одиночества. Никому нет дела до нее, до справедливости. Сплоченное идеей совершенства общество теперь само по себе – Анна стала ему чужой. А может, никогда и не была своей, только пыталась убедить себя самообманом.

Неожиданно из-под шлема снова прозвучал голос гвардейца:

– Замки камер запитаны от другой линии. Замкнув светильник, отсюда не выбраться.

Анна похолодела. Не от страха, а от полной неожиданности. Она не ожидала от безликого сопровождающего ни сочувствия, ни вообще чего бы то ни было. Услышав его слова, Анна совершенно растерялась и, даже не задумываясь, пробормотала:

– Как тогда?

Как ни странно, гвардеец вновь поддержал разговор:

– Лучший способ: вырубить гвардейца, спуститься вот на том лифте в гараж, взять патрульную машину и покинуть пункт. Патрульные машины не запрограммированы на определенную личность, ими может управлять любой. Конечно, если знаешь, куда тебе ехать и умеешь водить, ну или хотя бы пользоваться автопилотом.

Куда отправиться и что делать, Анна хорошо себе представляла, поставила цель прежде, чем начать ломать светильник. Достигнет ли именно этой цели – весьма сомнительно, но хотя бы попытается получить ответ на главный вопрос: почему? Из всех, кого она знала, ответ мог дать только один человек.

– Гвардейцев трудно одолеть, – заметила Анна, стараясь выровнять дыхание, сбившееся от волнения, и со смешанным чувством страха и надежды.

– Трудно, если не попробовать, – согласился провожатый. – Но если попытаться выхватить дубинку, нажать гашетку и ткнуть электродами под шлем, в шею, можно вырубить его минут на пять. Вполне хватит времени, чтобы сбежать.

Мысли закружились вихрем, лицу стало жарко. Что это: пустые рассуждения или совет к действию? Кто этот человек, чье лицо скрывает забрало шлема? Можно ли ему верить? В очередной раз вспомнился взгляд парня с перрона. Может, и под этой непроницаемой защитой также скрываются неравнодушные глаза?

– Скоро мы войдем в дверь в конце коридора, – произнес гвардеец. – Там я передам тебя инспекторам департамента статистики и демографии, тогда для тебя все будет кончено.

Анна решилась. Ей все равно уже нечего терять. Вряд ли она сможет избежать исполнения приговора, но ответ на свой главный вопрос получит.

– Спасибо, – прошептала она.

Сорванная с пояса гвардейца дубинка оказалась в ее руке, палец вдавил кнопку на рукояти, в следующее мгновение конец дубинки, снабженный заостренными электродами, ткнулся в щель между шлемом и бронежилетом. Гвардеец встряхнулся всем корпусом и рухнул на пол.

Стало еще жарче, сердце бешено колотилось в груди, во рту пересохло. Мелькнула мысль, вот бы заглянуть под шлем, вдруг увидит лицо того самого парня? Но нет, комплекция не та, да и не мог простой рабочий стать гвардейцем, специализация трудовой деятельности каждого жителя города предопределена с рождения и до самой смерти, исключений не бывает.

Лифт, указанный гвардейцем, и в самом деле доставил Анну прямо в гараж патрульных автомобилей. Ни для активации дверей, ни для лифтовой панели не потребовалось идентификации через сенсоры. Анна вообще не увидела ни одного устройства идентификации. Видимо, гвардейцы пользовались намного большей свободой перемещения, чем горожане привычного Анне круга.

Электромобиль также завелся простым нажатием кнопки. Если бы пришлось управлять им самостоятельно, поездка для Анны закончилась бы прямо здесь, в гараже. Во-первых, она просто не умела этого делать – для граждан ее профессии такой навык не имел необходимости, если и приходилось в редких случаях пользоваться машиной, это был служебный транспорт и управлялся он системой автоматического пилотирования. Во-вторых, Анна даже не представляла, в какой части города сейчас находится. По большому счету, она вообще не знала города.

На ее счастье, патрульный электромобиль был оснащен автопилотом. Нужный ей адрес Анна запомнила, видела его дважды на панели. Ввод координат занял две секунды, электромобиль тронулся с места. Дверь гаража поднялась автоматически, выпустив машину наружу.

Поездка также не заняла много времени, по пути не возникло никаких препятствий. Каждый раз при приближении к шлагбауму Анна с замиранием сердца ожидала, что вот сейчас проезд заблокируется, двигатель заглохнет, со всех сторон налетят гвардейцы и ее схватят. Но вопреки всем опасениям, электромобиль беспрепятственно вкатился в знакомый гараж.

Заглушив двигатель, Анна выбралась из салона и прислушалась. Не доносилось ни единого звука. Ей подумалось, что, возможно, в доме никого и нет, как это уже было не так давно. В этом случае весь ее план, и без того очень несовершенный, просто рушился.

