355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владислав Ванчура » Кубула и Куба Кубикула » Текст книги (страница 3)
Кубула и Куба Кубикула
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 22:37

Текст книги "Кубула и Куба Кубикула"


Автор книги: Владислав Ванчура


Жанр:

   

Сказки


сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

На площади они встретили Марьянкину мамочку. Как она обрадовалась, увидев опять свою пышечку!

– Муж, – сказала старостиха, уложив девчушку в кроватку, – я не знаю, что у тебя с Кубой Кубикулой вышло, но только берегись! Он показал нам, на что способен. Ему злые духи помогают. Господи, спаси и сохрани нас от зла! Старухи говорят, у него там полон подвал страшилищ, а одно из них мы своими глазами видели. Лучше брось! А то будет на тебя страх нагонять как нынче и вчера, ты через неделю ноги протянешь.

– Ну да, – ответил староста, – тут дело нечисто. Но я дал себе слово, что так не отпущу, и должен наказать их во что бы то ни стало! В три часа у нас в ратуше суд, и меня голыми руками не возьмёшь!


А МЕЖДУ ТЕМ КУБА КУБИКУЛА пел не переставая. Пел себе и пел. У окна холодной собралась целая гурьба ребятишек и множество добрых людей, которые вчера так потешались над старостой! Почти все жалели Кубу, только несколько брюзгливых старикашек были другого мнения.

– Поделом ему, – говорили они. – Не колдуй. Зачем наш мост разорил? Мы его папашу знали, честный был медвежатник, и мы его никогда не сажали, потому – знал своё дело, а в чужие дела не совался. Ну, а молодой-то, видать, не в него: непутёвый вышел и с нечистой силой знается.

Там-сям обронит кто в этой толпе щепоточку страха, а Барбуха так и кидается на эти крохи. Всего минутка какая-нибудь понадобилась ему для того, чтоб потолстеть и стать упитанным, сильным, ростом с порядочную собачку. А Куба тоже этого хотел? Очень может быть; по крайней мере, он хохотал от всей души и, только страшилище чуть увеличится, шлёпал его по задочку, приговаривая:

– В добрый час! В добрый час!

И Кубула чувствовал себя неплохо: протянет лапки и получит – когда пирог, а чаще всего ломоть хлеба с салом. Он бормотал что-то, хватал девчонок за юбки, а мальчишек за штаны. Что смеху было! И, право слово, невольно хотелось, чтоб этих проштрафившихся выпустили на свободу.

Но среди зевак толокся стражник, и у него, как говорится, были ушки на макушке. Развлечения и забавы продолжались до трёх часов. Но тут появился барабанщик и принялся барабанить, сзывая совет и суд.

Ну, суд так суд, что ж поделаешь! Обвиняемых надо было доставить в наручниках. Куба Кубикула не противился, но медведю и страшилищу это было против шерсти. Они рвались, воротили носы. Да не помогло. Пришёл староста, позвали на помощь церковного сторожа и заковали малышей, так же как вскоре после этого разбойника Бабинского.

ПОШЛИ НА СУД. Старики, подростки, дети с мокрыми носиками, старухи, мужчины в расцвете сил, молодые, юные и пожилые особы женского пола, невинные младенцы, мошенники, один удалец и пятнадцать трусов – словом, вся деревня с собачонками, у которых хвост закорючкой, и с теми, у которых хвост трубой, и с теми, у которых он – увы! – оттяпан. Шли не спеша, а позади всех шагал кот, поводя хвостом то в одну, то в другую сторону. Старостиха руками всплеснула при виде их всех и очень высказалась красноречиво в том смысле, что староста – осёл и советники – тоже ослы.

– Да нешто такая толпа поместится в комнате? – сказала она и захлопнула дверь у них перед носом. – Ступайте с ерундой своей на площадь!


Жители Горшков-Поварёшек стали толковать, что до этого она никогда ведь не была сурова или особенно криклива, а нынче накинулась на старосту, видно, оттого, что держала сторону Кубы и его страшилища.

