Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год"

Автор книги: Вокруг Света Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Следующий свидетель, владелица небольшого магазина рядом с банком, стояла в дверях своей лавки и вдруг услышала громкий хлопок. Сперва ей почудилось, что хлопнуло в кухоньке за торговым помещением, и она побежала туда, подумала, что газ взорвался. Убедившись, что плита в порядке, она вернулась к двери. Выглянула на улицу и увидела, как большая синяя машина развернулась посреди улицы, только шины завизжали. В ту же минуту из банка выбежала женщина и закричала, что человека застрелили. Свидетельница не видела, кто сидел в машине, номера не запомнила, в марках машин не разбиралась. Что-то похожее на такси.

Третий свидетель, слесарь тридцати двух лет, дал более подробные показания. Он не слышал выстрела, во всяком случае, не обратил на него внимания. Шел по тротуару, вдруг из банка выскочила девушка. Она торопилась и, проходя мимо, толкнула его. Лица он не разглядел. Возраст лет около тридцати. На ней были синие брюки, синяя рубашка, шляпа, в руке она держала темную сумку. Он видел, как она подошла к машине с буквой А и двумя тройками в номере. Машина – «рено-16», светло-бежевая. За рулем сидел худощавый мужчина лет двадцати – двадцати пяти. У него длинные косматые черные волосы, на нем была белая майка. Очень бледное лицо. Второй мужчина, постарше, стоял на тротуаре рядом с машиной. Он открыл девушке заднюю дверцу, потом закрыл и сел рядом с водителем. Плечистый, рост около ста восьмидесяти сантиметров, волосы пепельные, курчавые, очень пышные, румяное лицо. Одет в черные расклешенные брюки и черную рубашку из какого-то блестящего материала. Машина ушла в сторону Слюссен.

Показания слесаря привели Гюнвальда Ларссона в замешательство, и он прочел свою запись еще раз, прежде чем пригласить последнего свидетеля.

Это был пятидесятилетний часовщик, он сидел в своей машине перед банком и ждал жену, которая зашла в обувной магазин через улицу. Боковое окошко было опущено, и он слышал выстрел, но не понял, в чем дело: на Хурнсгатан большое движение, всегда шумно. В пять минут четвертого из банка вышла женщина. Он обратил внимание на нее, потому что она очень спешила, даже не извинилась перед пожилой дамой, которую толкнула. Он еще подумал, как это типично для стокгольмцев – вечно торопятся и грубят. Сам он из Сёдертелье. Женщина была в брюках, на голове что-то вроде ковбойской шляпы, в руке она держала черную сетку. Добежала до угла и свернула в переулок. Нет, она не садилась ни в какую машину и не останавливалась по пути.

Гюнвальд Ларссон передал по телефону в управление приметы обоих пассажиров «рено», затем поднялся, собрал свои бумаги и поглядел на часы. Уже шесть...

И скорее всего он трудился впустую.

Данные насчет машин давно сообщены полицейскими, которые первыми прибыли на место. К тому же в свидетельских показаниях слишком много расхождений. Словом, все кошке под хвост. Как обычно.

Может быть, еще поработать с тем свидетелем, который потолковее? Да нет, не стоит. Всем им явно не терпится поскорее отправиться домой.

Гюнвальд Ларссон отпустил свидетелей, надел куртку и вернулся к банку.

Останки доблестного учителя физкультуры уже увезли, но из патрульной машины вышел молодой полицейский и доложил, что старший следователь Рённ ждет старшего следователя Ларссона у себя в кабинете.

Гюнвальд Ларссон вздохнул и пошел к своей машине.

III

Он открыл глаза и удивился – живой...

И в этом не было ничего нового, вот уже пятнадцать месяцев он каждое утро, проснувшись, недоуменно спрашивал себя:

«Как же я жив остался?»

И второй вопрос:

«Почему так вышло?»

Перед тем как проснуться, он видел сон. Этому сну тоже год и три месяца.

Только частности меняются, суть все та же.

Он скачет на коне. Мчится галопом, пригнувшись, к холке, и холодный ветер треплет ему волосы.

