Текст книги "Лужайки, где пляшут скворечники (сборник) "

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

СЕМЬ ПАР ЖЕЛЕЗНЫХ БАШМАКОВ

1

Если смотреть по протяженности времени, то главное место в этой истории должна занимать именно Дорога. Столько она тянулась! И столько на ней случилось!

И по стольким разным краям прошли мы по ней…

Иногда она пролегала по бесконечному арочному мосту, повисшему в пустоте, среди созвездий. И тогда на нас опять дышал космос. Дышал настоящим холодом, не то что на астероидах. Иногда она вела нас по каньонам – такая глубина была там, что небо казалось узкой щелью. Порой мы шли по краю воронок, где пространство завихрялось и уходило в черную глубину… Но бывало и так, что Дорога превращалась в обычный проселок среди лугов и перелесков. С ромашками в колеях. И тогда было замечательно: бабочки, всякие пичуги в листве, а в небольшом отдалении – деревни с колокольнями и мельницами…

А случалось, что мы шли по широченным каменным плитам. По сторонам от дороги стояли белые и желтые развалины с колоннами и разбитыми статуями, Навстречу нам попадались устало бредущие воины в древнеримских доспехах. В одиночку и группами. На нас они не обращали внимания. Кажется, даже не видели.

Впрочем, встречали мы (и нагоняли) и всяких других людей. Крестьян с мешками и сеном на телегах, смуглых мудрецов с белыми бородами, в тюрбанах и халатах; конных рыцарей, чьи латы брякали, как большие бидоны брякают крышками; бродячих музыкантов со скрипками и помятыми трубами; мужчин и женщин из неизвестных нам племен – в странных нарядах и головных уборах; солдат из непонятно каких армий; художников с мольбертами и растрепанными волосами… И много еще кого повидали мы на Дороге. Мы не удивлялись. Здоровались – нам иногда отвечали.

Детей было мало. Чаще всего – малыши у женщин со строгими лицами. Женщины эти всегда шли прямо, как по натянутой нити, смотрели только перед собой. Им все уступали путь.

А еще были замурзанные пацанята и девчонки в цыганских таборах. Они с шумом и любопытством обступали нас.

Цыгане нас кормили и разрешали ночевать под навесами. Это было здорово! Потому что чаще всего приходилось проводить ночи под открытым небом. Иногда мы разжигали костер. А бывало, что умаемся, свалимся у обочины, прижмемся друг к другу и сразу засыпаем.

Изредка нас обгоняли странного вида машины. Они были похожи на причудливые паровозы с большущими медными шестернями по бокам и трехэтажными надстройками. Ехали они, конечно, не по рельсам, а просто так. Кто там внутри, мы не разглядели ни разу.

И лишь однажды мы видели обыкновенный автомобиль. Это был «КамАЗ», груженный доверху березовыми дровами. И номер его – «ТЗМ 52–52». Кирилка обрадовался и сказал, что это хорошая примета…

Хлеба нам хватило дней на двадцать. Отломишь горбушку, а потом смотришь – буханка опять почти целая. Но в конце концов «эта лафа кончилась», как выразился Коптилка. Мы стали просить еду в окрестных деревнях и у тех, кого видели на Дороге. Надо сказать, нам редко отказывали. Наша матросская форма как-то незаметно превратилась опять в ту одежду, которая была у нас на астероидах. Локки шагал теперь в своей одеяльной накидке с прорезью для головы. Она была надета поверх рюкзака.

К тяжести рюкзаков и обуви мы постепенно притерпелись. Правда, иногда все же брали у Аленки и Локки рюкзаки – пусть отдохнут. А случалось, брали и у Кирилки. Он, конечно, с твердым характером, но силенок-то… Один раз я хотел взять рюкзак у Веранды: все же девочка. Но она, конечно, сказала «пфы».

Бывало, что шли мы и ночами. Мне почему-то очень запомнилось, как Дорога тянулась по ночному еловому лесу. Кругом была сплошная чернота, мы ступали в песчаных колеях наугад. Пахло хвоей и грибами. А высоко-высоко в темносинем небе чернели острые вершины и между ними переливались голубые и белые звезды. Такие далекие, уже совсем не наши…

Несколько раз наступала осень, а потом зима. Добрые тетушки в придорожных хуторах собирали для нас теплые куртки, штаны и шапки. А один раз мы даже получили овчинные полушубки – старые, но теплые.

