Текст книги "Хронометр (Остров Святой Елены)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

ЗАВЕСТИ ЧАСЫ!

Утром, когда Толик с Султаном примчались домой, оказалось, что Варя тут как тут. Она прямо с новогоднего вечера в институте отправилась на вокзал, удачно купила билет на проходящий поезд Москва – Владивосток и в семь часов была уже дома.

Варя затормошила Толика, расцеловала его, расхвалила елку, а Султан прыгал вокруг и пытался взвалить передние лапы Варе на плечи. На елке вертелись и позванивали шары…

Вечером пришли гости – Варины бывшие одноклассники, мамина подруга тетя Римма. И Дмитрий Иванович пришел. Принес Толику в подарок книжку “800 лет Москвы”… Мама послала Толика к Эльзе Георгиевне, чтобы пригласить и ее.

В комнате Эльзы Георгиевны стояла мебель с завитушками и черное пианино с медными подсвечниками. А на коричневых обоях всюду белели наклеенные бумажные солдатики. Всякие. И старых времен – в ботфортах и треуголках, и красноармейцы в буденовках, и заграничные какие-то – в касках непривычной формы. Были и гладиаторы (как Спартак на коробке с карандашами) и севастопольские матросы прошлого века, и крестоносцы (как в фильме “Александр Невский”). Когда Толик с мамой переехали в этот дом и зашли к Эльзе Георгиевне познакомиться, Толик просто глаза вытаращил. Мама тоже с интересом смотрела на солдатиков. А Эльза Георгиевна сказала непонятно:

– Пусть. Мне уже ничего не страшно…

Сейчас Эльза Георгиевна поотказывалась от приглашения, а потом пришла. Патефон сипловато играл “Рио-Риту”. Варины друзья танцевали, цепляя плечами елочные ветви. Эльза Георгиевна с Дмитрием Ивановичем и тетей Риммой чокнулась рюмочкой ликера, поулыбалась, потом поднялась и стала разглядывать елку.

– Красавица, – сказала она. – Ах какая красавица… (Будто и не удивлялась недавно, зачем такая.) Вадим Валентинович тоже любил елки. Как ребенок. И всегда делал сам игрушки, особенно солдатиков… Странное увлечение, да? Характер был – мухи не обидит, а увлекался солдатиками… – Она вдруг коротко, со всхлипом рассмеялась: – Ну скажите, кому мог помешать тихий бухгалтер со своими бумажными солдатиками?

Дмитрий Иванович встал и что-то негромко стал ей говорить. Толик смотрел с беспокойством: Эльза Георгиевна могла расплакаться… Но к нему подскочила Галя – Варина подруга:

– Толик! Пошли танцевать! Тоже мне, кавалер, стоит и глазами хлопает! – И завертела его по комнате.

…На следующий день Варя умчалась в свой Среднекамск. А каникулы покатились, как и полагалось каникулам, – беззаботно и до обидного быстро. Днем Толик убегал на городскую площадь, где стояла елка, вертелась под музыку карусель, а на ледяных горах мальчишки катались на фанерках и устраивали игру в “пятьсот веселых”. Или с ребятами из своего класса, с Васькой Шумовым и еще с кем-нибудь катался со склонов Земляного моста в логу. Особенно хорошо было кататься при луне. Луна стала уже почти круглая, и снег сверкал под ней голубыми огоньками, а ели и крыши сказочно чернели на зеленом небе…

Один раз Толик зашел к Арсению Викторовичу. Тот сидел за столом и писал. Толику он обрадовался:

– Молодец, что пришел! А я вот тут… Решил немного про детство Ивана Федоровича написать. Как он на “Надежде” вспоминает свои игры с братьями. У него много братьев было…

Толик почувствовал: хотя и рад ему Арсений Викторович, а хочет поскорее остаться один. Видно, не терпится ему опять сесть за рукопись… Но, торопливо прощаясь, Толик все же не удержался от короткого разговора:

– Арсений Викторович, вот эта карта у вас – она морская?

