Текст книги "«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя"

Автор книги: Владислав Стрелков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Кубин замолчал, глядя перед собой.

– Что дальше было, Матвей Власович? – спросил я, когда пауза затянулась.

– Как же давно это было. Все и не вспомню. Ясно помнил день первый, а потом как-то размыто все. Помню, как к Москве подъехали. Непривычно было видеть небольшой деревянный кремль с малым посадом вокруг. Потом поступили на службу в дружину к Великому князю Владимирскому.

* * *

На большой холстине я разрисовывал карту района, как ее помнил, – все изгибы реки Керженец с впадающими в нее речушками и ручьями. Ставил точки населенных пунктов, но не подписывая их, просто так было проще всю топографию вспоминать. Соответственно, я пояснял, что это за точки. Кубин и отец Григорий иногда подсказывали мне известные им ручьи и овраги.

– Вот, примерно так, – отошел я, любуясь на холстину.

Потом добавил на карте стрелочку и подписал «север». Кулибин одобрительно хмыкнул:

– Хорошая память, Владимир Иванович.

– Привычка все запоминать, – пожал плечами я. – Теперь ваша очередь. В мое время было много полей, просек и лесозаготовительных участков, сейчас лес другой, так что дополняйте.

Матвей Власович взял уголек и начал дорисовывать:

– Вот тут лес сплошь. Тропа есть, но много людей не провести. По тому берегу дубрава, однако завалы такие, что проще вплавь по реке.

– А броды? – спросил я. – В мое время Керженец в этих местах сильно обмелел, и перейти его можно порой лишь штанины закатав.

– Броды есть, – сказал Кубин и ткнул в линию реки, – вот тут, единственный, где Безмень в Кержень впадает, остальные броды гораздо ниже по течению. А река тут достаточно глубока.

Я согласно кивнул. Еще по рассказам отца помнил, что до середины семидесятых годов по Керженцу активно сплавляли лес. По тем отмелям, что были в позднее время, сплава не организуешь.

– Далее… – дед Матвей обвел угольком довольно приличный район, – этот лесной массив практически непроходим. Тут и тут тоже лес. Перелески есть, но молодой поросли много, и тут…

Наконец карта была закончена. Но картой это можно было назвать с большой натяжкой, хотя на данный момент времени, может, единственной и довольно-таки точной. Примерный масштаб как у километровки, но в одном сантиметре вышло чуть более пяти километров.

Из крупных поселений обозначили только Китеж, Заимку и Верши на берегу Ветлуги. Немного полюбовавшись на совместное творение, я спросил:

– Где удел Малика?

– Вот, – Кубин показал на карте. – По краю Кержени и на север.

Удел оказался не очень велик. Тоже мне, княжество. Хотя северные границы дед Матвей не обозначил. И вокруг – непроходимые леса… а как они тогда якшаются? Ведь должны быть хоть какие-то дороги или тропы.

– Матвей Власович, тут ты обозначил этот лес как непроходимый, – озвучил я свою мысль, – что, дорог или троп совсем нет?

– Вот тут есть путь… – и Кубин обозначил пунктиром по краю лесного массива. Я пригляделся и хмыкнул – часть пути совпадает с железнодорожной веткой и частично дорогой местного значения, что будут проложены в будущем.

– А в каком месте черемис поганых видел? Где эта старица, про которую он толковал?

– Тут, почти у брода, – показал дед Матвей чуть выше места, где Безменец впадает в Керженец. – Кстати, эту излучину ты не совсем верно нарисовал.

Кубин подправил изгиб реки, а я отметил, что в будущем там будет деревня Никитино.

– Итак, какие будут мысли?

– Про сбор поместного войска, мыслю, они уже знают, – произнес Матвей Власович. – Уж Кута озаботится о соглядатаях, раз встал на путь иудин. Как думаешь, отче, куда поганые пойдут?

