Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №11 за 2007 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Парадоксы развития
Еще один феномен, который пока трудно объяснить с эволюционной точки зрения, – это сложность строения живого организма. Как, например, мог образоваться такой совершенный орган, как глаз? Дарвин, который хорошо знал зоологию и анатомию, на этот вопрос отвечал так. Органы, способные воспринимать свет, есть даже у самых простейших существ. Поэтому глаза можно выстроить в ряд по мере усложнения: от простых пигментных пятен или выстланных пигментом прозрачных кожных мешочков ланцетника до сложных фасеточных глаз насекомых и совершенной оптической системы человеческого глаза. Причем такой ряд легко создать и на основе глаз зародышей, что будет иллюстрацией к процессу их развития. Ну а какие преимущества в конкурентной межвидовой борьбе дают хорошо работающие глаза тем, у кого они есть, вряд ли нужно перечислять. Гораздо труднее оказалось для Дарвина объяснить происхождение электрических органов у рыб. Но если бы ему было известно, что почти все физиологические процессы имеют электрическую природу, он с легкостью это сделал бы.
Тем не менее проблема осталась – на молекулярном уровне. Даже у наиболее простых бактерий есть около 200 генов, каждый из которых состоит из сотен или тысяч нуклеотидов. Каждый ген отвечает за какую-то жизненно необходимую функцию, например за построение элементов клетки, производство и починку молекул ДНК, за транспорт пищи в клетку. Американский биохимик Майкл Бихи назвал это свойство живой системы «неуменьшаемой сложностью», из которого следует, что первая клетка должна была появиться сразу с двумя сотнями генов, чтобы стать жизнеспособной. Кстати, этот пример часто используют критики теории эволюции. Они говорят: раз биологи сами пришли к такому парадоксу, значит, они отрицают дарвинизм. В логике такой прием называется подменой тезиса и свидетельствует об ошибочном выводе – разумеется, ученые не отрицают дарвинизма, они ищут пути обхода «неуменьшаемой сложности». Действительно, случайное возникновение даже самой элементарной клетки путем перебора химических соединений маловероятно. Но мы мало знаем о том, как была организована ранняя жизнь на Земле и какие пути могли привести к возникновению клетки.
Проблему представляет собой и сложность многоклеточных организмов с десятками тысяч генов. Ведь материала, с которым «работает» естественный отбор, может не хватить. Особенно среди крупных животных, исчисляемых всего лишь тысячами особей, таких как киты или слоны. В 1957 году английский генетик Джон Холдейн рассчитал, что для замены в популяции каких-либо организмов только одного признака необходимо вести отбор в 300 поколениях – а признаков-то (генов) десятки тысяч! Возможно ли при такой маленькой скорости эволюции возникновение новых видов, различающихся не по одному, а по целому комплексу признаков? Позднее это затруднение назвали «дилеммой Холдейна». Кажущуюся невозможность удается преодолеть, если сменить математическую модель и отказаться от посылки, что признаки эволюционируют независимо друг от друга. Половой процесс и связанный с ним обмен генами может объединять в одной особи множество нежелательных признаков и позволяет выбраковывать их существенно быстрее, чем предполагалось в модели Холдейна.
С помощью генетики удалось решить и вопрос о направленном течении эволюции, который стоял в свое время довольно остро. Еще в XIX веке палеонтолог Эдуард Коуп обнаружил, что у разных видов ископаемых животных могли развиваться одинаковые признаки. Это указывало на то, что эволюция – процесс не случайный, но подчиняющийся каким-то внутренним, еще не открытым закономерностям. В XX веке схожую концепцию под названием «номогенез» развивал русский ученый Лев Берг. Но экспериментальные данные такой концепции противоречат. У животных, даже не близких родственно, есть много общих генов, они-то и определяют, казалось бы, независимое появление у разных видов сходных признаков. Поскольку гены похожи, то и изменяются (мутируют) они сходным образом. С этой точки зрения удалось объяснить «закон гомологических рядов в наследственной изменчивости», сформулированный в 1920 году Николаем Вавиловым, который обнаружил, что у разных видов злаков встречаются похожие формы. Например, у ржи и пшеницы колосья могут быть как с остью, так и без нее; междоузлия могут быть как окрашенными, так и нет. Этот закон обладает большой предсказательной силой: если у одного растения какого-то признака нет, но он есть у близкого ему вида – нужно искать, вполне вероятно, что его просто еще не обнаружили.