– Вполне… Это меркаторская карта мира. Был такой ученый – Герард Меркатор, он придумал эту картографическую проекцию, когда параллели и меридианы пересекаются под прямым углом. Очень удобно для штурманского дела… Я, наверно, непонятно объясняю?

– Понятно, – соврал Толик. – Она с корабля?

– Едва ли. На судах карты поменьше, а такие висят в пароходных конторах, в кабинетах адмиралов… Я ее добыл случайно в Ленинграде у родственников давнего знакомого. Она была спрятана в старый диван, и ее чудом не сожгли… До войны у меня была такая же, я на ней проложил весь путь Крузенштерна…

– Здесь тоже он начерчен, – заметил Толик.

– Да, только более схематично. Я его по памяти прокладывал… А на той было все точнейшим образом. У Крузенштерна в третьем томе “Путешествия” есть таблицы с ежедневными координатами “Надежды”, вот я по ним… Впрочем, это не так уж важно. Главное – основные пункты. Порты, острова…

Толик нашел глазами Нукагиву, потом остров Святой Елены. И подумал, что до сих пор не знает подробностей о лейтенанте Головачеве. Но не время было расспрашивать…

По вечерам Толик с гудящими от дневной беготни ногами и с ощущением сладкой беззаботности устраивался с книжкой под елкой. Елка все еще стояла свежая, не осыпалась. Читал Толик второй раз “Русских кругосветных мореплавателей” (хотя Арсений Викторович и ругал автора Нозикова, но все равно было интересно), читал “800 лет Москвы”. А еще – толстую потрепанную книжку, где были разные повести и рассказы: про поиски корабля “Черный принц”, про разные смешные случаи, про веселых ребятишек Миньку и Лелю. Правда, мама разрешала эту книгу читать, только если нет посторонних. Потому что о писателе Зощенко было сказано недавно, что он вредный и ошибочный.

Конечно, ничего вредного в веселых рассказах не было, это мог увидеть любой, кто умел читать. Скорее всего, писатель просто поругался с начальством, как прошлым летом поругалась мама с ответственным секретарем газеты, и тот пообещал “написать куда следует”. Хорошо, что вмешался главный редактор. А у писателя, видимо, не нашлось такого редактора…

У мамы, кажется, и сейчас, в январе, что-то не ладилось на работе. А может быть, в отношениях с Дмитрием Ивановичем. Иногда она приходила домой расстроенная и сердитая. Так случилось и в тот день, когда Толик получил обидную, дурацкую двойку.

Давно уже кончились каникулы, и шла “решающая” третья четверть. На уроке истории Васька Шумов спросил Толика, пойдет ли тот сегодня в лог кататься на лыжах. Толик сказал, что у лыжи порвался ремень. Васька сказал: “Долго починить, что ли…”

А Вера Николаевна (у которой, видно, тоже было сегодня неважное настроение) скрестила могучие руки и спросила:

– Нечаев и Шумов! О чем я сейчас говорила?

Ваське откуда знать? Встал и глазами хлопает.

– Как богатые казаки предали Пугачева… – прошептал Толик.

– Нечего подсказывать! – грозно заявила Вера Николаевна. – Умник какой! Сперва отвлекает соседа по парте, а потом еще подсказывает! Давайте оба дневники!

Это было так несправедливо, что хоть волком вой. Но не реветь же при целом классе. Васька и Толик понесли к столу тощие самодельные дневники (настоящих ни у кого в Новотуринске не было, они, говорят, только в больших городах выдавались школьникам).

– Балда, – шепотом сказал Толик Шумову. – Из-за твоих дурацких разговоров…

Васька даже не огрызнулся, только сопел.