Потом бежит по вокзальному перрону. Впереди – человек с пистолетом в руке. Он знает этого человека, знает, что сейчас будет. Это Чарлз Гито, у него спортивный пистолет марки «хаммерли интернешнл».

Гито нажимает спуск, а он в ту же секунду бросается наперехват и принимает выстрел на себя. Удар в грудь, как от кувалды. Жертва принесена.. И уже очевидно, что «жертва была напрасной. Президент лежит навзничь, блестящий цилиндр слетел с головы и катится по земле, описывая полукруг...

Здесь он просыпается. Сначала все черно, мозг опаляет волна жгучего пламени, затем он открывает глаза.

Мартин Бек лежал в кровати и смотрел в потолок. В комнате было светло.

Он размышлял о своем сне. Бестолковый сон, а эта версия особенно.

И слишком много несуразицы. Взять, например, оружие: при чем тут спортивный пистолет, когда должен быть револьвер, на худой конец «деррингер». И почему Гарфилд оказался смертельно раненным, ведь Мартин Бек принял пулю на себя? (1 Двадцатый президент США Тарфилд был смертельно ранен Чарлзом Гито в Вашингтоне в июле 1881 года. (Прим. пер.))

Он не знал, как выглядел убийца на самом деле. Может, и видел когда-нибудь портрет, но память никаких примет не сохранила. В его снах Гито чаще всего был голубоглазый блондин с гладкой прической и светлыми усиками, но сегодня он больше всего напоминал какого-то известного киноактера.

Ну конечно, Джон Каррадин в роли игрока из «Дилижанса».

Одним словом, сплошная романтика.

Впрочем, пуля в груди отнюдь не романтика. Если пуля, пройдя через правое легкое, застрянет рядом с позвоночником, она временами вызывает острую боль.

Вполне реальными были и другие детали его сна. Например, спортивный пистолет. На самом деле его держал в руке бывший полицейский, голубоглазый блондин с гладкой прической и светлыми усиками. Они встретились на крыше дома под холодным весенним небом. Весь обмен мнениями свелся к пистолетному выстрелу.

Вечером того же дня он очнулся в комнате с белыми стенами, точнее, в отделении грудной хирургии Каролинской больницы. И хотя ему сказали, что рана неопасная, он с удивлением спрашивал себя, как это вышло, что он остался жив.

Потом ему сказали, что рана уже не опасная, однако пуля неудачно расположена. Он оценил тонкость намека, заключенного в словечке «уже», но ему от этого не стало легче. Хирурги не одну неделю штудировали рентгеновские снимки, прежде чем извлечь из его груди чужеродное тело. После этого ему объявили, что теперь опасность окончательно миновала. Он совершенно оправится при условии, что будет вести спокойный, размеренный образ жизни. Да только к тому времени он уже перестал им верить.

Тем не менее он вел спокойный, размеренный образ жизни. Собственно, у него не было другого выбора.

Теперь его уверяют, что он совершенно оправился. Правда, опять с небольшим прибавлением: физически.

Кроме того, ему не следует курить. Он и раньше-то не мог похвастать хорошими бронхами, а тут еще и легкое прострелено. После заживления вокруг рубцов отмечены какие-то подозрительные тени.

Ладно, пора вставать. Мартин Бек прошел через гостиную в холл и поднял газету с коврика у двери. По пути на кухню пробежал глазами заголовки на первой странице. Погода хорошая, и метеорологи обещают, что она еще продержится. В остальном ничего отрадного, как обычно.

Он положил газету на стол, достал из холодильника пакет йогурта и выпил. Н-да, вкусным его не назовешь, отдает чем-то затхлым и какой-то синтетикой. Наверно, перележал еще в магазине. Давно прошли те времена, когда в Стокгольме можно было запросто и не слишком дорого купить что-нибудь свежее.

Теперь – в ванную. Умывшись и почистив зубы, он вернулся в спальню, убрал постель, снял пижамные штаны и начал одеваться.

Глаза его равнодушно скользили по комнате. Большинство стокгольмцев сказали бы, что у него не квартира – мечта. Верхний этаж дома на Чёлмангатан в Старом городе, всего три года как вселился. И он хорошо помнил, как славно ему жилось вплоть до той злополучной стычки на крыше.