Замаскированные под кроссовки башмаки снимать было нельзя. Но мы надевали поверх них взрослые подшитые валенки. А если валенок не было, обматывали ноги тряпками.

И шли, шли, шли…

Зимой мы строили для ночлега снежные хижины. Или – чаще всего – ночевали в тавернах, что попадались на пути – в таких старых приземистых домах, где было шумно, тепло и пахло всякой едой. Там распоряжались толстые решительные хозяйки. Нас они встречали по-доброму. И поесть дадут, и покажут место, где можно улечься на ночь, и потом еще на прощанье положат в рюкзаки хлеба или пирожков…

Но зимы были недолгие. Смотришь – опять весна, а за ней гудящее шмелями и рокочущее грозами лето. Когда тепло – совсем другая жизнь. И ягод можно набрать у края Дороги, и яблок нарвать в садах, что часто тянутся по обочинам, и молока попросить у пастухов. И все люди летом на Дороге добрее.

Но не думайте, что мы то и дело видели людей. Порой Дорога на долгие недели оставалась пустынной. То голая степь, то ущелья и чащи, то опять висящие в пустоте мосты. Или совсем непонятные пространства, где в темноте как бы пересекалось множество плоскостей. Словно мы букашки и движемся по громадным листам черной скомканной бумаги. Чтобы не запутаться, не пропасть, мы крепко держались за руки… И когда после такого пути мы выбирались под солнечный свет и снова встречали кого-нибудь, это было счастье. Казалось даже, что мы уже на Земле.

Но нет, мы были не на Земле. Доказательство – то, что мы не взрослели.

Мы теперь уже редко думали: что будет дальше? Шли и шли.

Иногда нам было легко и весело. Дурачились, поддразнивали друг друга, пели песенки, которые придумали на корабле, и сочиняли новые. Без досады, со смехом вспоминали Рыкко.

– Вообще-то он ничего мужик, только слишком заводной, – говорил Коптилка. – Верно, Алик?

Полосатый жираф Алик у него на руках согласно мотал ушастой и рогатой головкой на гибкой шее. Улыбался широким ртом. Блестел глазами-пуговками. Кстати, не всегда Алика нес Коптилка. Мы тоже несли, по очереди.

Дорога стала нашей жизнью. Когда она кончится для нас, никто понятия не имел. Железные башмаки – они же почти навечно…

2

Первые четыре пары башмаков мы истрепали одновременно. Посреди пыльного шляха с пирамидальными тополями я вдруг увидел, что мои кроссовки опять превратились в железные туфли. Их острые носки зарылись в песок. Я дернул ногами. По железу быстро пошла ржавчина, и оно превратилось в рыжую труху. Я даже испугался.

– Ребята…

Оказалось – у них то же самое! У всех!

Мы вытащили из рюкзаков другие башмаки. На наших ногах они тоже стали кроссовками. А скоро – опять ржавчина и труха. И потом третья пара так же. И четвертая. У каждого!

Мы ликовали! Значит, прошагали больше половины пути!

Но радость была недолгой. Заболел Кирилка.

До сих пор мы совсем не болели. Усталость, царапины и шишки, заработанные в пути, не в счет. И мы не сразу поняли, что с Кирилкой. Ноги заплетаются, как два жидких прутика, лицо в каплях пота.

– Кирилка, устал? Давай рюкзак.

– Я не устал. Я… просто не могу… – И сел посреди мощенного булыжником тракта.

Мы отнесли его в травянистую обочину, подложили под голову рюкзак. Веранда потрогала его лоб, ухом приложилась к груди. Сумрачно сообщила:

– Кажется, он совсем плох.

– Разве мы можем болеть по-настоящему? – не поверил Голован.

– Значит, уже можем, – сказала она. И достала из санитарной сумки градусник. Наверно, придуманный, с корабельных времен. Однако температуру он показал не придуманную. И страшную – сорок с половиной.

…Однажды, давным-давно, у меня тоже была такая температура. При жестокой ангине. Мне казалось, что на грудь навалили гору камней, и вообще чудилась всякая чертовщина. Не хватало воздуха… Мама в панике вызвала «Скорую»…

А тут кого вызовешь? Даже никакой деревеньки нет поблизости, где можно отыскать хоть какого-то лекаря или знахаря.