Дверь на лестницу оказалась незапертой, что немного озадачило. В прошлый раз она тоже была открытой, но только из-за сбоя системы, которую Анна сама же и налаживала. Быть может, причиной послужил тот тип транспорта, на котором прибыла Анна. Пешие гвардейцы имеют универсальные электронные ключи, открывающие им любые замки, как защитникам правопорядка, вполне возможно, что и патрульный электромобиль оснащен каким-либо устройством, автоматически снимающим любые блокировки, ведь дверь гаража тоже открылась сама собой.

В холле наверху также царила тишина. Но заглянув в распахнутую дверь кабинета, Анна увидела хозяина дома. Генрих сидел за своим рабочим столом перед монитором компьютера и просматривал какой-то текст на экране, отпивая темную жидкость из стакана. Рядом стояла уже знакомая бутылка.

Анна вошла в кабинет, пряча дубинку за спиной. Даже после нападения на гвардейца, которое, впрочем, назвать нападением можно было весьма условно, она не была уверена, что снова сможет ударить человека, тем не менее, держала оружие наготове.

Генрих оторвался от монитора и устремил на гостью удивленный взгляд:

– Анна? Как ты здесь оказалась?

– Где ваша семья? – вопросом отозвалась Анна.

– Тебя не должно здесь быть, – строго произнес Генрих. – Я вызову патруль.

Он отставил стакан и потянулся к клавиатуре. Очевидно, возможности его рабочего компьютера имели и функцию вызова гвардейцев. Анна даже сама не поняла, как решилась на такой поступок, ударила дубинкой совершенно бездумно. Удар пришелся на запястье. Генрих вскрикнул от боли и схватился за поврежденную руку.

– Где твоя семья? – повторила Анна жестко. – Они в доме?

– Сука психованная, – процедил Генрих сквозь зубы.

Анна сунула конец дубинки ему под нос, между электродами с треском проскочила искра, Генрих отшатнулся, вжавшись в спинку кресла.

– Здесь только я, – выдохнул он.

Ноздрей Анны коснулся странный запах. Не то, чтобы совсем уж неприятный, но для женщины необычный, и исходил он от Генриха. Ну да, вряд ли этот человек может пить что-то обычное для Анны, она и посуды-то такой никогда в жизни не видела.

Вжавшись в спинку кресла и держась за поврежденное запястье, хозяин дома в упор смотрел на непрошенную гостью. При первом посещении этого дома Анна увидела в глазах Генриха хоть какой-то намек на дружелюбие, сейчас в его взгляде читалась откровенная ненависть. Впрочем, сложно было рассчитывать на проявление теплых чувств со стороны человека, которому только что чуть не сломала руку.

– Тебя арестуют, – произнес Генрих, с опаской поглядывая на дубинку в руке Анны. – Ты должна это понимать.

– И что со мной сделают? – поинтересовалась Анна. – Еще раз приговорят к утилизации?

– То есть, терять тебе нечего, – понял Генрих.

– Благодаря тебе и таким, как ты, – ответила Анна. – Почему вы забрали моего сына?

Генрих не торопился с ответом, он все так же пристально смотрел в глаза женщине, теперь его взгляд выражал не столько ненависть, сколько презрение.

– Отвечай! – потребовала Анна, пригрозив дубинкой.

– Я не знаю твоего сына, – процедил Генрих.

– Он был в списке на твоем компьютере. Том, который ты должен был подписать.

– Вот ты о чем, – Генрих понимающе кивнул. – Поэтому ты удалила список. Что ж, думаю, ты уже поняла, что тебе это не помогло, только усугубило твое собственное положение. Список продублировали, и он уже подписан.

– Как в нем оказался мой сын?

Анна нервно взмахнула дубинкой, Генрих вздрогнул и съежился, в его глазах промелькнул страх.

– Если департамент вынес такое решение, значит, на то были основания, – произнес Генрих. – Ты прекрасно знаешь, подобные решения принимаются взвешенно и обдуманно ради блага всего общества.

– Как раз в этом я уже не уверена, – возразила Анна. – Скажи мне, почему моего сына лишили права на жизнь? В чем его вина?

Генрих пожал плечами, опасливо покосившись на дубинку в руке Анны:

– Мне неизвестны такие подробности. Я только утверждаю списки.

Заметив гнев в глазах Анны, он поспешно добавил:

– Но могу узнать.

Он указал взглядом на свой компьютер:

– Ты позволишь?

– Давай, – разрешила Анна. – Только не забывай…

Она красноречиво взмахнула дубинкой, и встала за спиной Генриха, чтобы видеть монитор.

– Такое не забудешь, – процедил Генрих, слегка коснувшись пострадавшего от удара запястья пальцами другой руки. – Номер твоего сына помнишь?

