Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №9 за 2005 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
В июне 1910 года Браун и Паркер снарядили свою собственную экспедицию по следам Кука и Барилла. В 36 километрах к юго-востоку от Мак-Кинли они остановились возле горы высотой 2 438 метров, которую назвали «фальшивый пик». В книге Кука есть симпатичная фотография Барилла с флагом США и подпись к ней: «На вершине Мак-Кинли, высшей точке Северной Америки». Браун и Паркер предположили, что Кук сфотографировал Барилла с флагом не на Мак-Кинли, а именно на найденной ими горе. Правдоискатели запечатлели на «фальшивом пике» одного из участников своей экспедиции в «позе Барилла» и возликовали, потому что снимки показались им идентичными. Опираясь на личные оценки схожести фотографий, они заявили, что Кук не был на Мак-Кинли.
Белмор Браун рассказывает об экспедиции, закончившейся фотографированием «фальшивого пика», в книге «Покорение горы Мак-Кинли». Соответствующая глава названа «Конец полярной полемики» (то есть спора между Куком и Пири), хотя в тексте нет ни слова о Северном полюсе. Почему так? Ответ – тривиальные рассуждения автора: мы доказали, что Кук соврал по поводу Мак-Кинли, стало быть, и на Северном полюсе он не был. Бедному мистеру Брауну можно лишь посочувствовать. Действительно, полярной полемике положен конец, но не благодаря его усилиям, а вопреки им. История вынесла свое решение: Фредерик Кук – первооткрыватель Северного полюса. И здравый смысл подсказывает: будущий покоритель вершины планеты в сентябре 1906 года не мог придумать свою победу над Мак-Кинли.
Разумеется, из стана врагов Кука раздастся: «Неубедительно!» Поэтому вернемся к «фальшивому пику». Даже если бы действительно оказалось, что Кук фотографировал Барилла с флагом именно на нем, это ничего не доказывает. Ведь могло быть так: из-за холода на самом верху достать фотокамеру не удалось, и Кук сфотографировал напарника уже на спуске. Или, наоборот, боясь, что на вершине съемка не получится, он запасся победной фотографией еще внизу. Два утверждения – «Кук и Барилл первыми поднялись на Мак-Кинли» и «Кук сфотографировал Барилла с флагом США во время этого восхождения» – связаны между собой лишь косвенно.
Версия Брауна и Паркера о том, что они нашли вершину, на которой Кук фотографировал Барилла с флагом, была развенчана. Первым, кто в 1914 году провел сравнительную экспертизу снимков Кука и Брауна, был топограф и эксперт по фотографиям Эрнст Рост. Снимки, приведенные к одному масштабу, он покрыл сеткой параллельных горизонтальных и вертикальных прямых и стал сравнивать содержимое одноименных квадратов. В заключение своей исследовательской работы Рост пишет: «Все перечисленное – это лишь несколько различий, а их существует великое множество. Но любое из приведенных несоответствий – доказательство того, что эти две фотографии не являются снимками одной и той же вершины». Несколько позже, независимо от Роста, снимки Кука и Брауна анализировал известный юрист, географ и альпинист Эдвин Балч, который в 1914 году выпустил книгу «Гора Мак-Кинли и доказательства восхождений на нее». Его вывод такой: «Множество различий между фотографией Кука и иллюстрацией Брауна „фальшивого пика“ определенно свидетельствуют о том, что это разные вершины». А Тед Хекаторн в статье «Скользкий склон Белмора Брауна» сообщил, что финансовым источником экспедиции Брауна – Паркера 1910 года была касса Арктического клуба Пири, то есть услуги Брауна и Паркера были оплачены так же, как лжесвидетельство Барилла.
