Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №4 за 1997 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
В Копенгагене, даже в центре, магазины закрываются рано. На Стреэт единственный, открытый и в восемь вечера, – «Датские сувениры», владельцы которого... китайцы. Над ним, естественно, расположен ресторан «Шанхай» – один из старейших китайских ресторанов в Копенгагене. А въезжающих в город через мост Книппельсбро приветствует недавно появившийся здоровенный плавучий китайский ресторан...
Конец сексуальной революции
Канула в былое слава Дании как центра свободы нравов и порнографии, легализованной в конце 60-х. Сейчас копенгагенские журнальные киоски смотрятся куда более пуританскими (да и интеллигентными, что уж говорить), чем наши. Порнокинотеатры куда-то подевались, да и вообще, кинотеатров, по-моему, стало меньше. Со Стреэт секс-шопы вообще исчезли, и как-то вечером я отправился на Истедгэде, около Центрального вокзала, которая еще лет двенадцать назад имела самую «веселую» славу. Помню, раньше там, что ни вход – секс-шоп, секс-бар, топлесс-клуб. Что ни угол – дамочка, а то и несколько. «Советским» туда захаживать не рекомендовали, и темнота за третьим-четвертым перекрестком меня пугала.
Сегодня улица показалась светлой и не узкой. Впрочем, пара каких-то хиленьких заведеньиц там еще осталась. Но девиц уже не видно. Одним словом – улица как улица. Красные фонари перегорели...
Сегодня по центру города расхаживают молодые люди и рассовывают прохожим рекламные брошюрки с призывом посетить музей «Эротика». Есть в Копенгагене и такой. Он, расположенный в центре, на Кебмагергэде, неподалеку от Круглой башни, работает до позднего вечера, но, похоже, не очень страдает от обилия посетителей. Иначе не стали бы так зазывать гостей. И, думаю, не цена входного билета (45 крон в Дании не Бог весть какие деньги!) тому причина.
Не так давно, может быть, лет тридцать назад, недобрую славу района «красных фонарей» имел и Нюхавн. Причем только одна его сторона – «шумная», левая, если встать лицом к морю. Жительницы Копенгагена средних лет вспоминают, как в юности матери не разрешали им и носа казать туда. Сегодня Нюхавн – один из самых престижных и респектабельных районов города. Квартиру в его прилепившихся друг к другу домиках XVII века могут позволить себе иметь лишь состоятельные люди.
Наиболее часто употребляемые всеми авторами к слову «Копенгаген» эпитеты – «веселый» и «смеющийся». При всей своей скромности и нежелании выставлять напоказ свои достоинства, город, действительно, очень приветлив и дружелюбен. По-северному суровый, средневеково-серый Копенгаген, который даже один из самых знаменитых его жителей Ханс Кристиан Андерсен когда-то назвал «мокрым, серым, обывательским городом», кажется, на первый взгляд не очень подходящим для таких веселых эпитетов. Но присмотритесь. Где еще в мире столь серьезное и утилитарное сооружение, как биржа, может иметь столь легкомысленный вид – напоминающий капризную игрушку? Где еще место общения со Всевышним – огромный храм – завершается закрученной в винт башней, а интерьер украшают... статуи слонов?
Почти все наиболее приметные сооружения в Копенгагене связаны с королем Кристианом IV. Если не знаешь, когда была построена какая-нибудь необычная башня, замок или здание с хитроумным шпилем, – можно сразу говорить: первая половина XVII века, и почти наверняка не ошибешься, а где-нибудь на флюгере или на стене найдешь вензель в виде буквы «С» и вписанной в нее четверкой.