Толик не скрывал от мамы своих двоек (в общем-то довольно редких). А про эту тем более молчать не собирался. Наоборот, он вправе был рассчитывать даже на мамино сочувствие. В самом деле, за что двойка? Если бы он урока не знал…

Но мама сообщила Толику, что он балбес, разгильдяй и двоечник. Нормальные ученики не треплют языком на уроках, а слушают учительницу. И будет неудивительно, если Толик схватит по истории двойку за четверть, а потом за год и его не допустят к выпускным экзаменам в начальной школе.

Это была уже совсем чушь непролазная, но ведь маме так не скажешь. И все же Толик не удержался:

– Я не виноват… – начал он и от обиды чуть не брякнул: “…что ты опять с Дмитрием Ивановичем поссорилась”. Но, к счастью, удержался. Сказал только: – …если у тебя какие-то неприятности.

Мама сообщила, что главная ее неприятность – это сын, который растет бестолочью и таскает из школы двойки.

– Не двойки, а двойку! Да и то ни за что!

Мама оделась и ушла, крепко стукнув дверью. То ли в редакцию на сверхурочную работу, то ли по другим делам. Толик не любил, когда мама уходила вот так, не сказав, куда и надолго ли. И страдал целый вечер. А она вернулась поздно. Толик обрадовался, но тут же вспомнил все обиды и молча улегся спать.

Так и случилось, что о важном и тревожном событии узнал он лишь утром.

Когда Толик торопливо глотал жареную картошку, мама сказала:

– Арсения Викторовича положили в больницу, очень обострился бронхит. Он вчера звонил мне оттуда… Просил тебя зайти к нему домой, завести часы, чтобы не остановились. Сказал, что ключ от комнаты под крыльцом, под нижней ступенькой…

Толик уронил вилку.

– А когда положили?

– Еще позавчера. А вчера в обед он позвонил.

– Что же ты вчера не сказала! – взвыл Толик.

– Вчера? Ты мне такой сюрпризик принес…

– Да при чем тут сюрпризик! Часы-то остановятся!

– Ну и что? Заведешь, и опять пойдут…

Тратить время на объяснения не имело смысла. Все решали минуты…

Толик не был примерным учеником. Но и прогуливать уроки ему еще не приходилось. Это вам не двойка, легкой нахлобучкой тут не кончится. И конечно, решился на такое дело он не без терзаний. Но терзания эти не были слишком велики, и – самое главное – испытывал их Толик на бегу, когда по темным еще улицам мчался не к школе, а к дому Курганова. Потому что сильнее всех мыслей была мысль о хронометре. Лишь бы успеть!

Что он скажет Арсению Викторовичу, если хронометр остановится? Мама виновата?

Не важно, кто виноват, если часы встали. Они не должны стоять, это морской закон.

Это не только Курганова часы, они еще и Толика… немного… Под их живое стучанье он уходил в плавание с Крузенштерном. И если Толик не успеет, он… Будто он не сумел кого-то спасти!

Ключ Толик отыскал сразу. Снял висячий замок, проскочил сени (сшиб при этом коромысло), влетел в комнату.

И сразу понял, что опоздал. Сумрак покинутого хозяином жилья заполняла глухая тишина.

Толик нащупал выключатель. Коричневый ящик со стеклянной крышкой стоял посреди стола. Толик, все еще на что-то надеясь, поднял крышку…

Хронометр остановился совсем недавно, в те минуты, когда Толик выскочил из дома и спешил сюда. Стрелки показывали восемь часов семь минут. И двадцать три секунды… Маленькая стрелка на счетчике завода дошла до числа сорок восемь. Больше двух суток пружина не тянула…

Толик с минуту потерянно смотрел на белый циферблат с римскими цифрами и маркой английской фирмы – слово “COOKE” в круге с большой буквой C.

Из-под деревянного футляра выглядывал уголок бумаги. Это была записка.

“Толик!