На схеме – наложение двух изображений:
Пунктирная линия – контурные очертания на увеличенных отпечатках фотографии горы Мак-Кинли доктора Кука
Непрерывная линия – иллюстрация Фальшивого пика Брауна, опровергавшего восхождение Кука на Мак-Кинли и предоставлявшего в качестве доказательства данное изображение
Из книги Э.С. Бэлча «Гора Мак-Кинли и доказательства восхождений на нее», Филадельфия, 1914 год
Подведем итог. Первые три года после восхождения Кука и Барилла на Мак-Кинли все верили Куку и рукоплескали ему. В сентябре 1909 года Пири сделал свой первый выпад, и сразу на сцену явились четыре глашатая, которые протрубили, что Кук не приближался к горе. Эти четверо – Принс, Барилл, Браун и Паркер – связаны с лагерем Пири, и, похоже, среди них нет ни бескорыстных, ни честных. Каток Пири работает методично и безжалостно. Репутация Кука растоптана, ему присвоен кошмарный титул лжеца века. Но теперь, в наши дни, когда мы знаем, что Роберт Пири оговорил Кука, казалось бы, репутация безвинного страдальца должна быть восстановлена. Однако вымыслы приспешников и почитателей Пири укрепились в сознании людей, обрели новую жизнь, переросли в скандальный исторический миф, удобный для литераторов и поэтому широко тиражированный – вот, мол, как бывает. К сожалению, бесспорность того, что Кук побывал на Северном полюсе, и даже полное неприятие инсинуаций Пири недостаточны, чтобы подтвердить рекорд Кука на вершине Северной Америки.
Загадочный маршрут Кука
Остается обратиться к научному и литературному наследию доктора Фредерика Кука, связанному с эпопеей Мак-Кинли. Это его журнальная статья, книга и дневник, который исследователь вел с июля по сентябрь 1906 года. Он напечатан. Расшифровщик документа историк Шелдон Кук-Доро рассказывает: «Почерк доктора Кука непросто читать даже при самых благоприятных условиях, но его дневник на Мак-Кинли особенно затруднителен для чтения… По мере того как доктор Кук поднимался вверх по горе, качество его почерка ухудшалось. На высоте 15 600 футов (4 750 м), 18 200 футов (5 550 м) и на вершине – записи и цифры выведены с очевидным усилием, заметно, что каждая строчка давалась с трудом».
Как нельзя подделать почерк дрожащих от холода пальцев, так нельзя заподозрить, что этот дневник был придуман и написан, чтобы прикрыть ложь. Кстати, если бы это было так, то Кук при жизни извлек бы дневниковые странички на свет и потрясал ими для своей пользы. Но дневник не был известен при жизни путешественника. Записи были обнаружены лишь в 1956 году среди личных вещей Кука в доме его умершей сестры Лилиан Мерфи. Дочь исследователя Хелен Кук-Веттер спрятала дневник под замок в своем доме. Она пыталась передать документ как историческую реликвию Американскому альпинистскому клубу, но клуб отказался его принять. После смерти Хелен дневник вместе с другими бумагами Кука попал к ее дочери Джанет, которая умерла в 1989 году. В соответствии с ее завещанием дневник и другие рукописи и бумаги ее дедушки были переданы в Отдел рукописей Библиотеки конгресса в Вашингтоне, где они и хранятся в настоящее время.
Эта историческая реликвия ценна не только своим фактическим содержанием – она служит свидетельством подлинности восхождения. Например, в дневнике на странице 52 Кук рисует гору Пегас (на сегодняшней карте это гора Ковен), которая не видна с ледника Руфи, а открывается лишь с Восточного хребта, находящегося севернее. До 1906 года на Восточный хребет люди не поднимались, и, значит, скопировать гору из какого-либо источника Кук не мог. Это стопроцентное доказательство того, что доктор Кук действительно поднялся на Восточный хребет. Факт принципиальный, ибо он уличает во лжи Барилла, который клялся, что дальше ледника Руфи спутники не продвинулись.
Известно заявление американского сенатора Майлза Поиндекстера, сделанное в 1913 году: «До начала так называемого спора о полюсе все, кто сталкивался с Куком в экспедициях, хорошо отзывались о его характере и способностях. Когда полярный спор разгорелся, была предпринята попытка дискредитировать Кука, в частности его описание восхождения на гору Мак-Кинли. После восхождения, как и после похода, Кук публиковал результаты своих исследований… Он описал физико-географические условия, а также вид горы Мак-Кинли… До Кука никто не описывал вершину Мак-Кинли и никто не заявлял о том, будто знает условия на вершине. Кук тщательно, со всеми подробностями описал Северо-восточный хребет, его остроконечные вершины и маршрут следования к самой высокой из них. Он обрисовал огромные вертикальные гранитные скалы на подступах к Срединному леднику, или Большому бассейну, лежащему между Северным и Южным пиками, и указал, что южная вершина более высокая. Никто никогда не приводил этих фактов до Кука».
