Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №05 за 2009 год"

Страна мечты

Бескрайние просторы Бразилии при ближайшем знакомстве сжимаются до нескольких точек – устремления и желания этой страны концентрируются в больших городах. Они олицетворяют мечту о счастье и лучшей доле для всех и каждого. Три города – историческая столица Салвадор, вечная столица Рио и официальная столица Бразилиа – сохранили утопические проекции разных эпох. 

Салвадор

Африканская душа

В самолете на Салвадор звучит веселая летняя самба. Выходишь из аэропорта – и вот она, Бразилия , приехали: никаких запыленных пустырей, за выездом с парковки сразу начинаются заросли, чуть ли не джунгли. Периферия Салвадора тоже мало похожа на то, что мы привыкли называть таковой. Бетонные многоэтажки «озеленены» пальмами и издали смотрятся почти как наши элитные дома.

Северная столица расположена ближе к экватору и сегодня ассоциируется с морем, солнцем и бездельем. Сюда ездят не по работе, а отдохнуть или навестить родственников. Дорога в центр тянется вдоль пляжей. На одном из них стоит статуя Спасителя – подражание знаменитому оригиналу в Рио. Но она только подчеркивает нынешнюю провинциальность. Тот Христос огромен, он стоит на высокой горе, виден отовсюду и будто обнимает город, а этот – маленький и неказистый, ностальгически вглядывается в морскую даль.

Салвадор с самого начала задумывался португальцами как столица. Дворцы и храмы строили на возвышенности, а приморская часть предназначалась для фортификационных сооружений и портовых складов. И сегодня город по-прежнему делится на Верхний и Нижний. Но столичного величия поначалу не ощущается даже наверху. Главная площадь, Муниципальная, – откуда два века подряд, с 1549 по 1763 год, управлялась Бразилия, – сейчас, по сути, превратилась в проходной двор: здесь расположен лифт в Нижний город. Разве что кто-то остановится тут на минутку поесть мороженого и посмотреть на панораму залива. Правда, на площади все еще стоит Губернаторский дворец, но его помпезный неоклассический фасад – поздний, ХIХ века, когда город уже не был столицей. Единственное, что может напомнить тут о колониальном прошлом, – это сами жители. Как и тогда, сегодня Салвадор – самый африканский город Бразилии.

Площадь Пелоуринью – сердце одноименного квартала и всего Салвадора. Когда-то здесь публично наказывали рабов. Теперь в церкви Носса-Сеньораду-Розариу-дус-Претус, построенной теми же рабами в XVIII веке, можно послушать барабанную музыку

Мечта 1. Земля изобилия

22 апреля 1500 года португальцы во главе с Педру Алварешем Кабралом открыли новую землю, которая показалась им райской. В отчетном письме королю они восхищались «чистыми, холеными и прекрасными» индейцами и уверяли, что на этой чудной земле «все посаженное приносит плод». Первое представление о Бразилии как о прекрасной стране невиданных растений и зверей нашло отражение на карте 1502 года. На ней она изображена в виде узкой полосы земли с большими деревьями, под которыми сидят гигантские попугаи ара. Кроме ценного дерева фернамбук (pau-brasil, давшего название стране), вывозить из Бразилии поначалу было нечего – золото и алмазы тут обнаружили лишь спустя 200 лет.

Но уже в 1530-х новой колонии нашли практическое применение: она отлично подходила для выращивания сахарного тростника. Попытки заставить работать на плантациях «холеных и прекрасных» индейцев  успеха не имели – от тяжелого труда они быстро хирели и умирали. В 1535-м в Бразилию завезли первую партию рабов из Африки. А в 1549 году в бухте Всех Святых был основан город Спасителя, Салвадор-ди-Баия, столица колонии и главный пункт поставки «черной рабочей силы» на континент. В последующие два века добытое ими «белое золото» сделало город несказанно богатым.