В статье, опубликованной в 2007 году в журнале Science, американские ученые констатировали, что шимпанзе – более «продвинутый» в генетическом отношении вид, нежели человек
Кто мы?
Генетика генетикой, но давайте посмотрим правде в глаза. Во всей этой истории большинство людей по-настоящему волнует лишь один вопрос – происхождение человека. Прав ли был Дарвин относительно близкого родства людей с человекообразными обезьянами? Судите сами. Анатомическое строение, физиологические и биохимические особенности, в частности строение молекулы гемоглобина, роднят нас с человекообразными обезьянами настолько, что сомневаться трудно. Ближе всех к человеку стоит шимпанзе, наше генетическое сходство настолько велико – 98%, что возникла идея в один род объединить человека и два известных вида шимпанзе: обыкновенного (Pan troglodytes) и карликового (Pan paniscus), также известного под названием бонобо. В 1991 году американский биолог Джаред Даймонд написал книгу об эволюции человека, которую так и назвал: «Третий шимпанзе». По его мнению, в зоологической систематике рода Homo правильнее использовать три вида: Homo troglodytes (человек пещерный, или шимпанзе обыкновенный), Homo paniscus (человек фавновый, или шимпанзе карликовый) и Homo sapiens.
По данным молекулярной филогенетики, эволюционные линии человека и шимпанзе разошлись примерно 6—7 миллионов лет назад. Мало того, сопоставив 14 000 генов человека и шимпанзе, ученые из Мичиганского университета под руководством Цзяньчжи Чжана пришли к выводу, что у шимпанзе эволюция на молекулярном уровне шла быстрее. То есть для того чтобы из предка, общего для шимпанзе и человека, получились сегодняшние виды, больше генов потребовалось изменить у шимпанзе. Так, может быть, вершина эволюции – это шимпанзе, а не человек? Тем более что с точки зрения биологии способность к рассудочной деятельности, выраженная у человека в большей мере, чем у других видов животных, не такое уж принципиальное отличие, и оно требует меньшего количества генетических перестроек, чем геном в целом.
Фальшивки и ошибки
За полтора столетия эволюционной теории в ней бывали ошибочные опыты и заключения, а подчас и фальсификации, и это – повод для вполне справедливой критики. Например, знаменитая история с «пилтдаунским человеком», обнаруженным в 1912 году. Его скелет был сфабрикован какими-то шутниками из черепа человека и челюсти орангутана и долгое время рассматривался как промежуточное эволюционное звено к современному человеку. Фальшивку разоблачили в 1953 году. Другой повод подал известный в прошлом популяризатор дарвинизма Эрнст Геккель: в стремлении убедительнее проиллюстрировать эволюционную теорию он переделывал рисунки зародышей животных так, чтобы на ранних стадиях они больше напоминали рыб – того требовал сформулированный им «биогенетический закон» (в развитии особи повторяются основные этапы эволюции вида). Оппоненты, приводя подобные случаи, делают вывод, что при доказательствах эволюционной теории были использованы несуществующие факты, а значит, она ошибочна. В каких-то единичных случаях да, были использованы. Но во-первых, все такие подделки, в том числе пилтдаунский человек и геккелевские рисунки, позже разоблачили, причем сами биологи. Во-вторых, твердо установленных фактов, не противоречащих теории, – гораздо больше. Встречается часто и такой аргумент, который касается, скорее, методологии науки, чем ее содержания, – раз у эволюционной теории есть нерешенные проблемы, значит, она несостоятельна. На это можно сказать следующее: у естественнонаучной теории должны быть нерешенные проблемы и области изучения, которые она только нащупывает. Это следует, в частности, из особенностей эмпирических обобщений: нет логических законов перехода от частного к общему.
Можно привести еще несколько подобных аргументов против теории эволюции. Одни из них будут содержать логические ошибки, другие – показывать, что у современной теории эволюции есть «белые пятна». Во всех этих случаях повода для отказа от теории не возникает, тем более что научной альтернативы ей нет. Принять в качестве таковой креационизм ученые не могут, поскольку он основан на метафизическом подходе. Теория эволюции и миф о Творении – это разные языковые системы, основанные на разном понятийном аппарате, и поэтому их невозможно корректно сравнивать и противопоставлять. А так называемый «научный креационизм» оказался неэффективен в качестве методологии исследования: он не выдвигает экспериментально подтверждаемых гипотез, а значит, бесполезен для развития научного знания.