И на тракте, как назло, совершенно пусто.

Веранда вытащила марлевую салфетку, намочила из фляжки, положила Кирилке на лоб. Он улыбнулся через силу:

– Спасибо.

Но скоро его затряс озноб. Локки стащил через голову накидку и укутал Кирилку. А сам – коричневый и несчастный – сел рядом на корточки. Он страдал, кажется, не меньше Кирилки.

А мы все стояли вокруг в полной тоске. Веранда виновато сказала:

– У меня нет лекарств. Да и не помогут здесь придуманные-то…

Мы понимали, что не помогут.

Мы понимали, что Кирилка умрет. И что с ним сделается потом? Куда он улетит, в какие края? Главное, что его не будет с нами!

Но почему, почему это случилось!..

Кирилка закрыл глаза. То ли спал, то ли бредил тихонько. Голован склонился над ним и быстро выпрямился.

– Слушать меня всем! Достать кораблики Рыкко! Делаем корабль! Выход один – астероиды. Может, успеем вернуться, там он не умрет!

Вот так… Когда столько всего испытали. Когда пройдено больше половины пути!..

Но мы не сказали ни словечка. Остаться без Кирилки было немыслимо. Никто нам этого не простит. Ни звезды, ни галактики, ни добрые собаки с желтой планеты, ни та старая дама из «справочного бюро» (или кто она там), ни даже Рыкко Аккабалдо. А главное, м ы не простим – ни себе, ни друг другу.

Да и при чем тут «простим – не простим»! Вообще – как мы без Кирилки-то?

Мы начали торопливо доставать кораблики из рюкзачных карманов. Лишь бы успеть! И услыхали, как зашумел и стих мотор.

У обочины стоял автомобиль. Белый фургон с красным крестом! Вот счастье!

От фургона шагала к нам решительная грузная тетя в белом халате, в белой шапочке и с саквояжем.

– Ну-ка, что тут у вас?.. Та-ак, догулялись, красавчики. Несите мальчика в машину! Быстро!

Доня и я послушались, приподняли Кирилку за плечи и под коленки. Но Голован спросил:

– Куда вы его?

– В больницу, конечно!

– В какую? – робко сказала Аленка.

– В какую, в какую! В ближнюю! В пяти километрах город Клёнов. Ступайте туда следом за машиной, там спросите больницу номер один. В ней и будет ваш приятель… Ну, шевелитесь!

– Она врет! – вдруг сказал Локки. – Нету вблизи города. Ц-никакого!

– Что-о?! Ты как разговариваешь со старшими, малявка голозадая!

– Сама ц-такая! – заявил Локки. А рядом с ним встал Минька.

– Да, она врет! Не отдавайте Кирилку!

Толстое теткино лицо перекосилось… Нет, не перекосилось, а как бы раздвоилось.

Однажды со знакомой девочкой из кружка (я о ней уже упоминал) мы в темной комнате печатали снимки с нашего клубного праздника. Один раз мы нечаянно сдвинули фотобумагу под кадром с гостями-зрителями, и проявилось двойное изображение. Среди гостей, впереди всех, сидела полная женщина. Кажется, инспекторша какая-то. И вот ее двойное лицо… оно просто перепугало меня! Нос разъехался, одна улыбка – на горле, а во второй улыбке, в зубах, – блестящий круглый глаз. Было в этом что-то как из сказки о вампирах. И девочка тоже сказала: «Какая жуть!» Я скомкал и бросил в урну мокрую фотокарточку.

…И вот сейчас, у этой тетки, лицо так же расползлось. И проступил сквозь него то ли череп, то ли… даже не знаю что. Но я знал другое: никакой она не врач! Я догадался, к т о  э т о…

Но еще раньше догадалась Веранда. Она села. Быстро, но ласково притянула к себе Кирилку, положила его голову на колени.

– Немедленно отдай мальчика! – взбеленилась тетка. – Он не твой!

– А чей? Твой, что ли? Евсей Фёдорыч! – заголосила эта фальшивая врачиха. – Идите сюда! Надо забрать больного!