Старостиха была в самом деле сама не своя. Она боялась за Марьянку и не спускала её с рук. Когда медвежатника и его зверушек повели в суд, она вышла с ней на крыльцо, и малышка увидела Барбуху. Увидела – и ну кричать и тянуться к нему ручонками… Ах, хоть она ещё не умела говорить, но так ясно выразила своё желание идти, куда и он, что мама была не в силах отказать.

Судьи, подсудимые и толпа шли, пока не остановились посреди площади. А посреди площади был пруд. Так они остановились на льду пруда.


СТАРОСТА РАНДА ТЕРПЕТЬ не мог произносить речи и выступать публично, так что слово получил старый Бур-дабурдёра. О, это был псалтырщик, читавший молитвы на всех церковных праздниках, гроза мальчишек, гроза богомольцев! У этой старой лисицы была преогромная голова – больше двух пузырей с двумя горошинами в придачу. Когда Бурдабурдера говорил, он убирал подбородок в шейный платок и прижмуривал глаза. Вот он уж это сделал, всё идёт по порядку, правую руку к груди прижал, а левой за ухом чешет.

– Милости просим на наш совет, соседи! Рассаживайтесь как сумеете, но мы находимся на замёрзшем пруду, так что не советую. Я, так сказать, должен вам сказать, что мне староста сказал, чтоб я сказал, что нынче по деревням народ бедует и пропадает. Что пришёл сюда медвежатник и староста видел, как он со страшилищами своими оказал неуважение представителю власти, когда в представителя-то два жала воткнулись, да как пошло припухать, аж раздулось, вспухло, что пряжи моток на веретене. Тут не до смеху. Кто не знает, как это больно, тот пускай не дивится, – это ровно шилом пырнуть. Да кабы ещё в спину, а то прямо в рыло – вдвое того больней. Староста сказал, нельзя нам того терпеть, чтобы старосту нашего страшилище в морду жалило, – потому страшилища как есть запрещены. А оно как ни в чём не бывало по деревне расхаживает, а не должно того быть. Опять же мост нельзя портить и по свае колотить, чтобы всё грохнулось наземь и староста окорачь сел, даже шапка слетела. И чтоб за смех столько народу сажать пришлось, что в холодной от них дым столбом, да за насмешки. Потому это ещё не всё, ежели кто споткнётся либо мимо сядет. Тут не то что уж обязательно олух или балда какая. Староста наш, скажем, совсем тому непричастен. Потому его дело справедливым быть и добрый пример – главное, детям – подавать. А дети-то сущие наглецы и безобразники, а чтоб корову выгнать, да крапивы нарезать, либо принести чего – так разговору да увёрток дурацких, ну человек и взбесился. А я вам скажу, мне что, а всыпал горячих – и дело с концом. Почём попало – на это уж не смотрю! Вот как по-нашему!


– Будет, дядя, будет, больно расходился! – закричали оратору крестьяне. – Перестань, а то тебя слушать – вянут уши!

Одни хохотали, другие умилялись такому дивному красноречию и говорили, хлопая себя по бёдрам, дескать, этот малый далеко пойдёт. Жаль, что Бурдабурдера так давно жил: вот была бы нам славная потеха!

Когда он окончил, тишина, против ожидания, не воцарилась. Наоборот, поднялся страшный шум, крик, раздались рукоплескания. Мальчишки кричали: «Ура! Валяй ещё раз, начинай сначала, да поподробней!» Девчонки пищали, маменьки икали, папаши принялись кашлять, и всем было очень весело.

ТУТ КУБА КУБИКУЛА оглядел почтенное собрание и, заметив, что не много таких, которые сохраняют серьёзность, и никто не хмурится – разве какой с похмелья, либо у кого печень больная, – подмигнул Кубуле, и голубчик наш сразу понял его. Начал он выделывать всякие штуки, изображать букашку и пустынника и всё, что способно так блоху расшевелить, чтоб люди за животики хватались. Он побрякивал своими цепями, и Куба тоже побрякивал цепями. Один шёл вперёд, другой – назад. Они прыгали друг против друга, обхватывали один другого поперёк, визжали, резвились, кувыркались, кружились волчком, вертелись с неслыханной скоростью вокруг своей оси, плясали, пыхтели, дурака валяли. Вдруг – звяк! И летит к ногам старосты Кубулова цепочка. Звяк! И медвежатниковы наручники падают куда-то в снег.