Все так, и конкурентов у теории эволюции на сегодняшний день нет. Тем не менее с идеологических позиций она подвергается критике, суть которой сводится к тому, что теория оскорбляет чувства верующих. Остроумную идею, примиряющую естествознание и буквальную веру в Святое Писание, выдвинул современник Дарвина креационист Филипп Госсе. Он признавал верными все геологические данные, свидетельствующие о древности мира, но утверждал, что мир и был создан таким, как если бы имел долгую историю. По этому поводу английский математик Бертран Рассел иронично заметил: «Предположив это, нам уже нет надобности считать мир сотворенным в какой-то определенный момент времени. Все мы могли возникнуть всего пять минут назад – небритые, с дырками в носках и готовыми воспоминаниями». Эту идею, пусть и в шутливой форме, все еще используют. Например, в зоопарке американского города Сент-Луис есть зал, посвященный эволюции, и в нем – объявление, гласящее: «Здесь вовсе не утверждается, что мир живого не мог быть создан сразу – просто он выглядит так, будто появился в результате долгой эволюции».
Дмитрий Воронов
Романика и романтика
Замки для немецкой истории – почти то же, что кремли для российской. Под их сводами планировались военные походы, подписывались договоры о мире. Здесь же заключались династические браки, во многом определявшие судьбы средневековой Европы. Неудивительно, что и сегодня интерес к немецким замкам не угасает.
На территории нынешней Германии замки – укрепленные поселения на возвышенностях, снабженные башнями, – начали массово строить в VII—VIII веках для защиты государственных границ, маркграфских и курфюршестских владений, а позже – и просто для демонстрации статуса: получил новый титул – возвел новый замок. В раздробленной Священной Римской империи германской нации право на их постройку было одной из высших привилегий дворянства и даровалось императором за большие заслуги или при наличии соответствующих связей. Сооружали эти шедевры бригады каменщиков, которыми руководили один или несколько архитекторов. Подобная работа хорошо оплачивалась, и потому, как правило, такие специализированные многосемейные артели, где профессия переходила от отца к сыну, кочевали по всей Европе, от одного заказчика к другому.
Однако уже в XIV—XV веках возведение замков было фактически прекращено. Массовое применение пушек в войнах сильно облегчило взятие твердынь, что, в общем-то, обессмыслило их строительство. Да и мода на величественные сооружения как-то прошла. Если по какой-то причине родовое имение выгорало, его зачастую не восстанавливали: расходов много, а пользы минимум. Более того, дабы уйти от налогов, многие владельцы собственноручно пробивали в своем замке крышу, после чего тот переставал считаться жилым. Кстати сказать, это одна из причин, по которой средневековых развалин в Германии не в пример больше, чем хорошо сохранившихся построек. Так продолжалось вплоть до романтического XIX века, когда вновь возник спрос на живописные романские и готические сооружения. Те замки, которым посчастливилось сохраниться, стали активно реставрироваться. Правда, понятия «реставрация» в современном смысле слова еще не существовало. Скорее, замки восстанавливали «в духе Средневековья» – так, как себе это самое Средневековье представляли…
Особые последствия
Замок Гогенцоллерн расположен на самом юге Германии, недалеко от городка Хехинген. Севернее – Тюбингенский университет и Штутгарт, южнее – Фрайбург-им-Брайсгау. Подъезжая к нему, понимаешь, откуда пошло название Гогенцоллерн. Замок стоит на горе Цоллерн, которая в самом деле довольно высока – 855 метров над уровнем моря (а по-немецки «гоген» – «высокий»). Первое укрепление было построено на Цоллерне в XI веке, простояло несколько веков и сгорело, к XV веку относится вторая, более массивная постройка. А дальше произошло нечто, имевшее кардинальное значение для истории Германии в целом и замка в частности. Гогенцоллернам были дарованы ленные владения вокруг нынешнего Берлина, и в том же XV веке они переселились на другой конец страны. С тех пор свою энергию и средства Гогенцоллерны употребляли в основном на благо Бранденбургской марки, позже – курфюршества Бранденбургского, а затем – Прусского королевства. Следить за имением на расстоянии шестисот километров было неудобно, вследствие чего замок Гогенцоллерн был в конце концов разграблен, пережил несколько пожаров, переходил из рук в руки, и к началу XIX века от него остались руины, пусть и чрезвычайно живописные.