Теперь он чаще всего чувствует себя как в одиночке, даже когда его кто-нибудь навещает. И квартира тут, пожалуй, ни при чем – в последнее время он и на улице подчас чувствует себя как в заточении.

Что-то беспокойно на душе, сейчас бы сигарету. Правда, врачи сказали, что ему надо бросить курить, но мало ли что врачи говорят. Хуже то, что государственная табачная фирма перестала выпускать его любимую марку, а папирос теперь вообще не ку-; пишь. Пробовал другие марки – не то...

Сегодня Мартин Бек одевался особенно тщательно. Повязывая галстук, он безучастно разглядывал модели на полке над кроватью. Три корабля, два совсем готовые, один собран наполовину. Увлечение началось лет восемь назад, но с апреля прошлого года он ни разу не прикасался к ним.

Половина восьмого, понедельник, 3 июля 1972 года. Не простой день, особенный. Сегодня он вновь приступает к работе.

Ведь он по-прежнему полицейский, точнее, комиссар уголовной полиции, начальник отдела расследования убийств.

Мартин Бек надел пиджак и сунул газету в карман, с тем чтобы прочесть ее в метро. Еще одна частица привычного распорядка, к которому предстоит вернуться.

Идя вдоль Корабельной набережной под яркими лучами солнца, он вдыхал зачумленный воздух. И чувствовал себя обессилевшим стариком.

Внешне это никак не отражалось. Напротив, он выглядел бодрым, сильным, двигался быстро и ловко. Высокий загорелый мужчина, энергичная челюсть, широкий лоб, спокойные серо-голубые глаза.

Мартину Беку исполнилось сорок девять. До пятидесятого дня рождения оставалось немного, но большинство считало, что он выглядит моложе.

IV

Кабинет в здании на Вестберга аллее красноречиво свидетельствовал, что кто-то другой долго исполнял обязанности начальника отдела расследования убийств.

Конечно, кабинет был тщательно убран, и чья-то заботливая рука даже поставила на письменном столе вазу с васильками и ромашками, и все-таки давало себя знать отсутствие педантизма и явная склонность к милому беспорядку.

Особенно в ящиках письменного стола.

Вне всякого сомнения, кто-то совсем недавно извлек из них кучу предметов, но кое-что осталось. Например, квитанции от таксистов, старые билеты в кино, сломанные шариковые ручки, коробочки из-под пилюль. Цепочки из скрепок, резинки, куски сахару, конвертики с заваркой... Две косметические салфетки, пачка бумажных носовых платков, три пустые гильзы, сломанные часы марки «Экзакта»...

В дверь постучали, и вошел Леннарт Колльберг.

– Привет, – сказал он. – Добро пожаловать.

– Спасибо. Твои часы?

– Ага, – мрачно подтвердил Колльберг. – Они побывали в стиральной машине. Забыл карманы опростать.

Он поглядел кругом и виновато добавил:

– Честное слово, я начал прибирать в пятницу, но меня оторвали. Сам знаешь, как это бывает...

Мартин Бек кивнул. Колльберг чаще других навещал его в больнице и дома, и они обменивались новостями.

– Худеешь?

– Еще как, – ответил Колльберг. – Утром взвешивался, уже полкило долой, было сто четыре, теперь сто три с половиной. А ты-то как себя чувствуешь?

– Хорошо.

Колльберг насупился, но ничего не сказал. Открыв свой портфель, он достал папку из розового пластика. В папке лежало что-то вроде сводки, небольшой, страниц на тридцать.

– Что это у тебя?

– Считай, что подарок.

– От кого?

– Допустим, от меня. Вернее, не от меня, а от Гюнвальда Ларссона и Рённа. Такие остряки, дальше ехать некуда.

Колльберг положил папку на стол. Потом добавил:

– К сожалению, мне пора.

– Далеко?

– В цепу.

Что означало: Центральное полицейское управление.

– Зачем?

– Да все эти чертовы налеты на банки.