С современными материалами в руках остается только согласиться с сенатором. Большой ледник, который лежит между хребтами Карстенс и Пионер и отделяет Южный пик от Северного, Кук назвал Большим Срединным ледником (на современной карте ледник Харпер). Кук поднимался по нему с высоты 4 570 м до 5 550 м в течение 12 часов 14 и 15 сентября. Восходитель нашел поверхность ледника доступной и проходимой. Эти характеристики нельзя было «подсмотреть» ни с севера в 1903 году, ни с востока в 1906-м. В книге Кук уточнил высоту Большого Срединного ледника у подножия Южного пика – 5 608 м. Сегодняшние данные подтверждают наблюдения восходителя. Доктор Кук описал склон Южного пика как пологий, не представляющий трудностей для альпинистов. Наконец, он заявил, что два пика, Южный и Северный, находятся на расстоянии 2 мили (3 700 м) один от другого. Современные измерения подтверждают: да, это так!
Интересны исследования геодезиста и историка-любителя Ханса Ваале из Сан-Бернардино, Калифорния. Вооружившись самыми подробными топографическими картами Мак-Кинли и ее окрестностей, аэрофотосъемкой, Ваале досконально изучил гору и, прочитав книгу Кука, восстановил путь восходителя. Приблизительно в 1972 году Ваале начал переписываться с дочерью Кука Хелен Кук-Веттер, и она послала ему напечатанные на машинке копии отдельных страниц дневника доктора Кука. Освоив эти новые материалы, Ваале убедился, что они отлично подтверждают маршрут, который он составил на основании книги, возникшие коррективы были самыми незначительными. 11 марта 1979 года Ваале опубликовал в газете «Анкоридж таймс» статью «Загадочный маршрут доктора Кука» с рукописными комментариями, выведенными прямо на карте и устанавливающими идентичность между наблюдениями Кука и реально существующими географическими объектами. «Цель этой заметки, – пишет Ваале, – показать, как в действительности проходил маршрут доктора Кука к вершине Мак-Кинли, остававшийся в течение более чем 70 лет непостижимой загадкой… Факты показывают, что описания доктора Кука становятся все более и более детальными и подтвержденными по мере его приближения к вершине; указанные им высоты делаются поразительно точными. Это лучше всего видно в неопубликованных записях доктора Кука, которые содержат и другие существенные данные».
Теоретически маршрут Кука вряд ли можно восстановить лучше, чем это сделал Ваале. Теперь дело за практикой. Кто-то должен повторить путь доктора на Мак-Кинли с его дневником в руках, причем сделать это именно в том же сезоне – в первой половине сентября. И тогда загадка покорения вершины Америки высотой 6 194 метра может быть разгадана, а честное имя доктора Фредерика Кука очищено от подозрений и клеветы.
Дмитрий Шпаро
Заповедники: Жаркие топи Флориды
Национальный парк Эверглейдс занимает почти весь юг полуострова Флорида на Североамериканском континенте и включает в себя часть прилегающей акватории – от побережья до цепочки островов Флорида-Кис. Его главное богатство – тропические болота и мангровые заросли, служащие прибежищем диковинных птиц и обманчиво сонных аллигаторов.
Все-таки удивительные возможности предоставляет порой наша жизнь. Прошлой зимой мне посчастливилось совершить увлекательное путешествие: я прилетел из заснеженной Москвы в Нью-Йорк, потом в Бостон, откуда неделю спустя двинулся с друзьями на машине в неблизкий путь до штата Флорида, вдоль Восточного побережья США – навстречу лету. В окрестностях Бостона еще лежал снег, когда всего через двое суток мы достигли тропической зоны и оказались в плену 30-градусной жары. Но манили нас вовсе не бесконечные песчаные пляжи Майами. Гораздо больше мы жаждали дикой природы, сохраненной в национальном парке Эверглейдс.