Действительно, Круглая башня, здание биржи с позеленевшей бронзовой крышей и витым шпилем, дворец Розенборг, церковь Спасителя в Кристиансхавне с закрученной в спирать башней и золотым шаром на самом верху, бывшая загородная резиденция королей Фредериксборг – все они были возведены в эпоху правления Кристиана IV, прозванного за его страсть к созиданию Строителем. Даже замок Кронборг в Хельсингере после всех пожаров и разрушений тоже окончательно перестраивался при этом короле, и шпили его башен венчает та же «С» с четверкой. Кристиан приглашал из Голландии не только огородников, но и архитекторов, поэтому именно в его правление датская столица обзавелась наиболее интересными сооружениями в стиле голландского ренессанса, или северного барокко.
Кристиан IV соорудил в Копенгагене и первый пивоваренный завод – это мощное строение до сих пор стоит на канале на противоположном от биржи берегу острова Слотсхольм. Появление пивоварни датчане вполне справедливо связывают с пристрастием короля к спиртному – что было, то было... Поэтому даже в облике здания биржи они видят намек на сию королевскую слабость. Если присмотреться, можно заметить, что шпиль биржи сплетен из хвостов четырех драконов. Вообще-то, по замыслу архитектора, это должны были быть крокодильи хвосты, но так как в те времена это животное было мало известно в Европе, в них скорее просматриваются мифические, чем реальные, рептилии. Сами же копенгагенцы предпочитают видеть в витом шпиле штопор, столь близкий сердцу одного из их королей.
Обилие прекрасно сохранившихся старинных построек в Копенгагене, да и по всей стране, датчане объясняют отсутствием в их истории революций, рушивших дворцы, сжигавших имения и грабивших церкви.
– Каждый раз, когда народ собирался устраивать революцию, либо шел дождь, либо наступала пора обедать, – заметил гид в автобусе, показывая очередной переживший века замок.
Обе посылки – верные. Погода в стране столь переменчива, что сами датчане говорят: «У нас нет климата. Есть только разные образцы погоды». Что же касается любви к еде и выпивке, то она тоже стала одной из самых популярных тем для шуток и анекдотов, причем не только про короля-строителя. Крупнейшая пивоваренная фирма страны «Карлсберг», которая ныне является владельцем еще одной знаменитой пивной марки «Туборг», а с недавних пор Королевской копенгагенской фарфоровой мануфактуры – поистине гордость страны: в 1996 году к 150-летнему юбилею компании датское ТВ реализовало крупнейший в своей истории проект – многосерийный фильм под названием «Пивовары». Одно из слагаемых этой поистине национальной любви к «Карлсбергу» – мощнейшая меценатская деятельность фирмы, подарившей стране прекрасный музей искусств – «Глиптотеку», спонсирующей один из лучших в мире развлекательных парков – знаменитый копенгагенский «Тиволи», и отреставрировавшей на свои средства великолепный замок Фредериксборг в Хиллереде. Так что Дания – поистине единственная страна в мире, где, покупая пинту пива, вы делаете свой взнос в развитие искусств.
Что же касается революций... Просто датские короли умели быть мудрее других монархов и делать правильные выводы из чужих ошибок. Когда вся Европа бурлила, король Фредерик VII прислушивался к донесениям своего посла в Париже, наблюдавшего очередную французскую революцию. И в 1849 году даровал стране конституцию. Причем для этого выбрал день 5 июня, тот самый день, когда, согласно легенде, еще в 1219 году, родился датский флаг, кстати, старейший в мире. Решение ограничить свою власть вызвало тогда недоумение и непонимание во многих европейских дворах, в том числе и в российском. Но вот стоит бронзовый Фредерик перед огромным Кристиансборгом – парламентским дворцом, глядя на такого же бронзового епископа Абсалона, основателя Копенгагена, и никому никогда не приходило в голову поднимать на него руку. А его дальнего потомка – нынешнюю королеву Маргрете II – датчане любят не только как талантливую художницу или как красивую женщину, но прежде всего как главу своей страны.
