Текст книги "Гваделорка"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Музыка из прошлого

1

Вода оказалась удивительно холодной. Напрасно самоуверенный пацан в цветных трусах показывал большой палец… С этими мыслями, не отпуская мальчишкин локоть, Лика левой рукой выгребла к берегу вдоль борта. Ее напарник тянулся следом, как выловленный в воде буек.

На берегу он сразу вскочил, закашлял, затряс головой, потом замер. Вытянулся (стал даже слегка худощавый) и тонким голосом выговорил:

– Это не считается…

– Что не считается? Почему? – Лика мотала волосами, сердито вытряхивая из них брызги (а сердце прыгало).

– Потому что я не сам. Ты меня дернула!

– Я?! Тебя?! Ненормальный… Это ты меня дернул, когда я сказала «три». Я опомниться не успела…

Он смотрел с недоверием и надеждой.

– Да? По – моему, ты врешь…

– Я никогда не вру! – решительно соврала в ответ Лика.

Он поморгал. Подумал. Кивнул:

– Я тоже… То есть стараюсь, чтобы никогда… Значит, я по правде прыгнул сам?

– Куда уж «самее», – ворчливо подтвердила Лика. – Рванул меня… Иди за трап, выжми плавки…

– Ага… – Он ушел за наклонные доски и сказал оттуда: – А ты отвернись…

– Подумаешь… Тебя и не видно ни краешка.

– Все равно отвернись.

– Пожалуйста… Слушай, ты лучше не надевай выжатые плавки, они все равно будут сырые. Дома высушишь. А сейчас надень сразу штанишки… – Она сказала детское слово «штанишки» нарочно, чтобы «Винни Пух» чувствовал ее взрослость.

– Ага! – Он (все еще в плавках) выскочил, схватил с песка комбинезончик и снова укрылся за досками. – Ты отвернулась?

– Ну, чудо природы… Да отвернулась, отвернулась! – Лика встала спиной к барже и запрокинула лицо. Солнце загорелось на мокрых ресницах, разбросало тонкие лучи. Согрело щеки…

За спиной послышалась возня. «Борец со страхом» – в штанах с лямками, но без футболки – застегивал на ступнях босоножки. Глянул слегка виновато.

Лика вспомнила нагретую палубу.

– Слушай, принеси мне сверху имущество. А то не хочется босиком по печке…

– Сейчас! – он охотно рванул вверх по сходням и тут же вернулся с ее штанами, тельняшкой и обувью. Лика отнесла одежду к островку зелени, положила там.

– А ты… почему не одеваешься? – неловко спросил мальчишка. Видно, просто не знал, что сказать.

– Посижу еще на солнышке, все на мне и обсохнет… И, может, хоть немножко загара прилипнет… – Лика шевельнула плечами.

– А тогда… можно я тоже посижу?

– На здоровье! – обрадовалась Лика. Почему – то не хотелось расходиться вот так сразу. «А может, сделать с него набросочек? Да нет, он застесняется. Или решит, что это в уплату за помощь…»

Мальчик оставил сохнуть на сходне полосатую тряпицу, кинул в одуванчики футболку, уселся на нее, обняв коленки. Оттянул у футболки далеко в сторону ее край.

– Садись рядом…

Но свободного краешка было мало, Лика бросила рядом тельняшку.

– Вот так… – И села бок о бок с пацаненком, от которого пахло речной сыростью (от самой Лики, наверно, тоже). Тогда он потерся ухом о плечо и спросил, глядя перед собой:

– Тебя как зовут?

Лика дернула травинку.

– Ужасно неуклюже меня зовут. Родители сделали подарочек… Ан – же – ли – ка…

– Почему неуклюже? – серьезно заспорил он. – Это хорошее имя. Есть такие толстые романы про Анжелику. «Анжелика и король» и еще всякие… Мама любит читать…

– Вот и мои мама с папой любили в молодости. Так и назвали…

– А если по – простому, коротко, то как? Все равно Анжелика?

– По – простому Лика. Это все же терпимее… А тебя как? По – простому и по – всякому…

Он разъяснил обстоятельно:

– Полное имя – Трофим. Дедушку так звали… А если неполное, то по – разному. Можно Троша, но я не люблю. Лучше Трошка. Но в классе дразнятся: «Трошка – картошка»… Мама зовет «Тростик», но сама же говорит: «Ты не Тростик, а кочерыжка». Это она про тело – сло – жение…

– Нормальное у тебя тело – сло – жение. Имя тоже нормальное… Ты, наверно, в первом классе?

