Текст книги "Журнал "Вокруг Света" №3 за 1997 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Страны и народы: Там, где мужчины ходят в юбках
...Впрочем, дамы в Бирме, а речь именно о ней, тоже щеголяют в подобном наряде. И хотя мужские и женские юбки различаются как по рисунку, так и по способу ношения, они похожи и принадлежат к одному типу одежды. Это вовсе не значит, что сей факт каким-то образом сказывается на взаимоотношениях полов в Бирме и юбка выступает в качестве уравнителя. Хотя, наверное, отчасти, так и есть.
Но не в одной же юбке дело! В соседней Бангладеш, к примеру, тоже распространено юбконошение среди мужчин, однако положение женщины там совершенно другое. Это бросается в глаза каждому, совершившему всего часовой перелет из мусульманской Дакки в буддийский Рангун. На улицах бирманской столицы, ее многочисленных рынках полно женщин. Держатся они раскрепощен но. Хотите сфотографироваться с девушкой? Милости просим, можете даже слегка приобнять. Чисто символически, конечно. Местные джентльмены не пырнут вас кинжалом. Длинных платков и шарфов – без которых в Бангладеш женщина на улицу не выйдет – здесь нет и в помине. Бирманки вообще не носят головных уборов, если только не работают в поле. Тогда они надевают широкополые тростниковые шляпы. Благодаря буддизму, а также древним общинным традициям, женщины в Бирме никогда не были затворницами, пользовались и пользуются многими правами, В этом им могли бы позавидовать представительницы прекрасного пола не в одной стране мира.
На эту тему лучше всего поговорить в какой-нибудь бирманской семье. Знакомых в Рангуне у меня достаточно, и многие приглашают к себе. Сегодня иду к У Зо Лину и До Мьин Мьин. («У» – значит «господин», а «До» – «госпожа»). У бирманцев нет фамилий, а только имя, так что, выходя замуж, женщина здесь остается со своим именем. Вроде бы штрих мелкий, а показательный. Мои друзья женаты лет десять, у них две дочки. Спрашиваю у них, как они поженились, они смущаются. Потом Зо Лин коротко сообщает:
– Родители были против, и нам пришлось бежать из дома, жить какое-то время у дальних родственников.
Хотя в Бирме браки заключаются чаще всего по совету родителей, такое умыкание невесты тоже не редкость. Я допытываюсь:
– А кто кого подбил на побег?
Зо Лин бросает взгляд на Мьин Мьин, но та не дает мужу рта открыть и начинает быстро говорить:
– Да оба мы так решили, оба. И вообще, ничего страшного не произошло. Родители, узнав о рождении внучки, простили нас, и теперь моя мама души не чает в Зо Лине.
Тут я вспомнил: по-бирмански «зять» будет «таме», что можно перевести как «любимый, желанный сын». Неплохо придумано.
Живет эта семья нелегко, зарабатывая на рис насущный мелкой торговлей. Супруги не делят домашние обязанности на мужские и
женские. Зо Лин, когда Мьин Мьин занята, может и сготовить, и постирать, причем это не удивляет ни его самого, ни соседей, ни даже его мать.
– А что еще остается? Бирманские женщины могут развестись в любой момент, – шучу я.
Мьин Мьин воспринимает мои слова серьезно:
– Не в этом дело! Мы разводиться не собираемся. Еще чего!..
Я знаю, что разводы в Бирме очень редки. При свободе развода этот факт выглядит парадоксально. Ведь в случае развода жена получает равную долю имущества и может вновь выйти замуж, никто ее не считает менее ценной.
Может быть, высокое положение женщины в бирманском обществе вызвано особым благородством местных мужчин, носящих юбки? Увы, причина тут другая, более прозаическая. Благополучие многих бирманских семей держится именно на женщине. Она и торгует, и занимается каким-нибудь ремеслом, например, шьет. Ну а о крестьянках и говорить не приходится: работы на рисовых чеках им хватает.
Равноправие бирманкам достается далеко не даром. Зато чувствуют они себя уверенно и независимо. В истории Бирмы известна королева Шинсопу, единолично правившая государством в XIV веке, женщина-посол До Кхин Чжи – вдова архитектора независимости генерала Аунг Сана. А уж их дочь До Аунг Сан Су Чжи стала личностью вообще легендарной. Она известна всему миру как несгибаемый лидер демократического движения Бирмы. Почти шесть лет провела под домашним арестом. До Аунг Сан Су Чжи присуждена Нобелевская премия мира за 1991 год.
Но вот что приятно: бирманские женщины при этом совсем не похожи на заядлых феминисток и уважают мужскую слабость быть – скажу точнее – казаться первыми. Вот и моя знакомая Мьин Мьин, хоть именно ее руки держат семейный бюджет, обязательно советуется с мужем о любой покупке. (Хотя заранее знает, что он согласится). Угощая нас, мужчин, лапшой на кокосовом молоке, сама Мьин Мьин за стол не села. Такова уж традиция. Западной женщине она может показаться просто неприятной, а бирманка смотрит на этот обычай как на условность, (такую же, как совет мужа перед покупкой). Ее самолюбие не страдает. Главное, чтобы в семье был мир.
На что уж буддизм мягок и демократичен, но при входе в самую священную часть пагоды вы обязательно увидите надпись: «Женщинам вход воспрещен». В храме Суле я спросил об этом почтенного монаха. Он стал горячо доказывать мне, что буддийское учение выступает за равенство всех людей. Что же касается злополучной надписи, то за ней стоит всего лишь народный обычай. Почтенному монаху нельзя не верить. К нему подошла молодая бирманка, встала на колени, поклонилась до земли и сделала какое-то подношение. Женщины не смеют прикасаться даже к одежде монаха. Но сами монахи в какой-то мере зависят от женщин, ибо кто еще раздает им пищу? Были в средние века в Бирме монахини, но эта традиция пресеклась. Очевидно, находя в этом неравноправие, бирманки настойчиво боролись за свои права в духовной сфере. И теперь на улицах бирманских городов и сел можно видеть стайки существ в нежно-розовых одеяниях и с бритыми головами. Это «тилащин»
– монахини низкого посвящения. Пусть к тилащин нет такого уважения, как к монахам, но бирманки имеют возможность посвятить себя немирской жизни.
При всей своей религиозности, бирманки очень жизнерадостны и колоритны. Честно скажу, не люблю я курящих женщин. Если только они – не бирманки. Курят бирманские дамы не какие-то там сигареты, а огромные сигары. Сигару – она называется чарута – изготовляют из табака с добавлением кусочков пальмового листа и заворачивают в кукурузный лист. Наблюдать за курящей чаруту бирманкой – одно удовольствие. Курит она с особым изяществом, превращая заурядное вдыхание-выдыхание дыма в церемонию. Как-то я полюбопытствовал у бирманки: что это ей дает? Она снисходительно ответила:
– Немного расслабляешься, отдыхаешь от всяких забот.
Бирманка запросто может подойти к мужчине и попросить огоньку – прикурить. Некоторые женщины (правда, немногие) даже не отказывают себе в удовольствии пожевать бетель – жвачку, обладающую тонизирующими свойствами. А уж приготовляют и торгуют этим, в основном мужским лакомством, именно дамы. Они знают, какой выбрать лист бетелевой пальмы, сколько положить известки, пряностей. Веселая торговка бетелем на рынке Минигон уговорила меня попробовать. Я не нашел в жвачке ничего особенного. Обильно выделяется слюна. Все время приходится сплевывать. Я даже не смог ответить на вопрос торговки, нравится ли мне бетель. Во рту была настоящая каша. Торговка засмеялась:
– Поэтому-то я и торгую бетелем. Пусть мужчины жуют его и поменьше спорят с нами, женщинами.
Она ловко поправила на себе юбку, сперва развязав ее, а потом снова запахнув. Примерно так же делают и мужчины. Нет, что ни говори, а женщины в стране, где мужчины предпочитают юбки, – другие, чем в краях с преобладанием на представителях сильного пола брюк. Кстати, в бирманском журнале я прочитал, что в многонациональной Бирме, кроме бирманок, завидными правами пользуются монки и каренки, а вот шанкам, качинкам и араканкам приходится труднее. Проверяю свою гипотезу. Так и есть: именно шаны и качины ходят в брюаках. (Араканцы, правда, приверженцы юбок. д но живут по соседству с бенгальцами-му – в сульманами – это их влияние.)
Бирманки, ко всему прочему, – очень красивы. Особую прелесть их улыбающимся лицам придает «танакха» – местная пудра кремового цвета, щедро нанесенная на щеки, Бирманские женщины – большие чистюли, одежду они стирают каждый день, а моются вообще по нескольку раз на день. Причем делают это зачастую прямо на улицах, поливая себя водой из специальных цементных бассейнов, – дело житейское. Конечно, моются бирманки не нагишом, а завязав юбку под мышками. Совершив омовение, называемое «естественным», купальщицы быстро меняют мокрую юбку на сухую, также укрепив ее под мышками, и так возвращаются домой. Однажды, когда только приехал в Бирму, я попал впросак. На улице я стал о чем-то расспрашивать девушку в подобном странном наряде. Она вежливо и любезно отвечала, но словно хотела от меня отделаться. Только позднее я понял, что она торопилась домой после уличной бани.
Наверняка многие задавались вопросом, почему восточные женщины отличаются необыкновенной стройностью. Меня тоже это интересовало. Ответ я нашел в Бирме. Живя там несколько лет, я ни разу не встретил сутулой дамы. Наверное, потому, что на Востоке не нежатся на перинах, а спят на жестких циновках. Но я думаю, главное – дело в древней традиции носить всевозможные грузы на голове. При этом спина выпрямляется, как струна, а голова гордо поднята. Какие же предметы переносят подобным образом? Легче назвать те, которые несут по-другому. Обычно на голову кладут свернутый кусок ткани, а уже на него – все что угодно: корзину, кабачок, горшок, вязанку хвороста, тюк. Торговки переносят на голове лотки во всякой всячиной. Подсобные работницы на стройке – камни, емкости с раствором. Руки при этом – по крайней мере, одна уж точно, свободны. Всегда можно найти им какое-нибудь применение. Разносчица ловко дает сдачу покупателю, молодая мать прижимает к груди ребенка, старуха подносит ко рту огромную сигару-чаруту. Я ни разу не видел, чтобы поклажа, какой бы громоздкой она ни была, свалилась. Иногда, смотря на накренившийся горшок или корзину, со страхом ожидаешь: сейчас грохнется наземь. Вопреки всем законам физики, этого не происходит. Легкое, едва уловимое касание руки, и баланс восстановлен. Чувство равновесия у бирманских женщин, наверное, генетическое. Трудно разобраться, где причина, а где следствие: то ли бирманки так искусны в переноске поклажи на голове потому, что они спокойны и уравновешенны, то ли наоборот.
Любопытно, что тяжести на голове переносят только женщины. Мужчины – никогда. Тащат грузы на плече или же на спине, а то и на коромыслах. Есть даже пословица о том, как прирастает семейное благосостояние: муж несет в дом на плече, а жена – на голове. В чем тут дело?
Я просто теряюсь в догадках, но конечно, сразу же с негодованием отвергаю версию о том, что хорошенькая женская головка ни на что другое не годится. Может, причина в том, что женщинам намного чаще приходится носить всякие мелкие вещи, к примеру, покупки с рынка? Мужчины носят реже, зато тяжелее: кули, мешки. Да и потом, что ему за грациозностью гоняться? Согласитесь, что чрезмерно грациозный мужчина выглядел бы сомнительно.
Говорят, что от ношения на голове могут деформироваться шейные позвонки и даже позвоночник. Не знаю, разве что если груз слишком тяжелый.
А бирманка с гордо поднятой головой несет нелегкий груз житейских забот и неизменно остается женственной и привлекательной.
Александр Балезин / фото автора
Бирма (Мьянма)
Страны и народы: Движущийся полуостров
Тысячи лет назад ледник двигался на юг по территории Северной Америки, потом остановился. Затем отступил назад. С приходом нового ледникового периода вновь пополз на юг. И снова отступил.
Там, где граница ледяного покрова то продвигалась вперед, то отступала, сглаживая поверхность земли и перепахивая все на своем пути, образовался полуостров Кейп-Код, узким длинным серпом выгнувшийся вдоль побережья Массачусетса.
И хотя ледниковый период, сформировавший ландшафты и прибрежную линию Северо-Востока США, давным-давно закончился, противоборство океана и суши на Кейп-Коде никак не может остановиться. И сегодня морское течение наносит песок туда, где раньше привольно и фал и мощные волны, а пустоши и пляжи, которые не выдерживают его натиска, становятся добычей океана.
Кейп-Код сразу можно распознать с высоты десять километров, когда в ясную погоду летишь с Ньюфаундленда в Нью-Йорк, – упорство ледника и непрекращающийся поединок двух стихий создали причудливую линию его берега. И подробные карты полуострова чуть ли не каждый год должны обновляться – стихии так и не знают покоя...
Кейп-Код сегодня правильнее было бы называть островом – чтобы на него попасть, надо преодолеть канал, отделяющий его от материка. Двадцатикилометровый канал был сооружен еще в прошлом веке и сегодня утратил свое транспортное значение. Но, пересекая канал по высокому арочному мосту, я увидел под собой белый круизный лайнер-красавец. Поездку на Кейп-Код мечтает хоть раз в жизни совершить каждый американец. Здесь имела дом семья Кеннеди. Поездкам на Кейп-Код целиком посвятил одну из своих книг американский писатель и мыслитель прошлого века Генри Торо. Живописные и романтические пейзажи, меняющиеся чуть ли не за жизнь одного поколения ландшафты, обилие памятников истории и мягкий климат превратили Кейп-Код в одно из самых излюбленных мест летнего отдыха.
Американцы, особенно те, кто уже на пенсии, любят заниматься, как бы у нас это назвали, общественной деятельностью. Одна пожилая дама, живущая на Кейп-Коде, узнав, что ее знакомый путешествует по США в группе из десяти иностранных журналистов, решила пригласить его заехать в гости. Устроить все оказалось весьма просто. Она нашла еще девять таких же гостеприимных людей, и вот, по дороге из Бостона в Нью-Йорк, завернув на Кейп-Код, каждый обрел радушных опекунов. Так я стал гостем пожилой четы Джонсонов – Фила и Илей. Фил, бывший военный и бывший торговец игрушками, – ныне пенсионер. Илей – искусствовед и художник, все еще преподает.
Я попросил, пока не село солнце, повозить меня по полуострову.
В ширину он чуть более десяти километров, да и то лишь в южной, тянущейся с запада на восток части. Весь открыт океанскому ветру. Гряды невысоких лесистых холмов, клюквенные болота на приморских низинах, плавными волнами поднимающиеся от океана пустоши, на песках которых прижились лишь пожелтевшие к осени травы. И километры, километры песчаных пляжей... Тянущиеся вдоль всего восточного побережья полуострова, они поражают своей бесконечностью, привольем и ощущением оторванности от окружающего мира. Ни городка, ни пристани.
Изменчивость береговой линии, поднимающиеся со дна по воле течений и волн песчаные банки делают этот район одним из самых опасных для судоходства. В 1849 году Торо собственными глазами видел гибель корабля «Сент-Джон», шедшего из Голуэя с иммигрантами-ирландцами. Он писал, что в районе Труро, где больше всего выброшенных на берег судов, лучше не говорить о кораблекрушениях – там в каждой семье есть кто-то, кто не вернулся с моря...
Некогда Кейп-Код был полуостровом моряков, китобоев и рыболовов. Ведь даже свое название – «Код» – по-английски «Треска», он получил именно потому, что в 1602 году капитан Бартоломью Госнолд выловил здесь большущую рыбину. Генри Торо заметил, что население некоторых поселков состояло лишь из жен, чьи мужья были за морем или покоились на дне моря, и священников. Жизни многих отобрал океан. Другие были более удачливы и смогли разбогатеть. Построенный в 1868 году дом капитана Эдварда Пеннимена украшает башенка, а арка на въезде сооружена из двух китовых костей. Когда-то он стоял почти на самом берегу океана, а теперь увидишь Атлантику, лишь поднявшись от него на гребень холма...
Столь же переменчивой, как природа, оказалась и судьба морского промысла. Лишь небольшие суденышки выходят в море из некогда бойкого рыболовного порта Уэллфлит. Но там остались старые морские волки, отказывающиеся уйти на покой или сменить на менее хлопотный и более спокойный бизнес свою профессию. Один из них – то ли в знак протеста против индустрии туризма, подавившей на Кейп-Коде остальные промыслы, то ли из симпатии к морским разбойникам, то ли как символ своего непокорного вольного духа – поднял на мачте своего суденышка «Веселый Роджер», слегка выгоревший на солнце и сильно потрепанный ветром.
– Он ненавидит отдыхающих и туристов, – сказал мне Фил. – Держит их за бездельников, да и вообще считает, что все беды от них.
А зря. Если кто и повинен в упадке рыболовства в здешних краях, так это цены и конкуренция. А туристы-то в первую очередь и потребляют те горы мидий и других, более изысканных даров моря, что все еще привозят в порт рыбаки Уэллфлита. И лишь чайки, кружащие над причалом, не склонны замечать никаких перемен. Бетонный мол усеян осколками ракушек – умные птицы бросают их с высоты, чтобы затем без труда полакомиться их содержимым...
Изменчива оказалась и судьба ветряных мельниц Кейп-Кода. Открытый вольным океанским ветрам, он был для них идеальным местом. «Вместо собаки, которая бы рычала перед вашей дверью, здесь есть Атлантический океан, который рычит для всего Кейп-Кода», – писал Торо. Но и времена ветряков прошли, однако они – неплохое украшение полуострова, и их не стали трогать.
Приметой Кейп-Кода служат и необычные башни. Одна из них крошечным столбиком возвышалась почти у самой линии горизонта, там, где у крайней северозападной оконечности полуострова приютился Провинстаун, – ее я приметил сразу, лишь оказался на берегу Кейп-Кодского залива. Другую, на противоположном берегу, мне показали Фил с Илей – ее верхушка виднелась над холмами в паре километрах от нас.
– Это башня Дженни Линд, – сказала мне Илей. – А кто это такая?
– Знаменитая певица. Во время американских гастролей имела просто потрясающий успех, и один из богачей назвал башню ее именем, чтобы увековечить память о ее пребывании в Массачусетсе.
Конечно, вспомнил я, Енни Линд! Шведская певица, прозванная за свой чистый голос «шведским соловьем». Покоренный ее вокальными талантами и красотой, в нее влюбился Ханс Кристиан Андерсен. И именно о ней он сложил свою сказку «Соловей». Взаимности он не добился, а потом она вообще уехала из Скандинавии и в Америке вышла замуж. Странно, но уже позже, роясь в путеводителях по Кейп-Коду, я так и не нашел нигде упоминаний об этой истории, а американцы, да и иностранные туристы, несомненно, оценили бы ее...
Но есть истории, которые почти регулярно присутствуют в местной прессе. После сильного шторма океан то и дело возьмет да отгрызет у Кейп-Кода кусок суши. И чей-то дом, что стоял прежде метрах в двухстах от моря, окажется над самой водой, а то и вообще подмытым. Снимки подобных превращений я видел в местном музее. А Джонсоны показали мне и карикатуру. Как известно, в курортных местах дома «с видом на море» ценятся дороже. Так вот, изображен на картинке домовладелец на фоне своего особняка, после шторма оказавшегося нависшим над самой водой. «Теперь и у меня дом с видом на море», – говорит он.
Но бывает и не до шуток. Ведь если дома можно отремонтировать, на самый худой конец, построить заново, то ущерб природе от такого поведения моря бывает порой невосполним. Кроме закрытых морских заливов и заливчиков и отгородившихся от океана нанесенным песком соленых озер с морской водой и болот, на Кейп-Коде есть и несколько прудов. Не считая двух-трех речушек, – это единственные пресные водоемы полуострова. В столь богатой и цивилизованной стране, как Америка, это не проблема для водоснабжения. Но для природы Кейп-Кода и его ландшафтов эти озера нужны как воздух. С зарослями кувшинок и камыша, склонившимися над ними деревьями они являют собой удивительно живописные и романтичные уголки на этой полоске суши, со всех сторон сжатой океаном.
Не так давно, под напором сильного ветра морские волны размыли перемычку и прорвались в одно из пресных озер. И оно умерло, превратилось в один из многочисленных заливов, которые, то появляясь, то исчезая вновь, задают работу картографам, вычерчивающим очертания Кейп-Кода. А однажды, когда несколько дней подряд дул мощный восточный ветер, океан чуть было вообще не перетек через полуостров в одном из самых его узких мест и едва не превратил его в настоящий остров...
С закатом мы двинулись на север, в Провинстаун, который здесь именуют для краткости просто Пи-тауном. Возвышенность, с которой мы любовались видом огненного круга, опускающегося в стальную гладь океана, осталась позади, вода должна была быть в сотне метров, а может, даже ближе. Но ее не было видно – вокруг, вздымаясь, подползали к шоссе песчаные дюны. Некоторые языками уже лизали асфальт. Указатели то и дело предупреждали о движущихся песчаных холмах, а Фил заметил, что дюны действительно порой заползают на дорогу, так что осторожность здесь излишней не бывает, особенно в темное время суток.
Пи-таун встречает небольшим, как и в Уэллфлите, портом с рыболовными причалами и прогулочными катерами и рядами одно-двухэтажных домиков вдоль главной улицы. Малолюдно, многие вывески не горят, а большинство магазинов, баров, гостиниц и кафе закрыто. Пи-таун готовится к очередному мертвому сезону. Этот самый бойкий и веселый из городов Кейп-Кода живет туризмом. Здесь есть свой театр, куда привозят и бродвейские постановки, и даже маленький аэропорт. Когда летние гости разъезжаются, городок затихает, а местные жители вынуждены мириться с тем, что зовется «сезонной безработицей».
Пи-таун историческое место. Именно здесь в ноябре 1620 года впервые высадились на землю Новой Англии пилигримы, чтобы затем двинуться дальше – к будущему Плимуту. В память об этом событии и сооружена в Пи-тауне та самая башня, что я видел из центра полуострова на горизонте, – довольно внушительное сооружение из гранита. Его зовут здесь из-за некоторых архитектурных особенностей «итальянской башней». Темным силуэтом она вырисовывалась за ближайшими домиками и деревьями – на вершине невысокого холма с громким именем Арарат.
Кейп-Код – одно из самых насыщенных историей мест в США. В Барнстейбле сохранилось старейшее библиотечное здание в Америке, построенное в 1644 году; в Сэндвиче – сооруженный в 1675 году старейший из домов Кейп-Кода; в Истэме – ветряная мельница, ведущая свою историю с 1793 года; в Мэшпи – церковь, куда уже с 1684 года приходили на молитву первые обращенные в христианство индейцы. А у Труро – один из мощнейших маяков на атлантическом побережье, возведенный еще в 1795-м... Это не говоря уже о музее Джона Кеннеди в Хайаннисе, музее Исторического общества Труро, где собраны экспонаты, рассказывающие о кораблекрушениях в здешних водах и массе других достопримечательностей. Большинство из музеев тоже впадают в зимнюю спячку с окончанием сезона.
Пройдя по главной улочке Пи-тауна и миновав веселую группку театрально одетых молодых людей, рассовывавших редким прохожим листовки с приглашением на какое-то шоу в чудом еще остававшееся открытым увеселительное заведеньице, мы зашли в рыбный ресторан прямо у причала.
Зал был полупустой, поэтому я хорошо разглядел почти всех посетителей. Среди них было немало не совсем обычных для нас пар – двое мужчин или двое женщин, сидящих друг против друга за столиками и одаривающих друг друга нежными взглядами, а то и держащихся за руки. Подобные парочки нам попадались и на улице.