Днем на улицах Пелоуринью прохаживаются баиянки в традиционных костюмах и упражняются капоэйристы – все, конечно, ради туристов. Но вечером эти же улицы превращаются в концертные и танцевальные площадки «для своих»

Сегодня Салвадор любят называть «африканской душой» страны. Здесь процветают синкретический культ кандомбле и школы афробразильской борьбы – капоэйры. И в приморской части, и в центре можно встретить полных уличных торговок в специфической одежде баиянок – с пышными юбками и в характерных тюрбанах. Они продают только традиционные лакомства – местная кухня со всеми характерными составляющими вроде пальмового масла давно вошла в пантеон здешних достопримечательностей наряду с капоэйрой и кандомбле. О рабстве городские власти стараются лишний раз не упоминать. Их установка более позитивна: всеми силами прославлять вклад вынужденных иммигрантов в культуру новой родины. Недавно неподалеку от Муниципальной площади появился памятник Зумби, легендарному предводителю беглых рабов, жившему в XVII веке. Стоя на одной ноге и опираясь на копье, он будто замер в танцевальной позе (кое-кто приписывает вождю угнетенных и изобретение капоэйры). Горожане каждый день приносят герою живые цветы, а приезжие фотографируются только с ним, словно не замечая расположенных поблизости памятников первому епископу и первому губернатору города.

Символично и то, что роль подлинного центра города сейчас выполняет площадь Пелоуринью (дословно – «позорный столб»). До 1835 года на ней и в самом деле стоял столб, у которого публично наказывали рабов. Теперь эта площадь – сердце одно именного квартала, в котором мы находим «тот самый», ожидаемый Салвадор – с мощеными улочками, золочеными барочными храмами и низкорослыми колониальными домиками. Недавно их подновили и покрасили в веселые тона. Район стал намного безопаснее и чище,  однако, приобретя туристический лоск, говорят, утратил часть атмосферы.

В синем здании на площади Пелоуринью когда-то продавали рабов. Теперь на фасаде выведено крупными буквами: Фонд «Дом Жоржи Амаду». Правда, название обманчиво: сам писатель тут никогда не жил. «А знаете, почему? – на ступенях дома к нам подсаживается прелестная дама, она только что прочитала доклад про постмодернистскую сущность женских персонажей у Амаду. – Пятьдесят лет назад приличные люди сюда не заглядывали. Помните роман «Дона Флор и два ее мужа»? Когда Флор впервые в жизни отправляется в квартал Пелоуринью на поиски мулатки Дионисии, то берет с собой подругу. Одна бы она никогда не отважилась пойти туда, где «обитали падшие женщины» и царил «самый низменный разврат», как выражались репортеры уголовной хроники. Теперь все наоборот. Этот район привели в порядок, а вот улица Содре, где когда-то жила сама дона Флор, сильно испортилась. Это в трех минутах отсюда, но одним вам туда ходить не стоит – опасно. Я провожу вас».

В середине ХХ века на улице Содре проживал респектабельный средний класс. Сейчас, несмотря на центральное расположение и старинную застройку, улица считается малопрестижной и небезопасной

Мы пересекаем площадь, чтобы свернуть в кривые переулки. По пути к нам подлетает один из многочисленных продавцов разноцветных фенечек – «на счастье»: когда порвется, желание исполнится. «Да, когда-то это работало. А теперь ленточки из синтетики: такие не рвутся годами. Вообще со времен Амаду город изменился», – говорит наша новая знакомая Тереза. На улице Содре мы видим такие же дома в колониальном стиле, но совсем обветшавшие. 50 лет назад тут проживали приличные люди – торговцы обувью, фармацевты, и «самые респектабельные особы» приходили в кулинарную школу доны Флор, чтобы познать секреты местной кухни. Сегодня на запустелой улице ни души, только в одном окне парень в шортах, свесив ноги на улицу, наигрывает что-то на гитаре.