– Ну да… Все еще не пускают на каникулы, хотя на уроках делать ну совершенно уже нечего. Сидим, маемся… А ты в каком?

– Шестой дотягиваю… Сегодня вот с урока прогнали…

– Почему?! – Тростик даже привстал. Наверно, в уме первоклассника не укладывалось: как можно прогнать с урока такую большую, храбрую и умную ученицу?

– Поругалась с учителем рисования… То есть не совсем поругалась, а разошлась во мнениях. Ну, он и сказал, чтобы гуляла…

– По – моему, это большое свинство… с его стороны, – убежденно сказал Тростик.

– Нет, он, в общем – то, ничего дядька. Но тут нашла коса на камень… Из – за звездного глобуса.

– Из – за чего?! – весело изумился Тростик.

– Сейчас покажу… – Лике не хотелось уходить из – под солнечного тепла и мягкого ветерка, не хотелось прощаться с забавным Тростиком. И она потянула к себе папку.

Картинка со звездным глобусом вызвала у Тростика тихий восторг.

– Это ты сама нарисовала?!

– Ну, не Суриков же…

– А это морской глобус, да? Я такой видел на картинке. Это чтобы по звездам проверять путь корабля… У меня разные картинки про корабли есть, я собираю всякие вещи про все морское…

– Умница, – сказала Лика.

– А ты можешь меня нарисовать?

«Надо же! Сам напросился!»

– Могу. Хоть сейчас…

– А с таким глобусом можешь? Будто я его держу и разглядываю…

– С глобусом… с ним сложнее… Надо, чтобы ты держал в руках что – нибудь круглое. Мяч хотя бы. А то будут неестественно…

Тростик тут же нашел выход:

– А давай тогда встретимся снова! Я приду с мячом! Или… тебе, наверно, некогда? – Он, кажется, вспомнил о разнице между собой и этой почти взрослой художницей.

Но она сказала:

– Да почему некогда? Можно…

В самом деле, мог получиться забавный рисунок: серьезный первоклассник Глобусенок с желтым шаром, на котором вся Вселенная. Будто пытается проникнуть в звездные загадки…

Минут через двадцать они шагали вверх по Пристанскому спуску, где среди булыжников на дороге тоже цвели одуванчики. Лика уже знала, что Тростик живет в Ершовском переулке, не очень далеко от нее.

– А почему ты оказался в такой дали от дома?

– Гуляю… Ты ведь тоже оказалась…

– Но мне же не семь лет!

– Мне уже семь с половиной…

– Да, это существенно… а дома не попадет?

– Мама же на работе…

– А если спросит, где был днем? Ты же никогда не врешь…

– А я скажу: гулял. Без подробностей. Это не вранье.

– А если спросит подробности?

– Ну… расскажу тогда, – вздохнул Тростик. – Что делать…

– Вот за такие одиночные прогулки точно полагается по шее, – назидательно сообщила Лика.

– Ага! А мама говорит, что по другому месту! – весело признался Тростик.

– Это еще полезнее. А… – Она чуть не спросила, что говорит по этому поводу папа. Тростик понял и объяснил – скучновато, но без задержки:

– Мы с мамой сейчас вдвоем. Отец выбрал «свободный образ жизни». Он теперь в Сургуте…

– Что же, дело понятное, – сказала Лика. – Мой еще дальше. В Австралии…

– Вот это да! Насовсем или в командировке?

– Да нет, не в командировке… Ух ты! Он идет навстречу!

– Приехал из Австралии? – обрадовался Тростик.

– Да не отец идет, а Ильич! Герман Ильич… Тот учитель, с которым я сегодня… – И разойтись было нельзя на узком Пристанском спуске. – Здрасте…

2

– Добрый день, Сазонова, – светски произнес Герман Ильич. – Хотя мы уже виделись сегодня… но все равно. Чудесная погода, не правда ли? Какими путями оказались в наших краях?

Лика быстро пришла в себя.

– Погода изумительная. Мы купались… А это, значит, ваши края? Вы здесь живете?

– Естественно. С детских лет. А что здесь удивительного? Я из туренской породы «пристанских пацанов»… Значит, купались?

– Ага… – вдруг сказал Тростик. Герман Ильич быстро взглянул на него.

– И как вода? Теплая?

Лика хихикнула.