Континентальная часть парка представляет собой болотистую низменность с уникальной экосистемой. Правда, ее поддержание уже во многом искусственное, и даже болота сейчас подпитывают через систему каналов. Когда-то естественное увлажнение южной части полуострова обеспечивал сезонный сток из расположенного несколько севернее парка озера Окичоби. Благодаря рельефу вода из озера растекалась потоком 50-мильной ширины, прозванным индейцами «рекой травы». Хотя глубина этого потока была небольшой – по колено, он вполне обеспечивал влагой обширные площади южной Флориды. Тысячелетиями здесь складывалась благоприятная среда из болот и тропических джунглей, в глубине которых обитают многочисленные виды птиц рядом с древними рептилиями, ставшими сегодня своеобразными визитными карточками национального парка. Но XX век поставил существование этой дикой жизни под угрозу. Начиная с 40-х годов во Флориде прорыли более 1 900 миль водных каналов, из которых брали воду для сельскохозяйственных нужд, а берега Окичоби заковали в бетонные набережные. Бурно разросшиеся фермерские хозяйства в большом количестве использовали пестициды, попадавшие затем с полей в воду и постепенно отравлявшие ее. Позже биологи заметили отклонения в развитии аллигаторов и некоторых других видов и связали это именно с широким применением здесь в прошлом ядохимикатов.
В довершение всего полуостров пересекла автомагистраль, проложенная с востока на запад по дамбе, перекрывшей естественный сток от озера. Болота стали высыхать, и в итоге над флорой и фауной Флориды нависла опасность исчезновения. Только в 1989 году правительство начало выполнять программу восстановления водного баланса Эверглейдс, без которого невозможно сохранить редкостный мир полуострова.
По заповедным экотропам
В Эверглейдс мы попали через главный – восточный въезд. Неширокая асфальтированная дорога пересекала весь парк и шла далее на юго-запад, до кемпинга Фламинго. По пути с обеих сторон располагались объекты, ради которых и спешат сюда туристы со всех концов света. Здесь их называют trails, по-нашему – «экотропы». Мы проехали 6 км до первого трэйла – Анхинга и через небольшую калитку вступили на тропу. Хотя под ногами был по-прежнему асфальт, мы оказались в совершенно другом мире.
Асфальтовую дорожку с двух сторон обступали невысокие заросли. Слева шла узкая протока, соединенная с поросшими маннгровыми деревьями небольшими озерцами. Благодаря длинным мосткам на высоких сваях путешественники могли вплотную приближаться к птицам и рептилиям, совершенно не мешая им. Под нами плавали аллигаторы, по берегу, вытягивая шею, чтобы получше разглядеть зазевавшуюся добычу, разгуливала цапля. Животные, привыкшие к постоянным наблюдателям и уверенные в своей безопасности, вели себя совершенно естественным образом. Прямо перед нами красовалась грациозная птица, изображение которой мы не раз уже видели в описывающих красоты Флориды рекламных буклетах, – анхинга, или змеешейка. Птица только что вынырнула из воды и уселась на берегу. Чтобы перья сохли быстрее, она распушила их длинным клювом, порой поворачивая тонкую шею на 180 градусов, доставая хвост. Этот процесс занял много времени, но змеешейке явно некуда торопиться, она красовалась перед стоящими от нее в двух шагах посетителями, совершенно не обращая ни на кого внимание, в том числе и на затаившегося рядом крупного аллигатора. Благодаря своей неприметной серо-зеленой окраске крокодил почти сливался с окружающим фоном. Зубастый хищник пребывал в совершенной неподвижности, прикрыв глаза, казалось, что он даже не дышал. Иными словами, лежал как бревно. Но мы знали, что эта неподвижность обманчива. Крокодилы, и в том числе аллигаторы, славятся способностью молниеносным броском оказываться возле потерявшей бдительность жертвы и хватать ее огромными челюстями или сбивать с ног сильным ударом мощного хвоста. Поэтому за барьер никто не лез, даже самые отчаянные фотографы предпочитали оставаться на асфальтовой дорожке в относительной удаленности от опасного животного. Вот только сами аллигаторы никого не боялись, даже людей. Полчаса спустя мои друзья стали свидетелями того, как один из крокодилов лениво переползал через дорожку в другую часть парка. Так что об осторожности забывать не следовало.