Время уютных домашних школ кулинарии прошло, зато пару лет назад на Пелоуринью появился Гастрономический музей. Один из его залов отведен под «теоретическую» экспозицию, посвященную баиянской кухне, другой – под ресторан, где можно ознакомиться  с этой кухней «на деле». «То, что мы видим сегодня, – продолжает Тереза, – во многом дело рук Антониу Магальяэнса, крупнейшего бразильского политика, который три раза был только губернатором штата Баия. Проблема интеграции чернокожего населения штата в 1970-х стояла особенно остро. Улучшить материальное положение всех сразу было невозможно, вот он и придумал придать им чувство собственной значимости за счет уважения к их культуре. На время это сгладило расовую проблему. Тогда же на волне интереса ко всему африканскому вошел в моду Амаду – он много писал про эту культуру, на ней построен и роман о доне Флор. Сегодня Амаду знаменит за рубежом, а дома, в Бразилии, его не воспринимают всерьез – считают слишком легким, даже легкомысленным. Но в этом как раз его прелесть. Никто лучше него не писал про Салвадор – ведь это тоже легкомысленный город».

И в самом деле, послеобеденная месса в церкви на Пелоуринью идет в сопровождении группы барабанщиков. Напротив – крытая площадка для концертов в стиле регги, а днем прямо на площади можно сделать татуировку или заплести дреды. В 1980-х в этом квартале появился и первый в стране центр по защите прав сексуальных меньшинств. Любовь ко всему неформальному у местных жителей проявляется даже в том, что они не употребляют официальное имя города, а ласково называют его Баия – по имени залива. Здешний карнавал в большей степени сохранил уличный характер, чем карнавал в Рио, и многие считают его лучшим в стране. Для баиянцев он длится круглый год: по Пелоуринью каждый день шествуют группы барабанщиков (это называется «репетициями» к карнавалу). Мотоциклисты привязывают к багажникам огромные стереодинамики и одаривают прохожих звонкими ритмами самбы. Неудивительно, что «город-праздник» Салвадор стал родиной многих музыкальных стилей и исполнителей – от классика босановы Жуана Жилберту до лидера движения «Тропикалия» и недавнего министра культуры Жилберту Жила.

В 1930-е годы великолепный лифт в стиле ар-деко соединил верхний и нижний уровни города. Теперь от Муниципальной площади к рынку Моделу можно спуститься за 20 секунд

Стоит лишь заглянуть за туристические фасады Пелоуринью – и открывается совсем другая реальность. Как и в любом приморском городе, жизнь выплескивается на улицы: на оживленной Авенида 7 июля прилавки заполняют чуть ли не половину прохода. Среди торговцев одеждой и хозтоварами можно наткнуться на лавку гробовщика, который тоже выставил свой товар напоказ и разве что не предлагает его прохожим. Центральный рынок Моделу, на котором когда-то делали покупки все хозяйки Баии, сейчас превратился в сувенирный. Но если прогуляться чуть дальше, на прибрежный рынок Сан-Жоаким, можно увидеть, что там все по-прежнему: так же тащат за ноги на продажу блеющих барашков, те же тяжелые запахи африканских приправ, тот же богатый выбор ритуальных предметов для кандомбле. И даже если на многие церемонии вам предложат билет, это вовсе не означает, что религиозное действо превратилось в шоу. Баиянцы искренне верят в богов-ориша и в то, что, впав в транс, человек соединяется с покровительствующим ему духом и заряжается от него силой.

Вечером даже ухоженные площади Пелоуринью превращаются в импровизированные танцплощадки, куда съезжается молодежь с окраин. Бойкая темнокожая девушка Нилзете, подруга Терезы, ведет нас на дискотеку «для народа». Проходит она в громадном ангаре в самом центре, вход стоит один реал (полдоллара). На сцене – не диджей, а группа барабанщиков, играющих в стиле афоше, то есть ту же музыку, что используется в кандомбле. Более того, то и дело музыканты затягивают ритуальные тексты – и публика охотно вторит. Самое интересное, что под эти мелодии танцуют так же, как и на ритуалах кандомбле: те, кому покровительствует богиня ветра и бури Янсан, быстро и весело машут руками, а те, кого опекает Ошун – ориша пресных вод и любви, плавно извиваются. Правда, в транс при этом никто не впадает…

В общем, «хороший город» – так говорят о Салвадоре сами баиянцы. Что не мешает им при первой же возможности переезжать в «чудесный город», как принято называть Рио-де-Жанейро.