– Сазонова, – со сдержанной печалью сказал Герман Ильич. – Беседуя с вами, я всегда ощущаю себя на минном поле. Боюсь: скажу что – то не так и опять почувствую вашу иронию…

– Да нет, Герман Ильич, что вы! Я просто вспомнила… Есть такие стихи, подражание английскому юмору…

– Любопытно…

– Ага, – сказала Лика тоном Тростика. – Там два профессора, Джон и Буль. Буль тонет в речке, а Джон восклицает на мосту: «Не может быть! А теплая ль вода?» – «Буль – буль», – сказал профессор Буль, что означало «да»…

Ильич запрокинул голову и засмеялся от души:

– Великолепно!.. Ну и как вода? «Буль – буль»?

– Холодноватая пока, но терпеть можно…

– Я в этом году еще не купался. Не то что в юные годы… – Он рассеянно поболтал у ноги клетчатой матерчатой сумкой, которая топорщилась от какого – то груза.

– А я знаю, что у вас в сумке, – вдруг заявил Тростик.

– Не может быть!.. И что именно?

– Там желтый глобус со звездочками…

– С ума сойти!.. Сазонова, вы посвятили ребенка в суть нашего конфликта?

– Я показала ему рисунок…

– Па – анятно… А кем приходится вам это юноша? Уж не брат ли?

– Это… мой верный друг, – сообщила Лика с запинкой, но и с капелькой гордости. – Он сегодня учил меня нырять с баржи. Без него я никогда не решилась бы прыгнуть…

Она ощутила, как Тростик затеплел от благодарности.

Герман Ильич вдруг стал очень серьезным.

– И… как зовут храброго верного друга?

– Его зовут Трофим. А в обиходе – Тростик…

– Изумительно… Будем знакомы, Тростик. Я – Герман Ильич…

– Ага, я знаю… – Тростик без смущенья протянул прямую ладошку. А Лика вдруг поняла, что надо ловить момент.

– Герман Ильич! У меня просьба… Если очень нахальная, так и скажите, я не обижусь…

– Ну… и что за просьба? – Он, кажется, не удивился.

– Если можно… дайте мне минут на пятнадцать ваш глобус. Тростик просил нарисовать его с ним… То есть Тростика с глобусом. Он обмирает по всему такому… морскому. Я бы сделала набросок. Можно прямо здесь…

– О чем разговор! Да ради бога!.. Но зачем здесь – то? Зайдем ко мне, это рядом…

Жилище Германа Ильича было удивительным. Вот уж в самом деле «художественная натура»!

Среди пристанских переулков громоздился над крышами заросший кленами, шиповником и крапивой откос. На середине его краснело похожее на развалины здание – старинный кирпичный склад. Видимо, не совсем развалины, поскольку над крышей белела тарелка телеантенны.

Герман Ильич объяснял на ходу:

– Мы с моим коллегой, Дмитрием Сабуровым… он занимается керамикой, может, вы слышали его имя… – (Лика кивнула) – мы откупили у городских властей этот древний пакгауз пароходовладельца Колокольникова. Вернее, откупил в основном Дмитрий и обитает здесь с многочисленным семейством, но и мне кое – что откололось. И комната для жилья, и мастерская… Вход отдельный, так что не стесняйтесь…

Дверь была на торце здания. Рядом с ней валялись четырехлапый ржавый якорь и полуметровая чугунная шестерня неизвестно от какого механизма. Кованый засов был украшен амбарным замком девятнадцатого века. Но Герман Ильич не обратил на замок внимания и воткнул в незаметную щелку над засовом плоский ключик.

Изнутри пахнуло кирпичной прохладой. Окна в комнате оказались узкими, проделанными в стенах крепостной толщины. Стены были без штукатурки. Их пересекали толстенные железные полосы со шляпками могучих болтов. «Наверно, чтобы пакгауз не рассыпался», – мелькнуло у Лики.

– Ух ты… Как в замке людоеда, – выдохнул Тростик.

– Спасибо, – сказал Герман Ильич.

Тростик слегка смутился.

– Но я же не про вас. Я недавно мультик смотрел про Кота в сапогах, и там вот так…

– У ребенка точный взгляд и образное мышление… Вот вам глобус, господа, а я займусь пропитанием. Не обедал сегодня. Боюсь, что и вы тоже… Вас устроит глазунья с колбасой и зеленым луком? Ничего другого предложить не могу, такова холостяцкая жизнь…

Лика вдруг ощутила, что помирает с голоду. Не было сил отказаться.

– Ой… Но мы, наверно, разорим вас со своими аппетитами…

– За один раз – нет…

А Тростик ничего не сказал. Он неотрывно смотрел на метровое рельефное панно, косо висевшее среди полок с книгами (тоже косых). На нем среди ультрамариновых волн с пузырящимися гребешками тяжело кренился корабль времен Магеллана.