Довел меня мой бронхит до больницы. Обо мне-то позаботятся, а о хронометре позаботиться некому. Очень тебя прошу, будь его хозяином, пока я не вернусь, возьми его домой, заводи каждое утро в восемь. Мне кажется, я даже поправлюсь скорее, если буду знать, что он тикает исправно.

Большая просьба: уложи хронометр в сумку (она под столом) и неси плавно. Не ставь на стопор, пусть будет, как на корабле во время движения…

Я на тебя надеюсь, Толик. Спасибо тебе заранее.

А. Курганов”

Он надеется… Что делать?

Завести хронометр снова – дело нехитрое. Но как поставить точное до секунды время?

В девять часов будет по радио сигнал точности. Можно отвинтить стекло, установить стрелки на девять и при сигнале резко крутнуть футляр за ручки. Арсений Викторович говорил, что именно так пускают заведенные хронометры… Да, но секундная-то стрелка не вверху, не в начале круга. А руками эту стрелку не переведешь, она – чуткая и тонкая – намертво связана с механизмом. Можно лишь дождаться, когда она дойдет до ноля, и остановить, задержав балансир. Но для этого надо вынимать механизм. Живой, хрупкий, точнейший… Толик на такое никогда не решится. Он видел только раз, как это делает Арсений Викторович, а чтобы самому – страшно и подумать!

Но как же быть-то?!

Толик не верил в приметы. Он считал глупостью, когда люди суют палец в чернильницу-непроливашку, чтобы не получить двойку за контрольную. Не боялся запинаться левой ногой, проходить под косыми подпорками телеграфных столбов и вовсе не считал, что белая бабочка-капустница приносит беду. Даже к черным кошкам относился без опаски… Правда летом, если накатывала грозовая туча, Толик сцеплял пальцы в замочек и шептал: “Я не твой, я не твой, обойди стороной…” Но это потому, что с грозами не шутят. В позапрошлом году на углу Запольной и Казанской молния в щепки разнесла столетний тополь. Толик с мамой под зонтиком бежали к дому, а тут как шарахнуло!..

Да, в приметы он почти не верил, но сейчас казалось, что замерший хронометр предвещает беду своему хозяину. И чем дольше он стоит, тем хуже Арсению Викторовичу…

Толик беспомощно глянул по сторонам. С рисунка на карте на него смотрел – совсем не весело, укоризненно – бородатый Нептун. Надо было что-то решать.

Толик подумал, что выход один: пусть Арсений Викторович сам заведет и пустит хронометр.

Больницу Толик искал больше двух часов. Он знал, что она где-то на краю города, за фабрикой “Красный обувщик”. Но оказалось, что там инфекционная больница, а больные бронхитом лежат в другой, у стадиона. Толик поехал туда – на тряском зеленом автобусе, который нырял в рытвинах не хуже парусника на волнах (хорошо, что хронометр в кардановом подвесе). Потом Толик долго ходил вдоль серого больничного забора и наконец нашел калитку с табличкой “Приемный покой”.

Отчаянье прибавило Толику храбрости, и в домике приемного покоя он толково изложил свою просьбу ворчливой тетеньке в пятнистом халате – не то санитарке, не то уборщице. Надо, мол, узнать, в какой палате лежит Арсений Викторович Курганов, и надо повидать этого Арсения Викторовича по дозарезу важному делу.

Фамилию Курганова тетенька в списке нашла. Но пустить Толика отказалась. Не полагается, мол.

– Но почему не полагается? Это же не заразная больница!

– Ишь ты, “не заразная”! Мало ли что! Детей вообще пускать не велено – это раз! К тем, кто недавно поступил, совсем никого так быстро не пускают – это два! И часы неприемные!

Толик уронил слезу. Санитарка смягчилась. Как раз вышел из внутренней двери и стал копаться в списках усатый мужчина в пальто, из-под которого выглядывал белый халат.