Ну какие тут суды, какие тяжбы с этими весёлыми ребятами! Выпустите их, пускай идут себе с богом либо ко всем чертям!


Э, легко сказать, но что делает староста? Он велит стражнику сейчас же схватить медведя и медвежатника. И стражник бросается исполнять. Вот уже летит, как в хрестоматиях Ярослав из Штенберка на татар летел. Нос горит, фалды развеваются. Как чешет, как лупит! Не дай бог, догонит!

Но разве наших друзей было не трое? Неужто Барбуха такой ротозей, чтобы смотреть на эту гоньбу, как мокрая курица? Что он – драться не умеет?

Нет, нет, нет! Вот он поплевал себе на лапки, выпростался из наручников – и стремглав за стражником. Уж он ему всадит жало, уж он вонзит! Вот догнал, и пошла пляска…

Стражник и Барбуха – один клубок! Страшилище разъярилось, и от этого поднялся чад и такая вонь, как на лесном пожарище. Чуть не испортилось Кубулово хорошее настроение. Да и зрителям туговато пришлось: двум мамашам стало дурно от смеха, а бабка-знахарка нагнала всем страху – сказала, что, смеясь так неумеренно, они порвали себе смеховую жилку.

Некоторые разумные люди подняли голову, и было ясно слышно, как они твердят:

– При чём тут суд? Какого лешего? Где же те времена когда мы сами всё улаживали хорошим тумаком? Да, да, староста наш гроша ломаного не стоит, не будь Бурдабурде-ры, он бы пальцем ни разу не пошевелил.

Впрочем, это говорили жители Поварёшек. К счастью, соседи с того берега Уточки были другого мнения и стали их поправлять, выкрикивая подходящие присловия, к примеру такие: «Всякому овощу своё время», «Ищи ветра в поле», «Что с возу упало, то пропало», «А где прошлогодний снег?»

Попадались и менее удачные прибаутки, но из них сохранилась только одна: «Посадите Бурдабурдеру под стеклянный колпак».

ПОД ЭТИ ВСПОЛОШНЫЕ ВЫКРИКИ собрание распалось на два лагеря. Жители Поварёшек столпились на левом берегу пруда, а жители Горшков сгрудились на правом, ближе к ивам. Какой-то отчаянный – гусь его залягай! – слепил снежок. Это было сделано, конечно, из дурных побуждений; но как бы ни были дурны побуждения, пуля попала в цель очень хорошо: прямо оратору в нос.

Тут завязалось сражение, – другого такого старожилы не запомнят. Пули свистели, шлёпались, сыпались, нагоняя холоду вдвое против прежнего. Но потом ртуть в термометре поднялась, и вскоре наступило потепление, потому что от трения и ударов возникает тепло.


Граждане Поварёшек и граждане Горшков могли утопить друг друга, так как лёд пруда уже начал трещать. Они могли засыпать друг друга снегом, и все, как один, жалостно погибли бы от недостатка воздуха и пищи. Но Барбуха, Кубула, и Куба Кубикула заметили прекрасную ледянную дорожку, шедшую поперёк пруда. Эту замечательную тропку создали в добром согласнии горшковские и пова-рёшковские ребятишки, и пользовалась ею вся окрестная молодёжь. Это была всем ледяным дорожкам дорожка. Кубула первый прокатился по ней в тот вечер с таким искусством – присев на корточки на одной лапке, – что всем, кто смотрел, пришла охота кататься. У медвежатника так не выходило, а Барбуха попросту растянулся, оттого что ноги у него дымные и слишком сродни огню: от них таял лёд. Внимание бойцов было отвлечено, и потасовку продолжали только те, у кого были свои счёты. Эти оголтелые залезли уже по пояс в снег и, выпуча глаза, орали благим матом:

– Врежь ему хорошенько! Дай разок по уху! Влепи, чтоб своих не узнал! Запусти ему за ворот!

Кубула, желая пленить этих сумасбродов своим искусством, кружился на ледяной дорожке как бешеный. Снежки сновали над ним, образуя двенадцатикратную радугу. Ах, ах, ах!.. До чего же это было красиво! Но в самый разгар к Кубуле подкрался стражник и – цоп! – ухватил его за шубку.