– Я мыслю, у них два пути, – изрек отец Григорий. – Один на запад, каким пришли, второй – вниз по Кержени. Если они двинутся вниз, то вот здесь они перейдут Кержень по броду и по восточному берегу, по высохшим старицам и заливным лугам до низовых бродов, а там хоть во все стороны…

Протоиерей задумался. С минуту он рассматривал карту, затем сказал:

– Князь Владимир Дмитриевич если поспеет, то может отрезать западный путь степнякам… – и протоиерей, взяв уголек, провел пунктир, почти повторяя путь, начерченный Кубиным, но на половине уходящий южнее. – Тут войско должно пройти. Здесь лес чище, и лощина аккурат к реке ведет, а Кержень здесь хоть и глубок, но переправиться можно, и оба берега пологи. Всего десять саженей вширь, может, чуть поболе. – Отец Григорий отметил место на карте. – Почему именно тут? Потому что если князь переправит войско на западный берег Кержени в этом месте, то перекроет степнякам первый путь. Вот, посмотри… – протоиерей опять рисует пунктиры, – здесь можно пройти и здесь. Кута, мыслю, темнику про все пути рассказал. И темник должен оценить каждый путь отхода. Я мыслю, степняки пойдут вниз по Кержени. Почему, как мыслишь?

– В тех местах никакого преимущества у легкой конницы, – сказал Кубин. – Не развернешься. Даже пара сотен для степняков станет хорошей преградой, а вдоль восточного берега довольно широкие луга имеются.

– Именно! – подтвердил отец Григорий. – И именно от этого места можно идти хоть куда, так называемый… э-э-э… забыл…

– Оперативный простор? – подсказал я.

– Да. Видишь? – И Иван Петрович начертил три стрелки: вдоль реки на юг, на юго-восток и восток. – Если темник поведет свой тумен на восток или на юго-восток, то в первом случае выйдет к Вершам, а во втором – к Китежу.

– Значит, надо оставить часть дружины тут.

– Ты прав, мой молодой друг, – улыбнулся отец Григорий. – Именно об этом и речь. Смотри, какая там особенность…

Протоиерей на чистом месте холста схематично нарисовал реку, рядом две узких и одну широкую полосу, которая сужалась в нижней части.

– Вот это Кержень, – Иван Петрович показал на левую полоску, – это – старица, местами заболочена, а это, – он показал на сужающуюся полосу, – луг. И по краям лес с дикими завалами. Вот тут, с луга, можно узким местом пройти, всего четверть версты по старому руслу. А там…

– Оперативный простор… – пробормотал я. – Хорошо местность знаете, даже карты не надо.

– Довелось хаживать, когда мордву замиряли, – пояснил отец Григорий, – я тогда еще тысяцким был.

– Ясно, – я еще раз внимательно посмотрел на карту. – Значит, князь идет с дружиной к Керженцу, переправляется, оставив часть ратников тут, – я ткнул в точку на карте, – затем он проходит здесь, проверяет все места, где черемис Никола видел степняков, и, если их не находит, идет к Безменинскому броду и движется вниз по реке.

– Именно так, – подтвердил отец Григорий.

– Хороший план, – сказал я. И мысленно хихикнул – некоторый подтекст выражения, вкупе с тем, что мы тут все за всех решили, несколько веселил. – Осталось довести решение штаба до полководца. Не заартачится ли княже?

– Владимира Дмитриевича я беру на себя, – произнес протоиерей. – И о тебе, Владимир Иванович, с князем поговорю.

– Заградотряд?

– Он самый, – кивнул Иван Петрович. – Устоишь в сражении – станешь воеводой. Об этом я тоже с князем потолкую.

Глава 8

Дружина переправилась на западный берег Керженца, оставив под моим началом часть ратников. В общем, мне достались мощные, блин, силы. Триста сабель, если полусотню отроков не считать. Впрочем, после подсчета всех ратников оказалось, что собралось две тысячи бояр и оружных холопов. Еще подошло городское ополчение, но их было всего чуть более тысячи. Вот и получилось, что против шести-семи тысяч кочевников мы выставляем всего четыре с половиной тысячи.

Поутру отец Григорий имел долгий разговор с князем, а затем Владимир Дмитриевич собрал боярский совет, на котором Велесов объявил «свой» план. Что интересно, при оглашении боярин Горин сразу поддержал эту идею и сам вызвался встать под мою руку. После молебна войско выдвинулось к Керженцу. Переправлялись вплавь, но споро. Мой отряд прикрывал переправу на этом берегу, а потом выдвинулся на север вдоль реки.

Что ж, все как отец Григорий и описывал: узкий проход по лощине меж лесных завалов вывел на холм, за которым раздался в стороны довольно-таки просторный луг. Я привстал на стременах, оглядывая поле, поросшее густой травой и молодыми березками.