– Но ведь ими специальная группа занимается.

– Спецгруппа нуждается в подкреплении. В пятницу опять какой-то болван на пулю нарвался.

– Знаю, читал.

– И начальник цепу решил немедленно усилить спецгруппу.

– Тобой?

– Нет, – ответил Колльберг. – Тобой, насколько я понимаю. Но приказ был получен в пятницу, а тогда еще я заправлял здесь и принял самостоятельное решение.

– А именно?

– А именно, пожалеть тебя и самому отправиться в этот сумасшедший дом.

– Спасибо, Леннарт.

Мартин Бек был искренне благодарен товарищу. Работа в спецгруппе влекла за собой ежедневное соприкосновение с начальником ЦПУ, минимум с двумя его заместителями и кучей заведующих отделами, не считая прочих важных шишек, ни черта не смыслящих в деле.

– Не за что, – продолжал Колльберг, – взамен ты получишь вот это.

Его толстый указательный палец уперся в папку.

– И что же это такое?

– Дело, – ответил Колльберг. – По-настоящему интересное дело, не то что ограбление банка и прочая дребедень. Жаль только...

– Что жаль?

– Что ты не читаешь детективы.

– Почему?

– Может, лучше оценил бы подарок. Тут надо поработать головой. Сидеть на месте и думать, думать.

– Ладно, погляжу, – безучастно произнес Мартин Бек.

– В газетах ни слова не было. Ну как, завел я тебя?

– Завел, завел. Ну, пока...

– Пока.

Выйдя из кабинета, Колльберг остановился, нахмурил брови, несколько секунд постоял около двери, потом озабоченно покачал головой и зашагал к лифту.

V

На самом деле содержимое розовой папки его ничуть не волновало.

Почему же он покривил душой? Чтобы порадовать товарища? Вряд ли. Обмануть его? Ерунда. Сам себя обманывал? Тоже чушь.

Продолжая мусолить этот вопрос, Мартин Бек довел до конца методическое обследование своего служебного кабинета.

После ящиков стола он принялся за мебель, переставил стулья, развернул письменный стол, пододвинул шкаф чуть ближе к двери, привинтил настольную лампу справа. Его заместитель, видимо, предпочитал держать ее слева. А может, это вышло чисто случайно. В мелочах Колльберг нередко поступал как бог на душу положит. Зато в важных делах он был предельно основателен. Так, с женитьбой он прождал до сорока двух лет, не скрывая, что ему нужна идеальная жена. Ждал ту, единственную.

На счету Мартина Бека числилось почти двадцать лет неудачного брака с особой, которая явно не была той, единственной.

Правда, теперь он опять холостяк, но, похоже, слишком долго тянул с разводом. За последние полгода Мартин Бек не раз ловил себя на мысли, что, пожалуй, все-таки зря развелся. Может быть, нудная, сварливая жена лучше, чем никакой... Ладно, это не самая важная из проблем.

Он взял вазу с цветами и отнес одной из машинисток. Она вроде бы обрадовалась.

Мартин Бек вернулся в кабинет, сел за стол и посмотрел кругом. Порядок восстановлен.

Уж не пытается ли он внушить себе, что все осталось по-прежнему?

Праздный вопрос, лучше выкинуть его из головы. Он потянул к себе розовую папку, чтобы отвлечься.

Так, смертный случай... Что ж, порядок. Смертные случаи как раз по его части. Ну и где же произошел этот случай?

Бергсгатан, пятьдесят семь. Можно сказать, под носом у полицейского управления.

Вообще-то он вправе заявить, что его отдел тут ни при чем, этим делом должна заниматься стокгольмская уголовная полиция. Позвонить на Кунгсхольмен и спросить, о чем они там думают? Или еще того проще – положить бумаги в пакет и вернуть отправителю.

Позыв к закоснелому формализму был настолько силен, что Мартину Беку пришлось сделать усилие над собой, чтобы не поддаться.

Двадцать восемь лет службы в полиции многому его научили, в частности, как читать донесения и сводки, отбрасывая все лишнее и второстепенное и схватывая суть. Если таковая, конечно, имелась.