Дрейфующие аборигены
На следующий день с утра мы пошли брать каноэ, чтобы проплыть по озеру, носящему необычное имя – Пруд на 9-й миле. На берегу никого из сотрудников парка не было – полное самообслуживание. Даже перед спуском лодки на воду никто не прочитал нам курса безопасного общения с крокодилами. Видимо, рассчитывали на здравый смысл посетителей.
Озеро состоит из нескольких частей, разделенных манграми на отмелях. Чтобы попасть в соседнюю заводь, надо выйти из лодки и протащить ее через мелкую перемычку. Если учесть, что в любом месте в зарослях могли лежать аллигаторы, то трюк этот представлялся довольно рискованным, но мы его проделали. Я с фотоаппаратами уселся посередине каноэ на раскладной стульчик и полностью отдался съемке. По озеру плавали птицы, издали напоминавшие крупных уток, – бакланы. Взмах крыльями, и пара бакланов взлетела с воды, проносясь над гладью озера на низком бреющем полете. Не иначе их что-то вспугнуло, и вскоре мы увидели, что именно: из воды едва торчал нос, чуть поодаль, примерно в полуметре, смотрели немигающие глаза, далее виднелась гребенка спины. Аллигатор двигался нам наперерез. Поначалу было страшновато: кто его знает, вдруг он вздумает поточить зубы о пластик каноэ или хвостом махнет не глядя. Но крокодилы излишней агрессии не проявили, так что мы совершенно привыкли к лежащим на отмелях или в тине, сохнущим на берегу или медленно дрейфующим зубастым аборигенам. Несмотря на свой постоянный оскал, они казались нам вполне мирными. Только однажды стало не по себе, когда один аллигатор с крейсерской скоростью пошел на нас в психическую атаку: разинув пасть, он быстро поплыл прямо на каноэ. Через телеобъектив мне показалось, что опасность уж совсем рядом, но, не дойдя до нас пары метров, рептилия нырнула под лодку.
Совсем рядом с палаточным городком находился небольшой водоем с простым названием Экопруд. Деревья вокруг него облюбовали ибисы – белоснежные птицы с длинными кривыми клювами. Они перелетали небольшими стайками с одного дерева на другое, кучками сидели на деревьях, словно старушки на завалинке, и явно вели какую-то свою, непонятную нам, игру. Людям же оставалось лишь пытаться ее разгадать, наблюдая за птицами в мощные бинокли и подзорные трубы. В неглубокой воде, высматривая свою добычу, бродили цапли. Им так же, как и посетителям, нечего было опасаться – в этом искусственном пруду крокодилы, конечно, не водились, поэтому его можно было неспешно обойти по деревянному настилу. Потом – постоять на смотровой площадке, возвышающейся над водой подобно капитанскому мостику, и порадоваться заходящему солнцу, тишине, свежему ветерку, сдувающему назойливых комаров, и тому, что есть еще на свете уголки, где можно вот так погулять, на самом стыке цивилизации и дикой природы.
Сведения о парке
Основателем парка считают ландшафтоведа Эрнеста Коэ, более 20 лет доказывавшего государству необходимость сохранения дикой природы в Эверглейдс. Документ о создании этого национального парка был подписан 6 декабря 1947 года президентом Трумэном. В 1993-м парк включили в список объектов Всемирного наследия ЮНЕСКО, находящихся под угрозой. Стоимость экологических проектов для данной территории, рассчитанных на 10 лет, составила 25 млрд. долларов.
Общая площадь парка Эверглейдс – около 600 тыс. га, ежегодно парк посещают более 1 млн. туристов.