Слева за густым кустарником и кучами сухого сплавника угадывался Керженец; чуть ближе, параллельно реке, была старица. Справа стеной стоял лес. Сам луг тянулся почти на километр, постепенно расширяясь, и заканчивался перелеском. За теми мелкими березками – еще один луг, но шире этого.

– На бутылочное горло похоже, – хмыкнул Матвей Власович, осматривая местность.

– Ага, как отец Григорий и говорил…

– Иван Петрович – стратег, – сказал Кубин, – недаром в академии генштаба учился. Вот токмо пробка для этой «бутылки» размером маловата оказалась.

– Что есть, то есть, – согласился я. – Но пропустить поганых нам нельзя, за нами верста по оврагу и оперативный простор. И Верши, и Китеж. Помнишь, что отец Григорий сказал нам после молебна?

– Помню, – кивнул дед Матвей. – Мы стражи града Китежа, а значит, всей Руси великой.

– Ну, так давай устроим тут Фермопилы.

– Точно! – воскликнул Кубин. – А я все думаю, что в голове крутится? Нас ведь триста ратников, полусотня новиков не в счет.

– О чем это вы, бояре? – Горин все молчал, глядя вдаль, а теперь будто очнулся.

– Это мы про одну давнюю битву. Был на свете такой… князь Леонид. Он с тремястами воинами остановил очень большое войско.

– Большое? Тьма?

– В двадцать раз больше тьмы!

– Двадцать темников! – восхитился Горин. – Славный, наверное, был князь. И славная битва!

Кубин кивнул:

– Славная. Эти герои погибли. Все. Но о них знают теперь во многих местах!

Горин вздохнул и, улыбнувшись, произнес:

– Так про нас тоже узнают. И все будут говорить про славную битву при Кержени.

А он прав. Почти прав. Был такой мультфильм по мотивам легенды о граде Китеже и назывался «Сеча при Керженце». Однако на самом деле такой битвы в истории не было. Теперь будет, точно будет!

Я еще раз внимательно осмотрел окрестности. А что, план отца Григория вполне реалистичен, надо признать, если, конечно, у темника не найдется более хитрого хода. Это нельзя исключать. Также нельзя исключать и предательства. Я специально узнал, кто входит в дальние дозоры: один из них – старший боярин Лисин, то есть Кутерьма.

– Ладно. Тимофей Дмитриевич! – окликнул я десятника городского ополчения.

Ко мне подъехал могучий ратник.

– Вот что сделай. Видишь, старица слева за кустами пошла? Возьми пару ратников и разведай – можно ли по ней пройти и, если что, на поле выйти для атаки.

Он кивнул и, развернув коня, отъехал.

– Что задумал, Владимир Иванович?

– Впереди наверняка дозор пойдет. Думаю, от полусотни до ста. Вот и надо перехватить их, чтоб не предупредили основной отряд.

Горин кивнул:

– Добре. Надо еще лучников вон там поставить, тогда никто не уйдет.

Горин показал налево, где особенно плотно стояли кусты ивы.

– Э, нет, Илья Демьянович. Их лучше с другой стороны поставить, кстати, отойти в бурелом им будет проще. А по старице их могут нагнать и посечь.

Горин, помедлив, кивнул.

– Лука Фомич! – окликнул я второго десятника ополченцев. – Вот что, Лука Фомич, выдели людей, чтобы стен нарубили, полторы сажени в высоту и две в ширину. Сколько успеете. И Суромяка позови.

Ратник кивнул и отъехал.

– Зачем щиты?

– Матвей Власович, – улыбнулся я, – а разве не смекаешь?

– Гуляй-город? – поднял брови Кубин.

– Именно! Расставим в этом горле по краям и еще ветками прикроем, чтобы не сразу заметили.

Мысль о гуляй-городе мне пришла во время осмотра. Просто реально оценил силы и принялся размышлять – как нам продержаться хоть пару часов. Если выйдем напрямую, то нас просто нашпигуют стрелами, особо не напрягаясь. С этим и дозорная сотня хорошо справится. Даже остро пожалел, что с собой взял только карабин, однако пулемета я и не имел, и запас боеприпасов к «Тигру» смехотворен. Но для него у меня работенка есть. Кроме меня с ним Матвей Власович работать может. Надеюсь, за тридцать лет жизни в прошлом он навыков не утратил. А пистолет я оставлю у себя, мало ли что…

Тактика кочевников во все времена была одинакова – закрутить «карусель», то есть обстрелять противника стрелами. А их тут будет в два с лишним раза больше, чем нас. Поэтому мы укроемся за стенами гуляй-города. Если степняки решатся на штурм, то им придется спешиться, так как я собираюсь применить еще одну штуку – ежи. Их и сколачивать не надо. Изготавливается просто: берется верхушка с ветвями от срубленных сосен, затем каждый сучок остро затачивается, причем каждый последующий сучок длиннее предыдущего, макушка тоже заостряется. Ежи укладываются перед щитами.

