Текст книги "Украденное сердце"
Автор книги: Властелина Богатова
Жанр:
Историческое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Здесь ещё тлел закат, и над лесом растянулась малиново-оранжевая полоска неба, Зарислава выхватывала взглядом опалённые багряным светом кучерявые кустарники жимолости и лещины. Чем глубже девица уходила в сердцевину луга, тем выше рос бурьян, разнотравье доставало теперь до самой груди. Разная росла здесь трава: зверобой, медуница, полынь, подмаренник, горицвет – все Зарислава и перечислить не мыслила. И как только закат погас, взору её открылся волнующий душу вид: в тумане все соцветия замерцали тысячами и тысячами огоньков, будто перед ней распростёрлось небо, только из разноцветных звёзд: белых, жёлтых, лиловых. Зарислава знала – чем ярче сияние, тем сильнее трава эта считается. Волхва их огневицами нарекла.
Сделав ещё один шаг, Зарислава остановилась, огляделась, вслушалась в окутывающую тишину, чувствуя прохладу воздуха на лице, а в ногах наоборот – пышущее тепло. Даже не верилось, что там, на берегу, было шумно, тут же царило благодатное молчание. Зарислава прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, ощутив, как через ступни от земли поднялась по ногам к низу живота тугая волна силы. Мурашки побежали по рукам и плечам к самой макушке, травница едва удержала себя, чтобы не пуститься в пляс. Хотелось закружиться и засмеяться, но силу эту нужно было сберечь для другого деяния. Она открыла глаза, оглядывая сияющие водопады покачивающихся на ветру былинок.
«Боги, как же красиво нынче нарядилась матушка-земля, как щедра она и приветлива, и ничего ей не нужно взамен».
Так бы и опустилась Зарислава, и целовала землю. Она легла на мягкую перину трав, прикрыв ресницы, позволяя вливаться потокам невиданной силы в тело, сердце, наполняющим душу нектаром, напитывающим соками, жизненной могучей волей. Подумала о том, что если излечит княжича, вернётся – где станет жить? Так же с волхвой в деревне? Или, быть может, в лес уйдёт, подальше к духам. Людей-то они боятся, а в чаще ей самой спокойней будет – там она как дома. А люди, коли нужна будет её помощь, будут приходить сами. Зарислава сжала губы. Нет, Ветрию-матушку одну она не оставит.
Много ещё о чём думала она, лёжа на траве, но покоя в сердце не нашла. Всё же что-то было не так, что-то бередило душу, волновало. Вспомнила о холодном тумане и шёпоте. Правильно ли она истолковала ответ Богини? Нужно бы у матушки спросить. А ещё Зариславу тревожило то, что Радмила не очень обрадовалась тому, что Зарислава поедет вместо волхвы. Пускай она на это дала согласие, но глаза княжны не обманывали, не по душе пришлось решение такое. А ведь с ней предстоит разговор вести, жить какое-то время поблизости.
Травница вздохнула. Всё это не очень ей нравилось. И успокаивала себя тем, что потом станет свободной. Но это если исцелит княжича…
Зарислава лежала до тех пор, пока небо окончательно не поглотила темень, а народившийся месяц и звёзды не стали ярче. Тогда она поднялась, огладив волосы и платье, неспешно пошла по своим зелёным угодьям. Здесь она хозяйка. Теперь медлить нельзя, и нужно сорвать травы, пока роса садится. Травница быстро принялась рвать стебли и соцветия в туесок. Пальцы её жгли огневицы, но Зарислава терпела, ловко складывая их на дно. И, когда набился полный короб, поклонилась в землю.
– Благодарю, матушка, за богатство, за силу. Ты уж прости, что потревожила, для благого деяния нужна мне сила твоя…
Постояв немного, Зарислава поспешила обратно. Снова пришлось идти через берег, который полнился народом – гулянье продлится до самой зари.
В низине у реки купалец уже прогорал, и через него парами прыгали молодые. Рядом выстроились другие пары: собираются для ручейка. Отовсюду лились чудные звуки свирели, от которых внутри Зариславы рождалась благодать. Впрочем, она не стала задерживаться, побежала, минуя избу Прозора. Возле берёзы Чаруши с Истомой уже не было, и Зарислава спокойно прошла мимо частокола, поднялась на взгорок.