Здесь обитают 25 видов млекопитающих, более 400 видов птиц, 60 видов рептилий и амфибий, около 300 видов рыб.
Наиболее характерные для Эверглейдс птицы: розовая колпица, анхинга, белый ибис, пеликан, фламинго, баклан, белоголовый орлан, скопа, каракара, различные виды журавлей, аистов, цапель, крачек и фрегатов.
Болота и озера Эверглейдс буквально кишат аллигаторами, достигающими порой шестиметровой длины. Изредка можно встретить леопарда.
В Международную Красную книгу занесено пятнадцать из обитающих здесь видов животных.
Вадим Кантор | Фото автора
Избранное: Бой быков. Петр Вайль
Бестселлер «Гений места» Петра Вайля до сих пор остается культурологическим путеводителем по городам и странам. По словам автора, он писался без малого пять лет, и собирание материалов для этой книги было намного интереснее самого написания. «Процесс писания, как таковой, – признался в одном из интервью Петр Вайль, – вещь довольно противная… Но вот готовить книжку, обдумывать ее, – очень интересно». Предлагаемая читателям глава «Бой быков», повествующая о Севилье, удивительно колоритна. И не столько потому, что Севилья неразрывно связана с Кармен, сколько сама Вселенная любви, по представлению автора, «есть увеличенная версия этого города».
В центре Севильи – замечательный памятник Кармен: невысокий, в рост. За спиной ее – променад на набережной Гвадалквивира, перед глазами – за потоком машин на Пасео-де-Кристобаль-Колон – вход на Маэстранцу, красивейшую во всей Испании арену боя быков. Кармен стоит там, где ее зарезал дон Хосе – оперный Хосе, потому что литературный сделал это в лесу, а какой смысл ставить в лесу памятники? Здесь подобравшая юбку и делающая шаг Кармен окружена автомобилями и людьми, и если б не белый цилиндр пьедестала, ждала бы со всеми перехода. Эту бронзовую фигуру в Москве назвали бы «теткой» даже в прежние времена. Таковы андалусские танцовщицы фламенко: на обложки журналов они не годны, тем более на подиумы. Эти женщины бывают красивы лицом, но фигура всегда чуть приземиста, коренаста по сравнению с нынешними нелепыми стандартами, все у них сбитое, плотное, упругое, соразмерное, и справедливость когда-нибудь восстановится, чучело Твигги, с которой все началось, сожгут на площади, манекенщиц отправят в баскетбол, аэробику включат в программу олимпиад, спадет с глаз преступная пелена, ученые докажут вредоносность диеты. Пока же облик Кармен банально будничен и пребывает в шокирующем контрасте с образом.
Вульгарная тетка стала воплощением свободы любви – то есть вопиющим оксюмороном, тем, чего не бывает. Кармен нужна, как рекордсмены с их заоблачно бессмысленными достижениями необходимы для того, чтобы миллионы школьников, помня о них, делали по утрам зарядку.
Кармен нужна, чтобы мужья и любовники меньше хамили. Совсем не перестать – держи Кармен шире! – но хоть не так часто, не так уверенно: в страхе перед шумным скандалом, видом опустевшего комода, простой оплеухой, наконец. Формулы Кармен столь прозаичны и незатейливы, что и цитировать их обидно: «Я хочу быть свободной и делать то, что мне нравится». Слова и не запоминаются – остается нечто, вызванивающее монистом и выщелкивающее кастаньетами гимн свободе. Но в конце концов величайший успех художника – когда его создание отрывается от текста.
В опере «Кармен» множество разговорных диалогов, занудство которых свело бы на нет душераздирающие мотивы Бизе, если б кто-нибудь из непрофессионалов помнил об этом. Точно так же никто не помнит, что в новелле Мериме собственно истории Кармен – всемирно известной истории Кармен – посвящена лишь третья глава из четырех. Четвертая – очерк об испанских цыганах в манере журнала «Вокруг света». Первая и вторая – повествование о встречах автора с доном Хосе и Карменситой.