Жить без потрясений
Эволюция, но не революция. Так можно было бы определить ход исторического развития Дании. Под сенью возведенной Кристианом IV церкви Спасителя в Кристиансхавне, из-за забора торчит (по-другому и не скажешь) некая пародия на статую Свободы в Нью-Йорке. Это уголок Кристиании, а статуя – творение безвестного вольного художника из этого «вольного города». Когда в начале 70-х Европа бурлила идеями молодежной революции, городские власти отдали пустующие армейские казармы хиппи. Так появился этот свободный город, получивший ради «социального эксперимента» самоуправление.
Среди 900 обитателей Кристиании еще остались несколько человек из «отцов-основателей». Большинство же – это уже второе поколение кристианитов. Кроме широко представленной в «вольном городе» «альтернативной» творческой жизни, в Кристиании возникли и свои мастерские, славящиеся отменным дизайном, и даже велосипедная фабрика, выполняющая, в числе прочего и экспортные заказы. Прошедшая четверть века все расставила на свои места. Кто-то из прежних идеалистов, повзрослев, вернулся в лоно традиционного общества; кто-то пополнил ряды здешней элиты – без классных электриков и слесарей не может обойтись ни один самый вольный художник. А теперь вот появилось еще одно новшество – экскурсии по Кристиании с гидом – на английском, французском и немецком языках.
– А как насчет русского? – поинтересовался я.
– Будут русские туристы – будет и русскоговорящий гид, – ответили мне потомки тех, у кого вызывало отвращение общество начала 70-х.
Какие уж тут потрясения? Может, вопреки, а скорее всего благодаря страсти датчан к «социальным экспериментам» (легализация порнографии тоже была одним из них), любых потрясений удается избегать. А уж если что-то и случается, это вызывает шок.
...На тихой улице в копенгагенском центре, перед входом в закрытое, теперь уж надолго, кафе стояли люди. Одни подходили, другие шли дальше, но небольшая толпа не убывала. За несколько дней до этого какой-то псих пальнул по витрине, погибла девушка, сидевшая за столиком. Вся мостовая перед входом в кафе была в цветах. Подходившие люди ставили на асфальт свечи, клали записочки и открытки со словами: «Лайла, мы тебя никогда не забудем».
Шальное, случайное убийство. Эка невидаль? Но не в Копенгагене. Иначе почему бы все эти знавшие и не знавшие Лайлу люди стали приходить сюда, чтобы отдать дань всего одной, так глупо и безвременно оборванной юной жизни?
...Подъезды к копенгагенскому аэропорту были все перекопаны. Дорога петляла среди строительных заборов, и на пути из центра через Кристиансхавн тоже не раз встречались столь нехарактерные для Дании ремонтные ограждения.
– Что это там ковыряют? – поинтересовался я.
Оказывается, здесь шла действительно большая стройка. Из центра города к аэродрому тянут подземку. Когда по ней пустят поезда, дорога к воздушным воротам столицы будет занимать всего 12 минут. Строят и новый терминал для самолетов 8А5. Сооружают и огромный мост через Эресунн – из Мальме в Копенгаген. Его датский конец упрется в берег как раз неподалеку от аэродрома. И чтобы не перекапывать все несколько раз, не создавать лишних неудобств, власти решили сделать все сразу, не досаждая и самим датчанам, и приезжим бесконечными заборами и объездами.
Новый терминал и метро откроются уже довольно скоро. Грандиозный мост, конечно, попозже. Но и в начале третьего тысячелетия, когда Копенгаген прекратит вольное плавание в Балтике на Слотсхольме, Амагере и Зеландии и окажется накрепко связанным железобетоном с Ютландией и нависшим с севера Скандинавским полуостровом, он, я уверен, сохранит ту особую, только ему присущую атмосферу мирного покоя, тепла и благорасположения – всего того, что датчане именуют коротким словом «hygge», что и составляет суть их образа жизни.
Никита Кривцов / фото автора
Копенгаген
Дело вкуса: Сэламат макан!