Что же вы, ребятки, сразу не убежали? А теперь староста начнёт всё сызнова, и кто его знает, как оно обернётся.


ВОТ СЛАВНО! Как раз в эту самую минутку пришла грибы-грибочевская Лизанька. И с ней два её братика, и старшая сестричка Аполенка. Откуда они взялись?

Ну откуда взялись? Да разве Лизанька не думала с самого утра о своих друзьях? Не успел Барбуха уйти, она стала приставать к матери, чтобы та позволила ей пойти в Горшки-Поварёшки искать медведя. Кузнечиха, понятно, сперва не соглашалась, но, увидев, что Лизанька повесила голову и чуть не плачет, в конце концов пустила.

– Знаете что, детки? – сказала она, после того как они положили ложки. – Сходите-ка в Горшки-Поварёшки за покупками. Нам нужно немножко сахару да немножко муки. Как купите, так можете поискать нашего ночлежника.

Дети вскочили и – одна нога здесь, другая за порогом. Только успели с маменькой проститься.

От Грибов-Грибочков до Горшков-Поварёшек дорога прекрасная. Как так? Почему же тогда Куба Кубикула шёл всё чащами да глухоманью: выходит, местности не знал?

Знал, и дорогу тоже отлично знал, да Кубуле угодно ходить только лесом.

Когда дети подошли к пруду, счастье как раз изменило медведю: ретивый стражник схватил его за плечо. Лиза испугалась, разжала кулачок с четвертаком и монетка покатилась в снег. Потом по этому месту прошли люди и затоптали её. Лиза этого даже не заметила. Она спустилась на лёд и, спотыкаясь, побежала, крича Кубуле и его товарищам:

– Медведь, косматенький мой, это я! Мы пришли вас освободить! Со мной Аполена и наши мальчики, у них под тулупчиками сабли!..

УСЛЫШАВ О САБЛЯХ, стражник оробел. Но ничего не поделаешь! Коли ты стражник, исполняй приказ, хоть бы пришлось головы лишиться.

Лиза смерила его взглядом да как накинется на него:

– Ну с какой стати, дядечка, вы не хотите пустить медведика на волю? Отступитесь! Наши мальчики учаться вместе с вашими в школе, а я сижу с вашей Бетой на одной парте.

Тут прикатил Тоник, а за ним чуть не вся школа.

– Если бы вы видели, – продолжала Лиза, – как Кубула умеет жучка представлять! Ах, как прекрасно! Я покажу вам. Хотите?


И она вздумала было крутиться, вертеться на льду, делать всякие ужимки, изображая то, что за минуту перед тем делал медведь. Ну, обхохочешься! Да ничего этого Лиза не умела как следует. Только повернулась толстушка – тут же шлёпнулась. Только встала – бац! Опять повалилась. Даже стражник слегка улыбнулся, право. Долго он сдерживался, но в конце концов и его прорвало: захохотал так, что кровь в лицо бросилась.

Тут Кузнецовы ребята скорей деревянные сабли наголо и недолго думая давай колоть его в брюхо. Кололи, кололи, кололи! К счастью, дяденька-то этот был щекотливый, и ничто не приводило его в такой восторг и не доставляло ему такого удовольствия, как лёгкое похлопыванье и по-талкиванье между рёбер. Он прямо плакал навзрыд от хохота, так что слёзы текли из глаз, и кричал:

– Будет, будет, будет!

У него был такой громкий голос, что доходил до пограничных гор.

Вскоре старосте показалось странным, отчего это стражник покатывается со смеху и так горланит.

Оставив сражающихся, он пошёл посмотреть, в чём дело. За старостой побежал и оратор Бурдабурдера; за ними посыпали их приверженцы и поклонники их умных голов. Они стали сбегать на лёд, и через минуту в старостином войске не осталось живой души, а в войске мудрого Бурдардеры – ни ноги.

Можно сказать, войну довоевали, а не довоевали, так перервали и забыли. Граждане, видно, подумали, что, конечно, неплохо поразмяться в весёлой потасовке, но глупо не остановиться вовремя. Они славно разогрелись, от головы у них шёл пар, так, скажите на милость, с какой стати продолжать перестрелку снежками? Ну, и перестали, и правильно сделали, потому что их ждало в высшей степени приятное и весёлое зрелище.