Подошедшему Егору Суромяку я растолковал – как делать ежи и сколько их нужно.

С низины к нам степенно подъехал Демьян. Его поставили старшим над пятью десятками новиков. Для него тоже нашлось дело.

– Вот что сделай, – сказал я парню, – ты со своими новиками вон туда езжай. Две дюжины щитов в глубине леса поставь и ветками прикрой, чтобы незаметно было. Будете оттуда поганых стрелами бить.

– Сделаю, – кивнул Демьян и, кликнув свой отряд, ускакал в указанное место.

– Вот что, бояре, – сказал тихо, – я не хочу, чтоб эти парни погибли сегодня, поэтому прикрывать нас своими луками будут до того, пока мы сражаемся. Потом они должны уйти. И… – я посмотрел в глаза Кубину, – Матвей Власович, надеюсь, ты понимаешь, о чем речь?

Дед Матвей кивнул:

– Понял тебя. Ты хочешь, чтоб увел их я?

– Да. Они тебя послушают. И я никогда не сказал бы так, но… как старший по званию я приказываю. Они должны жить! И им про это пока не говори.

Дед Матвей закрыл глаза и кивнул. Горин удивленно смотрел то на меня, то на Кубина, потом спросил:

– Вы это о чем, бояре?

Я вздохнул и сказал:

– Пойдем, бояре. У нас еще есть время на то, чтоб последний раз поднять кубок. Илья Демьянович, пусть все старшины у нашего костра соберутся.

Я присел на землю и, откинувшись на снятые сумы, закрыл глаза.

С ума сойти, они все тут фаталисты. Делай что должно, и пусть будет что будет. Я знаю, что будет, и меня это не устраивает. Но ситуация такая, что деваться некуда. Не зря я упомянул про Фермопилы. Нереально остановить превосходящего численностью врага и остаться в живых. Если мы тут все поляжем, то зимой все пойдет, как в истории писано. М-да, прав отец Григорий, Бог нам в помощь.

Господи, дай мне сил одолеть тьму вражескую! Ведь без победы нет будущего. Здесь, на этом поле, будет решаться вечный вопрос – быть или не быть…

Керженская сеча… интересно, станет ли известно о ней потомкам? Или превратится в легенду, как и Китеж? Потомкам… То есть и мне в том числе.

Послышались шаги. Это подходили ратники. Все расселись, и я, оглядев всех, стал говорить:

– Поганые идут сюда. Их необходимо остановить здесь и продержаться до подхода основного полка. Он должен ударить поганым в тыл.

Один из ратников ополчения усмехнулся:

– Большой полк, мыслю, кувалда: а мы, значит, наковальня.

– Да, нас мало, – кивнул я. – Нас всего тридцать десятков, я новиков не считаю, но будем биться. Считайте, что за нашими спинами наши матери, жены и дети.

– Все мы понимаем, боярин, – прогудел десятник Садов.

– Кстати, что там со старицей? – Я тут же махнул рукой: – Сиди, Тимофей Дмитриевич.

Ратник сел обратно и гулким басом начал говорить:

– По старице завалов много и местами вода. Но не глубоко – если расчистить, то кони пройдут свободно. Я уже послал людей, они растащат старые стволы и ветки и из них ловушки соорудят.

– Постой, какие ловушки?

Тимофей Дмитриевич улыбнулся:

– Ну, так если придется от поганых старицей уходить, так за собой завал обрушим.

– А, ясно. Извини, что перебил. Продолжай.

– Чуть дальше середины бочаг начинается. Сначала не глубоко, но потом… Как раз в этом месте на поле выйти можно.

– Хорошо, учтем.