Меньше часа ушло у него на то, чтобы внимательно изучить все документы. Тяжелый слог, местами ничего не поймешь, а некоторые обороты просто ни в какие ворота не лезут. Это, конечно, Эйнар Рённ – сей стилист от полиции явно пошел в печально известного чинушу, который в сочиненных им правилах уличного движения утверждал, что темнота наступает, когда зажигаются уличные фонари.

Мартин Бек еще раз перелистал сводку, останавливаясь на некоторых деталях.

Потом отодвинул бумаги в сторону, поставил локти на стол и опустил голову на ладони.

Нахмурил брови и попробовал осмыслить, что же произошло.

Вся история распадалась на две части. Первая из них была прозаичной и отталкивающей.

Две недели назад, то есть в воскресенье 18 июня, один из жильцов дома 57 по Бергсгатан на острове Кунгсхольмен вызвал полицию. Вызов был принят в 14.19, но патрульная машина с двумя полицейскими прибыла на место только через два часа. Правда, от полицейского участка до указанного дома всего пять минут хода пешком, но задержка объяснялась просто. Во-первых, в стокгольмской полиции вообще не хватало Людей, а тут еще отпускная пора, да к тому же воскресенье. Наконец, дело явно было не такое уж срочное.

Полицейские Карл Кристианссон и Кеннет Квастму вошли в дом и обратились к женщине, от которой поступил вызов. Заявительница жила на втором этаже главного строения. Она сообщила, что уже несколько дней на лестнице стоит неприятный запах, который заставил ее заподозрить неладное.

Оба полицейских сразу обратили внимание на запах. Квастму определил его как запах разложения. Дальнейшее определение источника запаха (сообщал тот же Квастму) привело их к дверям квартиры этажом выше. Было констатировано, что за дверью находилась однокомнатная квартира, с некоторых пор занимаемая жильцом шестидесяти лет, по фамилии Карл Эдвин Свярд. Фамилия установлена по сделанной от руки надписи на кусочке картона под кнопкой электрического звонка. Поскольку были основания предполагать, что в квартире может находиться тело самоубийцы, или умершего естественной смертью, или собаки (писал Квастму), или же больной и беспомощный человек, было решено проникнуть внутрь. Но электрический звонок явно не работал, а на стук никто не отзывался. Попытки найти управляющего домом, дворника или кого-нибудь еще, располагающего вторым ключом, не дали результата. Тогда полицейские обратились за инструкциями к начальству и получили приказание проникнуть в квартиру.

Послали за слесарем, на это ушло еще полтора часа. Когда прибыл слесарь, он констатировал, что дверь заперта на секретный замок, не поддающийся никаким отмычкам, и щель для почтового ящика отсутствует. С помощью специального инструмента замок удалось извлечь, но дверь тем не менее не открылась.

Кристианссон и Квастму, дежурство которых давно кончилось, снова обратились за инструкцией и получили распоряжение выломать дверь. На вопрос, не будет ли при этом присутствовать кто-нибудь из уголовной полиции, им коротко ответили, что больше послать некого.

Слесарь уже ушел, сделав свое дело.

Около семи вечера Квастму и Кристианссону удалось снять дверь с наружных петель, сломав шплинты. Но тут «возникли новые препятствия». Как выяснилось затем, дверь, помимо замка, запиралась двумя металлическими задвижками и железной балкой, которая утапливалась в косяк. И только еще через час полицейские смогли проникнуть в квартиру, где царила страшная духота и стоял невыносимый трупный запах.

В комнате, окно которой выходило на улицу, был обнаружен мертвый мужчина. Он лежал на спине, примерно в трех метрах от окна, рядом с включенным электрокамином. Из-за жаркой погоды и тепла от камина труп раздулся «по меньшей мере вдвое».

Окно было заперто на щеколду изнутри, штора спущена.

Второе окно, на кухне, смотрело во двор. Рама была заклеена бумажной лентой и, судя по всему, давно не открывалась.

Мебели было мало, обстановка убогая. Квартира «в смысле потолка, пола, стен, обоев и покраски» сильно запущена.