ЛИЗА И КУБУЛА, Кузнецовы мальчики с Кубой Кубикулой и Барбухой в обществе подружившейся с ними маленькой собачки, проделывали на льду такие ловкие штуки, что у зрителей дух захватывало от удовольствия. Началось с обычных салок, но прежде чем все переводили по очереди, Лизанька начала всякие выдумки будто из рукава вытряхивать, балясы точить. Остальные делали то, что она говорила, и получался настоящий театр, где ни на грош смысла, зато полно смеха.

Похоже, что кто-то дал стражнику на чай. Или, может, это сказочная русалка заставила его изменить свой взгляд и с этой минуты хорошо относиться к детям и медведям? Как по-вашему?

Так или иначе, кто видел, до чего он переменился и стал сам на себя не похож, те подумали, что просто он всю прелесть малышей – человеческих и звериных – понял.

Мальчики колют его под ребро и в заднюю часть, а он хохочет! В другое время им так досталось бы, не дай бог! А теперь видите, тут и староста присутствует, и вся деревня на него глазеет, а стражник, голубчик, пальцем не пошевелит, сам даже всякие шутки отпускает.

Видно, Лизанька выбрала старую-престарую пьесу. Будто медведь Кубула – заколдованная принцесса, стражник – то злой волшебник, то дракон, потому что, ей-богу, дети не так бедны духовно, чтоб не знать, что мелкие несообразности не имеют значения, когда хочешь играть.

Для Барбухи не нашлось подходящей роли, и ему пришлось изображать беднягу нищего в тех случаях, когда по ходу действия привидения не было нужно. Кузнецовы мальчики играли рыцарей, и эта роль очень подходила им, потому что у них были сабли и потому что они растратили лишь малую толику своего азарта.

Лизанька подсказывала всем, кому что говорить. Ах, у этой девочки славно язычок был подвешен! Зато медведь и мальчики оказались из рук вон плохими актёрами. Еле языком ворочают!

Но чем больше в представлении было недостатков, чем мальчики были медвежеватей, а Кубула – мальчиковатей, тем больше оно нравилось зрителям. Ржали без умолку! Поварёшковские папаши клали головы на плечи горшковским. Те и другие перемешались, как горох в корзинке у Золушки, – жмут друг другу руки, сидят в обнимку, друг друга подталкивают, замечаниями перебрасываются.

– Экая чушь старина! – говорит один.

– Твоя правда, – отвечает второй, вытирая заиндевевшие усы и бороду. – Твоя правда, да получается-то у них больно здорово.

– Честное слово, не видал такого: посмотрите, как Ли-занька красиво ротик раскрывает. А косички, а эти пальчики красные!..

В таких разговорах бежало время.

СТАЛО СМЕРКАТЬСЯ. Все, кто только был на пруду, хохотали. Один староста мялся и жался, ему было ещё не по себе, он не был доволен таким малым выкупом: взамен суда – щепотка веселья.

К нему подошли двое богатых и двое бедных крестьян, две старухи и две молодые девушки, два пахаря, и два лавочника, один трактирщик да ещё от духовенства пономарь, и повели эти люди к нему речь, полную простодушной мудрости.


– Милый староста, – сказали они, – видим мы, что ты хмуришься, смеяться не хочешь. Известно, страшно трудная это наука – старостой быть, тут без строгости не обойдёшься, но – господи боже – на этот раз обойди её стороной! Оставь права свои, оставь свою важность, стащи с себя всё это, и мы из этих бесценных свойств чучел наделаем, или сечки нарубим, или гусаков ими накормим. Мы над тобой, братец, смеялись, а ты, добрак такой, и не замечал. Папаша, папаша, Горшки и Поварёшки всегда друг с другом столкуются. Ты к нам на удочку попался. Расхаживал по мосту нам на потеху. Ох, мы в Горшках ведь только прикидывались, будто жалеем, когда ты от нашего берега удалялся, а когда отходил от Поварёшек, там повторяли то, что перед тем делали мы. Славные были полдни, у нас до сих пор от смеха живот болит. Но не обижайся, папаша. Мы теперь заживём как надо, опять хорошо будет! Этот окаянный мост вниз скинули ребята, а ты возьми да кинь свою старостову шапку туда же, на лёд. Дай медвежатнику на чай, а Кубуле – кролика. Честное слово, они парни хоть куда и не сделали ничего плохого.