Наш маленький исследовательский отряд в составе руководителя экспедиции, исследоватедя (меня) и шофера-консультанта и наблюдателя (за нами) по имени Висванатан, продвигался по Малайзии. И каждый новый штат, новый город и сельский населенный пункт открывали перед нами разнообразие этой страны и ее народа. Городок Ипох, славный общедоступными китайскими куриными яствами, остров Пенанг, известный индийской мусульманской кухней, повсюду малайские шашлычки и рыбные карри. Я привожу именно эти подробности, поскольку пища – то, чем люди питаются по-будничному, и лакомства, подаваемые почетным гостям по праздникам, – была далеко не последним предметом наших интересов.
Конечно, в стране, где население однородно, схожа повсюду – при всех различиях – и его пища. Но в Малайзии, где смесь народов и рас под стать буйству тропической природы, задача наша усложнилась. То есть – можно органолептически исследовать (по-простому: отведать) блюда малайской, китайской и всех индийских кухонь, а если повезет, то и нехитрых, но очевидно, питательных кушаний лесных людей: даяков, семангов, сеноев (по-малайски, кстати, они называются «оранг-утан» – «люди леса», и в этом нет ничего обидного, малайцы, в конце концов, за лингвистические ошибки европейцев не в ответе). Но нас занимал другой вопрос: а существует ли вообще малайзийская кухня? Именно – малайзийская, а не малайская, китайская и индийская по отдельности.
Шофер-консультант Висванатан внял нашим стремлениям и так планировал (в рамках утвержденного министерством туризма плана) наш маршрут, что мы могли заниматься кулинарными изысканиями, не отрываясь от основных задач и как бы сочетая их с обедом, полдником и ужином. Не могу умолчать и о том, что руководитель экспедиции, адепт китайской кухни, в основном предавался ее изучению, оставив на меня малайскую и индийскую.
Так вот мы остановились у небольшого селения в штате Селангор, где больше всего малайцев.
На шумном придорожном базаре из-под огромного солнцезащитного зонта валил дым. Почтенных лет дядюшка в белом фартуке неторопливо разгонял белые клубы круглым соломенным веером в форме листка, а веничком из лимонной травы, зажатым в другой руке, сбрызгивал растительным маслом источавшее аппетитный аромат яство, и оно шипело на углях в длинном железном мангале. На деревянной табличке, привязанной проволокой к зонту, значилось – «сатэй аям» – традиционное для Малайзии и Индонезии кушанье – шашлычок из курицы на маленьких бамбуковых палочках. В большой круглой миске на столе возле мангала шалашиком было сложено подготовленное к жарке мясо на шампурчиках. Время от времени его подвозили на мотороллерах разносчики. Кусочки курицы без костей перед нанизыванием на палочки из бамбука маринуют в толченой смеси семян кинзы, куркумы и сушеных корней турмерика с солью, сахаром и измельченным арахисом.
Улыбаясь, продавец сатэй жестом предложил попробовать порцию приготовленного таким образом «аяма», то есть, по-малайски, – курицы. Я взглянул на руководителя экспедиции. С интересом принюхавшись к аромату, он благосклонным жестом разрешил мне приступить к работе, а сам двинулся по рядам дальше в поисках китайской харчевни. Далеко идти ему не пришлось.
Выложив на стол пару бронзовых монет, получаю несколько шпажек сатэй, но не на тарелке, а на квадратном отрезе листа банановой пальмы. К блюду подали пиалушку с коричневатой пастой – сладко-кислым соусом из поджаренных арахисовых орехов. Прежде чем приступить, смотрю, как это делают окружающие, также решившие подкрепиться. Взяв рукой шпажку, следует обмакнуть ее в соус, а затем просто отправить в рот. Горячая мякоть аямы с необычно сладким вкусом тает во рту, чувствуется неповторимый аромат распаренного от жара бамбука. Сладость мяса требует остроты, кажется мне в эту минуту, но ничего острого к сатэй не напьюсь. Нехитрым гарниром служили лишь несколько кружочков свежего огурца и совсем пресные кубики из разваренного на пару риса.