Из кабины выбрался квадратный дядька в форменной фуражке и черной фуфайке. Видимо, шофер. Тяжело зашагал к нам, растопырив руки. Но мы встали у него на пути. Плечом к плечу. Даже коричневый малыш Локки с тощей, как у цыпленка, ребристой грудью. Даже смирная конопатая Аленка. А Коптилка схватил за шею жирафа Алика замахнулся им, как палицей. Это остановило шофера Евсея Федорыча. Он затоптался кирзовыми сапогами. Неуверенно сказал:

– Хулиганы…

– Мальчик умрет! – злорадно заявила тетка. – Это я вам га-ран-тирую!

– Фиг тебе, ведьма могильная, – сквозь зубы сказала Веранда. Она приподняла Кирилкину голову и… запела колыбельную:

 
Над землей заря алеет,
Время звезды рассыпать.
Мальчик вовсе не болеет,
Мальчик просто хочет спать.
 

Раньше мы не слыхали ни разу, как она поет. И теперь… не знаю, хорошо ли она пела. По-моему, негромко. Но все замерли. И мы, и тетка с шофером.

 
Слышишь, сказка сочиняется?
Это для тебя она.
Видишь, в небе улыбается
Очень круглая луна…
 

И мы увидели луну. Над березами, по ту сторону тракта. Было еще светло, макушки деревьев золотились в вечерних лучах, но большая розовая луна виднелась отчетливо. Она и правда улыбалась. Вы скажете – подумаешь, луна! Но для нас-то она была впервые!

До той поры мы видели над Дорогой много всяких ночных светил: и сказочные рогатые месяцы (даже с носом и глазами), и большие планеты с кольцами, как у Сатурна; и шаровые скопления серебряных звезд, и белые луны с циферблатами и стрелками; и висящие в темной высоте желтые окна… А это была настоящая луна, с земного неба! Родная такая…

Тетка тоже оглянулась на луну. И ее, тетку, передернуло, она стала усыхать. Съежилась и трусцой побежала к машине. Шофер – за ней. Вскочили в фургон. Он взвыл, затрясся, выплюнул синий дым и укатил.

Мы постояли еще секунд пять или десять. Глазами попрощались с луной. Может, навсегда. Потому что сейчас улетим. И Голован опять сказал:

– Готовим корабль! Быстро!

А Веранда тихо отозвалась из травы.

– Не надо. Уже всё…

Что «всё»?! Мир дохнул на меня кладбищем. Зажать уши и провалиться в Ничто!

– Всё уже, – устало повторила Веранда. – Он спит. Кончилась болезнь, лоб холодный.

Я понял, что сейчас зареву. Ну и… если не можешь удержаться, что делать? Быстро ушел за березы. Потом глянул сквозь мокрые ресницы: рядом всхлипывает Минька. А неподалеку стоял Коптилка, что-то шептал Алику и гладил его полосатую шею. Наверно, просил прощенья…

3

Наутро Кирилка был совсем здоров. Он даже требовал, чтобы мы разрешили ему нести рюкзак. Но это уж «дудки вам, молодой человек», как сказала Веранда.

Дорога была все та же – мощеный тракт с травянистыми кюветами и высокими березами по сторонам.

Сквозь березы брызгало горячими огоньками солнце. Каждому – в правую щеку.

Мы шли по обочине. Никто нас не догонял, никто не встречался. Потом влево от тракта отошел за березы, в луга, проселок. Вдали виднелись крыши, трубы, высокий ветряк и башня ретранслятора.

И Веранда сказала – просто, будто мы из недальнего турпохода идём:

– Ну ладно, ребята, я сворачиваю. Вон там поселок мой, Сопёлкино…

– Как?.. Какое Сопёлкино? – выговорил Голован. А мы, остальные, открыли рты.

– Ну, какое… Мое. Кто-то же должен вернуться первым. Так вышло, что я…

– Постой! А башмаки? – вспомнил Кирилка.

– А чего башмаки? Вот… – она дернула ногой. На ступнях была ржавая труха. У нас, кстати, тоже.

– Но ведь есть еще по две пары в рюкзаках! – Это опять Кирилка. Он, кажется, никак не хотел расставаться с Верандой.

Она скинула рюкзак и вытряхнула из него всё в кювет. Да никакое не «всё» – там опять же была одна ржавчина.

– Алена, возьми сумку. Будешь теперь походный врач…

И Аленка молча взяла сумку.

– Ну, пока, – сказала сразу всем Веранда. Длинная, в обвисшем платье с полинялым цветастым узором. Обвела нас синими глазами. – Не сердитесь на меня, ладно?