Завиднелся в окошке огонёк. Знать Ветрия уже тоже управилась, пришла. Сердце травницы застучало часто, а от чего – и сама не ведала. Быть может, от того, что вскоре покинет родное становище и отправится в неведомые места? За тревогой Зарислава не заметила высокую тень возле калитки. Поздно схватилась за нож, но куда там, и сообразить толком не успела, как вдруг тень двинулась вперёд, и девичий стан обхватили сильные горячие руки. Сердце так и прыгнуло к горлу. Хотела уж было закричать, но услышала знакомый глубокий голос над ухом.
– Попалась, люба моя.
– Дивий, – выдохнула Зарислава, чувствуя, как ноги отнялись от испуга. – Зачем пугаешь так? – сказала чуть с раздражением, выпуска из ладони рукоять ножа.
Дивий поцеловал её в висок, обдавая жаром дыхания, Зарислава сжалась только сильнее от того, что ласки его были слишком приятны. Норовила поскорее высвободиться, поняла, что не выйдет. Молодец двадцати зим был силён, а руки, что держали плуг, твёрже камня.
– Пусти же, матушка увидит.
– Всё, что пожелаешь, моя драгоценная.
Как только разомкнул он кольцо рук, Зарислава отошла от него на два шага.
В свете тусклого света, что исходил из оконца, она различила каштановые кудри, что спадали ему на лоб, переливались бурыми оттенками. Глаза тёмные, бездонные, смотрят неподвижно, затягивают в чёрную глубину. Дивий, как и все юноши нынче, облачён был в нарядную домотканую рубаху, подвязанную нитяным поясом, в портах и босой.
Юноша был трудолюбив, так же почитал землю, предков, приносил дары на капище Матери Сва. Вместе с отцом они пахали землю, сеяли хлеб для всей деревни. Нрав у него был спокойный, а ещё Дивий был очень терпелив, чем и подкупал. Любая на деревне желала стать его невестой… И девицы тихо завидовали Зариславе.
– И чего ты приходишь сюда? Мало тебе досталось от волхвы?
Улыбка сошла с лица молодца, глаза потускнели.
– Это не я пришёл, а душа моя. Все тропки ведут меня к тебе, Зарислава. Вижу тебя везде… и, когда закрываю глаза, ты встаёшь передо мной…
«Никак одурел совсем от любви своей?»
Зариславу пробрала дрожь. Когда Дивий говорил так, это её немыслимо сковывало, и в тоже время хотелось слышать слова из его уст ещё и ещё – так они грели, волновали, кружили голову. А может ночь Купалова влияет так?
Травница прикусила губу. Сейчас самое время сказать ему, что отправляется в Доловск, но это значит, дать надежду…
– А не боишься, что заведу тебя на тропы Навьи? Так же и ум потерять можно.
– Я, люба моя, уже ничего не боюсь.
Зарислава улыбнулась и отвела взгляд. Задумчиво погладила ромашку, росшую у калитки.
«И что с ним делать?»
– Правду ли ты говоришь, что любишь меня? – спросила она, а сама так и не решилась взглянуть на Дивия.
– Видно нарочно ты спрашиваешь, Зарислава, чтобы ранить глубже? – ответил серьёзно сын пахаря.
Она быстро глянула на жениха. Глаза его тёмные обожгли досадой глубокой – верно и правда обиделся.
– Дивий, – облизала сухие губы Зарислава, – ты же знаешь, что травнице не положено за мужа идти, – сказала она, придавая своему голосу строгости.
А сама от волнения сильного стала крошить ромашку пальцами. Юноша поначалу молчал, а потом ступил вперёд.
– Что мне нужно сделать, чтобы ты изменила своё решение? Проси, чего хочешь – всё исполню. Хочешь соболей, золота белого или, быть может, терем сродни княжескому? Я поставлю, только пожелай…
– Ничего мне не нужно, – замотала головой травница, робея. – Ты хороший, очень, но тропка у меня иная… пойми же.
– Говоришь ты складно, но веришь ли своим словам?
Зарислава опустила ресницы. Поймал он её, как лисицу в сети.
– Люблю только землю-матушку и Славунью. Эта любовь духом живёт во мне, от земной отличается.
На Дивия будто туча нашла, взгляд его потемнел, и глаза стали что дно озёрное, мутные.
– Скажи мне, люба, а зачем приезжала княжна в наши земли?
– За снадобьями.
Дивий скользнул взглядом к берестяному туеску.