– Игорь Семенович, тут вот мальчонка просится к больному в третью палату, дело, говорит, первой важности…

Но мужчина, не отрываясь от бумаг, хмуро сказал:

– Какая третья палата… Сегодня по всему корпусу объявляем карантин. – Выдернул листок и ушел.

– Вот! – сказала тетка. – Хоть плачь, хоть не плачь. Карантин – дело категорическое.

И Толик, хлюпая носом, ушел. Он решился было на отчаянный шаг: отыскать в заборе щель, потом найти корпус с третьей палатой. Может, проскочит. А поймают – не убьют же… И не страх остановил Толика, а неожиданная мысль: Курганову нельзя знать, что хронометр остановился!

Толик – дурак! Надо было сразу сообразить: Арсений Викторович расстроится! Для него непрерывный ход хронометра – это своя важная примета. Не зря же звонил маме, просил Толика… Ему и так не сладко, а когда он узнает о хронометре, совсем разболеется. А вдруг и… ну, всякое же бывает…

Была оттепель, серый снег оседал у заборов, горланили в больничных тополях вороны. Толик побрел к дому пешком, потому что мелочи на автобус уже не было. Мимо стадиона, мимо рынка, потом по длинному проспекту Коммунаров… Недалеко от почты он увидел синюю вывеску “Часовая мастерская”.

И опять отчаянье добавило ему смелости…

В мастерской было тихо, но тишина эта состояла из разного тиканья десятков часов. Они висели на стенах и лежали на прилавке – за стеклянной перегородкой с окошком. Там же, за стеклом, Толик увидел пожилого лысого мужчину с мясистым носом. В глазу мужчины торчала короткая серебристая трубка – он разглядывал через нее часики.

Толик сказал “здрасте”, мастер уронил трубку в ладонь и крутнулся на стуле (видно, стул был вертящийся).

– Вам что, молодой человек?

– Скажите, пожалуйста, вы не могли бы завести и пустить хронометр? Только точно, до секунды…

– Хронометр?

– Ага. Морской… Он остановился.

– Лю-бо-пытно… – Мастер вытянул худую шею. – Разреши-ка посмотреть…

Толик, задержав дыханье, вынул ящичек из сумки. Двинул его в окошко по скользкому стеклу прилавка.

– Он исправный, только его не успели завести…

– Так-с, так-с, так-с… – произнес мастер, словно подражая крупным часам. И умело откинул крышку. – Лю-бо-пытно… В самом деле. Откуда у тебя столь интересный прибор?

– Это моего знакомого. Его в больницу положили, а он просил меня заводить, а я не успел.

– Непростительная небрежность.

– Я не виноват, я поздно узнал…

– Что узнал? – Мастер быстро глянул на Толика.

– Ну… что он просил…

– Странно… Ладно. – Мастер придвинул к себе стопку бумажек и карандаш. – Фамилия?

– Чья? Арсения Викторовича?

– Твоя.

– Зачем? – удивился Толик. И встревожился.

– Должен же я заполнить квитанцию.

– А… что, надо деньги платить? – растерялся Толик.

– Не в деньгах дело. Просто мне надо оформить заказ.

– Тут же только стрелки поставить да завести…

– Это неважно. У нас, молодой человек, порядок. Я – не частная лавочка.

– Нечаев моя фамилия, – сказал Толик. – Анатолий… Адрес надо? Запольная, одиннадцать.

– Угу… Школа и класс?

– Это, что ли, тоже для квитанции?

– Тоже.

– Пожалуйста… Десятая, начальная. Четвертый “А”.

– Прекрасно… Вечерком зайди.

– Почему вечерком? Тут же пустяк…

– У меня заказы. Не могу я заниматься твоими часами без очереди. К шести приходи. Лучше, если с хозяином хронометра.

– Он же в больнице!

– Тогда с мамой или папой.

– Зачем?