Мы стояли как замороженные. Неужели она правда сейчас уйдет?

А она повернулась и пошла по проселку. И остановилась. Шагнула к нам опять.

– Коптилка… Валера… Я хочу перед тобой извиниться.

– За что? – сипло удивился он.

– Там, на планетках, я несколько раз… украдывала… брала без спросу твоего Алика. Это нехорошо, я знаю. Но очень хотелось поиграть. Ты не сердись…

– Я… не… – выдохнул Коптилка.

Веранда неловко махнула над плечом ладошкой и опять пошла от нас.

Коптилка стремительно догнал ее.

– Вот… На! – и сунул ей в руки жирафа.

– Да ты что!

– Бери, я говорю!.. Потому что… Ну, бери, ют и все! Я кому сказал!.. – Он даже топнул ногой, с которой посыпались остатки ржавчины.

– Бери! Бери! – закричали мы наперебой.

И Веранда взяла Алика. Прижала к груди. Улыбалась и смотрела на нас. А мы – на нее. Потом пространство сдвинулось, проселок и Веранду закрыли кусты. Мощеный тракт превратился в асфальтовое шоссе. Вместо берез – бетонные заборы и кучи мусора.

Мы снова не удивились, только грустно стало. Вот и сделалось нас меньше на одного. Коптилка стоял совсем понурый. Я подумал: «Наверно, ему все-таки очень жаль Алика». Он будто услыхал мою мысль. Глянул из-за плеча, встряхнулся:

– А может, я найду другого Алика! Нашего кота!

Мы сели на валявшуюся у края асфальта бетонную балку. Надо было надевать новые башмаки – для продолжения пути.

Но в наших рюкзаках тоже оказалась чешуйчатая ржавчина. И мы побросали рюкзаки.

А что дальше?

– Мы так не договаривались, чтобы топать босиком. Я отвык, – пробурчал Коптилка. Потом оглянулся. – Ой, да кажется, уже недалеко топать-то… И вдруг закричал: – Алик! Алик!

Через дорогу шел серо-полосатый тощий кот с одним ухом.

Коптилка бросился за котом. Тот не обрадовался встрече, кинулся прочь. Коптилка за ним. А мы за ними обоими! И выскочили на свалку, где возвышались мусорные кучи.

Там Коптилка наконец поймал одноухого Алика. Упал на него животом, подхватил на руки.

И тогда между куч возникли двое. В сером камуфляже и беретах. С дубинками у пояса.

– Ты чего мучаешь животное, шмакодявка! А ну стой!

Коптилке чего бояться-то? Встал бы да объяснил: никого я не мучаю, поймал сбежавшего из дома кота Алика. Но прежний страх перед такими вот, с дубинками, не выжгла из Коптилки даже долгая астероидная жизнь. И он кинулся прочь!

– Стой, паскуда!

Коптилка перескочил через ржавую проволоку, она горбилась над землей черными изгибами. Один конец ее был примотан к торчащей балке.

Кирилка и я сообразили одинаково. Прыгнули к другому концу! Дернули, натянули проволоку перед мужиками в беретах!

Грохот, вопли, ругань! А Коптилка с котом Аликом на руках убегал все дальше, дальше, скрылся за трансформаторной будкой.

Дай Бог ему удачи…

Мы торопливо отступили на асфальт. Свалка и бетонные заборы исчезли. Шоссе сделалось прямым, как стальная лента. По сторонам стояли аккуратные, подстриженные клены.

Мы пошли не по асфальту, а по тропинке рядом с кленами. Все равно Дорога… Или уже не Дорога? Ведь мы износили все железные башмаки.

– Локки, надень свою накидку, – велел Голован. – Здесь цивилизация.

Локки сказал, что это «ц-дурацкая циви-вилизация», но послушался.

– Люди, подождите. Надо посоветоваться, – вдруг остановил нас Доня. Он был теперь не в прежней потрепанной одежде, а почему-то в полосатой пижаме. Она была ему мала, смешно торчали худые щиколотки. – Люди, – повторил Доня. – Возникла непредсказуемая ситуация… Хотя, возможно, и предсказуемая, но… Мы как-то неожиданно отрываемся друг от друга. Да, видимо, мы пришли. Пора… Но давайте тогда хотя бы попрощаемся заранее. Неизвестно, кто следующий. И увидимся ли потом…

Все было неизвестно. И грустно. И непонятно. И, конечно, следовало на всякий случай попрощаться.