Он ввел названные Анной цифры в поисковую строку и хмыкнул:

– Тебе это не понравится.

Информация, появившаяся на экране и разбитая на несколько столбцов, была набрана настолько мелким шрифтом, что пришлось бы приблизиться к монитору вплотную, чтобы прочитать текст самостоятельно, и выпустить из поля зрения самого Генриха. Анна толкнула Генриха в спину и потребовала:

– Говори!

– Боюсь, ты не поймешь, – ответил Генрих.

– Не пойму, – согласилась Анна. – Но хочу знать, почему у меня отобрали сына?

Генрих потер поврежденное запястье, попробовал покрутить ладонью и поморщился. Скосив взгляд на дубинку в руке Анны, он осторожно потянулся к своему стакану, отхлебнул глоток, поставил стакан на место.

– Ты даже не представляешь, как устроена жизнь, – произнес Генрих. – Никто из вас не представляет. Потому и не поймете.

– Мне нужен только ответ на мой вопрос, – угрожающе повторила Анна.

Она развернула Генриха в кресле лицом к себе.

– И потом ты просто уйдешь? – со злобной иронией в голосе поинтересовался Генрих.

Вопрос застал врасплох. На самом деле Анна не задумывалась, что будет после того, как получит ответ. В общем-то, для нее это уже не имеет значения.

– Может быть, уйду.

Генрих немного поерзал, устраиваясь поудобнее, откинулся на спинку и, не сводя глаз с дубинки, сказал:

– Всегда хотелось узнать, какова будет реакция таких, как ты, если они узнают хотя бы часть правды о себе. Сможет ли такая информация уложиться в вашем ограниченном сознании? Знаешь, мне даже приятно, что именно от меня ты все узнаешь.

– Говори, – вновь потребовала Анна с угрозой.

– Ребенку одного из достойных членов общества потребовалась пересадка органов. Твой сын подошел в качестве идеального донора. По большому счету, именно для этого мы и позволяем вам существовать и размножаться в нашем городе.

– Пересадка? – недоуменно переспросила Анна.

Генрих пренебрежительно усмехнулся и кивнул:

– Ну да, ты даже не знаешь, что это такое. Вам ни к чему такое знание. Все вы всего лишь мясо. Вас используют для незначительных работ и вбивают вам в головы понятия о долге перед обществом, чтобы придать хоть какой-то смысл вашему существованию в собственном сознании.

– И поэтому тебе понадобился ремонтник в дом? – не поверила Анна.

Реплика несколько уязвила Генриха. Недовольно поморщившись, он кивнул:

– Ты умнее, чем можно было бы подумать. Странно, что раннее тестирование не выявило таких способностей. Что ж, вынужден признать, роботизация еще не достигла полного совершенства, в некоторых ситуациях не обойтись ни без рук, ни без мозгов, пусть и довольно ущербных, так что определенная польза от вашего существования пока остается. Впрочем, это не меняет сути, вы существуете лишь для того, чтобы могли жить мы.

Анна слышала голос Генриха будто со стороны, откуда-то издалека. Вроде бы, он говорил что-то очень важное, что-то такое, что до сих пор никак не могло оформиться в сознании, чтобы осознать, наконец, почему все происходит именно так, почему рушится весь привычный мир и нет никакой возможности остановить этот процесс. Но все это перекрывала лишь одна мысль, только это было сейчас важно.

– Где мой сын? – спросила Анна, сжав рукоять дубинки так, что побелели пальцы, а из-под ногтей едва не проступила кровь.

Покосившись на дубинку, Генрих нервно сглотнул.

– Твой сын сейчас в клинике, – сообщил он, не спуская глаз с оружия в руке Анны. – Ты не сможешь туда попасть, тебя остановят по дороге.

Такой довод не заставил Анну усомниться ни на мгновение. Ломая светильник в камере, она не планировала, что придется зайти настолько далеко, но сейчас решение пришло само собой.

– Ты отвезешь меня! – объявила она. – Вставай!

При этом легкий замах дубинкой убедил Генриха, что лучше воздержаться от возражений. Скрежетнув зубами, он вылез из-за стола. Обладая довольно крепким телосложением, Генрих вполне мог бы попытаться вырвать дубинку из рук Анны, не помешало бы и зашибленное запястье. Но, видимо, на такой вполне очевидный поступок решимости ему недоставало. Напротив, взвинченность Анны придавала ей сил и уверенности, трудно было усомниться, что в таком состоянии женщина без колебаний сломает кости любому, кто посмеет ей помешать.

Через минуту электромобиль Генриха выкатился из гаража. Анна не доверила управление машиной ее владельцу, предпочла воспользоваться автопилотом, а то мало ли, куда ее завезут. Генрих лишь ввел адрес и просто сидел на месте водителя, при необходимости отмечаясь на идентификаторах автоматических пропускных пунктов со шлагбаумами.