Я чуть подумал, выстраивая тактику боя, и начал излагать свой план:

– Значит, так, бояре. Дело справим так – все бронные ратники собираются у старицы. Это почти две сотни. Остальные укрываются за щитами и работают луками. Бронные же ждут удобного для удара момента. Но после удара уходим за щиты. Дозор поганых, мыслю, будет полусотня-полторы. Сомнем в один момент, но никого упустить нельзя.

Ратники согласно закивали. От кустов выбежал Демьян.

– Боярин, разведали все. Там хорошее место для лучников. Сделали щиты и прикрыли их ветками.

– Хорошо, сядь. – И я продолжил: – Повторюсь: нельзя пропустить поганых через овраг. Там их уже не остановить.

– Не сумневайся, боярин, побьем поганых.

Про себя улыбнувшись оканью этого ратника, я сказал Кубину:

– Давай, Матвей Власович, сюда котел-то. Сейчас я вас, бояре, заморским напитком угощу.

Полез в сумы. Нащупал пакет с кофе, затем прикинул размер котла, решил высыпать весь кофе, чего беречь? И сахар тоже засыпал весь. В ИРП разве что осталось…

– Готово, черпайте.

Котла хватило на всех, и теперь ратники осторожно отхлебывали новый для них напиток.

– А ничего, вкусно сие питие. Изрядное. На сбитень похоже.

– Или на вино, ишь как бодрит.

– Горячее.

Я пил кофе и улыбался про себя. Нескоро еще тут попробуют сей напиток.

– Скачет кто-то. – Горин, поднявшись, вбежал на холм и посмотрел в сторону поля. Подбежал наблюдатель, сидевший у кустов на холме. И оба одновременно крикнули:

– Это Треш.

– Один скачет, – добавил Илья Демьянович, – а Ульяна нет.

Это был один из дозорных, посланных вперед, чтоб предупредить появление монгольского отряда, но возвращался только один. Хотя мы обговаривали разные ситуации, но волнение все-таки закралось в душу. Вдруг что-то не так? Второй должен был остаться только в крайнем случае. Это если монголы шли общим табором. Тогда второй, кто остался, должен был пропустить монгольский отряд и скакать навстречу нашему основному полку.

Взмыленный от быстрой скачки Треш соскочил с коня и, тяжело дыша, сообщил:

– Идут. Впереди сотня дозором, почти все бездоспешные. Ульян остался там, он не успел проскочить. Увидели бы. Я и то больше по кустам…

– Хорошо, Треша, – кивнул Горин, – иди отдохни.

Я подошел к Кубину и тихо сказал:

– Матвей Власович, ты знаешь, что надо делать.

Он кивнул, забрал мои сумы, сверток с карабином и, вскочив на коня, ускакал к правой стороне леса.

Бронные ратники поднимались в седло, остальные шли к щитам.

– Кгарррг!

Я поднял голову – на корявой березе сидел черный ворон. М-да, значит, начинается.

– Тьфу, погань окаянная, прости Господи! – выругался Горин.

Ворон взлетел и скрылся за лесом. Ратники, крестясь и бормоча молитву, проводили его глазами.

– Все, бояре. Поганые рядом.

Поднялись в седло и двинулись вдоль старицы. Действительно, не глубоко, и дно достаточно твердое. Вдоль берега старицы густой ивняк и высохшие деревья. Ратники, что проверяли проходы по старице, растащили все сухары, соорудив из них своеобразные баррикады. Если придется отходить обратно, то останется только обрушить все за собой.

– Здесь, – показал рукой Садов.

Подъем на берег был достаточно пологим, кусты раздавались в стороны, но проход больше смотрел на юго-восток.

– Лепо! – произнес Горин. – Прямо в спины бить можно.

– Верно! – согласился я.

Вдалеке виднелись замаскированные щиты, и если бы не знать, что они там стоят, то ничего бы не заметил. Потолкавшись конями, ратники встали в четыре ряда. Мы с Гориным чуть поднялись, чтоб видеть поле. Все. Фигуры расставили. Главное – успеть монгольский дозор уничтожить, а там… а там будем стоять насмерть, пока в тыл поганым не ударит основной полк.

Ратники негромко звякали железом. Кто проверял, как выходят из ножен сабли и мечи. Кто поправлял поддоспешники. Лица спокойны. Поганые? Ха! Побьем и поганых!