– Значит, для неё ходила травы рвать?
Зарислава кивнула, не стала утаивать, всё равно узнает рано или поздно.
Дивий хмыкнул, опустил взгляд в землю, задумался. Но будто нутром чуял, что замалчивает о чём-то возлюбленная его. Что же будет с ним, когда узнает о том, что ушла она?
«Забудет», – отрезала про себя травница.
– Не верю я тебе, – поднял он на неё хмурый взгляд. – Обманываешь, верёвки вьёшь из меня, как тебе пожелается, совсем не жалеешь, Зарислава.
Травница молчала. Чего пытает её? Чего добивается?
– Ну да Боги с ней, с княжной этой, – выдохнул он. – Сегодня такая ночь! Река песни поёт, костры бурлят, а кровь играет. Зарислава, – позвал Дивий и сделал шаг навстречу.
Девица растерянно огляделась, где-то за бурьяном внизу плясали огни от костров, небо всё гуще чернело, приближая самый разгар ночи.
Она опомнилась только тогда, когда Дивий оказался совсем рядом.
– Я стану жрицей и… свою силу… должна отдавать Богам и земле.
Вблизи Дивий был очень хорош, так бы и глядела на него, любуясь, но она отвела глаза, потому что жених смотрел на неё сейчас так, как смотрел Истома на Чарушу.
– Я всё думаю о тебе… – повторил он как заклинание. – Ты очень красива. Когда смотрю на зарю, вижу тебя в ней, волосы твои что лучи солнца, золотистые, – он погладил по волне прядей. – А глаза напоминают озёра наши… Стан твой тонок и гибок, как ива. А голос… слаще сурьи.
Зарислава глянула на него и вздрогнула, Дивий склонился так близко, что травницу окатило жаром, исходящим от его тела, будто от костра.
– Неужели я тебе ничуточки не нравлюсь? – глаза Дивия затянулись туманом, и в них горело только желание.
Юноша был полностью её, целиком, без остатка… Только пожелай, всё исполнит.
– Всего лишь один раз… – промолвил он, склоняясь всё ближе.
В животе Зариславы сжалось что-то тугое и твёрдое, потянуло, а потом мгновенно растаяло, разливаясь по ногам и рукам дрожью. И это ощущение её удивило: познать бы его больше. Это было похоже на то, как будто идёшь по незнакомой тропинке, желая узнать, что там за поворотом. Волхва никогда не заговаривала с Зариславой, как совершается любовь между мужем и женой. Лишь по случайности она однажды застала в овине двоих голубков, которые, не заметив появления Зариславы, с пылом отдавались друг другу. Перед глазами сей же миг возник образ девицы, а в ушах отдались её стоны, вспомнилось напряжённое лицо молодца, который стискивал в руках девицу, что глину. И Зарислава подумала бы, что извивалась она от боли, которую он ей причинял, но это было не так…
Разволновавшись, она прикрыла ресницы и почувствовала на своих губах тёплые губы Дивия. Он касался осторожно, будто боялся спугнуть возлюбленную, и та передумает и отпрянет, если он будет слишком настаивать. И Зарислава взмолилась, чтобы он так и сделал, тогда она сможет ускользнуть. Но Дивий целовал её не торопясь и нежно… Язык его коснулся её языка, Зарислава задрожала, отвечая на поцелуй неумело. Но тут ощутила, как руки Дивия, доселе сжимавшие её плечи, скользнули вниз по спине к бёдрам. Зариславу будто ледяной водой окатило. Дивий почувствовав её напряжение, отстранился.
– Прости, – дышал неровно и глубоко.
И Зарислава тут же залилась жаром. Оправившись, отступила к частоколу. На миг представила, что откажется от дара и станет его женой. А если любовь пройдёт, что тогда? Станет сожалеть о том, что променяла свой дар, поддавшись слабоволию? А душу потом не вылечить. Нет, пропадёт она… Любит ли она Дивия? Если бы любила, не мучилась бы сомнениями.
Зарислава оправила верёвку туеска на плече и шагнула в сторону калитки, но остановилась, обернулась. Теперь лицо Дивия оказалось в тени деревьев, и Зарислава не видела его. Тем лучше…
– Ступай, Дивий, не выйду я более…
Зарислава отвернулась, толкнула дверку и, больше не оборачиваясь, уверенной поступью направилась к порогу. Дивий не пытался её окликнуть – знал упорство возлюбленной. Зарислава понадеялась, что к тому времени, как она вернётся, сын пахаря найдёт себе суженую. А вернётся она к осеннему равноденствию, если Боги поспособствуют и позволят травнице поставить на ноги княжича раньше срока.