Рио

Открытый город

Первое, что поражает прибывшего в Рио-де-Жанейро, – это фантастический ландшафт. Впечатления не портят и нескончаемые фавелы , из которых, кажется, целиком состоит пригород: издали они даже могут показаться живописными. Американский журнал «Лайф» еще в 1960-х писал, что фавелы Рио «по-своему прекрасны, хотя хрупкая красота их меланхолична. Легкие и изящные постройки из старых досок, жестянок, бамбука, мешков и любого другого подручного материала примостились на склонах, как птичьи гнезда...» Впрочем, трудности с жильем в этом городе были всегда. Когда в начале XIX века, спасаясь от Наполеона, сюда пожаловал весь португальский двор, проблему эту решили просто. На всех понравившихся домах рисовали вензель PR – «принц-регент» (народ расшифровывал аббревиатуру по-своему: Ponha-se na Rua – «убирайся на улицу», собственно, это и предполагала надпись). Впрочем, именно приезд монархов придал Рио-де-Жанейро столичный блеск и прославил его на весь мир.

Мечта 2. Все как в Европе

В 1807 году безумная королева Мария I, ее сын регент дон Жуан и 15 000 придворных погрузились на каравеллы и отплыли в свою далекую, экзотическую колонию. После изнурительного путешествия (дворяне так ныли, что был издан королевский указ, запрещавший обсуждать на борту все, что не имеет отношения к мореплаванию) они прибыли в Баию, где народ встретил их ликованием. (Увидев скачущих вокруг ее портшеза чернокожих, бедная королева Мария приняла их за чертей и стала вопить, что попала в ад.) Спустя месяц их так же тепло встречали в Рио. К тому времени город уже 50 лет как считался столицей Бразилии, но все еще походил на большую деревню – там не было даже водопровода. Двор опять возроптал: его не устраивал жаркий климат, отсутствие удобств и тропические болезни, которыми в XIX веке «славился» город. Но принцу тут понравилось, и он принялся за дело. Скоро в Рио появился первый в стране банк, морская академия, медицинское училище, библиотека (помимо картин и драгоценностей из Лиссабона было прихвачено более 60 000 книг) и ботанический сад. К 1815 году наполеоновская опасность исчезла окончательно, но дон Жуан не спешил возвращаться в Лиссабон. Вместо этого он выписал из Франции архитекторов, художников и скульпторов, чтобы они украсили новую столицу в лучших традициях Старого Света (африканские культы принц к тому времени уже запретил). А когда умерла его мать и он стал королем Жуаном VI, то сделал Рио центром Объединенного королевства Бразилии, Португалии и Алгарви. Впервые в истории европейский монарх предпочел жить и править в колонии – местные жители гордятся этим и сегодня. Когда в 1821-м Жуану все же пришлось отплыть на родину, то оставшийся за него сын почти тотчас провозгласил независимость Бразилии, став ее первым императором – Педру I.

Это здание построили в 1743 году как резиденцию губернатора, а в 1808-м в нем поселились португальские монархи. Сегодня Императорский дворец отдан под выставки

В 1888 году был наконец смыт самый позорный след колониального прошлого – отменено рабство (последовали недельные торжества), а в 1889-м военный переворот смел монархию. Меньше чем за век страна сделала колоссальный скачок – от рабовладельческой провинции к свободной республике.