Я тоже проверил саблю, натяжение тетивы на луке, поправил сетку бармицы. Провел рукой по грудным пластинам. Хорошая получилась защита, теперь меня просто не взять. Нет у монгол кумулятивных стрел, только бронебойные. И то пробьют мою бронь разве что в упор.

– Идут, – сказал Горин, прислушавшись.

И точно, уже слышался топот множества копыт. Только тихо так. Странно, мне казалось, что гул от конницы должен быть громче. Или монгольские кони не так шумят?

Из-за дальнего поворота вылезла грязно-серая лента. Монгольский дозор шел рысью, на ходу перестраиваясь в несколько рядов и сбавляя скорость. Заметили замаскированные стены гуляй-города? Вряд ли.

Мы отошли в самую глубину кустарника, даже под берег спустились. Наконец дозор кочевников миновал середину поля и начал замедляться. Уже видны их спины. Пора.

Взмахнул рукой. Две сотни быстро выехали на поле, развернулись в несколько рядов и начали разгоняться. Кто-то из кочевников оглянулся и закричал. Поздно. По-любому эта сотня поганых обречена. Степняки сделали полукруг, и в воздухе запели стрелы. Ратники сбились плотнее и прикрылись щитами. Жалобно заржали раненые кони. Но нас уже не остановить. Мы хорошо разогнались и превратились в мощный железный кулак.

От степняков отделился десяток всадников и кинулся вдоль опушки, пытаясь уйти от удара. Остальные пошли прямо на нас. Ага, хотите связать боем, а эти весть темнику понесут? Никто не уйдет! Но этот десяток не наша забота, а засадного отряда отроков. Аккурат мимо них скачут.

– Ки-и-ите-е-еж! – взревели ратники перед сшибкой.

Поймал злобный взгляд монгола, несущегося навстречу. Вот кого я насажу на острие копья.

Удар! Гул от нескольких сотен скачущих лошадей взорвался металлическим лязгом и яростными криками. В последний момент я опустил копье, метя чуть выше седла. Степняк отбить не сумел, и ратовище из моей руки вырвало. Наконечник монгольского копья я успел поймать щитом – острие ушло вбок и вверх. И… передо мной поле. Как быстро через строй пролетел! Выдернул саблю и осадил лошадь. Рядом разворачивали коней остальные ратники. У всех довольные лица.

Оглянулся. Там добивали последних степняков. Что-то не верится, что все так хорошо.

Тут кто-то закричал:

– Уходит! Поганый уходит!

Один из степняков, что были сбиты отроками из засады, вдруг ожил и, вскочив на ближнего коня, кинулся наутек. Защелкали луки. Но степняк умудрялся уворачиваться. Да еще прикрыл спину щитом.

Горин закричал:

– Стреляй, боярин! Скорей! Уйдет ведь!

Мог бы не кричать. Как только я увидел беглеца, руки сами сделали нужное. Прищурился, смотря в удаляющуюся фигурку. На пути монгола вырастали рощи стрел, но степняк, как заговоренный, продолжал удаляться. Придется потратить две-три стрелы.

Щелк! Тетива лука загудела, степняк вдруг как-то нелепо взмахнул руками, и только после этого моя стрела вонзилась ему в спину. Затем еще несколько стрел от отроков. Лошади вообще досталось больше десятка. Сначала упал всадник, затем рухнула лошадь. Из леса показалось несколько фигур, одна держала очень знакомый предмет. Хм, похоже, дед Матвей все-таки не растерял навыков. С первого выстрела снял.

К беглецу уже спешили проверить – не оживет ли он опять? От леса примчался Демьян, следом и Кубин подъехал.

– Всех положили, – констатировал он. – Даже не верится.

Я поднялся на стременах, высматривая раненых или убитых. Не видать.

– Раненые или убитые есть?

Подъехал один из десятников:

– Степана Стерха убили. Язвленых десятка два, однако сражаться могут.

– Хорошо. Прибрать тут. Тела в кусты, лошадей согнать к нашим заводным. И коней сменить на свежих.

Ратники сгоняли лошадей, прибирали оружие, трупы, привязав к ногам веревку, оттаскивали к старице.

– Все не скрыть, следы боя останутся, – сказал Матвей Власович. – Натоптали, да и кровь тут…

– Зато сразу не заметят. Пойдем, Илья Демьянович, коней сменим.

Рыжая Дуся хоть и выглядела свежо, но впереди долгий бой, и стоит сменить лошадей. Пусть теперь послужит вороная.