Примерно тогда же в семействе Гогенцоллернов родился человек, известный в немецкой истории как «романтик на троне». Кронпринц, а позже – прусский король Фридрих Вильгельм IV, добросовестно пытался «усидеть на двух стульях». Будучи тонким ценителем и знатоком искусства, мало того – имея выдающиеся задатки архитектора и художника, он всю свою жизнь старался с ответственностью нести бремя государственной власти. Кстати, считается, что именно эти «ножницы» привели короля к душевному расстройству в последние годы его правления.
Следуя художественной стороне своей натуры, Фридрих Вильгельм с самого начала собрал вокруг себя лучших прусских архитекторов. Еще будучи кронпринцем, он уже планировал восстановить замок Гогенцоллерн «в оригинальном средневековом духе». Для этого были изысканы средства, и главный архитектор Пруссии Фридрих Август Штюлер отправился в Швабию, чтобы осуществить реставрационные работы, а фактически – отстроить все с нуля, что и было сделано с 1850 по 1867 год.
Результат – огромный неправильный многоугольник с семью бастионами и многочисленными остроконечными башнями, которыми замок словно бы ощетинился. Интерьеры производят впечатление двойственное: с одной стороны, люди явно «старались, чтоб было красиво», причем старались «на широкую ногу» – росписи на потолке и резные потолочные балки из мореного дуба, дубовая же обшивка стен, камины, сложные готические орнаменты. С другой стороны, хочется сказать, как Станиславский : «Не верю». Во всей этой роскоши чувствуется скорее стилизация, чем дух эпохи.
Родина куртуазности
Фантазируя на тему Средневековья, архитекторы-романтики часто ориентировались на те замки, где оно действительно оставило след. Например, на Вартбург, расположенный близ города Эйзенах.
В немецкой истории этот замок, строительство которого началось во второй половине XI века, занимает особое место. Резиденция влиятельных тюрингских ландграфов, отличавшихся в большинстве своем умом и дальновидностью, Вартбург оказался буквально средоточием средневековой культуры. В 1206 году здесь был составлен сборник куртуазной поэзии «Состязание певцов», далее в списках распространившийся по всему немецкоязычному пространству. Это легендарное состязание в XIX столетии композитор Рихард Вагнер увековечил в опере «Тангейзер». Вольфрам фон Эшенбах, Вальтер фон дер Фогельвейде – миннезингеры, которых изучают в немецких школах, как в наших – «Слово о полку Игореве», – по нескольку лет жили при дворе ландграфа Германа I.
Вальдек в Гессене известен россиянам в первую очередь тем, что здесь по приглашению местного графа побывал Петр I
А источником вдохновения для ряда их произведений послужила венгерская принцесса Елизавета, прославившаяся при жизни своей кротостью и милосердием и практически сразу после смерти причисленная к лику святых. В 1211 году четырехлетняя дочь венгерского короля Андраша II отправилась в Тюрингию для последующего брака с сыном тамошнего графа Людвигом. В 1217 году тот взошел на престол, в 1221-м женился на невесте, достигшей брачного возраста (14 лет), и поселились они в Вартбурге. Брак был счастливым, Елизавета родила своему супругу троих детей.
В 1224 году она знакомится с учением Франциска Ассизского и благоволит францисканцам, осевшим в Тюрингии. В том же году в присутствии Конрада Марбургского, активного сторонника крестовых походов, инквизитора и, в общем-то, не слишком симпатичного человека, Елизавета – в лучших традициях куртуазной любви – дает обет хранить верность Людвигу, даже в случае его смерти, а также служить церкви и подчиняться Конраду. Три года спустя Людвиг умирает в крестовом походе (существует легенда, согласно которой в кольце графини в этот момент раскололся драгоценный камень) и юная вдова исполняет свой обет. Она уходит из Вартбурга, некоторое время живет неподалеку в Эйзенахе в свином хлеву, затем около двух лет скитается по монастырям. Желая использовать Елизавету в своих политических интригах, Конрад пытается снова выдать ее замуж, но та отказывается. В 1229-м она строит на свои средства в Марбурге больницу Св. Франциска и остаток жизни ухаживает за больными. В 1231 году, в возрасте всего 24 лет, она умирает, а четыре года спустя католическая церковь канонизирует ее. Нам эта героиня известна как святая Елизавета Венгерская.