Правда, быстрые перемены имели и обратную сторону. Многие «кофейные бароны» (в XIX веке роль северных плантаций сахарного тростника стали выполнять южные плантации кофе вокруг Сан-Паулу и Рио), строившие свое дело на бесплатной рабочей силе, разорились. Тысячи бывших рабов хлынули в город, пополнив бедняцкие кварталы – прообразы фавел.

Сегодня португальских монархов тут вспоминают тепло. Когда в прошлом году Ботанический сад отмечал 200-летие, то не забыл почтить основателя: весь год по саду гуляли актеры, переодетые Жуаном VI и его супругой доной Карлотой Жоакиной. «Монарх» интересовался судьбой собственноручно посаженной тут пальмы, огорчался, что не слишком похож на свой бронзовый бюст и сердито кричал «Кто такой?» при виде памятника композитору Антониу Карлусу Жобиму. Более осведомленная «супруга» терпеливо объясняла ему и всем собравшимся, что такое босанова и что, возможно, лучшие ее мелодии родились на этом самом месте в саду, куда часто приходил работать Жобим. Традиция искать вдохновение на этих аллеях идет еще из XIX века: тогда здесь любил гулять Машаду ди Ассиз – первый претендент на звание лучшего писателя Бразилии...

Кроме этого сада, расположенного в одноименном респектабельном квартале, почти все следы имперского Рио сосредоточены в историческом центре. По сравнению с Салвадором колониальных построек тут сохранилось немного: чаще встречаются строгие неоклассические здания французских зодчих, приглашенных королем. В стиле Парижской оперы построен и более поздний городской театр. Наслышанные о его мраморных лестницах с перилами из оникса, мы решили заглянуть туда. Узнав о нашем желании поснимать внутри здания, седая вахтерша отложила газету, на секунду призадумалась, затем, кряхтя, встала и повела нас к начальству. Интерьер в самом деле впечатлял: беломраморная лестница, фрески, колонны. Начальство сидело в помещении, похожем на пресс-центр. «Что здесь делают днем журналисты?» – удивились мы при виде коллег. «Сообщают об утренних решениях городских властей». – «А при чем тут театр?» – «Какой театр?» – в свою очередь удивилась вахтерша. Оказывается, мы перепутали здания, и вместо театра попали в соседний «горсовет». Однако никто не выгнал нас вон: напротив, нам любезно показали все интерьеры.

Когда-то самым престижным пляжем Рио (да и всей Южной Америки) была знаменитая Копакабана. Теперь многие предпочитают ей соседние Ипанему и Леблон

Редкий мегаполис производит подобное ощущение открытости и гостеприимства. Как будто тут нет никаких преград – ни между вами и властями, ни между вами и местными жителями, ни между жителями и властями. Мягкость и дружелюбие считаются одной из главных национальных черт бразильцев. И эта мягкость не может не очаровывать, хотя иной раз и подает повод для критики: желание любой ценой избежать конфронтации порой оборачивается пассивностью и уходом от проблем. Тема эта – частый повод для иронии и самоиронии. Тут вспоминают и португальскую корриду, где не убивают быка, и то, как сложно было заставить бразильца драться на дуэли (когда в соседних Аргентине и Уругвае они были модны), и подозрительно мирные перевороты в XIX столетии, и сравнительно мягкие диктаторские режимы в ХХ веке. Правда, с этой картиной плохо вяжется статистика убийств – десятки тысяч насильственных смертей в год, что подпадает под ооновские параметры вялотекущей гражданской войны...