– Ну, подумайте, молодой человек, – ласково произнес мастер и уставился на Толика похожими на коричневых жучков глазами. – Вы приносите мне уникальную вещь. Рассказываете довольно-таки путаную историю…

– Вы что, думаете, я украл? – тонким до звона голосом спросил Толик.

– Я ничего не думаю. Придешь вечером с кем-нибудь из взрослых – все будет ясно…

– Тогда… тогда квитанцию-то дайте! Что хронометр у вас…

– Квитанции мы детям не даем. Вот придут мама или папа…

– А зачем тогда писали? – обмирая, спросил Толик. Он понял, что попал в новую беду. В самую большую сегодня.

– Писал, потому что писал… Да свиданья, молодой человек. По-моему, вам в этот час надо быть на уроках…

– Подождите… – Мысли Толика застучали отчетливо, как шестеренки. – А вдруг мама к вам без меня придет? Я… я со второй смены учусь. А мама вас не знает. Напишите хоть вашу фамилию.

Не нужна ему фамилия мастера. Надо только, чтобы часовщик хоть на две секунды отвлекся. Вот так: он пожимает плечами (“Фамилию? Пожалуйста”), берет карандаш, наклоняет голову…

Толик стремительно сунул в окошко руки, захлопнул крышку футляра, быстро – очень быстро, но плавно, без рывка – потянул к себе хронометр. Мастер вздрогнул, рука его шлепнула по тому месту, где только что стоял ящик. Поздно!

Толик ухватил футляр за ручки и спиной толкнул дверь. Услышал за собой крик. Побежал.

Он очень торопился, но даже в этом отчаянном беге помнил, что нельзя делать резких толчков. И старался, чтобы хронометр словно летел перед ним по ровной линии… Брезентовая полевая сумка с учебниками прыгала на боку. Валенки стали тяжелыми, будто сыростью набухли. Несколько раз показалось Толику опять, что сзади кричат, даже милицейский свисток почудился. Но это уже явно с перепугу…

Отдышался он только дома. Сел на кровать, поставил хронометр перед собой на половик. Стал думать с горьким удивлением: что получилось? Почему несчастья цепляются одно за другое?

Может, не стоило бежать?.. Ага, а если бы часовщик вечером сказал: “Какой хронометр? Я этого мальчика первый раз вижу. Квитанция есть?” Не бывает, что ли, жуликов среди часовых мастеров? Эльза Георгиевна рассказывала, как ей до войны подменили золотой корпус часиков позолоченным…

Впрочем, какой смысл гадать, что “было бы”? Хронометр – вот он. И что делать дальше?

Стучали ходики. Неточные, домашние. Но, так или иначе, они показывали половину второго, и это было почти правильно, если не придираться к одной-двум минутам. Странно, что мама еще не пришла на обед… Дребезжаще играло бодрую музыку радио. Через полчаса, в двенадцать по московскому, в два по местному, будет опять поверка времени.

Решайся, Толик…

Казалось, что если хронометр заработает, все неприятности – и вчерашняя двойка, и сегодняшний прогул, и то, что за этот прогул будет потом, – сделаются мелкими, не важными. И болезнь Арсения Викторовича окажется неопасной. И повесть “Острова в океане” будет дописана… И все будет правильно, справедливо.

Толик поставил хронометр на стол. Открыл футляр. Повернул влево стекло в медном зубчатом ободке. Ободок пошел по резьбе мягко, легко, это прибавило Толику смелости.

Он свинтил до конца и отложил стекло.

Теперь надо было сделать то, что казалось самым опасным.

Толик положил растопыренные пальцы левой руки на края циферблата. Сердце застукало так, словно где-то в пищеводе запрыгал тугой резиновый мячик. Толик переглотнул. Он понимал, что, если что-то надломит, сорвет, нарушит в тонком организме точнейшего прибора, не будет прощенья. Ни от Арсения Викторовича, ни от мамы, ни от себя. Ни от всего белого света.