Поле расчистили. Бронные ратники все собрались у входа в лощину.

– Всадник! – крикнул наблюдатель. – Один!

Демьян резво взбежал на холм и глянул на поле:

– Это Ульян.

– Стало быть, все сюда идут.

У меня появилось чувство чего-то неправильного. Ведь даже несмотря на одного убитого, все идет слишком гладко. Чего-то не хватает. А вот чего?

Нет, убитых два. Лошадь Ульяна остановилась, и парень, в спине которого торчало семь стрел, свалился. Его подхватили подошедшие ратники и понесли вниз. Положили на землю и перекрестились. Угрюмо помолчали. Мальчишка, почти ребенок еще…

– Поганые!

Мы поднялись на холм и выглянули на поле. Серая масса выползала из-за леса.

Поднялись в седло. Горин смотрел на поле и считал:

– … две, три…

– Брось, Илья Демьянович, – сказал я ему, – всех не сочтешь. Лука Фомич! Ты знаешь – что надо делать.

– Да, боярин, – кивнул десятник и отъехал к щитам.

– Двадцать сотен насчитал, – съехал со склона сотник.

– Как двадцать? – удивился я. – Еще один дозор?

– Боле нет, – пожал плечами Горин и посмотрел на меня. – Как мыслишь, где остальные?

– На большой полк повернули? – предположил я. – Никак темник задумал что? Но нам разницы нет, бояре. Тут стоять насмерть потребно…

Я задумался, сразу появилась идея: а что, если еще раз повторить трюк? Только чуть по-другому…

– За мной! – и я направил коня по старице. У того подъема на берег нас встретил наблюдатель. Вынырнув из ивняка, он сообщил:

– Двадцать одна сотня и три с половиной десятка.

– Ты уверен? – спросил я. – Всех счел?

– Всех, боярин. Если только следом еще поганые не подойдут.

Наблюдатель нырнул в кусты, а мы выстроились в ряд. Рядом замер Демьян.

– Ты что тут делаешь? – зашипел я ему. – А ну, обратно дуй. Твое место с отроками.

Демьян упрямо мотанул головой:

– Не пойду. Здесь мое место.

Огляделся и махнул рукой – поздно его отправлять. Все стали тихо молиться и креститься. Я вдруг услышал бормотание стоявшего за Демьяном ратника:

– Я вижу славных предков своих. Вижу всех отцов и дедов. Они смотрят на меня и зовут к себе.

Стоявший с другой от меня стороны Горин не обращал на языческую молитву внимания, и, когда ратник произнес последнюю фразу: «Я чту и помню отцов своих!», Горин произнес: «Аминь!»

Вдруг на мое плечо легла рука Ильи Демьяновича.

– Прости меня, брат! – сказал он мне.

Я увидел, что в соседнем ряду ратники, положа руку на плечо соседа, просят прощения и прощают.

– Прощаю тебя, брат, – ответил я, затем повернулся и положил руку на плечо Демьяна: – Прости меня, брат…

Стал понятным старинный обряд. Воины, шедшие в последний бой, прощались и прощали. Скоро наша кровь смешается, и мы станем кровными братьями навек.

* * *

Монгольское войско плотной массой прошло по полю, замедлилось и окончательно встало на месте нашей стычки с дозорной сотней. Степняки начали перемещаться, явно выстраиваясь для атаки. Замаскированные щиты они видеть не могли, но следы битвы их насторожили. Наверняка в этом месте должен был остаться небольшой отряд для встречи. Перестраховываются?

– Удачно встали, – хмыкнул Горин.

– Я вот что думаю, – сказал я, пристально наблюдая за приготовлениями степняков, – как только они двинутся вперед, наши встретят их стрелами, а поганые карусель затеют, то есть щиты обстреливать начнут. Подождем, как их тулы опустеют, тут и ударим.

– Не побьют наших-то?

– Гуляй-город прикроет, если под стрелы сами не выскочат. А мы момент подгадаем и ударим наискось, аккурат в спины выйдет, они и развернуться толком не успеют. Затем влево уходим, путь поганым отрежем. И заводных у поганых отобьем.

– Лепо, – согласился Илья Демьянович, – ой, как лепо! Меж нами и гуляй-городом окажутся. А коли еще поганые появятся и уже нам в спины ударят?