Услышав это, староста вспыхнул как маков цвет, и стало ему так стыдно, что он не знал куда глаза девать. Стоит весь красный, а тут к нему детишки его подошли, с маленькой Марьянкой на руках.

Марьянка в ручонках цепочку держала, а к цепочке был привязан Кубула, а с Кубулой за руку шагала Лизанька, а за Лизанькой шёл Барбуха, а за Барбухой – двадцать мальчишек и двадцать три девчонки, и столько же дедушек, и столько же бабушек. Марьянка тянулась ручками и к медведю и к отцу. Что было делать старосте? Он покобенился маленько, но в конце концов сказал:

– Ну, в пору посмеялись, в пору и образумились. Я – вместе с вами. Хо-хо-хо, хи-хи-хи, долго ж вы меня за нос водили. Но теперь кончено. Я теперь за вами следить буду, жулики вы этакие!

В эту торжественную минуту появилась старостиха. За это его обещание и за то, что он всех простил, она крепко его поцеловала.

ЭТО БЫЛО ПРЕКРАСНО, вот именно как надо, но вдруг ни с того ни с сего Лизанька заплакала; и плачет, и плачет, убивается. Вроде как если б вдруг в полночь петух запел, либо, ежели вам больше нравится, как если б среди бела дня филин заухал. Бедняжка Лиза вспомнила, что пришла в Горшки-Поварёшки за покупками, и спохватилась насчёт денег. Увы, четвертак пропал. Кто стоял поближе к ней, брали девчушку за руку, утирали ей слёзки.

– Не плачь, миленькая, перестань. А то смотри – носик набок свернёшь!

Надавали ей кучу добрых советов. Один разумный человек, подумав, сказал:

– Какой толк во всех советах этих? Тебе ведь четвертак нужен? Вот он! Я его отдаю, потому что мне без него легче обойтись, чем тебе.


С этими словами он пустился бежать и чуть совсем не удрал. Да Кубула бросился вдогонку, нагнал его, вспрыгнул ему на спину и, опираясь на пуговицы над фалдами, взобрался на шею. И, дорогие вы мои, сколько же тут было благодарности и облизывания. Кубула влеплял крестьянину поцелуй за поцелуем. Крестьянину это скоро надоело, и он стряхнул медведя на землю.

Ну, хоть и скинул, а хороший пример был дан, и вот уже Куба Кубикула вынимает чашку. Может, ещё кто раскошелится.

Не скупитесь, почтенные, тряхните мошной, бросьте какой-нибудь там четвертак либо двугривенный, а то все тридцать, а то – ну хоть пирожок, господи боже мой!

Ну, да народ подобрался сговорчивый. Который посолидней, каждый почешется и давай шарить – глядишь, и достал из мешочка медяк. Вот уж набралось их – да воздаст вам господь сторицею! – полна чашка, а староста ещё две серебряных подбросил. Денег пропасть, а Лиза всё плачет, хочет свой четвертак.

– Что ваше, – говорит, – то себе оставьте, а мне помогите то, что я потеряла, отыскать.

ГОСПОДИ ИИСУСЕ, за игрой, да за слезами, да всякими тары-барами – глядь, уж и вечер наступил!

Мамаши встревожились, папаши на часы смотрят! Скорей домой, скорей ужинать, а не то с метлой придут!

Вот уж тронулись, вот уж и Грибы-Грибочки, вот уж пруд.

Нашему повествованию только о кузнеце с кузнечихой заботиться надо. Давай его сюда! Где он там?

Стоит на плотине, постёгивая себе прутиком по голенищам. Увидал Кубу Кубикулу, медведя и плачущую Лизу, расспрашивает, что да как, подходит к ним.

– Милые соседи, – говорит он, обращаясь к дядям и тётям, – возьмите-ка вы свои денежки назад. Мы не такие гордые, чтоб не принять на рождество либо на свои именины подарочек какой. Но зачем детям деньги давать? Этого не нужно.