Стиль предельно сдержанный, в полном соответствии с тургеневской характеристикой Мериме: «Похож на свои сочинения – холоден, тонок, изящен, с сильно развитым чувством красоты и меры и с совершенным отсутствием не только какой-нибудь веры, но даже энтузиазма». Если есть следы романтизма в «Кармен», как и в «Письмах из Испании», то лишь в восторге автора перед разбойниками и контрабандистами, восторге сугубо интеллигентском. Вообще же Мериме стилистически весь обращен в ту литературу, которая только собиралась появиться. Его «Взятие редута» – поразительный прото-Толстой. Похоже, Мериме первым понял, каким жутким может быть нарочито бесхитростное описание войны, и в этом предвосхитил «Севастопольские рассказы» и батальные эпизоды «Войны и мира» – сделав это тогда, когда Лев Толстой еще не знал грамоте. Что до отношения к любви, то подлинный тонкогубый Мериме – в письмах: «…Все это ужасно – и ответственность перед женщиной, и заботы о ней, и то будущее, на которое ее обрекаешь. Как-то у меня был кот, и я очень любил с ним играть. Но когда у него появлялось желание навестить кошек на крыше или мышей в погребе, я задавал себе вопрос, могу ли я удерживать его около себя ради своего собственного удовольствия. И точно такой же вопрос задавал бы я себе, и с еще большими угрызениями совести, относительно женщины». Любопытно, что именно этот рационалист с банально-сексистским кредо (женщина – кошка), «сухой и иронический» (Франс), оказался создателем образа Кармен.
Здесь – прекрасный образец избирательного чтения. Будь новелла Мериме воспринята во всей полноте, она осталась бы полусотней страниц в собрании сочинений. Но литература – процесс двусторонний, обоюдный. Состоялся отбор. В читательскую память вошла примерно половина объема – это огромный процент. Обычно в жизни отсев больший – к великому нашему счастью, больший: раствор употребительнее эссенции, ерш пьется легче спирта.
Кармен и есть концентрат, каплями разнесенный по свету центробежной силой любви – из Севильи, единственного места, где могла возникнуть эта гремучая смесь.
Над городом высится Гиральда – гибрид кафедральной колокольни и минарета в стиле мудехар, как диковинный побег, выросший в жарко-пряном климате из скрещения кастильства и мавританства. Нет в Европе города разгульнее, и по сей день в Севильской епархии больше монастырей, чем в любой другой. Смесь аскезы и гедонизма со своей, особой точки зрения отметила еще в ХVI веке святая Тереза. Она прибыла в город с карательной миссией против «греховной мерзости» и «преступлений против Господа», творящихся в Севилье, и вопреки ожиданию пришла здесь не столько в негодование, которое и без того скопила предварительно, сколько в восторг – в мазохистском порыве, отмеченном Венедиктом Ерофеевым: «Для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей не нужны. Но они ей желанны». Святая оценила стойкость монахинь, греху не поддавшихся: «У бесов здесь больше, чем где-либо, рук для втягивания в соблазн». Примерно так обрадовалась бы инспекция, узнав на ликеро-водочном заводе, что не все пьяны к концу смены.
Грех и святость определяют то, для чего придуман специальный термин – севильянизм. И тому, и другому город предается с истовым, до звона, напряжением. Эту вибрацию в севильском воздухе потрясающе передал де Фалья, его одноактная опера «Короткая жизнь» – вся на дрожании, на переливе, на клекоте, захлебываясь которым поет героиня:
Долгая жизнь тому, кто смеется, // Быстрая смерть тому, кто плачет! // …Цветок, рожденный на рассвете, // Днем умирает.
Соблазнение и адюльтер – беззаконная любовь – сюжеты четырех из пяти великих опер, в которых действие происходит в Севилье. Единственный неженатый из авторов, Бетховен, в «Фиделио» прославил супружескую верность. В остальных случаях: «Свадьба Фигаро» и «Дон Жуан» Моцарта, «Севильский цирюльник» Россини и «Кармен» Бизе – для правящей бал измены были выбраны севильские декорации. Примечательно, что ни один из всех этих композиторов никогда в Севилье не был, но все они точно знали, куда помещать такие сюжеты.