Но вернемся к Вартбургу. В его стенах под именем юнкера Йорга в 1521 году нашел убежище реформатор Мартин Лютер . Здесь за три месяца он перевел Новый Завет с греческого на нововерхненемецкий, положив тем самым начало немецкому литературному языку. С течением времени замок обветшал, но оставался национальным символом. Именно в его стенах в 1817 году студенты устроили спонтанную общегерманскую вечеринку, Вартбургфест, в честь 300-летия публикации Лютером его знаменитых тезисов (1517) и в память о битве народов при Лейпциге (1813). В ходе вечеринки, кстати, был основан Всегерманский студенческий союз. Вскоре после этого герцоги Веймарские решили восстановить замок, и с 1838 по 1890 год там велись строительные работы. Вартбург – пример, пожалуй, наиболее удачного восстановления средневекового замка в Германии.
Эльтц близ Кобленца – один из немногих замков, сохранившихся в Германии после Тридцатилетней войны, когда большинство старинных твердынь было разрушено
«Друг у друга на головах»
А вот замок Эльтц, расположенный недалеко от Кобленца, – тот редкий случай, когда дело вообще обошлось практически без реставрации. С момента основания в начале XII века и по сей день он находился во владении семьи фон Эльтц. Это сооружение осадам подвергалось редко и потому на протяжении всей своей истории служило не столько военным укреплением, сколько резиденцией. Среди немецкого дворянства род фон Эльтц занимал среднее положение. Его представители были не настолько богаты, чтобы участвовать в большой политике и навлекать на себя немилость ее крупных игроков, но – достаточно влиятельны и многочисленны, чтобы вовремя использовать свои связи и предотвращать серьезные неприятности. Благодаря этому замок избежал пожаров и разграблений и во время войны за пфальцское наследство, и после Великой Французской революции. Разные ветви семейства строили на территории замка свои палаты и башенки, которые сегодня живописно лепятся друг подле друга. Эльтц – одновременно и единый архитектурный ансамбль, и яркая иллюстрация представления о большой семье, где все в сложных отношениях друг с другом и поэтому каждый сам по себе. Всего в замке около ста помещений, и в эпоху расцвета рода там проживало более 200 человек. Часть помещений можно посетить в рамках экскурсии, остальные по-прежнему служат резиденцией графу Карлу фон Эльтцу, полное перечисление титулов которого занимает две строчки убористого текста и содержит множество «фон» и «цу». Иногда сюда на каникулы приезжает его сын, который учится в университете и красит волосы в фиолетовый цвет. Фон Эльтц в тридцать четвертом поколении.
Осторожно: замок!
Неподалеку от Эльтца берет начало маршрут, который так и называется «Дорога замков». Он проходит по Рейну между Кобленцем и Франкфуртом. По правому берегу реки проложено шоссе, рядом с ним – железнодорожная линия. Лучше ехать по железной дороге , потому что вертеть головой в разные стороны, находясь за рулем, не рекомендуется. А такой соблазн, несомненно, возникнет: подобной концентрации замков на квадратный метр не найти ни в Германии, ни во всей остальной Европе. Некоторые из них вблизи оказываются просто руинами, другие – руинами полувосстановленными, многие закрыты для посещения, но само количество этих сооружений, их романтические силуэты на берегу живописного Рейна, окруженные виноградниками, – кстати, на одном из них был в свое время выведен сорт рислинг – все это производит впечатление. Разумеется, почти в каждом замке имеются фамильные привидения. О них охотно рассказывают на так называемых «рыцарских трапезах» – костюмированных обедах, которые часто предлагают замковые рестораны. Причем некоторые из этих историй произошли сравнительно недавно. Чуть ниже Кобленца, в месте впадения в Рейн реки Лан, на высокой скале стоит Ланэкк – очаровательный замок эпохи высокой готики. Помимо некого набора неподтвержденных легенд, в том числе предания о том, что здесь в 1312 году пали последние в Европе двенадцать тамплиеров, – к нему относится следующая кошмарная история.