– Тогда уходим за щиты, а там… посмотрим.

Я приподнял щит. Тяжеловат немного, зато так просто его стрелой и рогатиной не пробьешь. Горин посмотрел на щит с интересом.

– Хороший щит, Владимир Иванович. И бронь хорошая.

– Подарю, как поганым по сусалам настучим.

Ратники засмеялись. И чего такого смешного я сказал?

Монгольское войско начало двигаться к устью поля, больше прижимаясь к старице, затем повернуло влево и… началось. Что там творится, видно плохо, но стрелы летели очень густо. Горин внимательно следил за перестрелкой из кустов, затем сбежал вниз и поднялся в седло.

– Пора, Владимир Иванович.

– Тогда с Богом!

Выехали на берег и, пока незамеченные, начали ускоряться. Выскочили из ивняка, сбитые в один мощный кулак. Степняки заметили, закричали и смешались: кто развернул коня навстречу, кто попытался ускориться, чтобы выйти из-под удара вдоль опушки, но было поздно.

– С нами Бог! – выкрикнул я и опустил рогатину.

– Китеж! – закричал Горин. И по полю понесся боевой клич:

– Ки-и-ите-е-еж!

Сшиблись! Степняк, выбранный мной как цель, вскинул щит, но удар копья отбить не успел. Вражину снесло, а ратовище вырвалось из руки. Закрывшись щитом, я выхватил саблю. По спине что-то больно ударило, но боль сразу ушла. Стрельнул глазами влево, там Демьян мощным ударом щита сбил монгола с лошади.

Бах! По щиту со скрежетом прошел наконечник копья и вылетел вверх. Я толкнул древко в сторону и коротко рубанул поганого по руке. Под вороную полетел обрубок. Увидел впереди степняка, который нацелился копьем на Демьяна. Наклонился чуть влево и замахнулся саблей. Степняк поднял щит, но я ударил не саблей, а, поставив щит ребром, с силой ткнул его в бок. Сквозь крики и лязг оружия я услышал, как трещат ребра. Еще одним меньше. Бум! В голове зазвенело. Рванул поводья и развернулся к монголу в кольчуге. Это что за фрукт? Его оттеснили от меня лошади без седоков. С радостью заметил, что кони не наши, а монгольские.

– Ущ![3]3
  Ущ! – Эй! (монгольск.)


[Закрыть] – Степняк, крутясь, смотрел на меня. Нас разделяли три стоящих лошади без седоков. Я плюнул в его сторону и оскалился:

– Сайн байна[4]4
  Сайнбайна – здравствуй (монгольск.)


[Закрыть], урод.

Он взревел и махнул саблей:

– Чи боол! Нохой![5]5
  Чи боол! Нохой! – Ты раб! Собака! (монгольск.)


[Закрыть]

Ну уж, хрен тебе. Направив на него клинок и ударив краем щита по сгибу, крикнул:

– Ба биш боол! Явах ба ялах, хуу тэмээн![6]6
  Ба биш боол. Явах ба ялах, хуу тэмээн. – Я не раб. Иди и сразись, сын верблюда (монгольск.)


[Закрыть]

О! Он понял, и жест тоже понял. Ударив коня плашмя саблей, монгол стал пробираться ко мне. Ну, иди сюда. Степняк с ходу ударил. Я отвел саблю в сторону и ударил сам. Монгол увернулся, и вот поганец, распластавшись, достал кончиком сабли мой бок. Ох, спасибо тебе, Тютя, за хорошую работу. Вороная развернулась сама, умница, как будто понимала, куда мне нужно.

Бдзинь! В край щита воткнулась стрела. Наша, двухперая. Вот ети! Они что там, не знают, куда стрелять?

Шипя, словно змея, монгол крутанулся, и мы опять сшиблись. Попытался проделать трюк со щитом, да не тут-то было. Опытный вражина попался и верткий, зараза. Нас опять разнесло пробегающими лошадями без седоков. Тут степняка кто-то ткнул с земли копьем, и тот выпал из седла. Я осмотрелся. В трех метрах двое поганых насели на Горина. Направил вороную туда, по пути огрел краем щита поднимающегося с земли монгола. Затем полосонул поперек спины ближнего степняка, Горин свалил другого и, стряхнув кровь с сабли, посмотрел на меня:

– Жив, боярин?

– Жив, мне еще щит дарить тебе.