«Дай-то Боги!» – обратила она душой к небу.
Почувствовала, как губы горят, всё ещё помня прикосновение тёплых губ Дивия.
«И как могла позволить ему целовать себя?» – грёзы прошли, и теперь Зарислава корила себя за своё слабоволие.
Сама не своя, она вбежала в горницу, пряча глаза от матушки.
– Быстро же ты справилась, – отозвалась волхва, хлопоча над чугунками у печи.
По избе разносился вкусный запах снеди. Ветрия повернулась, встретив Зариславу встревоженным взглядом.
– А чего это ты такая распалённая? – перекинув рушник через плечо, волхва подошла к Зариславе ближе, оглядела внимательно. – Никак поймал тебя кто? Или венок надел? Через костёр с кем прыгала? За руки держались?
Зарислава сняла туесок и всё избегала взгляда матушкиного. Всегда Ветрия предупреждала, коли с молодцем каким через костёр прыгнуть за руки соединившись, то сам огонь союз освещает, и связь эту Боги видят. Потом уже не отговориться. Это Зарислава уяснила себе хорошо. Пусть и уговаривала матушка приглядеться к Дивию, но целоваться до сговора родственников, и через костёр с ним прыгать – на то согласия не давала.
Зарислава собрала волосы и откинула их за плечи, с виной поглядела на Ветрию. Та стояла подле неё, уперев руки в бока, ждала ответа.
Губы так не вовремя укололо, вынуждая заново ощутить касание губ Дивия, и показалось, что в этот самый миг Ветрия видит, что творится в голове её. Краска мгновенно проступила на лице Зариславы. И от стыда не знала куда себя и деть. Хорошо, что света от лучины не хватало, и матушка не смогла толком разглядеть нерадивую дочь. Вот же, ничего не скроешь от неё, всё зрит насквозь.
– Ну что ты, матушка. Нет, венок никто не надевал. И через костёр ни с кем не прыгала, – Зарислава выдохнула и призналась. – Дивий, опять ждал у калитки…
Ветрия только всплеснула руками, закатив глаза, но ничего не сказала, не стала допытывать да вызнавать. И Зарислава за то была благодарна ей.
Встряхнув волосами, она откупорила крышку туеска. Пустую горницу, тут же озарило свечение огневиц, затлели они будто угли в очаге, заиграли переливы по стенам и бревенчатому потолку.
– Вот же самоцветы дивные, – восхитилась Зрислава.
Ветрия склонилась над травами, глаза волхвы сразу оживились огнём. Матушка одобрительно покачала головой.
– Сильная нынче земля… Ну что ж, теперь спокойна я, с лёгким сердцем отпускаю. Не сомневаюсь, поможешь ты Радмиле вернуть жениха, – улыбнулась Ветрия, погладив Зариславу по плечу. – Теперь пора в путь-дорожку собираться, кмети княжны у перелеска тебя ждут, спрятались подальше от глаз людей, чтоб не пугать.
– Если бы Дивий их видел, точно бы не отпустил меня, – сорвалось с губ Зариславы.
Ветрия долгим взглядом поглядела на дочь.
– Ты так не хочешь замуж? Видно и правда, не дождусь от тебя внуков. Помру и не увижу.
Зарислава содрогнулась, но промолчала, прикрыла крышку и прошла к сундуку. Разговор на том был окончен. Пока доставала платья, одни простые, другие понаряднее, с вышивкой – всё же на людях будет, и пояса с очельями выбирала разные, Ветрия завернула свежевыпеченный хлеб в рушник, насыпала в мешочек соли, сложила в суму. Выставила на стол горшок с кашей ячменной, разлила в плошки ароматного ягодного отвара.
Зарислава тем временем, свернув выбранную одежду в мешок заплечный, всё думала о предстоящем пути. Духи помогут в дороге, опасность всякую отведут, лес травницу не пугал, а вот что её может поджидать за стенами крепости, девица боялась думать. Быть может, там опаснее, нежели в самой глухой чащобе?