Но не удалось. С визгом застопорила на обочине серебристая «Лада». Выскочила из машины очень красивая, очень взволнованная женщина.

– Доник! Ты с ума сошел! Посмотри на папу, у него больное сердце!

У открытой дверцы стоял мужчина. Не старый, но лысый. Суетливо протирал платком очки.

– Папа, ты только не нервничай, – быстро сказал Доня. – Ситуация под контролем.

– Хорош контроль! – Женщина вцепилась в Донино плечо. – Мы думали, ты уже взрослый мальчик, а ты… Сбежать из больницы! Поставить на голову весь персонал!

– Потому что я здоров!

– Врачи лучше знают, кто здоров, а кто нет! Тебе необходим реабилитационный период!.. Дети, где вы его нашли?!

– Можно сказать, случайно, – уклончиво отозвался Голован.

– Спасибо вам большое! Ардональд, в машину!

Не успел бедный Доня опомниться, как оказался в кабине. Дверца – хлоп! Машина – фр-р… И не стало с нами Дони Маккейчика.

Потом шагали мы вдоль асфальта часа два. Ужасно хотелось есть. Минька догнал каких-то туристов, выпросил у них батон. Наврал, что возвращаемся из похода и не рассчитали запас продуктов, съели, мол, вчера последние.

Один батон на шестерых – это слону дробина. Ну, подкрепились слегка и потопали снова. И каждый думал: что случится дальше? Как? С кем?

«Грустно будет шагать одному, когда все остальные уйдут», – думал я. И тосковал заранее. Потому что был уверен: последним останусь я.

Но все получилось не так.

Асфальт превратился в белую кремнистую дорогу, а друзья мои исчезли.

– Беги к автобусу! Скорее!

И я побежал к автобусу, который ярко желтел впереди под горячим солнцем. Я мчался и уже тоскливо знал, что будет сейчас.

И засвистело. И – тьма…

4

Потом все говорили, что мне повезло необъяснимо. Мина взорвалась в нескольких метрах, но все осколки – через голову. Только шарахнуло взрывной волной. Так шарахнуло, что я со всякими контузиями и сотрясениями провалялся два месяца. Сперва в южном госпитале, потом в нашей городской больнице.

В школу пошел только в октябре.

Конечно, на больничных койках мне казалось, что все случившееся – сон и бред. После такого взрыва чего только не покажется!

Но тогда откуда взялась песня, которая то и дело всплывала в памяти?

 
Над землей заря алеет,
Время звезды рассыпать.
Мальчик вовсе не болеет,
Мальчик просто хочет спать…
 

Разве бывает, что песня сочиняется в голове сама собой?

Было или не было?

Не осталось никаких доказательств. Там, на обочине Дороги, мы легкомысленно бросили рюкзаки и забыли вынуть из их карманов кораблики – подарок Рыкко.

Но оказалось, есть вещи, которые не теряются.

Девочка, с которой я давно еще подружился в кружке, принесла мне в больницу книгу «Фрегаты, бриги, шхуны». Об устройстве парусных судов. Я листал ее, разглядывал чертежи и рисунки, вспоминал золотой и черный клипера (были они или приснились?), и на одеяло мне упал из книги кораблик. Плоский, вырезанный из бумаги. Темно-синий с одной стороны, серо-желтый – с другой.

Я не спал целую ночь, а наутро позвонил из больничного вестибюля девочке:

– Слушай, это ты вложила в книгу закладку-кораблик?

– Нет, я даже не видела такую…

– Тогда откуда она?!

– Рындик, да что ты так разволновался? Книга же библиотечная, кто угодно мог положить закладку.

Но я уже знал, к т о…

А потом была поставлена последняя точка. Меня навестил Минька Порох!

Ушли последние сомнения. Ведь Миньку-то до моей поездки в станицу Краснотуманскую я совершенно не знал! И он меня…

Минькина левая рука была в гипсе.

Мы сели в больничном вестибюле на скамью, и я сразу спросил:

– Всё помнишь?

Он похлопал белыми ресницами и тихонько сказал:

– Конечно… Только тебе, наверно, про это нельзя, ты еще больной…

Можно или нельзя – какая разница? Все равно никуда не денешься от того, что было. Да и зачем?

