Текст книги "Лето кончится не скоро"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

5. Прозрачная планета

– Пространства-линзы, – продолжал Кустик, – это как бы громадные невидимые увеличительные стекла. Сквозь них пролетаешь и ничего не чувствуешь. Но потом приближаешься к своей родной планете и – ой-ей-ей! Видишь, что она сделалась величиной с футбольный мяч. Только на самом деле это не она уменьшилась, а вы увеличились в миллион раз…

Ну, с бывшими пиратами такого не случилось, а вот одна их бутылка пролетела сквозь линзу и сделалась в поперечнике как наша Земля.

Да, я забыл сказать, что это была круглая бутылка! Вроде как от ликера «Глобус» в спекулянтских киосках – такой прозрачный шар с длинным горлышком.

Ну вот, она увеличилась, и никто этого не заметил, потому что вокруг была межзвездная пустота, никаких небесных тел и кораблей поблизости. И висела бутылка-великанша в этой пустоте целые миллионы лет. Куда ей было спешить-то?

А за это долгое-долгое время через горлышко налетела в бутылку космическая пыль, налипла внутри на стеклянные стенки. И получилась почва…

А потом… Вот это самое главное! Влетел в горлышко метеор! Он грохнулся о донышко бутылки, но не пробил, а отскочил в самую середину бутылочного пространства. И, наверно, от досады, что попал в ловушку, разгорелся ярким светом. И с той поры никогда не гас. Потому что он был из особого звездного вещества, а звезды ведь горят сами собой целые миллиарды лет. За счет внутренних ресурсов. Ну и этот тоже…

И получилось внутри круглой вместимости маленькое, но настоящее солнце.

Про такой, про похожий мир книжка есть, называется «Плутония». Но она про внутренность нашей Земли, а тут все случилось в бутылке…

Когда сделалось светло и тепло, в почве стали появляться всякие микробы, а потом и большие живые существа. И растения. И выделилась вода, появились, моря и озера.

Ну, а дальше все как у нас: сперва динозавры, потом первобытные люди и человеческая цивилизация…

Многое там было похоже на нашу жизнь. Только люди никогда не видели звездного неба. Над головой у них всегда было яркое солнце, и никто даже не знал, что такое ночь. Правда, время от времени собирались густые тучи, наступал полумрак и начинался сезон дождей. Ну, что-то вроде африканской зимы. А про снег там даже и не слыхали.

Вообще климат там был теплый, мягкий, поэтому и люди, наверно, были мягкие по характеру… Ну, то есть всякое, конечно, случалось, бывали там в истории и войны, но не такие ужасные, как на Земле. Потому что все там знали: живут они внутри шара. Если в нем взорвать слишком большую бомбу, случится такой резонанс, что весь мир рассыплется…

– И бутылка может лопнуть, – заметил Ник.

– Ну, они не знали, что живут в стеклянной бутылке. Думали, что просто в круглой пустоте, окруженной чем-то твердым…

Но, наверно, главные правители о чем-то догадывались. Поэтому придумали всякие законы. Например, не копать колодцы глубже десяти метров…

Дело в том, что там были не только местные люди, но и потомки тех, кто однажды залетел туда на звездолете. Случайно. Звездолет сломался, выбраться обратно они не смогли и стали жить среди местного населения. И постепенно смешались с ним. Конечно, эти космонавты знали про мир больше, чем внутрибутылочные люди. И рассказывали про космос и галактики. Но со временем все перепуталось, подзабылось, остались только разные легенды. Одна была про то, что в Южной части Круглого мира есть Черный туннель, который ведет в Никуда. А по правде это было горлышко бутылки.

Надо сказать, что люди жили в нижней бутылочной половине. Солнце-то висело не точно в середине Круглого мира, а повыше, ближе к горлышку. Там начинались очень жаркие пустынные места, даже озера время от времени испарялись. Сперва туда ходили отважные экспедиции, но потом это дело запретили, потому что не каждая экспедиция возвращалась.

Ну вот, в то время, о котором идет речь, жизнь в планете Бутылке была мирная и спокойная. Во́йны давно уже не случались, наука развивалась, а руководил людьми умный правитель Бумбулло, потомок звездолетчиков, которые в древности влетели в горлышко. Он заботился о всеобщем благополучии.