Собрав необходимые в пути вещи, Зарислава переоделась в шерстяное платье, подвязав пояс козьей шкурой. К утру будет прохладно, а ехать придётся без остановки всю ночь. Волосы она по обыкновению не заплела в косу, но очелье с витиеватыми обережными подвесками формы солнца с лучами подвязала. Потом прошла к столу, присела на лавку, взяв в руку деревянную ложку, запустила её в кашу, щедро сдобренную маслом.
Ветрия, наблюдавшая за ней со стороны, вдруг призналась, беспокойно оглядев девицу:
– Боязно мне тебя одну отправлять.
Зарислава, прожевав кашу, легонько коснулась сухой руки Ветрии.
– Не волнуйся, матушка, всё будет со мной хорошо. Право, я же многое от тебя переняла, обижать себя не позволю, не пропаду. Буду осторожной.
Волхва притихла, но к еде не притрагивалась, всё смотрела на Зариславу, и тревога гуляла в её ясных глазах.
– Ты у меня настоящая умница, Боги мне послали сокровище, – волхва замолкла, нахмурилась. – Не хотела тебе говорить, да нужно.
Зарислава опустила ложку в кашу, насторожилась, внимательно оглядела матушку. Никогда она раньше не слышала от старухи такого признания.
– Я вечерком-то, после того, как уехала княжна, резы66
Черты и резы – славя́нские ру́ны (ру́ница).
[Закрыть] разбросила.
– И что же показали они?
– Силу тёмную показали, судьба Вагнары связана с колдуном, не простым, а что есть не человеком, начало его звериное.
Зарислва долго посмотрела на волхву, обдумывая сказанное.
– Ты уж будь с девкой этой осторожнее, на глаза не попадайся, пускай Радмила всё и решает, а ты не влезай, в стороне будь, тихо дела свои совершай, и пусть о том, что ты травница, что помогаешь княжне, никто не знает.
– Не оборотень ли? – спросила Зарислава, а у самой холодок побежал по спине.
Слыхивала она, что жил в лесах народ племени древнего, умели они в животных разных перекидываться, кто волком, кто медведем.
– Не знаю, дочка. Не могу ответ точный дать. Защита на том человеке. Так что гляди внимательней. Коли колдун почует силу, попытается отнять её.
Зарислава опустила взгляд и зачерпнула каши, впрочем, есть ей уже и перехотелось.
Волхва поднялась со своего места, пошарила по верхней полке, сняла короб деревянный, открыла, извлекла небольшую резную деревянную фигурку, вложила в руки дочери, заглянула в глаза, проговорила вкрадчиво:
– Пусть оберегает тебя от чёрного глаза и беды. Носи его всюду.
На ладонях Зариславы лежал деревянный потёртый временем Бог Чур. Тот самый, который передавался из рода в род по женской стороне. Травница сжала его, к груди поднесла.
– Всё сделаю, как говоришь.
– А я буду молить Богиню беречь тебя.
Зарислава, дабы не тянуть время – всё меньше нравилось ей согласие помочь княжне, поднялась, подхватила вещи. Вместе с волхвой вышли на порог. Здесь травница повернулась к матушке.
– Не провожай меня дальше, – попросила она.
Ветрия обхватила её лицо тонкими пальцами, поцеловала в лоб, осенила перуницей.
– Ступай, Боги в помощь тебе.
Зарислава кивнула, долго вглядываясь в лазоревые глаза матушки. Никогда она не расставалась с ней так надолго. Отступила, развернулась и зашагала к калитке, но, оказавшись за частоколом, ощутила, как дрожь пробрала её. Как хотела она стать жрицей, а теперь, когда предстоит ей дальний путь в одиночестве, так и засаднило в груди. Тоска нашла, девице захотелось вернуться в избу, лечь на лежанку и накрыться одеялом да слушать, как тихо поёт матушка у веретена под лучиной. А с первым петухом проснуться и заняться делами обыденными.
Покинув порог, Зарислава пошла вниз к чёрной гряде леса. Всё, что происходило с ней, сном казалось.
"Теперь поскорей бы вернуться…"
Глава 3. Вагнара
– Отойди, я хочу видеть отца, – прошипел Данияр, когда перед мутным взором расступилась челядь и откуда ни возьмись возник дядька.