Число обнаруженных предметов обихода на кухне и в жилой комнате совсем незначительно.

Из найденных пенсионных документов было выяснено, что покойник – Карл Эдвин Свярд, 62 года, бывший складской рабочий, пенсия назначена по инвалидности шесть лет назад.

После осмотра квартиры следователем Гюставссоном тело было доставлено в судебно-медицинскую амбулаторию для вскрытия.

Предварительное заключение: самоубийство или смертный случай вследствие голода, болезни или иных естественных причин.

Мартин Бек порылся в карманах пиджака, тщетно пытаясь нащупать снятые с производства сигареты «Флорида».

Газеты ничего не писали о Свярде. Слишком банальная история. Стокгольм занимает одно из первых мест в мире по числу самоубийств, но об этом стараются не говорить, а когда уж очень прижмет, выкручиваются с помощью подтасованной и лживой статистики, ссылаясь на то, что в других странах со статистикой ловчат куда больше. Правда, в последние годы даже члены правительства не решаются официально прибегать к этому трюку. Должно быть, уразумели, что люди больше доверяют собственным глазам, чем уверткам политиканов.

Ну а если это не самоубийство, то и вовсе ни к чему шум поднимать... Дело в том, что так называемое общество всеобщего благоденствия изобилует больными, нищими и одинокими людьми, которые в лучшем случае питаются собачьим кормом и чахнут в крысиных норах, громко именуемых жилищами.

Нет, эта история явно не для широкой публики. Да и полиции вроде бы делать нечего. Если бы повесть о пенсионере Карле Эдвине Свярде этим исчерпывалась. Однако у нее было продолжение.

VI

Мартин Бек был старый служака и хорошо знал: если в сводке не сходятся концы с концами, в девяноста девяти случаях из ста причина заключается в том, что кто-то работал спустя рукава, совершил ошибку, небрежно оформил протокол, не уловил сути дела или попросту не умеет вразумительно излагать свои мысли.

Вторая часть истории о покойнике в доме на Бергсгатан заставила Мартина Бека, насторожиться.

Поначалу все шло как положено. В воскресенье вечером тело увезли. В понедельник в квартире произвели дезинфекцию; и в тот же день сотрудники полиции оформили надлежащий протокол.

Вскрытие было произведено во вторник; заключение поступило в полицейское управление на следующий день.

Исследовать старый труп отнюдь не интересно, особенно когда знаешь заранее, что человек покончил с собой или умер естественной смертью. А если он к тому же не занимал видного места в обществе, скажем, был всего-навсего скромным пенсионером, бывшим складским рабочим, в таком деле и подавно нет ничего интересного.

Подпись на протоколе вскрытия была незнакома Мартину Беку – скорее всего какой-нибудь временный работник... Текст пестрил учеными словами, и разобраться в нем было непросто.

Возможно, оттого и дело продвигалось не слишком быстро. Ибо в отдел насильственных преступлений, к Эйнару Рённу, документы, судя по всему, попали только через неделю. И только там, похоже, произвели надлежащее впечатление.

Мартин Бек пододвинул к себе телефон, чтобы впервые за много месяцев набрать служебный номер. Поднял трубку, положил правую руку на диск и задумался.

Он забыл номер судебно-медицинской амбулатории. Пришлось заглянуть в справочник.

– Ну, конечно, помню. – В голосе эксперта (это была женщина) звучало удивление. – Заключение отправлено нами две недели назад.

– Знаю.

– Там что-нибудь неясно?

– Просто мне тут кое-что не совсем понятно...

– Непонятно? Как так? Кажется, она оскорблена?

– Согласно вашему протоколу исследуемый покончил с собой.

– Совершенно верно.

– Каким способом?

– Разве это не вытекает из заключения? Или я написала так невразумительно?..

– Что вы, что вы.

– Так чего же вы тогда не поняли?

– По чести говоря, довольно много. Но виновато, разумеется, мое собственное невежество.

– Вы подразумеваете терминологию?

– И ее тоже.

– Ну, такого рода трудности неизбежны, если у вас нет медицинского образования, – утешила она его.