Но вернемся на улицы Рио. Нынешний облик города складывался в основном при республике. В начале прошлого века каждый новый градоначальник считал своим долгом выровнять какой-нибудь холм, снести несколько старых  зданий и проложить на их месте широченный проспект – опять-таки в подражание Парижу и на зависть вечному конкуренту Буэнос-Айресу. Тогда же стали доступны для публики и главные панорамные площадки города: в начале XX века провели канатную дорогу на гору Пан-ди-Асукар, еще раньше – железную дорогу на вершину Корковаду. В 1931 году на ней появился нынешний символ города – Христос Искупитель работы француза Поля Ландовски. Громадную бетонную статую в стиле ар-деко готовили еще к столетию независимости Бразилии (1922), но опоздали... На этих площадках всегда много приезжих, тогда как в других местах они полностью растворяются в городской среде. Особенно удивляет их отсутствие в историческом центре Рио. Если в салвадорском квартале Пелоуринью днем полно туристов, а настоящая жизнь начинается вечером, то здесь – все наоборот. Днем в центре идет обычная городская жизнь, тут работают, встречаются, делают покупки, а по вечерам район полностью вымирает. Все разъезжаются кто куда – послушать музыку в соседнем районе Лапа, например.

Исторический и деловой центры Рио тесно переплетены в одно целое: старинные постройки прячутся меж современных высоток. Днем здесь царит оживление, по ночам район вымирает

Стили жизни

 – Что такое самба? Я бы сказал – это танец веселой женщины. Танец человека, свободного от условностей, – в подтверждение своих слов Карлинью ди Жезуис вскакивает и делает несколько фривольных движений. – Или завоевание любимой. Радость жизни. Самба – это олицетворение счастья. Даже когда она рассказывает о горе, то делает это весело. И помогает его преодолеть. Она – как Рио.

 – Но ведь первыми ее начали танцевать переселенцы из Баии?

 – Да, зародилась она в Баии, но родилась в Рио. Это точно. Посмотрите на город – ведь это вылитая самба. Никаких углов и резких линий – все сглажено. Округлая вершина Корковаду, мягкие очертания залива, знаменитый волнистый рисунок Копакабаны, пышные формы женщин и распахнувший руки Спаситель: он заключает город в мягкое объятие, – лучший танцор Бразилии чертит руками все эти линии, а затем вновь вскакивает и крутит бедрами. – Ну и, конечно, это чувственный танец. То, что танцуют в Европе под названием самбы, – это не самба, а какое-то мамбо.

Карлинью владеет клубом в Лапе и руководит школой танцев. В ней, как и во многих других, дают бесплатные уроки самбы детям из бедных семей. В сегодняшнем Рио этот танец выполняет ту же социальную функцию, что и капоэйра в Салвадоре. Он должен отвлечь ребенка от домашних проблем, дать ему опору в жизни, раскрыть талант. Кроме того, самба напрямую связана с карнавалом. А карнавал, как и местный пляж, это то пространство, где социальные различия на время исчезают. Все веселятся, как одна семья, у всех сказочно богатые костюмы (при школах самбы существуют специальные фонды). Для многих это возможность ненадолго почувствовать себя королем жизни.

Совсем другая – статусная – публика приходит потанцевать самбу в клуб «Рио сенариу» в Лапе. Да и музыка тут звучит иная: не грохочущая карнавальная, а более мягкая, вкрадчивая, близкая к босанове. Помимо этого клуб славится своим интерьером: в прошлом это был трехуровневый антикварный магазин. Сегодня между этажами по-прежнему ездит старинный лифт, а на самих этажах можно наткнуться на что угодно: от церковного пюпитра до старинной коляски и кабриолета. Иногда что-то из вещей на время исчезает – сотрудники телекомпании «Глобу» часто наведываются сюда в поисках реквизита для очередного сериала.

Знаменитая индустрия мыльных опер – еще одно порождение Рио-де-Жанейро. Правда, киностудии расположены за чертой города (по сути, это отдельный город), а в самом Рио об этой отрасли мало что напоминает. Разве что старая табличка Minist´erio da Fazenda на солидном здании 1930-х годов в центре навеет смутные ассоциации с первым импортным сериалом перестроечной поры – «Рабыней Изаурой» (на самом деле надпись означает всего лишь «министерство финансов»). Но именно этот город был и остается олицетворением мечты на бразильском экране.