А в городе Пампоподо, на берегу Треугольного моря жили-были два мальчика.

Вообще-то в городе было много мальчиков. И девочек. Девочки были совсем не вредные, никогда не приставали к мальчишкам, а всякие дурацкие щекоталки были запрещены законом.

– А если кто-нибудь нарушал закон? – не удержалась Тина.

– Тогда… даже не знаю. Таких глупых там просто не было. Никому и в голову не приходило нарушать законы. Считалось, что Внутренний Шар от этого может лопнуть и все провалятся в Ничто…

Ну, вот. Жили-были два мальчика. Кудрик и Мудрик.

Они были друзья.

Кудрик был веселый, все время затевал разные игры. А Мудрик был изобретатель. Постоянно делал всякие хитрые штуки: автомобильчики на солнечной энергии, самопрыгающие мячи, крошечные телевизоры из спичечных коробков. А еще маленьких пластилиновых крокодилов на микросхемах. Они ползали в школах под партами и даже кусались, но не сильно, а шутя…

И вот однажды Кудрик и Мудрик услышали легенду о пиратском кладе. Кое-какие сведения про космических пиратов, наверно, все-таки просочились в планету-бутылку, только сильно измененные. Короче говоря, ходили слухи, что где-то на окраине города Пампоподо старинные пираты зарыли клад.

Вообще-то слухам почти никто не верил (даже, что такое «клад», толком не знали). Но Кудрик вдруг загорелся нетерпеливым планом. И скорее к Мудрику:

– Придумай робота-копальщика. С разведывательным нюхом! Пускай найдет клад и выроет!

А Мудрику что? Ему лишь бы поизобретать! Сел за свой компьютер, начал загонять в него программу за программой. Ну, компьютер и выдал наконец чертеж. Схему механического животного, похожего на кенгуру. На задних лапах у него – маленькие экскаваторные ковшики с зубцами…

Потом Кудрик и Мудрик этого робота долго строили. Он был с электронными и компьютерными внутренностями. Когда он был готов, ему дали имя Уркла. То есть «Универсальный разведчик кладов».

Рано утром… Ой, никакого утра там, конечно, не было. Ну, когда все крепко спали за закрытыми ставнями, Кудрик и Мудрик верхом на Уркле выехали за город. И сказали роботу:

– Ищи!

Уркла ткнулся мордой в траву. Морда у него была похожа на ведро с двумя автомобильными подфарниками (это глаза) и с двумя дырами-ноздрями, чтобы принюхиваться. Ну вот, он принюхался и начал рыть. Сперва передними лапами. А когда углубился, то и задними. Он уходил в землю и оставлял за собой широкий круглый колодец. И не забывал делать в стенке колодца ступеньки для ребят, потому что он был почти такой же умный, как его конструктор Мудрик.

Мудрик очень радовался, что Уркла так старательно и быстро работает. А Кудрик вдруг испугался:

– Ой! А ты поставил ограничитель глубины? Ведь дальше десяти метров рыть нельзя!

Мудрик был талантливый, но рассеянный. Он не помнил, сделал ограничитель или нет. А останавливать Урклу ему не хотелось. И он сказал:

– Подумаешь! Какая разница?

– Как какая! Если копать глубже, Круглый мир может лопнуть!

– Не лопнет, – рассудил Мудрик. – Подумай сам! Ведь Уркла ищет клад, который зарыли пираты. Глубже клада он рыть не станет. А если пираты рыли глубоко и ничего не лопнуло, почему нам нельзя?

Да, он был рассеянный, но очень умный. И Кудрик почти перестал беспокоиться.

Они оба смотрели вниз, в колодец, но оттуда из-под Урклиных лап летели комья земли, ничего нельзя было разглядеть.

Наконец Уркла сказал механическим голосом:

– Дальше не роется. Скребки скользят. Программа выполнена.

– А клад есть? – вместе опросили Кудрик и Мудрик.

– Не знаю, – без выражения ответил Уркла. – Что-то есть.

Кудрик и Мудрик скатились вниз по ступеням. Сперва на металлическую спину Урклы (и он железным тоном сказал: «Рас-тя-пы»), а потом к его лапам. И вскрикнули. Потому что показалось, что они летят в пустоту!

Но они не полетели. Локтями и коленками уперлись в холодное толстое стекло, которое было совершенно прозрачным. А за стеклом был космос.

Конечно, Кудрик и Мудрик не знали, что такое космос. Они даже слова такого никогда не слышали. Но они все же почувствовали, что видят какой-то новый громадный мир. Незнакомый и совершенно бесконечный. В этом мире горело множество дальних огоньков. Будто капли расплавленного металла…

И Мудрик вдруг заплакал…

Ну, ребята, я не знаю, почему он заплакал. Только точно, что не от страха. И он сказал:

– Я понял, что это такое. Это разные солнца. Не такие, как наше, а очень далекие и очень громадные… Я давно-давно где-то слышал такую сказку. Или видел это во сне. Да, во сне. Несколько раз. От такого сна замирала душа…

И сейчас душа замирала. У обоих. Но Кудрик постарался остаться веселым:

– Значит, мы нашли самый потрясающий клад! Мы молодцы! И Уркла молодец!

Но Уркла сказал:

– Вы не молодцы. И я не молодец. Мы нарушили закон. Вам попадет. А меня размонтируют.

Мудрик вытер слезинки и улыбнулся:

– А вот фигушки! Не имеют права.

И они пошли рассказывать другим ребятам про свое открытие.

Ребята все радовались и по очереди лазили в колодец. И у всех замирала душа. Ну, от всяких чувств. От беспредельности и от того, как манили их звезды.

Но такую тайну трудно сохранить. И, конечно, скоро про все это дело узнали взрослые. Вот тут-то и началось!

Разумеется, первым делом засыпали колодец. Потом всем ребятам, кто видел через стеклянное дно звездные просторы, запретили говорить про это. А то, мол, всех в школе оставят на второй год и снизят оценки за поведение… А Кудрика и Мудрика вызвали на совет. Сперва на педагогический, а потом на общий, на Всепланетный.

На этом общем совете был председателем сам Бумбулло, главный правитель планеты. Старый, седой, похожий на академика. Вообще-то он был добрый. Но сейчас очень нервничал, хотя и старался говорить спокойно. Сперва даже говорил: «Дорогие мальчики…» Но потом не выдержал и закричал: «Молокососы паршивые!..»

– А чего он испугался то? – спросила Тина.

– Как чего!.. Жили-жили, думали, что их мир единственный, все было понятно и спокойно. А теперь вдруг оказалось, что этот мир – капелька в океане. Даже и не капелька, а меньше самой крошечной молекулы! Разве такое легко пережить?.. И стали правитель и его советники давить на Кудрика и Мудрика:

– Признайтесь, что все это ваши глупые выдумки!

Те говорят:

– Но все равно ведь многие это видели!

А помощник правителя, хитрый такой, вроде кардинала Ришелье, им в ответ:

– Пусть Мудрик скажет, что он для забавы сделал такой специальный экран, похожий на стеклянное дно! И вставил в колодец, чтобы подшутить над всеми. Тогда вам ничего не будет.

Но Мудрик уперся. И Кудрик тоже. Говорят:

– Вы же сами учили детей, что врать нехорошо!

А советники им наперебой:

– Это не вранье, а высшая государственная политика!

Но Кудрик и Мудрик все равно сказали «нет». Тогда их отвели в специальный исправительный дом. И заперли в темной комнате. И сказали, что не выпустят, пока они не передумают…

– Но не били? – спросил Ник.

– Ну нет. Это же все-таки не Земля… Однако предупредили:

– Будете упрямиться – больше никогда не увидите солнца.

Кудрик сказал:

– Подумаешь…

А Мудрик:

– Мы теперь видели столько разных солнц, что нам хватит до конца жизни.

Хитрый помощник правителя им сказал:

– Если не передумаете, мы вам сделаем прививки, от которых вы позабудете все на свете. Даже своих мам и пап. И вообще сделаетесь тупые…

Но они и тогда не уступили. Да они и не верили, что можно позабыть своих мам и пап… Может, по одиночке они бы и сдались, но они были вдвоем и поддерживали друг друга, потому что очень дружили. Ну, и гордые были, конечно…

– А что стало с Урклой? – спросил Платон.

– С Урклой стало… такое, что потом все ему говорили спасибо!

Сперва, конечно, его попытались размонтировать. По приказу совета. Вернее, хотели вставить в него другую программу, чтобы превратился в простого вьючного робота.

Но Уркла убежал. В те ужасно горячие области Круглого мира, куда люди не решались соваться. Ему-то было не страшно, оболочка жаропрочная… А был он вполне разумное существо, только не из мускулов и мозговых клеток, а из всякой электроники и микропроцессоров. Умел он не только думать, но и чувствовать. И он привязался к Мудрику и Кудрику. Поэтому через недолгое время (когда опять все спали) он пробрался в город, плазменным резаком вскрыл замки и выпустил Кудрика и Мудрика. И сказал:

– Если у вас найдутся жаропрочные костюмы, я вам кое-что покажу. Вам все равно надо куда-то удирать из Пампоподо…

Мудрик пробрался домой. Там в кладовке отыскал два легких термостойких скафандра (у него ведь много всего было напридумано и понаделано). Сели Кудрик и Мудрик на Урклу и помчались в горячие области.

Надо сказать, что путешествие было нелегкое и долгое, хотя Уркла мчался быстро. Кое-где он даже летел, потому что у него были выдвижные крылья и легкий реактивный двигатель.

Делалось все жарче и страшнее. Солнце жгло даже сквозь скафандры. А земля все круче шла под уклон, потому что было это уже не очень далеко от горлышка. Ну, знаете, где плечики бутылки…

Но вот, когда стало уже совсем невмочь, среди желтых пустынных песков они увидели что-то ржавое и черное, с круглыми окнами. Похожее на дом в форме яйца.

Это был звездолет, на котором в древности прилетели сюда инопланетяне.

Он был ужасно старый, но внутри все сохранилось в исправности, только двигатели не работали. Зато работали охладительные системы, они включились автоматически, когда Кудрик, Мудрик и Уркла забрались внутрь… Там путешественники, конечно, отдохнули, пришли в себя и стали разбираться, что к чему.

И тут у Мудрика проснулась такая память… Ну, которая передается по наследству через многие поколения…

– Генетическая, – сказал Платон.

– Да!.. Он стал вспоминать устройство звездолета, космические карты, документы… В общем, он в конце концов понял, что такое космос, что такое звездолет. Оказалось, что это корабль для путешествий по Великому Кристаллу…

«По чему?!» – хотел спросить Шурка. Но от нервного озноба перехватило горло. И вместо Шурки Женька удивленно спросила:

– По какому кристаллу?

– По Великому… То есть по Вселенной. Потому что Вселенная имеет кристаллическое устройство. У этого Кристалла бесконечное число граней, и каждая грань – особое пространство…

– Это тебе тоже космические голоса нашептали? – строго спросил Платон.

– Конечно. Не сам же я придумал, – Кустик недовольно хмыкнул.

– А правда есть такие голоса? – шепотом спросил Шурка у Кустика. Тот промолчал. А Платон объяснил с хмуроватой серьезностью:

– Он говорит, что эти голоса и нашептывают ему космические истории. И будто он этот шепот не ушами воспринимает, а впитывает кожей. Потому что она у него сверхчувствительная…

– Ну а про Кудрика и Мудрика-то что они нашептали? – легкомысленно поторопил Ник. – Какой у истории конец?

– А конца нет, – сказал Кустик. – Пока все остановилось на том, как они сидят в звездолете… Я думаю, Мудрик его починит. И они вылетят через Черный туннель, через горлышко бутылки, в открытый космос.

– А ребята в городе Пам… Пом… ох, Пам-поподо придут в себя и начнут копать новые колодцы, – сообщил Ник. – Потому что это исторический прогресс, его не остановить.

– А может, раскопают и целые стеклянные площади, – задумчиво сказала Женька. – Представляете, как будет здорово! Получится будто звездное озеро. Сидишь на берегу и смотришь в космическое пространство.

– А Кудрик и Мудрик на звездолете сядут на эту стеклянную планету снаружи, – поддержал развитие истории Платон. – И увидятся с друзьями через стекло. И будут обмениваться с ними сигналами. А потом вернутся домой.

– И построят новые звездолеты, да? – слегка подмазываясь к Кустику, въехала в разговор Тина. – И начнется космическая эра…

– Не знаю… – Кустик посопел. – Откуда мне знать? Может, будет так, а может, по-другому.

Тогда Шурка не удержался, спросил:

– Кустик, а у морей и озер дно там, наверно, стеклянное?

– Дно? Ну, возможно… Наверно. Конечно, вода же размывает земляной слой и добирается до стекла. Только никто этого не видал, там ни подводных лодок, ни аквалангов еще не придумали…

«Значит, так… – подумал Шурка. – Снаружи, где моря, планета прозрачна. Сквозь толщу воды и стекла светит солнце. И видно, как плавают стаи рыб, осьминоги и киты… И временами планета вспыхивает, как хрустальный шар… Интересно, что сказал бы на это Гурский? И еще: удивился бы он или нет, если бы услышал, что косматому пацаненку по прозвищу Кустик известно о Великом Кристалле? Гурский говорил, что об этом на Земле не знает никто…»

Но Гурский был неизвестно где. А сидевший рядом Ник задрыгал ногами-руками:

– Смотрите, солнце! Дождь кончился!

6. Издалека…

Они сбросили палатку. Выскочили в свежесть и солнечное сверкание. Заплясали опять, поджимая ноги в мокрой высокой траве.

Раскидали штаны, рубашки и майки на сосновой поленнице. От влажной материи пошел пар. Под горячими лучами она высыхала на глазах.

Шурка мотнул головой, прогоняя мысли о Гурском. Пусть сейчас не будет в настроении даже самого маленького пятнышка. Пусть лишь вот этот яркий день, стеклянные бусы дождя в траве, густая синева неба у края уходящей тучи… И новые друзья. Женька…

Круглого шрама на груди он уже не стеснялся, забыл о нем.

Женька в своем синем купальнике гонялась за хохочущим Кустиком – удивительно тощим и незагорелым, как свежая щепка. Кустик стряхивал на Женьку капли с яблонь, а она: «Ну, я тебе покажу, Кудрик-Мудрик!» – и в погоню…

Шурка засмотрелся, смутился, стал глядеть в другую сторону и бодро вспомнил:

– А как там мой башмак? Наверно, уже заклеился!

Платон бросил ему кроссовку из-под навеса.

– Держи! Как новенький! Надевай и будешь, как огурчик…

Шурка машинально поймал и стоял неподвижно. Откуда в ушах этот тоскливый, этот издалека пришедший гул? Как вой далекого мотора. Ближе… ближе…

Он еще старался удержать в себе радостный день, свое нынешнее счастье. Он даже попытался улыбнуться… Да нет же, ничего не случилось!..

Запыхавшийся, отбившийся от Женьки Кустик подбежал, встал напротив, наклонил пегую голову к костлявому плечу. Глаза озорно сияли.

– Шурчик-мурчик будет, как огурчик…

И сразу – будто тьма…

Гурский говорил о блокаде памяти. Вернее, о фильтре. О таком, который пропускает в память прошлое небольшими дозами. И к тому же прошлое это – как бы обесцвеченное, без переживаний. Словно не с тобой это было, а с другим. И давно, давно, давно…

«Иначе, Полушкин, вам просто не выжить. Тоска убьет вас, говорю это прямо. И главное – вы не сможете сделать то, что вам предназначено…»

«Что предназначено?»

«Об этом позже. Сначала о блокаде. Вы согласны?»

«Как хотите…»

«Нет, это вы должны решить…»

«Ладно…» – Он и правда устал от тоски.

И… ничего не случилось. Но прошлая жизнь как бы отгородилась полуметровым стеклом (и были на этом стекле совсем непрозрачные пятна). А к нынешней жизни стал проявляться слабенький, но все же интерес. Проклевывался тонкой травинкой. Особенно, когда разговор заходил о Рее…

А сейчас… сейчас то стекло будто рухнуло со звоном осколков.

…Ник, Платон, Женька, Тина и Кустик потерянно смотрели, как новый их приятель съежился на корточках и сотрясается от плача. Слезы были взахлеб, не сдержать. Что же делать-то?

Тина в сердцах дала Кустику подзатыльник.

– Балда! Доигрался со своими дразнилками! Смотри, до чего довел человека!

И Шурка услышал. Да, сквозь неудержимый плач все же услышал эти несправедливые слова. Рывком выпрямился. Не останавливая слез, взял Кустика за плечи, придвинул к себе – словно от ударов защищал:

– Ну, вы чего! Он же не виноват!.. Он… Это я… Сам…

Надо было спасать Кустика, спасать себя. Если не поймут, откуда эти слезы, может рассыпаться начавшаяся дружба. И тогда что? Опять один, один… И не будет Женьки… Будет лишь прорвавшаяся сквозь блокаду беда…

– Он же не знал!.. Я сам… потому что… это сразу вспомнилось. Вы не злитесь… Потому что отец тогда сказал такие же слова, и потом… почти сразу…

– Шурчик-мурчик, будешь, как огурчик… – Отец смеялся, поправляя на нем новую зеленую бейсболку. А комната была залита неудержимым июньским солнцем. И теплый ветер колыхал шторы. Он был с запахом доцветающей сирени. Шурка нетерпеливо переступал новенькими зелеными кроссовками. В нем тугими струнками звенело ожидание радостного путешествия и свободы. Школьный год – позади. Отчетный концерт в «Аистятах» – позади. А впереди – аэродром, первый в жизни полет и – море! На том южном берегу, куда не докатились гражданские войны и кровавые разборки. Они еще есть, такие берега… – Сейчас отвезу домой шефа, поставлю машину, и мы с тобой на автобус. В аэропорт.

– Пап, ты только недолго!

– Двадцать минут… – Хлопнула дверь, зашумел лифт. Шурка заломил бейсболку, шагнул через упавший чемодан, встал перед зеркалом. Нарядный такой, собравшийся в путешествие мальчик. Счастливый десятилетний папин Шуренок, у которого впереди одни радости…

Словно трещины пошли по зеркалу. Загрохотали внизу на улице черные железные молотки…

Шурка опять сел на корточки. Пахло мокрой травой и дровами. Остальные присели вокруг Шурки. Он вздрагивал и вытирал глаза. И ничего не скрывал, когда рассказывал. Только слово «папа» произносил с легкой запинкой, потому что уже отвык.

– Папа… он работал в фирме «Горизонт». Ну, это с компьютерами было связано. Небольшая фирма… Он был шофер, возил директора, дядю Юру Ухтомцева. Он не только шофер был, а еще как бы и помощник, консультант… И вообще они были друзья… Раньше папа работал не шофером, а диспетчером на аэродроме, но его выжили. Потому что он не хотел поддерживать забастовку. Все диспетчеры решили бастовать, на их место послали военных, а папа говорит: «Они же в пассажирских полетах ни бум-бум. Люди могут погробиться». И вышел на работу. Ну, и потом не стало ему там жизни… Вот он и ушел в «Горизонт»…

Шурка всхлипнул опять. И чтобы не дать ему расплакаться снова, Женька спросила:

– Вы с папой вдвоем жили, да?

– Да… Мама умерла, когда мне пять лет было… Он сперва женился второй раз, но ничего хорошего не вышло. Ну и мы вместе, двое… Мы хорошо так жили. А в тот день – все сразу… как бомба…

…Когда он выскочил из подъезда, у машины никого не было. В лобовом стекле – частая цепь пробоин. Шурка раньше видел такое в кино. Дядя Юра Ухтомцев отвалился на спинку сиденья. А отец сидел за рулем прямо. И смотрел мимо Шурки. В уголке рта набухла крупная, как алая ягода, капля. Шурка закричал…

Тот крик надолго застрял у него в ушах. Засел в легких занозистым деревянным кубиком. И жил с этим кубиком Шурка много месяцев. Сперва в детприемнике, потом в интернате. Кубик мешал дышать, и Шурка часто кашлял. Воспитательница водила его к врачу. Тот сказал: «Бронхит». А это был не бронхит, а застрявшая тоска. И горькое беспросветное недоумение: «Почему это так? За что?»

– …Понимаете, все разом куда-то… ухнуло. Ни отца, ни дома…

– А дом-то… – напряженно оказал Платон. – Квартира-то куда девалась? Она же твоя…

– Боже мой, да на нее тут же… слетелись, как вороны. Оказалось, что у кучи людей документы. Будто отец ее продал…

– А нельзя, что ли, было пойти, доказать? – спросил наивный Кустик.

Шурка проглотил последние слезы.

– Ага… Я сперва так же думал. О справедливости… Сбежал из приемника, пошел в милицию. Пустили меня там к одному… Следователь Хорченко. Он сразу:

«Квартира – не мое дело. Ты лучше скажи: знаешь, что у отца был пистолет?»

Я это, конечно, знал. У папы «Макаров» был. С разрешением. Папа мне давал стрелять в лесу. Я в консервную банку научился попадать с десяти шагов… Я и говорю:

«Знаю, конечно…»

А этот Хорченко:

«Тогда скажи: куда он девался?»

И давай катить на меня. Ну, мол, будто я этот пистолет куда-то спрятал… А мне до того, что ли, было?.. А «Макаров» этот, скорее всего, был тогда и не у папы, а в сейфе, в «Горизонте». Папа наверняка его сдал перед поездкой, в самолет ведь с оружием испускают. Я так и говорил сначала. А Хорченко:

«Ты мне мозги не пудри. Я знаю, что у вас дома был тайник…»

И потом еще несколько раз меня из приемника таскали в милицию. Будто уже совсем обвиняемого:

«Где пистолет? Говори, если не хочешь в спецшколу!»

Они там даже не понимали, что мне все равно: хоть в спецшколу, хоть на тот свет… Один раз я не выдержал, как заору на этого Хорченко:

«Чего вы ко мне привязались! Лучше бы арестовали тех, кто отца убил!»

А он:

«Ты еще тут глотку драть будешь, сопляк! Последний раз спрашиваю: где пушка?»

Ну, я и выдал в ответ.

«Если, – говорю, – была бы у меня эта пушка, разве бы вы, гады, ходили живые? Вы – одна лавочка с бандитами…»

Он вскочил, замахнулся, а я в него плюнул…

Били Шурку профессионально. Так, чтобы не было следов. В маленькой комнате без окон. Двое ловких, коротко сопящих парней в пятнистых робах. От них пахло табаком и кирзовыми башмаками. Шурка так и не понял, чем били. Боль раскатывалась по внутренностям тугими резиновыми шарами. Распластанный на лежаке Шурка сперва дико вскрикивал, потом кашлял и мычал. И злорадно думал, что сейчас умрет и тогда уж этим гадам придется отвечать, не отвертятся. Тогда он еще не полностью избавился от наивности… А кроме того, сквозь боль проскакивали отрывочные мысли о пистолете. Мысли-проблески.

«Если бы у меня и правда была пушка…»

И потом, осенью, когда на краю кладбища нашел он среди мусора ту прямую латунную трубку, мысли были уже четкие…

Это случилось, когда он жил в интернате…

Нет, про трубку не надо. По крайней мере, сейчас не надо…

На кладбище он ходил часто. Интернат стоял от кладбища неподалеку (хоть в этом повезло). Шурка убегал и шел на мамину могилу. Потому что даже в самой беспросветной жизни должно быть у человека хоть что-то родное.

На могилу отца он не ходил – ее просто не было. Отца сожгли в крематории и засунули урну в стену, за серую каменную табличку. Лишь на это хватило денег у фирмы «Горизонт», которая стремительно разорялась. До крематория было километров двадцать, не доберешься. Да и что там делать перед глухой бетонной стеной с сотнями имен? А тут, на кладбище – кусты и скамейка рядом с могильным камнем. И рядом – никого…

Но сюда приходил уже не прежний Шурчик Полушкин. Не ласковый, веселый и слегка избалованный папин сын. Приходил замызганный пацаненок с острыми скулами, с твердым кубиком в легких и застывшей душой. Сидел под мокрыми увядшими листьями рябины. Думал. Не спешил. Куда было идти? Обратно в интернат?

…Нет, про интернат сейчас тоже не надо. Про эту серость и кислый запах в коридорах. Про таблетки и уколы, чтобы ночью вели себя тихо. (И тихо вели. Но гадко…) Про улыбчивые делегации, привозившие «сироткам» гуманитарную помощь – ее потом с визгом и руганью делили воспитательницы.

…А есть такое, о чем при Женьке и при Тине вообще не скажешь никогда. Об этой ночной возне в девчоночьих спальнях. Или о скользком, как червяк, восьмикласснике по прозвищу Гульфик – активисте и директорском прихлебателе. Как он, когда гасили свет, ужом лез в мальчишечьи постели. И слюнявыми губами в ухо: «Ах ты мой хорошенький. Дай-ка я попробую на твердость твой гвоздик…» И однажды попробовал Шуркин – стальной, отточенный, длиной в двенадцать сантиметров. Шурка в сентябре подобрал его на стройке и держал под подушкой.

Потому что насчет всех этих дел просветили Шурку еще в приемнике. И он понял: тут два пути. Или покориться, или быть готовым на все: на отчаянную драку, на боль, на кровь, на тюрьму. Даже на смерть…

Гульфика – воющего, с разодранной на боку кожей – утащили в медицинский кабинет. Дело замяли: директорша не хотела скандала, до милиции не дошло. Но Шурку, разумеется, били опять: сперва по щекам в директорском кабинете, потом в «комнате для трудных» – воспитатель Валерий Валерьевич, резиновым шнуром от скакалки. «Не дрыгайся, моя пташечка. Будешь орать – все узнают про случай с гвоздем. А тогда уж точно – спецшкола…»

Шурка не орал. Не потому, что боялся спецшколы. Просто колючий кубик в груди был как клапан. Да и к боли Шурка уже притерпелся: били везде – и в приемнике, и в милиции, и в интернате. Воспитатели и все эти «дежурные по режиму», и парни – те, кто постарше…

Он не хотел об этом, но все же не удержался, сказал сейчас ребятам:

– К битью привыкаешь… А к табаку привыкнуть не мог, бронхи болели от кашля… А труднее всего было знаете что? Не поверите… Не мог сперва ругаться, как другие. Потом научился. Без этого нельзя. Чтобы выжить, надо было казаться таким, как все.

– Казаться… или быть? – тихо спросил Платон. Судя по всему, он понимал больше других.

Шурка мотнул головой:

– «Быть» не получалось. Всегда было жалко маленьких. Им там хуже всех, в этом зверятнике… А еще… у меня же там была задача. Выжить, чтобы встретить того… Главного, кто послал автоматчиков.

– Значит… ты узнал, кто это был? – испуганно спросил Кустик.

– Господи! Да это все знали… Такой гад по фамилии Лудов. Он ездил на «мерседесе» с целой бандой охранников, заведовал ресторанами, рэкетирскими шайками и всякими торговыми домами. «Горизонт» отказался платить ему дань, ну и вот…

– А почему не арестовали-то?! – взвинтился Ник.

– Говорили: «Нет доказательств»… Зато друзей в милиции у него было сколько хочешь. Тот же Хорченко… Я уж потом догадался…

– И… что ты хотел с ним сделать? – словно через силу спросила Женька. Шурка глянул и отвел глаза.

– Не получилось? – шепотом сказал Платон.

Шурка покачал головой. Он понял, что пора остановиться.

– Я же говорил… Попал под машину. На дороге… А потом клиника. Врач по фамилии Гурский… Он, говорят, сделал чудо…

Шурка вдруг улыбнулся. И с облегчением, и с просьбой: «Давайте больше не будем обсуждать все это…» Гурский словно оказался рядом и повел рукой. И завеса из полупрозрачного стекла опять беззвучно опустилась между Шуркой и его прошлым. Он всхлипнул самый последний раз – виновато и запоздало.

– Вы… наверно, думаете: вот, появился тут такой, разревелся, как маленький…

Все немного помолчали.

– Глупенький… – вздохнула наконец Женька. Мама когда-то в точности так же говорила после долгих его слез. – Глупенький… Никто ничего такого не думает…

Платон сказал насупленно:

– И что же, что разревелся? Может, это и хорошо: от слез легче делается. Не зря их природа выдумала… Ты не бойся, мы все понимаем.

– Конечно, с нами такого не было, – рассудительно вставил Кустик. – Но тоже… Вот у Ника, например… Ладно, потом…

Шурка вытер лицо ладонью. Медленно встал. Солнце жарило плечи. Головки иван-чая покачивались у щек.

– Главное чудо не то, что он меня вылечил, – сказал Шурка всем. И Женьке. – Самое хорошее, что я здесь.

– Это уж точно! – обрадованно согласился Ник. С намеком, что хватит уже о грустном.