Высокий звонкий голос – должно быть, совсем молодая.

Мартин Бек промолчал. Ему следовало бы сказать: «Послушайте, милая девушка, это заключение предназначено не для патологоанатомов. Запрос поступил из полиции, значит, надо писать так, чтобы любой оперативный работник мог разобраться».

Врач перебила его размышления:

– Алло, вы слушаете?

– Да-да, слушаю.

– У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

– Да. Прежде всего хотелось бы знать, на чем основана ваша гипотеза о самоубийстве.

– Уважаемый господин комиссар, – ответила она озадаченно, – тело было доставлено нам полицией. Перед тем как вскрывать, я разговаривала по телефону с сотрудником, который, насколько я понимаю, отвечал за дознание. Он сказал, что случай рядовой и ему нужен только ответ на один вопрос.

– Какой же?

– Идет ли речь о самоубийстве.

Мартин Бек сердито потер костяшками пальцев грудь.

Допущена элементарная ошибка. Вскрытие должно производиться совершенно объективно. Наводить на версию судебного врача – почитай, что должностное преступление, особенно когда патологоанатом, как в данном случае, молод и неопытен.

– Вы запомнили фамилию сотрудника, который говорил с вами?

– Следователь Альдор Гюставссон. Он произвел на меня впечатление опытного и сведущего человека.

Мартин Бек не имел никакого представления о следователе Альдоре Гюставссоне и его профессиональных качествах.

– Итак, полиция дала вам определенные установки? – спросил он.

– Во всяком случае, мне дали ясно понять, что подозревается суицидум. Разрешите напомнить, что суицидум означает «самоубийство».

Мартин Бек оставил эту шпильку без ответа.

– Вскрытие было сопряжено с трудностями? – осведомился он.

– Да нет. Если не считать обширных органических изменений. Это всегда накладывает свой отпечаток.

Интересно, много ли самостоятельных вскрытий на ее счету?

– Процедура долго длилась?

– Нет, недолго. Поскольку речь шла о самоубийстве или остром заболевании, я начала со вскрытия торакса.

– Почему?

– Покойный был пожилой человек. При скоропостижной смерти естественно предположить или самоубийство, или инфаркт.

– Откуда вы взяли, что смерть была скоропостижной?

– Ваш сотрудник намекнул на это.

– Как намекнул?

– Сказал, что старичок либо покончил с собой, либо его хватил удар.

Еще одна вопиющая ошибка. В деле нет никаких данных, исключающих возможность того, что Свярд перед смертью несколько суток пролежал парализованный или обессиленный.

– Ну хорошо, вы вскрыли грудную клетку.

– Да. И сразу получила ответ.

– Самоубийство?

– Вот именно.

– Каким способом?

– Свярд выстрелил себе в сердце. Пуля осталась в тораксе.

– Он попал в самое сердце?

– Почти. Все решило повреждение аорты. – Она помолчала. Потом спросила не без яда: – Я выражаюсь достаточно понятно?

– Да.

Мартин Бек постарался потщательнее сформулировать следующий вопрос:

– У вас большой опыт работы с огнестрельными ранениями?

– Полагаю, вполне достаточный. К тому же данный случай представляется не таким уж сложным.

Сколько убитых огнестрельным оружием довелось ей вскрывать? Троих? Двоих? А может быть, всего лишь одного?

Словно угадав его невысказанные сомнения, она дала справку:

– Я работала в Иордании во время гражданской войны два года назад. Там хватало огнестрельных ранений.

– Но вряд ли было много самоубийств.

– Это верно.

– Так вот, самоубийцы редко целят в сердце, – объяснил Мартин Бек. – Большинство стреляют себе в рот, некоторые – в висок. Как вы считаете, сколько мог прожить Свярд с таким ранением?

– Очень мало. Минуту, от силы две или три. Внутреннее кровоизлияние было обширным. Это играет какую-нибудь роль?

– Может быть, и не играет. Но меня интересует еще один вопрос. Вы исследовали останки двадцатого июня?

– Да, двадцатого.

– Как, по-вашему, сколько дней прошло тогда с его смерти?