– Ладно, ладно, – ответил староста. – Мы не давали Лизе ни гроша. Чашка Кубулова!

Кузнец поклонился – дескать, всё в порядке – и хотел Лизу домой увести. Да маленькая задержка вышла. Заметил Кубула и кинулся девочке на шею. Вихрем налетел и опрокинул чашку с деньгами. Старосте, стражнику и Кузнецовым мальчикам похлопотать пришлось, прежде чем они их собрали. Стражник ворчал, но никто не обращал внимания. Все смотрели на детей, на медведя и на страшилище, и было им немножко жалко, что вся эта история так грустно кончается. После одной разлуки – новая! Вот что их печалило.

Кубула плакал навзрыд, Барбуха пищал, Лиза обнимала медведя, Марьянка чуть не задушила страшилище, – объятия были одно горячей другого.

Трогательные сцены многим не так по душе, как веселье да смех, и соседи стали расходиться. Иные говорили, чтоцеловаться со зверями вредно для здоровья и это, мол, уже слишком. Может, они и правы, но детям было бы куда приятней, если бы Куба Кубикула вернулся с медведем в Грибы-Грибочки.


И вышло по-ихнему! Сам староста завёл речь об этом.

– Послушай, – сказал он кузнецу, – зачем ты их разлучаешь? Что тебе от этого? Из медведя – придёт время – порядочный человек получится. Он говорит как по-писаному, и в лапках у него такая чувствительность, что через час какой-нибудь сможет у портного нитку в иголку вдевать. Отдай его в школу! Пусть делу обучается!

– А куда Кубу денем? – спросил мастер.

– Кубе, – ответил староста, – самая пора теперь овладеть каким-нибудь полезным ремеслом, а то он так и прокиснет в бродяжничестве, живя на случайные подачки, и помрёт с цепью в руке, как его отец.

Все старосты по самой природе своей точат зуб на бродяг. Вы уж простите жителю Горшков-Поварёшек, что он так дурно отозвался о занятии, которое детям гораздо милей, чем занятия торгового агента или чиновника. Простите и послушайте, что он ещё сказал:

– Купим ему пару сапог хороших, а из одёжи он может донашивать кое-что после твоих ребят, а кое-что после нашего Гбнзы. Господи боже, какие-нибудь там заплатки – беда небольшая. Ну, разве я неправ?

– Правы, правы, – ответил кузнец. – А только на Кубу Кубикулу такие штаны не налезут. Ему, сударь мой, восемнадцать лет.

– Э, – возразил староста, – кто говорит о Кубе? Разве я через каждые два слова не повторяю «Кубула»?

Экая история! У этих двух малых такие похожие имена, что сам чёрт одно от другого не отличит! Но в конце концов почтенные папаши друг друга поняли. Куба Кубикула будет учиться кузнечному ремеслу, а Кубула – ходить в школу. Вот и всё.


А ТЕПЕРЬ, ДЕТИ, ДОМОЙ!

Мастер взял медведя и дочку свою за руку и хотел идти. Но шагу сделать не успел, как Барбуха – в слёзы, и медведь с медвежатником объявили, что без него не пойдут.

– Мастер и староста, – промолвило медвежье страшилище, – я появился на свет на скорую руку. Приятели мои сделали меня кое-как – тяп-ляп – из страха и воображения. Это не жизнь. Поглядите на эти ноги, на мою дымовую шёрстку! Ну, могу я так ходить? Прошу вас, пошлите меня в какую нивудь больницу либо в школу для страшилищ: пускай я тоже чем-нибудь приличным стану.

– Смотрите пожалуйста! – воскликнул Куба Кубикула.

Ах ты свинтус неблагодарный! Мы тебя выдумали, а ты с нами не хочешь дела иметь?

– Я не хочу с устрашением дела иметь. Кто нынче пошлёт сына обучаться такому ремеслу? Что это за занятие? Сто лет пройдёт, а дети всё будут надо мной смеяться.

Барбуха так долго просил, чтоб его переиначили, что пришлось позвать Бурдабурдеру, о котором шёл слух, будто он колдовать немножко умеет. Бурдабурдера сказал, что постарается. Староста дал ему за это серебряную монету. Потом все с Барбухой простились и помогли увязать его в носовой платок. Марьянка ревела благим матом.