Здесь на них не обращают внимания: Кейп-Код и особенно Пи-таун стали весьма популярны у представителей сексуальных меньшинств.
– Вначале, когда они здесь только стали появляться, – рассказывал мне Фил, – их гоняли. Полиция даже за ними охотилась. Но среди них есть масса богатых и влиятельных людей, со своим лобби и связями в Вашингтоне. И их оставили в покое. Теперь на них никто не обращает внимания, и они прочно облюбовали Кейп-Код. Иногда даже свадьбы свои играют...
Когда мы возвращались к машине, оставленной в нескольких кварталах от ресторана, уже совсем стемнело. Неуклюжей и деловитой походкой, совершенно безбоязненно дорогу перед нами перешел скунс и скрылся в кустах. Если бы не дурная слава этих пышнохвостых зверьков, можно было бы попытаться рассмотреть его и поближе...
На прощание мы зашли в одно из удивительных мест в Пи-тауне – лавку морских принадлежностей, гордо именующую себя «Самым Необычным Магазином Кейп-Кода». Мне кажется, что вечерний полумрак – лучшее время для того, чтобы рассматривать все, что собрано, выставлено и развешано здесь для продажи. Обычные рыболовные снасти и довольно допотопный водолазный костюм с медным шлемом. Новые, с иголочки, и уже бывшие в употреблении морские военные формы Германии, Швеции и Бог весть еще каких стран. Флаги едва ли не всех морских держав мира, включая и наш «бесик», сшитые в Южной Корее. Рыбацкие резиновые сапоги и армейские бутсы. Дурацкие коробочки «с сюрпризом» – откроешь, а оттуда выскакивает какое-нибудь чудо-юдо. Какие-то разноцветные шарики, штучки, фонарики и старинные, давно вышедшие из употребления фонари. Среди морских и армейских знаков отличия, также в изобилии представленных в магазине, я обнаружил и наши пряжки со звездами и звездочки всех размеров для погон. Я было решил, что кто-то снабдил пи-таунскую лавку, совершив вылазку на Арбат или в Измайлово, но потом обнаружил целый деревянный ящик таких звездочек с настоящей заводской маркировкой.
Ночевал я в доме Джонсонов среди лесистых холмов в окрестностях Уэллфлита. Волею судьбы Фила, бывавшего еще по армейским дедам в Японии, и художественных вкусов Илей, поклонницы эстетики Страны восходящего солнца, интерьер и общий дизайн дома несли на себе следы влияния Востока. Но любоваться, пусть и ценимыми мною изяшествами, порожденными синтоисте ко-буддийской культурой, не было уже времени и сил. Назавтра, чуть свет, я попросил вновь поездить по Кейп-Коду. До назначенной с моими коллегами встречи в Хайаннисе хотелось успеть еще что-то посмотреть.
Солнце висело еще совсем низко над Атлантикой, а воздух был особенно свеж. Я вновь окунулся в пустоту, одиночество и бесконечность кейп-кодских пляжей. А затем, над одним из них, на изъеденном океаном высоком обрыве, мы остановились у бывшей станции Маркони. Отсюда в 1901 году он вел свои первые сеансы трансатлантической радиосвязи.
Металлическая голова изобретателя, установленная среди моря песка и пожухлой травы, смотрела вслед ушедшим отсюда невидимым волнам в сторону далекой Европы. Самой станции и высоких мачт не сохранилось. Только каменные основания и фундаменты. Но за девяносто пять лет со времен Маркони гораздо больше изменилась природа – некогда мощный отвесный обрыв размыли волны, и теперь они плещутся совсем рядом с тем местом, где стояла станция изобретателя.
Изобретение Маркони сослужило и продолжает служить свою службу человечеству. А место, где оно проходило самую ответственную проверку, возможно, когда-то вообще исчезнет. Именно здесь находится наиболее узкое место Кейп-Кода – всего одна миля от берега до берега. И, кто знает, может, через годы, в сильный шторм, океан перельется через полуостров и разобьет его на две части. А через десятки, сотни лет и окончательно возьмет верх над сушей...
Никита Кривцоа /фото автора
Кейп-Код