Расправившись с блюдом, я решил все-таки восполнить недостаток остроты и стал пробираться дальше по базару меж низких торговых лотков с грудами перпа, невиданных мною доселе трав, зелени, стручкообразных плодов, бананов, карамболы, дурианов и рассеченных пополам арбузов с совершенно желтой мякотью. И вот – под тентом от солнца вижу ряды из дюжины-другой подносов, на которых разложены всевозможные блюда малайзийской кухни. Именно малайзийской, ибо так называется несочетаемое, казалось бы, разнообразие, где переплелись несколько культур – малайская, индийская, китайская и европейская.
Хозяйка лотка протягивает мне пластмассовую тарелку со сваренным на пару рисом, а далее я уже сам делаю свой выбор. Подходя к каждому из блюд, накладываю ложками поверх риса все, что захочу. Причем наугад, ибо не имел еще возможности видеть столь многочисленный выбор малайзийских кушаний. Потом пробую – как раз то, чего мне не хватало в сатэй и арахисовом соусе. Рот жгло так, что тропическая жара начала казаться прохладой. Недаром говорят, что жгучий перец помогает южным народам переносить зной. В Малайзию он попал из Индии среди прочего набора специй, вроде имбиря и ароматного кардамона. Каждое блюдо, которое я набрал на тарелку с рисом, утопало в соусах – красном, золотисто-желтом, коричнево-зеленом. Одним из кушаний оказался ананас, тушенный в кокосовом молоке с пряным карри. Сомнений не вызывало присутствие на тарелке креветок, прямо в панцире сваренных в красном кисловатом соусе. Маленькие тушки кальмаров со щупальцами, кусочки курицы, но уже в отличие от сатэй обильно приправленные жгучим карри, тушеная рыба со стручками перчиков «дамских пальчиков», баклажаны в маслянистой смеси. Все это и многое другое называется «лаук» – «все, что подается к рису». Ибо при всем обилии и разнообразии основа еды – рис, а лаук лишь придает ему вкус. Насытившись всего-то за какие-то пару долларов, да и то местных – ринггитов, я стал неторопливо рассматривать всякую съестную всячину, продававшуюся на базаре.
Шалашами стояли связки гигантских стручков, плоских, темно-зеленых, с отчетливо проступавшими зернами бобов. Позднее в одном ресторанчике я пробовал эти слегка вяжушие рот стручки: там они были нарезаны на небольшие кусочки, а рядом высились другие груды свежих овощей. Перед тем как отправить в рот, их окунают опять-таки в карри. (Мы все говорим «карри», а видов карри не счесть, и у всех свои названия.)
Очень много продавалось на базаре «лимонной травы» – осоковидного растения, нижняя часть которого слегка утолщена. Трава эта незаменима в малайской кухне. Ее используют в большинстве блюд благодаря богатому цитрусовому аромату. Он стойко сохраняется в растительном масле, когда измельченную лимонную траву бросают в сковороду для жарки. Еще более лимонный вкус у молодых, зеленых еще лимончиков. Но в блюда добавляют еще мяту и зелень свежей кинзы. Неповторимый аромат придают еде свежие корни имбиря, крупные, как картофель. Идут в ход и продолговатые розовые цветы имбиря, корни турмерика, окрашивающего блюда в яркий желтый цвет... Каждая из добавок издает сильный благовонный запах, а вместе – он становится новым и еще более сильным. И очень приятным. Как бы вы ни были сыты, издалека учуяв этот мощный аромат, вы почувствуете легкое, а потом куда как более сильное чувство голода.
Говорят, что ужинать поздно – вредно для здоровья. Похоже, что китайское население Малайзии так не считает. После того, как закрываются магазины, стихает поток транспорта на дорогах, пустеют улицы – до полуночи, а то и позднее, горят фонарики китайских ресторанчиков и закусочных, заполненных до отказа жующими посетителями. Одни точки китайского общепита специализируются на супах-лапше, другие – на морепродуктах: в огромных аквариумах шевелятся и пучат глаза разновеликие лангусты, крабы и креветки, между усов которых протискиваются губастые рыбины, тоже обреченные на съедение человеком. Иные закусочные различимы по вывешенным на металлическом каркасе копченым по-пекински утиным тушкам.