Район Санта-Тереса называют «местным Монмартром». Одна из его достопримечательностей – старый трамвайчик. Проезд на подножке бесплатный, и уличные мальчишки часто упражняются в запрыгивании в него на ходу

Мечта 3. О красивой жизни

В 1924 году в пригороде Рио появился роскошный отель «Копакабана Палас». Очень быстро пляж перед ним стал самым знаменитым во всей Южной Америке: голливудские звезды  и прочий бомонд съезжались сюда сыграть в казино или повеселиться в ночных клубах. Уже к 1930-м слава «чудесного города» гремела на весь мир: о нем мечтал даже Остап Бендер, вдохновившись простой энциклопедической статьей. В 1930—1940-х годах образ Рио как экзотической столицы гламура активно использовал Голливуд. В шпионском триллере Альфреда Хичкока «Дурная слава» (1946) Кэри Грант и Ингрид Бергман, прибывшие сюда для разоблачения немецкого барона-нациста, обмениваются информацией на фоне роскошных панорамных видов, в модных кафе и, конечно, на скачках (в то время Рио славился своим ипподромом). Впрочем, тогда же, в 1940-е, начался массовый рост фавел...

Со временем роль Голливуда в прославлении красивой столичной жизни перехватила местная медиаимперия «Глобу». Во главе ее долгие годы стоял бразильский «гражданин Кейн» – Роберту Маринью. Его отец, всю жизнь проработавший корректором, в 1926-м основал вечернюю газету. Спустя три недели после этого он умер от сердечного приступа, и дело перешло к 20-летнему сыну. Роберту оказался не только отличным наездником и обаятельным молодым человеком, но также способным журналистом и толковым бизнесменом. К 1940-м годам империя «Глобу» уже имела в своем составе радиостанции, в 1950-х – телестудии, а в 1960-х запустила производство сериалов. Маринью руководил концерном до самой смерти в 2003 году и все это время считался влиятельнейшим человеком Бразилии. С его уходом холдинг перестал активно вмешиваться в политику, но продолжает влиять на умы. Правда, в последние годы сериалы, «сделанные в Рио», стали затрагивать и реальные проблемы большого города.

Сейчас заведения, гремевшие в 1920– 1940-х годах, приходят в упадок. Стены огромного ипподрома исписаны граффити. И хотя по выходным тут по-прежнему устраивают скачки, а в будние дни в жокейском клубе можно элегантно отобедать, горстка его завсегдатаев и близко не сравнится с толпами фанатов на стадионе «Маракана». Сверхпопулярность Копакабаны со временем сыграла с ней злую шутку: район чересчур застроили, превратив в цементные джунгли. Те, кто мог себе это позволить, перебрались оттуда в соседние пляжные кварталы – Ипанему и Леблон. Рио уже не ассоциируется с аристократизмом и роскошью. Здешнее представление о красивой жизни – скорее неформальная элегантность и культ тела: пляж до работы, фитнес после или наоборот.

А вот фавелы со временем только разрослись. Это уже давно такой же «бренд» Рио, как панорамные горы и пляжи. В 1994-м незаконные поселения впервые нанесли на карту города, а самое большое из них, Росинья (более 100 000 жителей), получило официальный статус района. Сегодня по «образцовой фавеле» водят экскурсии. Говорят, они  весьма популярны, но вместе с нами туда отправилась только одна девушка – социальный работник из Японии . Быть может, потому, что накануне в этой фавеле опять была перестрелка. Росинья – не потемкинская деревня, тут все по-настоящему и, как и в других трущобах, всем правят банды наркодилеров. Правда, благодаря их контролю фавелы – единственное место в Рио, где можно не бояться уличных воров: грабить у себя дома запрещено, хочешь заработать – отправляйся к туристам на Копакабану.