Даже после двух своих служебных поездок, Анна толком не представляла, насколько велик город, и что может быть столько свободного пространства. Она привыкла к тому, что нужно экономить буквально каждый квадратный сантиметр ради удобства всего общества в целом, к этому, среди многого прочего, каждодневно призывал единственный телеканал, доступный для ее семьи, соседей по кварталу, и коллег по работе. Анна никогда не общалась с соседями по дому с других этажей, большинство из них даже не видела – прогулки в парке на десятом этаже регламентировались автоматически, для каждого свое время, чтобы жители не имели возможность излишне контактировать в нарушение существующих правил. Тем более, она не знала жителей других высоток их квартала. Но при взгляде на серые унылые громады Анна вполне могла себе представить, сколько тысяч человек размещаются на ограниченном пространстве. Здесь же вдоль проспекта стояли просторные дома с широкими газонами, фонтанами, парками и аллеями. Огромные кварталы сменяли друг друга и никак не заканчивались.

Клиника представляла собой пятиэтажное здание, также окруженное парками. Машина вкатилась на парковку в цокольном этаже, двигатель заглох.

– Ну и что дальше? – с усмешкой поинтересовался Генрих.

– Выходи, – приказала Анна.

– Думаешь, у тебя получится остаться незаметной в этой своей… одежде? – спросил Генрих. – Да еще и с палкой в руках.

Анна закусила губу. Об этом она совсем не подумала. В своем рабочем комбинезоне она точно не смогла бы затеряться среди персонала и посетителей клиники, это заведение совсем не предназначено для людей ее круга. Кроме того, ее наверняка уже объявили в розыск, и любой, кому попадется на глаза странная парочка, тут же сообщит гвардейцам.

Из кабины лифта вышел человек в белом халате и направился к одной из машин, стоявших на парковке. Должно быть, кто-то из персонала – Анна видела однажды по телевизору человека в таком же халате, призывающего приобретать новейшие лекарственные препараты, разработанные для укрепления здоровья населения. Решение родилось мгновенно.

– Позови его! – приказала Анна.

Между электродами дубинки проскочила искра, напомнив Генриху, кто тут хозяин положения. Усмешка тут же сползла с его губ. Высунув голову в окошко своего автомобиля, он окликнул мужчину в халате:

– Здравствуйте! Подойдите, пожалуйста!

Мужчина приблизился:

– Здравствуйте. Чем могу помочь?

– Посмотрите, пожалуйста, – позвала его Анна.

Мужчина склонился к окошку со стороны Генриха. Тут же электроды встроенного в дубинку шокера ткнулись ему в шею. Сотрудник клиники свалился на бетонный пол.

Генрих замер, вжавшись в спинку сиденья и совсем растерявшись от неожиданности. Пожалуй, он вполне мог бы улучить момент, когда Анна тянулась через него к окошку, чтобы обезоружить ее, но, видимо, именно такой поступок со стороны женщины застал его врасплох.

– Выходи, – приказала Анна.

– Ты совсем чокнутая, – процедил Генрих, подчиняясь.

Выбравшись из салона вслед за ним, Анна стянула халат с оглушенного мужчины, затем указала на него своему пленнику:

– Затаскивай его в машину.

Нехотя Генрих подчинился и в этот раз.

– Теперь веди, – продолжала распоряжаться Анна, натянув халат и большей частью скрыв под ним свой комбинезон.

– Думаешь, я знаю, куда идти? – отозвался Генрих.

Анна в очередной раз пригрозила дубинкой:

– Ты чиновник департамента, ты должен знать. И пиджак сними.

– Это еще зачем? – удивился Генрих.

– Снимай! – прикрикнула Анна.

Генрих стянул с плеч пиджак и бросил его в салон своей машины.

– Рубашка тебя от этой штуки не спасет, – сказала Анна, махнув перед его носом концом дубинки с электродами. – Так что без глупостей. Веди.

Генрих стиснул зубы и направился к дверям лифта. Анна последовала за ним, держа дубинку под рукой так, чтобы та не бросалась в глаза. Она видела, как под тонкой тканью рубашки сводятся лопатки Генриха, будто от озноба. Видимо, уже представил, как может получить удар током от электрошокера. Повезло Анне, что ее пленник характером оказался намного слабее, чем телосложением, она отчетливо видела страх в каждом его взгляде. Даже немного странно, откуда такая трусость? В ударе электротоком приятного, конечно, ничего нет, но и смертельного тоже, гораздо опаснее получить удар дубинкой, запросто можно сломать любую кость. Может быть, именно тот первый удар по запястью и вселил в Генриха такой страх. Возможно, ему еще никогда не доводилось испытывать боль от побоев, тем более, со стороны человека настолько низкого социального статуса, что только усиливало страх унижением.