Но экзотика лангустов, пекинских уток и всего, о чем я сказал выше, меркнет перед славным вегетарианским ресторанчиком «Цзэчжулинь» в городе Джорджтаун на живописном острове Пенанг. Нас любезно пригласил туда почетный консул России на Пенанге господин Тэо Сен Ли. Он заказал несколько блюд. Вооружившись палочками для еды, цепляю ими кусочек, с виду, курицы. Жуется как мясо, вкус дивный. В коричневом соусе на другом блюде – плоские кружки в кожице; отправляю в рот: нежнейший рыбный аромат. Так вот, здешняя экзотика состоит в том, что для приготовления этих блюд вообще не использовались продукты животного происхождения. Именно поэтому в ресторан частенько наведываются китайские буддийские монахи в своих грубоватых серых халатах. Господин консул Тэо поясняет, что для приготовления вегетарианских блюд используются прессованный творог из соевых бобов, грибы, специи. Однако далеко не все пряности пригодны. Например, полностью исключены лук и чеснок: считается, что они способны возбуждать желания, недостойные монашеского звания. Зато в почете свежий имбирь.
Многое из китайской и малайской кулинарных культур тесно переплелось, и, слившись в единое целое, получило название кухни «нионья». (Этим словом называют потомков от стародавних смешанных браков между китайцами и малайцами.) Тут неудержимое разнообразие лапши, маринадов и всех морепродуктов, которые в безмерном количестве дают южные моря.
Когда же мы говорим об индийском вкладе в малайзийскую кухню, следует помнить, что Индия – целый мир, где совсем не походят друг на друга кухня северных индийцев и южных, мусульман и индусов. Индусы же вообще приверженцы вегетарианской еды. Особенно это относится к тамилам, а их-то больше всего среди индийцев Малайзии. Поговорите с тамилом о чем-нибудь очень вкусном, и он, качая головой и постанывая от удовольствия, произнесет: «муртабак».
Мы спустились по длиннейшей крутой лестнице из пещерного индуистского храма Бату в окрестностях Куала-Лумпура. Храм посвящен богу Субрахманьяму, которого тамилы называют Муруган и считают своим. Подножие скалы-храма облеплено сонмищем тамильских ресторанчиков и чайных (чайных с молоком, точнее) – для подкрепления сил пилигримов перед нелегким подъемом и после тяжелого спуска.
Тамильский повар в ресторанчике под открытым небом «Рани» ловко раскатал шарик из выдержанного целую ночь теста, а затем стал растягивать образовавшуюся лепешку «роти», шлепая ее круговыми движениями рук о гладкую поверхность металлического стола, покрытую пальмовым маслом. В считанные секунды тесто было превращено в тончайший блин, который тут же был смазан сырым яйцом, скручен в трубку и отправлен на сковороду. Слоистое, обжаренное с двух сторон тесто имеет начинку из мяса и лука. В «Рани» муртабак кладут на банановый лист, украшенный, как палитра художника красками, набором острых радужно-разноцветных пастообразных соусов. Палитра обогатила вкус блюда жгучей остротой. Только есть надо обязательно руками. О, как приятно запить муртабак прохладным молоком прямо из кокосового ореха! Вот он, рай на земле: у подножия храма Бату.
При всем разительном многообразии национальные кухни разных народов в Малайзии объединяет одно – рис, придающий сытность всему. Дающий энергию человеку для активной деятельности в условиях тропического климата, рис, или «наси», по-малайски, незаменим. И в сладостях тоже – в сочетании с кокосовым молоком. Рис – это жизнь, все остальное – лишь ее украшение.
Сэламат макан! Приятного аппетита!
Иван Захарченко / фото атора
Малайзия