Росинья – крупнейшая фавела Рио (100 000 жителей). Там есть даже гостиница и банк, а в каждый дом проведено бесплатное электричество (как – показано на фотографии). Но общее впечатление от нее все равно удручающее

На входе в фавелу нас встречает молодой человек в футболке с надписью «Экзотик-турс». Леандру вырос и живет здесь, мать его работает тут парикмахером, а он выучился английскому у местных волонтеров-иностранцев. Сначала он водил экскурсии только по своей Росинье, теперь получил общегородскую лицензию. Но о том, чтобы жить где-то за пределами родной фавелы, пока и не мечтает. Мы входим в лабиринт мокрых улочек. Откуда-то сверху продолжает капать вода, хотя дождь давно прошел. «У нас по этому поводу шутят: в Рио дождь идет час, в Росинье – два». Эта фавела особая, и не только из-за размера. Дома сплошь из кирпича, во всех проведено электричество: вдоль стен тянутся спутанные толстенные пучки проводов. Конечно, бесплатный отвод энергии чреват пожарами. На этот случай в каждом хозяйстве припасен мешок с песком. «Как-то тут пытались установить счетчики, и даже квитанции потом присылали. Расчет произвели по обычным тарифам – примерно в ползарплаты среднего жителя Росиньи. Еще ползарплаты ушло бы на аренду жилья – хоть это и нелегальный самострой, но тут тоже есть свои хозяева и квартиросъемщики. То есть выбор был такой: голодать или не платить. В конце концов на нас махнули рукой». Претензий к правительству у Леандру нет. «Государство считает, что ничего не должно нам, мы – ничего не должны им. В общем, это по-честному».

В Салвадоре нам часто встречались полуразрушенные дома, почти лачуги, многие – довольно симпатичные на вид. «Это фавела?» – спрашивали мы. «Нет, просто бедный район». В Росинье поражало полное отсутствие чего-либо, что радовало бы глаз, и это угнетало даже больше, чем нищета. Здесь не было ни художественно раскрашенных стен, ни увитых цветами веранд, какие еще попадались в «просто бедных кварталах». От здешних джунглей не осталось и кустика. Разве что здесь и там встречались клетки с канарейками, призванные воссоздать иллюзию природы. Каждый доступный сантиметр поглотили невысокие кирпичные постройки, оставив только тесные проходы – в дождь там даже толком не раскрыть зонт. «Да, тут свои правила общежития. Хочешь послушать музыку – подумай: понравится ли она соседу? Бывает, из-за этого сильно дерутся. Но когда надо, соседи всегда выручают. А как иначе? Любую крупную покупку – холодильник, например – надо затаскивать через окно: помогают соседи по обе стороны улицы». Потом Леандру показал нам свой дом. По крутой лестнице (такой низкой, что приходится сгибаться) мы поднялись на небольшую террасу – гордость семьи. («По меркам Токио это очень большая терраса, почти гигантская», – деликатно заметила соцработник из Японии.) С нее открывался вид на некогда прекрасные горы. Сверху они еще были девственнозелены, но снизу на них уже наступала единым выцветшим фронтом Росинья, пожирая все на своем пути.

Сказать, что государство бездействует, конечно, нельзя. Существуют различные социальные программы по обустройству фавел и жилищные – по их расселению. И тут оказывается, что многие жители вовсе не желают покидать свои тесные домики ради просторных новостроек на окраинах. Ведь в Рио многие фавелы, как Росинья, расположены бок о бок с дорогими центральными кварталами. Отсюда ближе до работы, а еще – до знаменитых пляжей, где классовые границы стираются и возникает иллюзия причастности к жизни «чудесного города», обманчивое ощущение, что рано или поздно обязательно выпрыгнешь из нищеты. А если кого-то и удается расселить, их место тут же занимают новые переселенцы с северо-востока страны: раз в неделю прямой автобусный рейс доставляет их прямо в Росинью. Суровые условия этих людей не пугают: в их деревнях та же нищета плюс еще безысходность и скука. А здесь – хоть какой-то шанс вытащить счастливый билет. Единственной очередью, которую мы видели в Росинье, была очередь в лотерейный киоск...