Но отступить он уже не мог. Медленно-медленно стал поворачивать котелок хронометра в кольце. Дальше, дальше… Ну, скоро ли? Ой… Механизм тяжело выскользнул из котелка и осел у Толика в пальцах. Секундная стрелка на миг щекочуще коснулась ладони.

Нельзя, чтобы касалась, она такая чуткая, беззащитная.

Вот оно, сердце хронометра. Медные колесики и валики с цепочкой. Вот он – горизонтальный балансир. Оказывается, это не кольцо, а два полукольца.

Толик, стискивая пальцы на краях циферблата, опять повернул механизм стрелками вверх. Задержав дыхание, ногтем толкнул грузик балансира.

“Динь-так, динь-так…” – радостно ожил хронометр. Секундная стрелка побежала по своему кругу. Но через несколько мгновений опять замерла – не было завода…

Толик качнул балансир еще. Еще… Вот уже стрелка рядом с числом шестьдесят. Не проскочила бы! Стоп… – Толик придержал медный цилиндрик. Точно!

Теперь положить механизм обратно в котелок (от него пахнет медью, как от старой артиллерийской гильзы, которую Толик выменял у Васьки Шумова на трубку от противогаза). Опускать надо легко, чтобы механизм не вырвался, не стукнул о край… Ой, что-то все же стукнуло! Это контрольный шпенек вошел в прорезь на кромке котелка, это ничего…

Теперь – перевести большие стрелки. С ними просто, почти как на ходиках. Главное, чтобы минутная оказалась строго на верхней черте. Вот так. Два часа…

Толик навинтил стекло.

До пуска оставалось еще одно дело – завести пружину. Но это уже легче, Толик это умел. Надо лишь стараться, чтобы хронометр не затикал сам собой, раньше сигнала! Тогда начинай все снова.

Не затикал…

Толик поставил карданное кольцо на стопор и стал ждать.

Как всегда в таких случаях, минуты тянулись, будто разжеванная ириска. И конечно, Толик извелся: то шагал из угла в угол, то на ходики смотрел, то пробовал читать новую “Пионерскую правду”. То садился, то вставал… Можно было бы разогреть суп и пообедать, но про это и думать не хотелось… Думалось про сегодняшние приключения. Вспомнилось и то, что сумка от хронометра осталась в мастерской… Ну и пусть. Она старая, порванная, Арсений Викторович не рассердится.

Лишь бы хронометр пошел…

Наконец радио сказало деловитым женским голосом:

– После поверки времени слушайте последние известия. А сейчас, товарищи, проверьте часы. Третий, короткий, сигнал дается в двенадцать часов по московскому времени…

И “щелк-щелк, щелк-щелк” – застучали в репродукторе самые точные часы страны. Когда Толик их слышал, ему представлялась мощеная площадь, строй солдат, а вдоль строя идет отдавать рапорт офицер с саблей наголо. Сухо бьют о камень подошвы блестящих сапог. Солнце дрожит на кончике клинка. И так – целая минута. Потом офицер останавливается…

– Вот он, голубчик! Полюбуйтесь, Вера Николаевна!

Что это? Он и не слышал, как мама вошла! Слышал только щелканье и, сжавши медные ручки футляра, готовился толкнуть хронометр. Но…

– Вот он!.. Где ты был?!

И Вера Николаевна здесь. Она-то зачем?.. Нет, это потом. Все потом! – Ну, подождите пять секунд! – Он сказал это так отчаянно,

что мама и Вера Николаевна замерли.

…Офицер остановился перед генералом. Метнулась сабля – в три приема: вверх, в сторону, вниз! Тонко поет рассекаемый воздух: “Пиу… пиу… пинь!”

Раз! – Толик резко повернул ящик. И обмер: стрелка стояла… Но она стояла лишь очень краткий миг. Просто этот миг показался Толику нестерпимо долгим. И вот: “Динь-так, динь-так…”

Толик обернулся: теперь с ним делайте что хотите.