А еще говорят, что у немцев нет чувства юмора – согласитесь, назвать два соседних замка на Рейне Катц (Кошка) и Маус (Мышка) довольно забавно. Изначально первый принадлежал влиятельным графам Катценельнбогенам, а второй – архиепископам Трирским
В 1851 году английская семья Дабб – пожилая пара и их дочь по имени Идилия – совершала путешествие по Рейну и остановилась в городке Ланштайн, в пяти километрах от замка, который в то время еще не был отреставрирован и представлял собой живописные руины. Семнадцатилетняя Идилия любила рисовать и вскоре после прибытия отправилась на прогулку по окрестностям в поисках тем для эскизов. Когда дочь вечером не вернулась домой, родители подняли тревогу и оповестили полицию. Все окрестности были обследованы, поиски продолжались много дней, но девушку так и не нашли. Одиннадцать лет спустя, в 1862 году, началась реставрация замка Ланэкк: заново стали возводить крепостные стены и восстанавливать обрушившиеся деревянные конструкции внутри башен. Каковы же были удивление и ужас рабочих, когда, соорудив строительные леса в одной из башен, они обнаружили на ее верхней площадке скелет девушки, а рядом – эскизы и дневник. Оказалось, что Идилия взобралась по ветхой деревянной лестнице наверх, чтобы полюбоваться пейзажем, после чего лестница обрушилась. Слезть по отвесной стене не представлялось возможным, на крики никто не отзывался. Бедная девушка была обречена на смерть от голода и жажды. Те несколько дней, которые Идилия провела в заключении на башне, она вела дневник, описывая свои мучения. Обычно гиды рассказывают посетителям эту историю в самом начале экскурсии – как предостережение для тех туристов, которые любят совать свой нос куда не следует.
Впрочем, не все замковые истории столь страшны: некоторые носят вполне забавный характер. Недалеко от городка Санкт-Гоарсхаузен, в излучине Рейна, друг напротив друга стоят два гордых замка – Катц и Маус, в переводе – «Кошка» и «Мышка». Последний был построен в середине XIV века на левом берегу Рейна графами фон Фалькенштейн и первоначально носил название Петерсэкк. Двадцать лет спустя напротив него, на правом берегу Рейна, построили замок. Изначально он назывался Нойкатценельнбоген, по фамилии его владельца графа фон Катценельнбогена. Народная молва быстро сократила непроизносимое название до Катц, а замок напротив был переименован в Маус – «Мышку». Сегодня Катц находится в частном владении и закрыт для посещения, а в Маусе открыт музей, здесь также разводят и обучают охотничьих птиц – соколов, ястребов, орлов.
Ежегодно в июле в замке Кальтенберг (около полусотни километров от Мюнхена) проводятся «рыцарские турниры» – современные игры по всем средневековым правилам. Патронирует эти красочные спектакли сам владелец – принц Люитпольд Баварский
Надо сказать, что у многочисленных немецких замков сегодня – самые разные применения. В берлинской крепости Шпандау с ее многометровыми бастионами сидели в заключении гитлеровские бонзы, осужденные на Нюрнбергском процессе, а сейчас там разместился центр детского творчества, и ее толстенные стены изрисованы мелом. Средневековая крепость Бауцен, южнее Дрездена, была известной в ГДР тюрьмой. В гессенском Вальдеке постройки XVI века, как и во многих других замках, наряду с музеем расположен отель. В нем – кровати с резными спинками, камин на полстены в обеденной зале и восхитительное чувство защищенности от всего на свете. В лубочном баварском Кальтенберге на озере Аммерзе устраивается крупнейший рыцарский турнир нашего времени: сюда отовсюду съезжаются любители Средневековья пощеголять костюмами. В других замках проходят экономические семинары и встречи на высшем уровне. А еще – соколиные охоты, как в Рабенштейне. Или турниры по гольфу, как в том же Вальдеке...
Вот и получается, что немецкие замки – это в самом деле большая книжка с картинками из немецкой истории. Причем далеко не только средневековой.
Татьяна Лаврова