– Ну, как вам сказать...

– В заключении этот пункт сформулирован не совсем четко.

– Это довольно затруднительный вопрос. Возможно, более опытный патологоанатом смог бы ответить точнее.

– А вы-то как считаете?

– Не меньше двух месяцев, но...

– Но?

– Все зависит от условий в помещении. Температура и влажность воздуха играют большую роль. Например, если было жарко, срок мог быть и меньше. С другой стороны, как я уже говорила, процесс разложения был достаточно обширным...

– Что вы скажете о входном отверстии?

– На этот вопрос тоже трудно ответить по той же причине.

– Выстрел произведен в упор?

– По-моему, нет. Но учтите, что я могу ошибаться.

– И все-таки вы как считаете?

– По-моему, он застрелился другим способом. Если не ошибаюсь, известно два основных способа?

– Совершенно верно, – подтвердил Мартин Бек.

– Либо дуло приставляют вплотную к телу и спускают курок. Либо держат пистолет или другое оружие в вытянутой руке, дулом к себе. В этом случае, насколько я понимаю, курок спускают большим пальцем?

– Верно. И вы склоняетесь к этой версии?

– Да. Конечно, это не окончательный вывод. Когда ткани так изменены, трудно определить, произведен ли выстрел в упор.

– Понятно.

– Зато мне непонятно, – произнесла девушка. – Неужели вам так важно знать, когда именно он застрелился?

– Похоже, что да. Свярда обнаружили мертвым в его квартире, окна и двери были заперты изнутри, он лежал рядом с электрокамином.

– Вот вам и причина разложения, – оживилась она. – Тогда достаточно было и месяца.

– Правда?

– Ну да. Оттого и трудно определить, был ли выстрел произведен в упор.

– Ясно, – сказал Мартин Бек. – Благодарю за помощь.

– Что вы, не за что. Звоните, если что-нибудь еще будет непонятно.

– До свидания.

Он положил трубку.

Здорово она все объясняет. Этак скоро лишь один вопрос останется невыясненным.

Правда, вопрос весьма заковыристый.

Свярд не мог покончить с собой.

Как-никак, чтобы застрелиться, надо иметь чем.

А в квартире на Бергсгатан не было обнаружено огнестрельного оружия.

VII

Мартин Бек снова взялся за трубку телефона.

Надо было разыскать полицейских из патрульной машины, которая выезжала на Бергсгатан. Немало времени ушло на то, чтобы выяснить, что один из них в отпуске, а другого вызвали в суд свидетелем по какому-то делу.

В конце концов Мартин Бек отыскал того следователя, который переправил дело из участка в уголовную полицию. Однако долго он раскачивался – только в понедельник двадцать седьмого оформил отправку... Мартин Бек посчитал нужным осведомиться:

– Это верно что заключение судебного врача поступило к вам еще в среду?

– Ей-богу, точно не знаю. – В голосе следователя сквозила неуверенность. – Во всяком случае, я прочитал его только в пятницу.

И так как Мартин Бек молча ждал объяснения, он продолжал:

– В нашем участке только половина людей на месте. Еле-еле управляемся с самыми неотложными делами. А бумаги все копятся.

– Значит, до пятницы никто не знакомился с протоколом?

– Почему же, начальник оперативного отдела смотрел. В пятницу утром он и спросил меня, у кого пистолет.

– Какой пистолет?

– Которым застрелился Свярд. Сам я пистолета не видел, но решил, что кто-то из полицейских, которые первыми приехали по вызову, обнаружил оружие.

– Передо мной лежит их донесение, – сказал Мартин Бек. – Если в квартире находилось огнестрельное оружие, они обязаны были упомянуть об этом.

– Я не вижу никаких ошибок в действиях нашего патруля.

Старается выгородить своих людей... Что ж, его нетрудно понять. За последние годы полицию критикуют все острее, отношения с общественностью резко ухудшились, а нагрузка почти удвоилась. В итоге люди пачками увольняются из полиции, причем уходят, как правило, лучшие. И хотя в стране растет безработица, полноценную замену найти невозможно. А кто остался, горой стоят друг за друга.