На бледном лице Марибора проявилась твёрдая суровость. Он смерил княжича ледяным взглядом, к которому Данияр, наверное, никогда не привыкнет, вынудил невольно ощетиниться. Марибор своей внушительной фигурой закрыл весь дверной проём, но для Данияра это не стало каким-либо препятствием, именно сейчас, когда он едва стоял на ногах, и от усилия пот катился с висков по скулам, он чуял беду, что взяла его за душу ещё утром.
– Тебе не нужно сейчас к нему, ты слишком слаб, – промолвил бастард.
– Уйди с дороги, – потребовал Данияр, сузив гневно глаза.
Сколько помнил Данияр, отец не жаловал Марибора. Потому княжич никогда не интересовался им. Дядька стал показываться в теремных хоромах с недавних пор, как начались набеги степняков. Толку от его присутствия было мало, только и мозолил глаза. Когда Горислава ранили душегубы, так и вовсе переселился в княжеские чертоги, под бок отцу. С чего вдруг начал заявлять о себе своим присутствием и за столом в трапезной появляться, на сбор старейших приходить? Раньше носа не казал, считал выше своего достоинства разделять братину с другими, а теперь только его и видно. А быть может, потому, что Марибор всё время держался подле Вагнары, он стал так раздражать племянника?
Марибор устало выдохнул и снисходительно посмотрел на княжича, будто на непоседливого отрока. Данияр мгновенно вспыхнул, но не успел и рта раскрыть, и слова сказать, дядька опередил.
– Он умер.
Данияра будто копьём прошибли. Стены покачнулись, гнев схлынул, толкнув его к пропасти. Внутри надсадно защемило.
– Как, умер? – выдохнул княжич, и неверие застыло на его лице.
Ещё вчера он справлялся о здоровье Горислава, Марибор уверял его, что тот шёл на поправку.
– Прочь, – выдавил Данияр, более уже не ручаясь за себя.
Дядька сжал зубы, поиграл желваками, но всё же от двери отступил.
Толкнув створку, Данияр шагнул через порог в темень чертога.
В лицо пахнул тяжёлый дух воска и масел. Когда глаза привыкли к полумраку, Данияр различил в тусклом дневном свете лежащего Горислава, застывшего и бледного…
Наволод, который сидел подле князя, поднял голову. Ничего хорошего княжич в его взгляде не увидел.
Данияра пробила дрожь, он качнулся и, не дожидаясь разъяснений волхва, спешно прошёл к отцу. Глаза Горислава были прикрыты, волосы с проседью рассыпаны по подушке. Отец был в самом рассвете сил, однако за последнюю седмицу, что боролся он со смертью и отравой в своей крови, голова его побелела. Сильный и могучий князь Горислав лежал, что изваяние божества, строго и неподвижно. Теперь острые черты лица его разгладились, ушло то напряжение, которое было присуще ему в жизни: расслаблена твёрдая челюсть, уста смягчились, расправилась глубокая морщина меж густых бровей. Весь его вид выказывал спокойствие и умиротворение. Данияр не узнавал отца, будто не он лежал перед ним.
– Князь ждал тебя, – отозвался старец.
– Когда же он…? – Данияр сглотнул подступивший ком.
– На заре… – отозвался Наволод.
«На заре…» – княжич опустил глаза, нахмурился. А он спал всё это время. Досада сжала в тиски его душу, обожгла.
Оправившись от первого потрясения, Данияр поднял глаза на волхва. Наволод выглядел уставшим, косматые волосы спадали по плечам его, одет старик был как отшельник – рубаха длинная висела на нём мешком, подвязанная верёвкой, на шее горсть оберегов из дерева и железа. Верно собственный вид давно перестал занимать волхва, всё боролся он с духами злыми за жизнь князя, да не вытянул его из мрака.
– Ты же знал, почему не пробудил? Намёка не дал загодя, что отец…
Данияр осёкся, упрямо мотнул головой. Он же сам помышлял, что отец не выкарабкается, что заберёт его Навь.
Серые с поволокой глаза мудреца стали ещё пасмурней.
– Будил я тебя, княже… но вижу, ты запамятовал.
Данияра будто плетью огрели. Смешалось в нём смятение и удивление.
– Был я нынче у тебя… Ты было поднялся. Разговаривал со мной… – разъяснил неторопливо волхв, уводя от юноши мутный взор.
Княжич, не веря словам волхва, смотрел на него в упор. Сколько бы ни силился, а не мог этого вспомнить. Только то, что тяжёлый камень, который давил на него долгое время, спал с груди.
– Что со мной, Наволод? – обречённо спросил он.