Что нам остаётся делать, когда печаль одолеет? Пустим в ход шумовой оркестр, и под эту музыку отляжет от сердца. Валяй, валяй, Марьянка!


НАШИ ДРУЗЬЯ ДОШЛИ до Грибов-Грибочков уже в сумерки, беседуя о предметах более приятных, чем сказки о страшилищах. Им было очень хорошо вместе.

Кубула поступил в школу и получил штаны, но сперва его умыли, выкупали, выскребли щёткой, выпарили и вымыли с мылом, блох с него обобрали и вычесали его. Сущее мученье! Лизаньке пришлось завязать себе уши: Кубу-ловы рыданья заставляли её плакать в один голос с ним.

На другой день кузнечный ученик Куба Кубикула пришёл в Горшки-Поварёшки делать обмер для моста.

Жители решили поставить что-нибудь посолидней, не развалюху какую-нибудь, которую любой мальчишка своротит, а всем мостам мост, прочный, железный! Во какой!

Да, тут мастеру будет работка, тут ему, конечно, помощник понадобится.

Пришёл Куба на реку Уточку и сейчас же за работу. Стал мерять и, обмеривши, увидел, что сооружение будет в девяносто один локоть, семь стоп, три пальца и девять волосков длиной.

Он очень обрадовался, что так точно узнал, и начал твердить эти числа, чтоб не забыть. Но вдруг что-то зашуршало у его ноги и быстро-быстро забормотало:

– Бар, бар, бар!

Батюшки, никак Барбуха. Так и есть: Барбуха, ставший благодаря искусству говорунов и колдунов собачкой пуделем.

УЧЕНИК КУЗНЕЦА НЕ СРАЗУ его узнал, потому что Барбуха был первой собакой этой породы. До него никто беса лысого о пуделях не знал, и не удивительно, что Куба немножко испугался. Испугался и забыл, сколько намерил локтей, сколько волосков.

Но свидание было очень радостное. Барбуха сразу пустился рассказывать, выкладывать, что и как. Говорил он или тявкал? Ах, милые мои, если б вы знали, что это был за рассказ! Куба Кубикула понимал с пятого на десятое.

Только когда они вернулись вдвоём в Грибы-Грибочки и Лиза посадила Барбуху себе на колени, только тогда узнали они, что произошло со страшилищем. Да, узнали, как бы не так! Разве половину, да и того нет – частицу одну, так, самую малость. Никто Барбуху как следует не понимал, одни только дети малые – они, болтушки, сами мелют не поймёшь что.

Будто Бурдабурдера велел страшилищу дышать в мешочек из-под муки и, когда мешочек раздулся от страшили-щева дыхания, как воздушный шарик, Бурдабурдера сжёг его на огне. Потом будто бы воткнул Барбухе в середину лба собачью шерстинку.

Иные Фомы неверные утверждают, что это – дело очень трудное, и даже невозможное. Но Лиза верила. Почему бы нет?

Возьмите в одну руку звериный волосок, а в другую – булавку за самоё острие. Теперь найдите точно середину лба. Если вы всё это проделаете аккуратно, то нет ничего легче, как, поколачивая булавочной головкой по верхнему концу волоска, вбить его в лоб. Таким способом вы легко превратите кошку в собачку или кобылку в ослика. Для этого нужно только иметь под рукой волосок того зверька, в которого вы хотите превратить другого, и делать так, как делал Бурдабурдера.

Но Барбуха и в новом обличье сохранил прежние свои привычки. Бегал за Лизой, за Кубой, за Марьянкой, за Ку-булой. Бедняга никогда не знал покоя. То в Грибы-Грибочки помчится, то в Горшки-Поварёшки. Чуть вовсе ног не лишился. Лучшие сидел бы на месте! Оттого-то все пудели, чьё племя и порода от него пошли, – бродяги.

Вот и конец сказки о выдуманном страшилище.

– Нет-нет-нет, ещё не совсем!

А как Кубула учился?

Да неважно – у него тройка по чистописанию.

А чем кончилась история с Мишей, потерявшим свою шёрстку? Ах, это страшный вздор, бросьте, кто этому поверит?



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю