Текст книги "На озере Светлом"

Автор книги: Владислав Гравишкис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

И вот теперь, когда кажется, что машина уже поднята, происходит непредвиденное: грузовик перестаёт двигаться. Он подёргивается, шевелится, но с места сойти не может, словно его удерживает в воде какая-то неведомая сила.

Напряжение на тросе так велико, что начинает подёргиваться и вздрагивать сам трактор: вот-вот поползёт навстречу грузовику. Павлику кажется, что перед ним развёртывается какая-то битва, вступили в единоборство два могучих исполина, и каждый из них старается перетянуть друг друга на свою сторону: грузовик тащит трактор в воду, трактор тянет его на отмель. Кто победит?

Колокольцев и Пинчук озабоченно смотрят друг на друга: в чём дело?

– Останавливай! – кричит Колокольцев. – Что-то у нас неладно!

Трос ослабевает, и грузовик откатывается назад. Над водой торчит только угол кузова. Придерживаясь за него, Колокольцев спускается в воду и долго шарит в ней.

Ребята нагребают в лодку гальку.

– Что там? В чём дело? – спрашивает Пинчук.

– Скала на пути. Обрыв. Чёрт бы его взял! – ругается Колокольцев.

– Высокий?

– С метр будет.

– Вот и доработались. Как же теперь?

Колокольцев молча выходит на берег и ложится на горячую гальку. От беспрерывной возни в воде он весь посинел и стучит зубами. Семён и Митя бродят вдоль обрыва, обследуя его в обе стороны – подводная скала перегородила почти весь залив. Павлик наблюдает за товарищами, стоя по пояс в воде: он не умеет плавать… От былого воодушевления не осталось и следа: все удручены неудачей, препятствие кажется непреодолимым.

– Надо что-то придумать, – говорит Василий Дмитриевич и начинает раздеваться, чтобы самому обследовать обрыв.

МАШИНА ПОДНЯТА!

До позднего вечера на отмели кипит горячая работа: Василий Дмитриевич предложил насыпать перед обрывом вал из камней и гальки и по нему закатить машину на мелкое место. Ребята нагребают в лодку гальку, отвозят к грузовику, высыпают под колеса. Василий Дмитриевич и Колокольцев по пояс в воде возятся над краем обрыва, раздобытыми на кордоне лопатами сбрасывают вниз камни и верхний наносный слой.

Все работают полуголые и босые, один Павлик в тапочках и верхней рубашке. Он сильно опалил себе на солнце спину и вынужден был одеться. Кроме того, до крови стёр на гальке ноги, и пришлось обуться. Теперь его размокшие тапочки по-птичьи поют и чирикают на каждом шагу.

Сильно ноет спина, кажется, плечи вот-вот отвалятся, на ладонях полопались мозоли, сочится кровь, и ранки больно разъедает вода. Но Павлик стойко переносит невзгоды и с ожесточением нагребает гальку в лодку. Он готов упасть на землю полумёртвым, но не признается в том, что устал и больше работать не может. Митя и Семён работают рядом с ним с прежним азартом, и в этом, может быть, главная причина усердия Павлика.

Отдыхает он в те несколько минут, в которые Семён и Митя отвозят груз к обрыву. В эти минутные передышки Павлик чувствует, как мелко-мелко дрожат его ослабевшие ноги и руки. Кажется ему, что силы кончились совсем и следующую лодку он не сможет, ни за что не сможет нагружать. Но пустая лодка возвращается, выпрыгивают Семён и Митя, начинается погрузка, и Павлик, охнув от нестерпимой боли в пояснице, снова берётся за лопату, снова швыряет шумящую гальку на дно лодки.

Близится ночь. На противоположном берегу озера над зубчатой стеной гор пламенеет густое золото заката. Стена совсем чёрная, на ней уже невозможно различить отдельные деревья, всё слилось в сплошной тёмный массив. Длинные тени пересекают озеро почти с одного берега до другого, и там, в синих тенях, начинают ползать голубоватые ленты тумана. От воды струятся невидимые потоки вечернего холодка вперемежку со струями горячего дневного воздуха.

Сам того не заметив, Павлик скользит руками по черенку лопаты и садится на землю. Прижавшись щекой к рукам, он смотрит, как Митя и Семён выгружают лодку над обрывом. Больше работает, конечно, Семён, Митя еле-еле шевелит лопатой… Ему, Павлику, ещё легче, чем Мите: он может хоть немного отдохнуть во время выгрузки. А Семён работает непрерывно: то грузит, то гребёт, то выгружает. Почему он такой сильный, почти как взрослый? Почему Павлик слабый, слабее даже Мити?

Павлик размышляет. Лодка причаливает к отмели, ребята начинают работать, а Павлик не может подняться с места. Как он ни напрягает ся, как ни опирается на лопату, какая-то сила приковала его к земле и не отпускает. Не понимая, что случилось, Павлик смотрит в пространство пустыми глазами и покорно ждёт, что Митька сейчас начнёт над ним смеяться. Но тот молчит, хотя Павлик уверен, что не только Митя, но и все остальные уже заметили его беспомощное положение.

– А что, инспектор, не пошабашить ли нам? – слабо слышит он отдалённый голос Василия Дмитриевича. – Всё равно дотемна не кончить, утром доделывать придётся.

– Шабашить так шабашить, – охотно соглашается Колокольцев, – Ночевать-то где будем: на кордон пойдём или тут переждём?

– Куда я от трактора пойду? Моё дело – с машиной…

– Нечего ходить взад-вперёд, – возражает и Семён, – У меня переночуете, я там балаган построил.

Павлик и Митя тупо переводят взгляд с одного на другого, не в силах сообразить, о чём говорят взрослые. Подталкиваемые Семёном, опираясь на лопаты, они ковыляют в гору, к той сосне, под которой Семён устроил балаган из сосновых веток.

Как хорошо положить усталую голову на свёрнутую в жгут старенькую телогрейку Семёна! Митя засыпает сразу, а Павлику в бок давит что-то твёрдое, должно быть, попал сучок или камешек, но нет сил поднять руку и отбросить его в сторону.

Он ещё видит, как Семён приносит с озера ведро воды, устанавливает над костром, разжигает огонь. Пламя быстро разгорается и длинными жадными языками лижет дно ведра. Как только у Семёна хватает сил делать всё это?

– Там у меня в сумке пироги есть. Бери, Семён! – предлагает Павлик.

– А сам-то что? Чай пить разве не будешь?

– Я потом. Сейчас что-то не хочется.

Семён ещё что-то говорит, – кажется, спрашивает, с повидлом или с мясом пирожки, – но Павлик слышит его голос как через слой воды, глухо и неясно. Он шевелит рукой: надо же всё-таки вытащить камешек из-под себя, уж очень неловко на нём лежать, но рука замирает на полпути, и мальчик погружается в сон…

Утром он просыпается от надоедливого треска мотора-пускача. С трудом подняв голову, оглядывается. Озеро освещено косыми лучами восходящего солнца. Трактор на отмели работает на холостом ходу, из трубы вылетают круглые синие клубочки газа.

Рядом спит Митя. Рот у него полуоткрыт, он похрапывает и ёжится во сне. Оба они накрыты: Митя – ватником Василия Дмитриевича, Павлик – кителем Колокольцева. Семёна нет. Где же он? Приподнявшись, Павлик видит товарища на отмели, он набрасывает в лодку гальку. Колокольцев и Пинчук носят к обрыву большие камни. Неужели они совсем не спали?

Павлику становится совестно: они себе полёживают, а люди уже работают вовсю. Он раскачивает Митю.

– Митя! Вставай!

Митя приподнимает голову и долго смотрит на Павлика заспанными, бессмысленными глазами, точно пытаясь понять, что это за человек перед ним и что ему нужно.

– Это ты, Павка? Чего тебе?

– Наши-то уже работают. Надо помогать идти, – сообщает Павлик, но сам не может двинуться с места.

Митя оглядывается на озеро и вдруг начинает торопиться:

– И верно! Чего ж ты раньше не разбудил?

– Сам сейчас только проснулся.

– Пошли скорее!

Покряхтывая, они поднимаются.

– Честное слово, Митя, у меня, кажется, все кости скрипят, – говорит Павлик, рассматривая свои припухшие, израненные руки.

– Ничего, разомнёмся – и всё пройдёт.

И в самом деле, после первых движений боль в мускулах становится слабее, и Павлик чувствует себя лучше. Они бегут на отмель.

– С добрым утром, работнички! – приветствует их Василий Дмитриевич. – Поспали бы ещё маленько: глядишь, мы бы и уехали…

– Ну да! – возражает Митя, – Грузовик-то ещё в воде.

– Сейчас вылезет. Теперь он наш, – отзывается Колокольцев и обращается к Пинчуку: – Потянем, Василий Дмитрич?

– Потянуть недолго, вот дорога бы не расползлась…

– Расползётся – починять будем. Давай включай лебёдку! Нам бы только задний скат закатить на обрыв, а там дело пойдёт…

Снова ревёт мотор. Натянувшись, вибрирует и гудит трос, лязгают шестерни лебёдки. Край выглядывающего из воды кузова колыхнулся и медленно пополз к трактору. Он поднимается всё выше и выше. Видна уже рама, видны скаты, лоснящиеся и мокрые, словно покрытые лаком. Появилась крыша кабины, уголок бокового стекла, дверная ручка…

Из кузова обильно течёт вода, множество струек сверкает на солнце, и Митя не выдерживает: подбежав к борту медленно двигающейся машины, он подставляет ладони и умывается вытекающей водой.

– Вот хорошо-то! А то я позабыл сегодня умыться!

Машина подходит к трактору вплотную и останавливается – мокрый, чёрный, грязный, весь какой-то непривычный, но всё-таки настоящий, заправский грузовик. Колокольцев тотчас влезает в кабину и осматривает приборы.

– И всего только двенадцать тысяч прошла, – сообщает он. – Почти новая машина. Не пойму, что с ней случилось…

– А ты в мотор загляни, инспектор, наверно, там вся заковыка, – предлагает Пинчук и закуривает. – Мотор подвёл мужика, не иначе…

«Мужика? – недоумевает Павлик, – Ну да, они говорят о водителе затонувшего грузовика. Где-то он сейчас?» И Павлик старается представить себе водителя. «Наверное, он такой же большой и сильный, как тракторист Василий Дмитриевич Пинчук…»

ВСТРЕЧА НА ДОРОГЕ

В дымном кабинете Годунова сидит Виктор Бартенев, шофёр Алаганского целинного совхоза. Эго невысокий худощавый паренёк с тонким, бледным и очень усталым лицом. У порога лежит брошенный Бартеневым полупустой рюкзак: Виктор только что приехал с вокзала и рассказал Ивану Алексеевичу историю потери грузовика. Он кончил и теперь смотрит на Годунова тревожными и лихорадочно поблескивающими глазами: что-то теперь скажет начальник милиции? Где машина?.

Годунов пока молчит, о чём-то раздумывая, и это очень волнует Бартенева. Он наливает себе воду из графина и пьёт большими глотками.

– Ты сам-то откуда будешь, Бартенев? – спрашивает Иван Алексеевич.

– Киевский я, товарищ начальник.

– Вот как! Значит, украинец?

– Нет, товарищ начальник. Отец у меня был русский, только мать украинка.

– Климат на Украине хороший, тёплый. Не чета нашему, уральскому. Верно?

– Нет, я бы не сказал. Большой разницы не вижу. Погода у вас круто меняется, это точно. Из-за неё я и пострадал.

Виктор всматривается в Годунова и никак не может понять, почему начальник милиции ни слова не говорит о машине, а всё расспрашивает о том, что кажется Бартеневу совсем посторонним и ненужным. Он как будто нарочно отводит разговор куда-то в сторону. Неужели машину не нашли? Но зачем тогда он посылал телеграмму? Виктор сам видел её в областном управлении: «Грузовик 14–45 обнаружен, жду дальнейших указаний». Может быть, с машиной ещё что-нибудь случилось? Виктор зябко ёжится: неужели ещё не кончились его несчастья?

– Да, погодка тебя подвела, это верно, – не торопясь, говорит Годунов, – Надо себя с нею поаккуратней держать… Давно в совхозе-то?

– Осенью приехали.

– Ну и как, трудно?

– Бывает и трудновато. С жильём у нас, сами знаете… Спасибо, зима тёплая была.

– Настроение у ребят какое?

– Настроение? Да как будто бы ничего, неплохое. Только ведь я про настроения мало знаю: я ведь всё больше в разъездах был. Да вот два месяца в больнице валялся.

– А у самого-то как с настроением? Вид у тебя нехороший, прямо скажу.

– Это у меня после больницы. Я всё про машину думал, поэтому и не поправился. Недолечился маленько. Как узнал про вашу телеграмму, так и стал проситься выписать. Главный врач говорит: «Рано тебя ещё выписывать, да, видно, ничего не поделаешь, всё равно по машине с ума сходишь…» Ну и выписали. А не выписали бы, всё равно убежал бы…

– Вот как ты дисциплину понимаешь! – усмехается Годунов.

– Так ведь машина же, товарищ начальник! Вы что, шутите? Я ведь как в сознание пришёл, так всё время про неё думал. Ни есть, ни спать не мог…

– Н-да, машина! – Годунов несколько секунд молчит и наконец говорит то, чего Виктор уже ждёт давно и с нетерпением: – Ну, Виктор, машину твою мы нашли. Поднимают её сейчас на Светлом – озеро такое у нас есть. Через полчаса придёт с операции мой «газик», я прикажу тебя подбросить на Светлое. А пока пойди погуляй!

Виктору хочется расспросить про машину поподробнее, но он не решается этого сделать, – кажется, он и так уж много хлопот доставил этим людям. Там, на месте, он всё узнает… Он благодарит Годунова и выходит на улицу, небольшую каменную улочку, круто поднимающуюся в гору. В конце её зеленеет вершина хребта, на склонах которого расположен заводской посёлок.

Бетонные ступени крыльца горячо накалены солнцем. Виктор садится, закуривает и посматривает на нижний конец улицы, откуда, по его мнению, должен появиться милицейский «газик». Внизу виден широкий, усаженный деревьями проспект, по которому в два потока двигаются автомашины. На углу толпа людей обступила синюю тележку с газированной водой.

Виктор смотрит на всё это отсутствующим взглядом: мысли его у машины. Скорей бы до неё добраться, сесть за руль! Неужели это скоро случится? Виктор вскакивает и начинает ходить по узенькому тротуару под окнами отделения милиции. Из одного окна слышится телефонный разговор. Вот как! Кажется, говорят о нём!

– Понимаете, Владимир Павлович, он из больницы удрал…

«Почему он говорит, что я удрал? – недоумевает Бартенев, – Ведь я же ему сказал, что выписали меня законно. Не поверил, что ли?»

– С Киевщины он, с Украины, комсомолец… Хорошо-то хорошо, да вот помочь надо парню. Как чем? Машину-то, поди, перебрать надо, просмотреть. Надо с честью проводить человека – грузовик-то ведь с целинных земель, не какой-нибудь аварийщик!.. Что же, что суббота? Наоборот, даже хорошо, что суббота… Соберём мы завтра спозаранку с десяток слесарей и шофёров и завтра быстренько провернём это дело… Согласятся! Не было ещё такого случая, чтобы рабочий класс отказался помочь товарищу в беде. Да мы с автоинспектором сами провернём это дело, только ваше принципиальное согласие нужно, товарищ директор… Ну вот, всё. в порядке, всего доброго!

Слышно, как звякает положенная на место трубка…

Первое мгновение Виктор доволен и обрадован: это хорошо, что ему помогут просмотреть и перебрать машину. Безусловно, она в этом нуждается, столько времени простояла под открытым небом. Но потом Бартенева охватывает тревога: нет, тут что-то не так! С машиной случилось что-то посерьёзнее, иначе зачем же её ремонтировать? Словно сквозь сон он припоминает, как покидал машину: спустил воду, снял прерыватель, отключил зажигание, – словом, всё хорошо подготовил, прежде чем оставить её там, на лесной поляне. Неужели раскулачили?

Желание поскорее увидеть машину, узнать, в каком она состоянии, становится просто нестерпимым. Нет, не может он больше томиться здесь, надо двигать на Светлое! Виктор подходит к толпящимся у тележки с газированной водой людям и расспрашивает дорогу на Светлое…

Двадцать пять километров! Для машины это сущий пустяк, а пешком… Всё равно надо идти! Он выходит из посёлка, долго шагает вдоль бесконечно длинного заводского забора, бредёт по серой, пыльной ленте дороги.

Больница даёт о себе знать: уже через полчаса он весь покрывается потом, дышит тяжело, ноги становятся зыбкими и слабыми. «Хоть бы попутная попалась!» – думает он, оглядываясь. Дорога пуста, ни одной машины не видно. На склоне пологой горы ослепительно белеет гряда многоэтажных домов посёлка. Лучше ему было остаться в посёлке…

Понурившись, Виктор шагает дальше. Звонко погрохатывая гусеницами, навстречу ползёт трактор. Виктор окидывает его равнодушным взглядом, но глаза останавливаются на грузовике, прицепленном к трактору. Инстинктивно он всматривается в номер на борту машины. Цифры видно слабо, они выглядят какими-то размытыми, неясными. С трудом удаётся разобрать: 14–45. Появление этих цифр так неожиданно, что несколько секунд Виктор стоит неподвижно, не веря своим глазам, потом сбегает с обочины, догоняет уже проехавшую мимо машину и отчаянно стучит в дверцу.

– В чём дело? – выглядывает Колокольцев.

– Стой! Стой! – кричит Виктор, шагая рядом с кабиной и поминутно оглядываясь назад, на борт грузовика, на размытый водой номер.

– А что такое? – вновь спрашивает Колокольцев, сердясь, что этот бестолковый встречный не понимает, что остановить машину невозможно: ведь она идёт не своим ходом, а на прицепе у трактора.

– Остановись! Будь другом, остановись! – продолжает упрашивать Бартенев.

– Да как же я остановлюсь, чудак! Не видишь, что ли? – злится Колокольцев, мотая головой в сторону трактора.

Виктор смотрит вслед «Сталинцу». Да, трактор… Он чувствует, что не в силах догнать его. Он вообще не в состоянии больше двигаться. Пошатываясь, колеблющейся походкой он бредёт к обочине и бессильно опускается на траву.

Колокольцев и ребята следят за ним.

– Неладно что-то с ним, Анатолий Иваныч! – говорит Семён.

– Наверное, больной, – добавляет Павлик.

– Хватил лишнего, а не больной, – сердится Колокольцев, но всё же вынимает свисток, останавливает трактор, подходит к Виктору и строго спрашивает:

– В чём дело? Что случилось?

Виктор молчит. Он тяжело дышит, капли пота проступили на лбу.

– Остановись! Будь другом, остановись! – продолжает упрашивать Бартенев.

– Да ты что, товарищ?

Больной или хлебнул лишнего?

С усилием усмехнувшись, Виктор произносит:

– Какой там хлебнул!

Так вот пришлось… Не ждал свою машину встретить. Как обухом по голове ударило!

Протяжно присвистнув,

Колокольцев с любопытством осматривает Бартенева:

– Так она твоя?!

Подходят остальные и молча окружают их.

– Моя, ребята, моя!

Как только вы её раздобыли?

– Раздобыли, – сухо произносит Колокольцев.

Он не любит аварийщиков, а этот парень, по его мнению, аварийщик из самых отчаянных – умудрился загнать машину на дно озера. – Раздобыли, как не раздобыть! Только чего это стоило, вот в чём вопрос…

– Погоди, Анатолий Иваныч, – вмешивается Василий Дмитриевич, подошедший к ним. – Не тревожь парня! Сперва разберись, как и что, потом попрекать будешь. Семён! Быстренько тащи сюда ведёрко с водой! Напоить надо человека.

Виктор пьёт жадно и много, затем, оторвавшись от ведёрка, оглядывается на обступивших людей и смущённо улыбается:

– Оказывается, пить очень хотелось. Теперь лучше…

Они размещаются в машинах и продолжают путь. Впереди чернеют контуры завода, дымное облако, словно туча мошкары, вьётся над ним. Пустырь, отделяющий завод от посёлка, густо заполнен толпами людей: видимо, кончилась смена.

Павлик, опершись локтями на кабину, смотрит вперёд, на белеющий на тёмном фоне лесистой горы посёлок и думает: каким непохожим оказался водитель грузовика на того, которого он себе представлял, ничего общего с Василием Дмитриевичем! Совсем обыкновенный паренёк, немногим побольше Семёна. А уже работает на целине, водит машину…

Митя висит над бортом грузовика и слушает разговор, который происходит сейчас между Колокольцевым и Бартеневым, надеясь узнать какие-нибудь подробности из этой таинственной истории с грузовиком.

– Этот-то… Которого на дороге подобрали… Из больницы убежал… – докладывает он Павлику и продолжает слушать.

– Завтра машину перебирать будут… Рабочие нашей автобазы выйдут… Вроде воскресника… Сам Иван Алексеич сказал. Пойдём завтра, Павка? – Прислушавшись ещё, Митя с огорчением сообщает: – А про то, как машина на дно озера угодила, сам ничего не знает…

Машины выходят на улицы посёлка и под любопытными взглядами идущих со смены рабочих направляются к заводской автобазе.

ЗИМНЯЯ ДОРОГА

К полудню просмотр и переборка грузовика закончены.

Смущённый Виктор Бартенев стоит рядом с машиной и пожимает протянутые к нему руки. Десятки рук, покрытых ссадинами и царапинами, в коричневых пятнах ржавчины и тёмных мазках мазута. Вот сколько ребят не пожалело выходного дня, пришло помогать ремонтировать машину! Сделали большое дело, а ему даже нечем отблагодарить!

– Извините, товарищи!

Слесари и шофёры видят его смущение и посмеиваются:

– Ишь, красна девица, сконфузился совсем.

– У вас на целине все такие?

– Извините, товарищи! – повторяет Виктор, – Поблагодарить бы вас, да нечем. Весь я тут…

– А ты хлеба, хлеба побольше припасай!

– Осенью возить приедем – вот и отблагодаришь.

– Хлеб будет, ребята, будет! Приезжайте, пожалуйста! – приглашает Виктор. – Спасибо вам, товарищи! Одному бы мне неделю мучиться.

– Это верно, один в поле – какой вояка, – басит Василий Дмитриевич, тоже явившийся ремонтировать спасённый им из подводного плена грузовик. – А целиннику как не помочь? Мы ваше дело понимаем, нелегко вам приходится. Ну, счастливого пути тебе, Виктор!

Шофёры и слесари гурьбой уходят из автобазы, а Виктор остаётся один с ребятами. Тихо на большом дворе автобазы, тесно уставленном машинами всех марок, систем и назначений. По-воскресному тихо и в заводском посёлке, который виден за решётчатым забором, только поставленный на крыше радиоузла громкоговоритель могучим голосом ведёт рассказ о правилах ухода за кукурузой.

– Хороший народ у вас, ребятки! – замечает Виктор.

– Ничего себе народ, – кивает Митя.

Они все заняты переборкой снятого с машины груза. Митя усердно перетирает вынутый из распакованного ящика подшипник.

– И вы тоже хорошие, – неожиданно добавляет Виктор.

Он искренне взволнован той дружной помощью, которую ему оказали рабочие завода.

– Мы-то?

Ребята удивлённо переглядываются и смеются.

– В самом деле, ребятки, в самом деле! Здорово вы меня выручили, чего там и говорить!

Виктор знает, что машина обнаружена с помощью ребят. Если бы не они, – искали бы до сих пор, да и то неизвестно, как бы удалось найти.

– Какая наша помощь!.. – пожимает плечами Семён, – Поругались с Митькой – вот и нашлась машина. Только и дела.

Они усердно работают, перетирая и смазывая запасные части. Руки у всех густо покрыты солидолом, лоснятся, и блестят. Митя, несколько раз нерешительнр взглянув на Виктора, набирается смелости и спрашивает:

– А как же машина в озеро попала?

– Разве ж я знаю, ребята? Только догадываюсь.

– А как вы догадываетесь? – спрашивает Семён. – Я вот тоже догадывался, да так ничего и не понял.

Он усмехается, вспомнив, как перетрусил, когда его под водой неожиданно толкнуло шофёрское сидение. Нет, он этого никогда никому не расскажет…

– Длинная история получилась со мной, ребята. Даже вспоминать не хочется… – Лица ребят так ясно выражают разочарование, что Виктор быстро говорит: – Ну да ладно, вот кончим погрузку, я вам попробую рассказать…

Они быстро погружают ящики в кузов и, когда всё готово, рассаживаются на лавки, и Бартенев начинает свой рассказ.

Алаганский совхоз лежит на юге области, километрах в трёхстах отсюда, в степных просторах Зауралья. Съезжаться туда народ стал ещё осенью прошлого года, и сразу начали строиться. Построили не так уж много: рядок саманных домиков, контору, два склада. Одну улицу уставили тремя десятками полевых вагончиков – вот и все здания.

Работы много, и больше всего у шофёров: надо возить и возить грузы. Всё нужно новосёлам: и строительные материалы, и семена, и машины, и продукты, и товары. Машин хотя и порядочно, но расстояния большие, и грузовики обычно исчезают из совхоза на несколько дней, а то и на неделю. Спасибо зиме: стоит она бесснежная, тёплая. Ещё в феврале дороги такие, что не уступают летним, – как асфальт. В самые отдалённые уголки области можно забираться без риска застрять.

Виктор Бартенев – специалист по дальним рейсам, и ему поручили – это было в конце марта – вывезти запасные части из межрайонной базы, находящейся в глубине Урала, в горном городе Золотинске. Виктор был рад дальней поездке: в таком рейсе многое повидаешь на незнакомой уральской земле. Интересные места, совсем не похожие на родную Украину…

Так вот, быстренько собравшись, он покатил. Скрылась в степном просторе составленная из вагончиков улица «Целинная», исчезли саманные домики, и за ветровым стеклом открылась гладкая, ровная целинная земля, пересечённая до горизонта серой лентой дороги.

Снегу в степи мало, только корешки трав припорошены, а стебли стоят нетронутые, сухие и крепкие – такие, какими застали и застудили их морозы. Денёк ясный, небо чистое, солнце висит низко. То впереди, то рядом мчится узкая и острая тень машины. Порой, когда машина взбирается на пригорок, она становится такой длинной, что кажется, вот-вот упрётся в горизонт.

К вечеру Виктор видит Уральские горы. Тёмной каёмкой они лежат у самого горизонта, похожие на скопившиеся там тяжёлые грозовые тучи. Всё чаще появляются деревни и рабочие посёлки, и Виктор, не останавливаясь, проносится по улицам.

Ночует он уже в горах, в посёлке известковых карьеров, а утром едет по горным дорогам, с двух, сторон замкнутым в стены густого соснового леса. Подсевший в кабину попутчик-старичок в очках, местный учитель, – рассказывает, что сейчас они переедут границу, отделяющую Европу от Азии. На границе поставлен каменный столб.

– И далеко до него? – интересуется Виктор.

– Близко, совсем рядом. Вот по этой тропинке пройти немного – и обелиск! Если есть желание, – полюбопытствуйте…

Они оставляют машину на дороге и по узень кой тропинке идут в лес. Белый восьмигранный обелиск поставлен на откосе железной дороги. На одной стороне – бронзовая доска с выпуклыми медными буквами «Азия», на другой – такая же доска с надписью «Европа». Буквы начищены и ярко блестят на солнце. Перед обелиском на путях у решётчатой арки с кроваво-красным глазом светофора стоит электропоезд и время от времени подаёт свои трубные сигналы, требуя дороги. Совсем недалеко, в тёмном сосновом бору, красиво белеет похожее на сказочный замок здание электроподстанции. Тишина такая, что ясно слышно, как гудят на подстанции трансформаторы.

Выкурив по папироске – половинку в Европе, половинку в Азии, – они возвращаются к машине и едут дальше.

А впереди всё горы и горы! Кажется, что им и конца не будет, что вовсе и нет на земле степных просторов. Перевалы становятся всё круче, мотор тянет с трудом, вниз тоже не скатишься без тормозов – так разнесёт, что потом никакие тормоза не удержат.

С последнего перевала перед Виктором открывается Золотинск. Это такой город, каких Виктору ещё не приходилось видеть: весь затолкан в горы. Крутые склоны обросли домами почти до самых макушек. Можно видеть, что делается в любом дворе. Улицы просматриваются от начала до конца.

В глубине ущелий, на самом их дне, правильными прямоугольниками раскинулись громадные цехи завода. Заводской двор покрыт сеткой железнодорожных путей, по ним снуют крохотные паровозики. Рядком стоят трубы мартенов, и чёрные, серые, рыжие и даже зеленоватые клубы дыма валят из них. Дым медленно приподнимается над заводом, перекатывается над цехами и улицами, тяжело переваливает через горные вершины и исчезает в лесах.

На базе Виктор задерживается недолго: ему, как целиннику, груз отпускают без очереди. Присмотреть за погрузкой выходит толстый начальник базы в огромной ушанке, белых бурках и накинутом на плечи полушубке. Он долго расспрашивает Виктора о совхозных делах. Потом, зябко поёжившись, осматривает нависшие над городом горы и встревоженно говорит:

– А ведь неладно твоё дело, парень: метель будет.

День стоит такой ясный и прозрачный, что даже не верится, что существуют на свете какие-то там метели и бураны. Виктор недоверчиво смеётся:

– Что вы, товарищ начальник! Какая может быть метель в такую погоду?

– А ты на горы посмотри!

Что ж, отчего не посмотреть! Виктор оглядывает горы, но ничего особенного не замечает. Серебрятся на солнце облитые белой массой сугробов склоны. Ясно различаются на светлом фоне самые маленькие сосенки, весь лес точно просвечен солнцем. Кажется, что вся эта картина вычеканена из серебра и воронёной стали.

Тогда начальник показывает киевлянину на вершины: там между сосен на полянах и прогалинах колышутся белые тени снежных вихрей. Выходит, что там веет-задувает сильный северный ветер. Даже как-то странно: наверху уже бушует ветер, выметает из лесов снежную пыль, а здесь, внизу, хоть бы колыхнуло! Дым из трубы ближайшего дома, не колеблясь, столбом поднимается вверх.

Белый восьмигранный обелиск поставлен на откосе железной дороги.

Начальник рассказывает, какие штуки выкидывает погода на Урале, и несколько минут Виктор колеблется: люди здешние, уральцы, причуды погоды им известны. Может быть, и в самом деле опасно выезжать в такое время? Дорога тоже мало знакомая, подъёмы да спуски. Но и оставаться рискованно: метель может затянуться, все дороги переметёт, тогда ещё труднее будет выбраться, насидишься в снегу. Нет, лучше ехать, чем пережидать; в метель не верится, и есть шанс проскочить горный район, а в степи, на привычных дорогах, будет легче…

– Так-то оно так, – соглашается начальник базы. – Проскочишь – твоё счастье. Не проскочишь – тогда держись!

– Надо мне привыкать к уральскому климату или нет, товарищ начальник? Верно ведь? – смеётся Виктор.

Простившись с начальником и грузчиками, Виктор повёл машину к горным перевалам.

В КАМЕННОЙ ЛОВУШКЕ

Ослепительно сверкает снег. Мартовское солнце днём припекало, верхний слой подтаивал, за ночь смерзался, и теперь поляны рядом с дорогой и белые пятна высоко в горах блестели, словно облитые глазурью, так что Виктору пришлось даже спустить щиток над ветровым стеклом, чтобы свет не так сильно бил в глаза.

Неожиданно и быстро, в какие-нибудь пять минут, всё кругом потемнело. С севера надвинулась громадная туча. Чёрная, мрачная, она быстро застлала небо, закутала солнце, по накатанной дороге поползли и заструились белые хвосты позёмки. Даже сквозь рокот мотора стало слышно, как в какую-то щель громко посвистывает ветер. Правы были уральцы: метель надвинулась стремительно. Весенняя, неудержимая, разгульная метель…

Мрачно и пасмурно выглядит посёлок, в котором ночевал вчера Виктор. Выстроившиеся вдоль склона мохнатой горы домики рабочих известковых карьеров уже не сверкают окнами на солнце, как сверкали утром. Они тусклы и пасмурны, как это быстро помрачневшее, мутное небо.

Пригнувшись, навстречу ветру идёт вереница белых фигур, и трудно понять, отчего они белы – то ли от известковой пыли, то ли снег уже облепил их. Заслышав за собой машину, они сходят за обочину и ждут, когда она пройдёт. Один из рабочих, старик в большой мохнатой шапке, высокий и костистый, с раздуваемой ветром длинной седой бородой, машет рукой вперёд и что-то кричит Виктору, подняв к небу морщинистое лицо.