– Ничего, княжич, – сощурил старик глаза. – Вагнару домой отправь, и тогда оправишься.
Жар всплеснул внутри – и чего они все привязались к Вагнаре, будто дорогу всем перешла? Глянув на отца, Данияр охладел.
– Краду77
Крада – это погребальный костёр, на котором происходит всесожжение тела умершего, чтобы его душа легко поднялась в Небесный Мир, т. е. к-Роду.
[Закрыть] уже собрали у реки. Жрецы ждут, чтобы начать читать напутствие. Пусть рано его душа поднялась к Богам в Пречистый Ирий, но, видно, так распорядилась Карна88
Карна – богиня рождения, воплощения и перерождения, образ цикличности Вселенной.
[Закрыть]. А потому не время горевать, честь по чести князя Горислава проводить нужно в последний путь по земле, – волхв обеспокоенно оглядел его. – Готовься, княжич, через три дня на курган взойдём. Набирайся сил. Сможешь прийти?
Данияр посмотрел на него исподлобья. Сможет ли он? Ещё вчера был прикован к постели, не мог поднять и чашу с питьём. Ныне же он пришёл в опочивальню Горислава.
– Смогу, – отозвался Данияр и отступил, отрывая взгляд от отца.
***
Застёгивая петли длинной рубахи на груди, Данияр тяжело дышал. Хотя все ставни с окон были сняты, воздух совсем не попадал. Три дня минули с тех пор, как дух покинул тело Горислава. Всю крепость будто охватило забвение. Стаяла такая тишина, что казалось, налетела орда степняков и покосила народ. Вымер детинец и посад.
– Дышать нечем. После Купальской ночи жара невыносимая.
Данияр обернулся, посмотрев на говоруна давящим взглядом. Молодой, с проклюнувшимися рыжеватыми усами и спутанными волосами, паренёк семнадцати зим подал княжичу пояс, отводя виновато глаза. Видно сам понял, что болтает много, потому Данияр не стал его упрекать и бранить.
Забрав пояс, он подвязал им тёмную рубаху, сверху накинул такой же неприглядный кафтан цвета ночного сумрака.
Разговаривать не хотелось, поэтому, спровадив мальчишку, княжич опустился на лавку, поставил локти на стол, сцепил подрагивающие пальцы в замок, уткнулся в них лбом, закрыл глаза. Отдышавшись, он хотел было окликнуть назад отрока, чтобы тот позвал Вагнару, но передумал. Все эти три дня она и так провела подле него.
Данияр и не заметил, как привык, что сарьярьская княженка всегда рядом.
«Добралась до самого сердца», – признал с горечью он.
Вроде обычная девка, и нет в ней хитрости да прелести сродни той, что имели бабы, чтобы одурманивать собой мужей, а как же в душу забралась! Как поглядит, так и тепло становится в груди. А как начинает речи вести, век бы слушал её…
Отец… Данияр зажмурился. Предчувствовал, что беда случится. Ведь Гориславу с каждым днём становилось всё хуже. По злому року князь оказался не в том месте, став пленником степняков. И как проглядели дружинники и воевода Вятшеслав? Одно Данияр понимал – если стрела ядом была смазана, значит, умышленно убили отца.
«Но кто? Кто предатель?»
Этот вопрос мучил Данияра уж много дней. И не было ему ответа ни от волхва Наволода, ни от побратимов. А когда отец оказался на смертном ложе, Данияру стало худо – недуг, что терзал его, настигал всё чаще. Не могли разгадать лекари, какая лихая болезнь поселилась в теле и пустила корни смерти. А Наволод всё твердит, что виновна в том Вагнара, которая появилась в его жизни всего две седмицы назад. Ни в чём не повинная девица теперь расплачивается за то, что Данияр отослал Доловскую княжну Радмилу назад в родной стан. Струхнули старейшины. Они ведь думают, что от этого союза будет им защита, и сам Доловский Князь Вячеслав станет тыном для Волдара. Может оно и так…
Радмила, дочь его, понравилась когда-то… Сейчас же Данияр смотрел на неё, и с души воротило… И как теперь поступить с ней? Княжна-то обиделась, уже как седмицу не показывается в крепости. А обручьями обменялись. Вон оно, лежит в сундуке на тёмном дне, и доставать на свет его не хочется.