Севилья отвечает им благодарностью. На площади Альфаро в квартале Санта-Крус вам покажут бережно хранимый угловой балкон россиниевской Розины. Памятник Моцарту в Севилье – лучший из множества размещенных по миру моцартовских монументов: в пяти минутах от Кармен, на берегу Гвадалквивира, из бронзы в дырках. Действительно, Моцарт тут какой-то проницаемый, легкий, неметаллический – Дон Жуан, Фигаро, Керубино, скорее. Строго напротив него – госпиталь Санта-Каридад, построенный прототипом Дон Жуана – Мигелем де Маньярой, одним из тех, кто дал Севилье репутацию города греха и святости. Раскаявшийся распутник, он повесил в богоугодном заведении две картины Вальдеса Леаля – «Триумф смерти» и «Так проходит мирская слава». В них полно черепов и паутины, но картины не страшные, а назидательные, а кто прислушивается к назиданиям? Дырчатый Моцарт убедительнее. И нет дела до правды жизни – так называемой правды жизни: на самом-то деле Кармен, легко предположить, фригидна, как бессилен Дон Жуан. Все – в имитации акта. Несравненный лицедейский талант, как в анекдоте о великом артисте, который по заказу овладевает женщиной, исполняя роль легендарного соблазнителя, сам же ничего не может, потому что уже двадцать лет как импотент.
Любовь тут вообще ни при чем. В образе Кармен торжествует идея свободы, а нет ничего более несовместимого, чем свобода и любовь. Вообще, полная свобода не только невозможна, но и не нужна человеку, а если желанна, то это иллюзия, самообман. Человеку нужна не свобода, а любовь. Любая привязанность и страсть – к работе, музыке, животному, другому человеку – это кабала, путы, обязательства, и нет в мире ничего более противоположного и противопоказанного свободе, чем любовь.
Величие Кармен – в саспенсе, жутком хичкоковском напряженном ожидании, в сладком ужасе, с которым каждый мужчина ждет и панически боится прихода Кармен. Она является не всякому, но всегда – как взрыв, как обвал, хотя вроде подкован и готов. Уже прозвучала великая увертюра – две с четвертью минуты, самая знаменитая музыкальная двухминутка в мире, – прозвучала, как всякая увертюра, извне, вчуже, уроков не извлечешь, в лучшем случае прислушаешься. Уже поболтали Микаэла с Моралесом, Хосе с Зуньигой, уже прошли солдаты и пропели что-то несущественное дети, уже подруги c табачной фабрики орут на разные голоса: «Кармен! Кармен!» Тут-то она и обрушивается всей мощью: мол, любовь – это неукротимая пташка, а то мы не знали. Но не знали, конечно, в том-то и смысл Кармен. Смысл ее архетипа, который оттого и архе-, что жив и нов всегда. Хорошее имя: дед Архетипыч. Дурак дураком, так ничему старик за жизнь не научился и никого не научил, только и пользы, что потом анализировать и сваливать на него.
Величие Кармен и в том еще, что каждый – тут уж независимо от пола – отчасти она, пташка Карменсита, во всяком случае, хотелось бы. Мечта о свободе, не умозрительной, а животной, физической. С возрастом такое чувство появляется все реже, и за ним едешь специально, словно по рекомендации бюро путешествий: «Где бы я мог испытать ощущение свободы? Длинный уик-энд, в крайнем случае неделя, отель не больше трех звездочек, желательно чартерный рейс». У меня такое чувство возникает в Венеции, сразу на вокзале Санта-Лючия, даже когда еще не вижу воды, а только пью кофе в станционном буфете. Объяснять это никому – себе тоже – решительно неохота: просто ценишь, холишь и лелеешь. Совсем другое дело в молодости, когда физиология свободы была ощутимо знакома, о чем помнишь, но помнишь так, что и сегодня спазм в горле. Просыпаешься в малознакомой квартире, тихо встаешь, не тревожа ровное дыхание рядом, на кухне допиваешь, если осталось, не стукнув дверью, выходишь на рассвете в уличную пустоту – и нельзя передать этого счастья. Никакого отношения не имеет свобода к любви.