– Минька, только давай никому ни слова про это.

– Ладно. Я и так…

Оказалось, он живет недалеко от нас и учится в соседней школе. Вот странно. Там, на астероидах, мы столько болтали обо всем, но не сообразили, что на Земле были соседями…

Впрочем, хватало и других странностей. Наша школа находилась не в Техническом переулке, а на углу Партизанской и Смоленской. Клуб, где наш судостроительный кружок, назывался почему-то не «Парус», а «Бригантина». И в комнатах у нас были не привычные голубые, а серо-желтые обои. Возможно, после взрыва у меня кое-что перепуталось в голове… Ну и наплевать! Главное, что Минька был рядом!

Оказалось, что в первых числах сентября Миньку на Кас-ловском шоссе сбила легковая машина. Но не насмерть. Две недели он ходил с загипсованной рукой. А студентку, которая выгнала его с урока, после того случая чуть не исключили из института.

Когда меня выписали, мы с Минькой сделались неразлучными. Девочка даже порой сердилась на меня:

– Что ты все время с этим младенцем? Он же всего в третьем классе!

Я смеялся и говорил, что у нас крепкая боевая дружба, которая закалилась в летних приключениях.

– Какие приключения? Расскажи! Ну, Рындик…

Я смеялся опять и с ходу придумывал всякие происшествия, которые будто бы случались с нами в летние каникулы… Потом Минька записался в наш кружок, и мы стали дружить втроем. Но, разумеется, при девочке вспоминать астероиды мы с Минькой не могли. Вспоминали, когда было нас двое.

У Миньки тоже был кораблик Рыкко. Минька нашел его прямо в своем дневнике.

Случалось, мы даже грустили по астероидным временам, по пространствам. Но дома, конечно, было в тысячу раз лучше.

Мы часто гадали: что стало с нашими друзьями? Особенно с теми, кто покинул Дорогу после нас. Минька-то ушел с нее сразу же следом за мной. Увидел заросли «Венериного башмачка», свернул на пустырь, пересек его, прыгнул на шоссе…

Странно. Это было, когда я уже долго лежал в больнице.

А с Дороги мы ушли почти вместе. Как перепутывается время в пространствах…

Где теперь Аленка, Кирилка? В какие времена и страны занесло снова Локки?

Он, малыш, очень хотел обратно. Когда мы еще на Дороге говорили об этом, Коптилка довольно безжалостно спросил:

– А если тебя там… опять?

– Ну и ц-што… Зато маму увижу.

И вот чудо! Именно про Локки мы узнали все подробно.

5

Это случилось уже зимой, в каникулы.

Мы с Минькой катались на лыжах с бугров, на том самом пустыре между Касловским шоссе и Корнеевским тупиком. Начинали уже синеть сумерки, и рядом с нами никого не осталось.

Мы съехали с бугра в ложбину. Синева сумерек задрожала, раздался стеклянный звон, и перед нами повис… Ну, не знаю, как назвать такой летательный аппарат. Квадратная площадка с пестрым балдахином на золотых фигурных столбиках, с фонариками вдоль навеса, с узорчатыми перилами, с размалеванными скульптурами пернатых чудищ по углам. Пасти этих чудищ извергали искрящийся дым.

Площадка повисела и плюхнулась в ломкие сухие сорняки, торчащие из снега. А мы плюхнулись перед ней – от удивления.

Минька пришел в себя первым. Вскочил и завопил:

– Локки!!

С освещенных фонариками ступеней спускался кто-то маленький в расшитом хитоне до пят, в головном уборе вроде украшенной перьями короны.

Минька подскочил к пришельцу, они обнялись, корона упала. Тогда я тоже узнал Локки.

История Локки была удивительна. Он остался на Дороге последним. Как исчезли Голован, Кирилка и Аленка, он даже не помнил толком, так быстро это случилось. Локки до ночи шел один. Мимо проносились машины с яркими фарами, пахло бензином и нагретой травой. Локки лег в кустах у обочины, поплакал от одиночества и уснул.

А проснулся у края Большого Каменного Пути, который соединял его город с другими городами страны Цтаанатаин-накоа-ката.

Локки встал и пошел домой. На груди его припух контур красного квадрата – след от жертвенного ножа.