Из размышлений княжича вывело призывное пение рога. Впрочем, оно уже давно созывало народ к воротам, это Данияр расслышал его только сейчас. Поднявшись, медленно направился к выходу. Миновав пустые теремные переходы, вышел на крыльцо, под навес двускатной крыши. Тут же столкнулся с Марибором. Данияр скривился и отвернулся, раздражённый спокойствием дядьки. У него брат умер, а на лице ни доли скорби, взгляд властный, будто наследство ему вверится. Ублюдок. Данияр отвлёкся, когда на княжеский двор в распахнутые ворота потоком пошёл народ. Все хотели проводить князя в последний путь. У крыльца уже давно ждала дружина. Верные князю воины ныне остались без своего предводителя. Старейшины в белых рубахах зажигали факелы. Рядом столпились бабы-сказительницы.
Сошедшего со ступеней княжича встретили взволнованно – уж ни для кого не было тайной, что хворал он неизлечимым недугом. Вот и сейчас смотрят во все глаза, шепчутся меж собой, верно, думали, что сын уйдёт за Раскалённый мост, на другой берег вместе с отцом.
Князя Горислава вынесли пятеро крепких воинов. Первыми они и вышли за ворота, следом – Данияр в сопровождении Наволода и других старейшин. За ними потянулись дружинники. Бабы начали петь неторопливое и затяжное сказание. Завершал вереницу простой люд и челядь.
Вышли к высокому берегу, от которого во все стороны, куда ни глянь, простирались зелёно-голубые дали. И на этом лоне природы высились курганы с дубовыми изваяниями и доминами погибших предков Данияра.
На холме, как и говорил Наволод, уж всё было подготовлено: горели по кругу на четыре стороны костры. Дым от них поднимался в чистое синее небо, затмевал Купало-солнце99
Купало-солнце – древний славянский календарь строился по явлениям четырёх сезонных ипостасей языческого бога солнца – Коляда-Ярило-Купайло-Световит, привязанным к четырём астрономическим событиям года:
[Закрыть], и густые тени ложились на травы. Будто громадные змеи, они медленно скользили по берегу, тёмным платом накрывали толпу.
Князя подняли на краду, уложив на собранный для погребения помост. Первым зашёл прощаться Данияр. Во рту его пересохло, он внимательно оглядел отца, на глазах которого лежали тяжёлые золотые монеты. Лицо Горислава по-прежнему оставалось умиротворённым, бронзовая кожа теперь стала белой. И только дорогой наряд, в который облачили князя, пестрил. Данияр склонился, поцеловал холодное чело отца. Многое хотел бы он сказать, но горло сдавливало, слова застряли.
– Я найду того, кому нужна была твоя смерть, и убью, – только и сказал он, затем отступил, сошёл на землю.
Следом поднялся Марибор. Данияр отвернулся и не глядел до тех пор, пока за ним один за другим не стали подходить приближенные и воины, так же они целовали чело, что-то говорили, спускались наземь. И когда поток иссяк, волдаровский народ неспешно зашагал с пением вокруг крады, забили тревожно бубны. Замкнув кольцо, люди медленно вели хоровод, останавливались, поднимали руки, взывая к предкам, и снова, берясь за руки, шли.
Волхвы, обращаясь к Богам, окропили водой тело Горислава, отошли в сторону. А затем полыхнул огонь. Пламя занялось мгновенно, с жадностью поглощая поленья и солому – ныне Семаргл1010
Бог Семаргл (Огнебог) – Вышний Бог, хранитель Вечно живого Огня.
[Закрыть] насытится.
– С дымом уйдёт душа правителя Волдара. Теперь Горислава ждёт новое воплощение, но его дух будет рядом с нами, помогать во всём, оберегать, – произнёс Наволод речь и, повернувшись к Данияру, сказал тихо: – Не горюй, княжич, время оправит всё.
На душе у Данияра и верно было муторно, он даже не смог глянуть на волхва. Так и стоял в безмолвии. Даже тогда, когда от костра остался только пепел и чёрный дым, что струйками поднимался и развеивался по округе, Данияр не чувствовал утраты. Он вообще ничего не чувствовал, будто это и не с ним происходило. Отец всегда был рядом, и казалось, что вернётся в терем и встретится с ним в хоромах, а вечером будут вместе трапезничать. Но этого не случится. Данияр взойдёт в пустую горницу, и его никто не встретит, никто не будет ждать. Если только… Вагнара.