Когда Локки вошел в город, слух побежал впереди воскресшего мальчишки. Люди валились ниц перед маленьким Цтинотакачтилокки-цдана, вернувшимся с небес, из царства Великих Пернатых Владык, которые поручили мальчику вновь сойти на земную твердь, чтобы он вывел к свету народ, погрязший в пучине греха. Отец, братья и сестры и даже мама тоже повалились перед ним, но Локки поднял маму и прижался к ней.

Локки, хотя и малыш, сообразил, что к чему. Он не стал отрицать своего тесного знакомства с Пернатыми Владыками. Народ потребовал, чтобы Цтинотакачтилокки-цдана был объявлен Верховным Правителем страны. Жрецам куда деваться? Они через полгорода, от Главной Пирамиды до жилища мальчика и его семьи, ползли на коленях и долго умоляли его принять высочайшую должность.

Локки поломался и принял.

Прежде всего он строжайше и на все будущие века запретил человеческие жертвы. Именем Пернатых Владык. Главного жреца, который усомнился в полномочиях Верховного Правителя, Локки отправил в ссылку на дикий, заросший тростником островок посреди озера Татикатапупа. Там жреца скушали крокодилы. («Но я не виноват, ц-честное слово! Он сам зазевался!»)

Печальная судьба жреца была истолкована как проявление небесной воли, и авторитет юного Правителя укрепился.

Локки объявил, что отныне всякую войну (если уж без нее нельзя обойтись) его страна будет начинать только после честного объявления. И предложил правителям соседних государств поступать так же. Те почесали в затылках и обещали подумать…

– А вообще-то ц-паршивое дело быть Верховным Правителем, – признался Локки. – Просто наказание… Советников тьма, а проку от них, как шерсти от черепахи. Как увидят – падают на брюхо и лижут пол. А за спиной делают гадости. И жулье такое… Папаша и старший брат связались с ними, плетут заговоры…

И Локки признался, что скорее всего он плюнет на свое Верховное Правление, заберет маму, сестренок и братишек и сбежит вниз по реке Паратакана. Там в джунглях живут не очень развитые, но славные и мирные племена. Никого не режут, ни на кого не нападают, выращивают себе всякие фрукты-бана-ны и сочиняют песни-легенды. А по ночам веселятся у костров.

– И у них там, говорят, много некусачих собак. Я очень скучаю по той косматой и серой. Так бы и обнял опять…

Я тоже скучал по собаке, по рыжей дворняге…

Минька спросил:

– А откуда у тебя эта летающая штука?

– Отыскал в подвалах у жрецов. Давным-давно прилетали какие-то дядьки с далекой планеты, оставили. Ну, я и отобрал ее у служителей Главной Пирамиды. Именем Пернатых Владык…

На «летающей штуке» можно было перемещаться с громадной скоростью не только в пространствах, но и через Время. Когда Локки понял это, он первым делом кинулся искать друзей. Перед визитом к нам Локки уже побывал у Кирилки. С Кирилкой все было в порядке. История с заложниками кончилась без крови, пули в Кирилку не попали. Он жил с мамой и папой и воспитывал маленькую сестренку. Одно тревожно – он то и дело спорил с учителями и завучем, боролся за справедливость в школе. Дело совершенно безнадежное – это понимал даже пришелец из далекой страны маленький Цти-нотакачтилокки-цдана. Не пришлось бы Кирпичику тоже удирать в какие-нибудь джунгли – туда, где нет завучей и крикливых учительниц…

Потом Локки сказал, что ему пора.

– Как-нибудь опять прилечу. Только не очень скоро. Эта телега жрет столько энергии! Сейчас я домой, на заправку…

Он быстренько обнял нас, вскочил на платформу, и она взмыла в синеву. Растворилась.

Вот чертенок…

Мы с Минькой потом несколько дней ругали себя и друг друга, что не успели спросить Кирилкин адрес. А как Локки-то его отыскал? Наверно, с помощью магии древних жрецов…

6

В конце февраля мы увидели передачу о зимнем детском фестивале. Там выступал танцевальный ансамбль «Пострелята». В основном мальчишки. Но главным солистом у них была конопатая девчонка. Ух и плясала, ух и кружилась!

Конечно, мы с Минькой сразу узнали Аленку. Да и диктор сказал: «Солистка Алена Травина». Только из какого города ансамбль, мы не расслышали.