Герман Ильич исчез.

– Садись, моя радость, – велела Лика. – Вот сюда…

Тростик послушно взгромоздился на скрипучий табурет – пятки на сиденье.

– Развернись ко мне… Представь, будто получил глобус в подарок и разглядываешь его… Руку положи на подставку.

– Ага… – Он положил. Но смотрел не на глобус, а поверх желтого шара, на панно с кораблем.

«Ну и пусть. Может, так даже лучше. Будто подарок уже рассмотрел, а теперь глядит куда – то за горизонт, задумался о звездах… Забавно так, юный Коперник…»

Лика вытащила из папки листы и карандаш…

При ее – то способности к стремительным наброскам ничего не стоило в десять минут сделать три картинки – каждую несколькими легкими линиями. Настоящим рисунком она займется дома, а сейчас главное – схватить вот эти напряженные плечи, пальцы, сжавшие подставку, взгляд круглых глаз, приоткрывшиеся пухлые губы… И она схватила – в то короткое время, пока за дверью что – то шкворчало и потрескивало (и доносился о – о–о какой запах!).

Герман Ильич высунул голову из – за косяка.

– Сеньоры, лопать подано. Прошу…

В похожей на крепостной чулан кухоньке (без окон, с яркой лампочкой под потолком) шипела и пузырилась на столике яичница с множеством желтых глазков. Герман Ильич широченным ножом разложил ее по разномастным тарелкам. Этим же ножом стал резать батон.

– Хлеб вчерашний, подсох малость, не взыщите…

– В самый раз, – бесцеремонно отозвался Тростик, вцепился зубами в горбушку и налег на глазунью. – Ух ты, вкусно как…

– Я рад…

С полминуты они жевали молча, потом Герман Ильич вскинул глаза (он теперь казался гораздо моложе, чем в школе, энергичный такой, без своей вечной вельветовой тужурки, в малиновой футболке с черным Дон Кихотом на груди).

– Ну что, Сазонова, преуспели в набросках?

– Думаю, да, – отозвалась она без лишней скромности.

– Покажете?

– М – м… да. Только сначала закончу… Герман Ильич!

– Что? – он даже вздрогнул.

– Ну, пожалуйста! Не говорите мне «вы»! А то… ну, как – то не в своей тарелке…

Герман Ильич почесал висок черенком вилки.

– Да?.. Вообще – то я со всеми так, школьная привычка. Традиция общения между творческими людьми… А впрочем, ладно, как скажете… тьфу! Как скажешь… Сейчас чай налью…

Чай оказался не очень горячий, и Тростик быстро выхлебал его из большой фаянсовой кружки. Раньше всех. И зашевелился:

– А можно мне еще в ту комнату? Посмотреть…

– Сколько угодно. Смотри и даже трогай все, что захочешь.

– Не, я только глазами… – Тростик слез с гнутого жиденького стула (уронив и поставив его). – Большое спасибо за обед… – И скрылся за дверью.

– На здоровье… – задумчиво сказал ему вслед Герман Ильич. И перевел глаза на Лику. – Где ты отыскала это чудо?

Она ответила с пониманием:

– На берегу. Два часа назад. Он чуть не рыдал, что боится прыгнуть в воду, пришлось прыгать вдвоем… Я там едва не померла…

– Ты… не оставляй его…

– Ну… раз уж познакомились, то конечно…

– Похож он… – выдохнул Герман Ильич.

– На кого? – осторожно спросила Лика.

– На моего Витьку…

– А он… где?

– Не поверишь… В Австралии.

«С ума сойти!»

– Почему же не поверю, – сумрачно сказала она. – Очень даже… А вы это всерьез?

– Вполне… Домашняя обстановка, теплая еда размягчают и склоняют к откровенности… Заурядная история. Была жена, рос сынишка. А потом, как у многих: «Мне надоело это богемное существование!» Судьи решили, конечно: сын должен остаться с матерью. Да и сам он… Мама всегда мама… И все бы ничего, но приехал сюда по каким – то делам преуспевающий бизнесмен из – за моря – океана. Ну и вот… Недавно прислали карточку: этакое заграничное дитя в белых бермудах и невероятной панаме… А глаза все те же… Извини…

– Они все будто посходили с ума! – вырвалось у Лики.

– Кто?

– Эти… разведенные супруги… Мой папа́ год назад тоже отбыл на австралийский континент. Искать удач и разнообразия жизни…

– Надо же! Выходит, мы товарищи по несчастью…

– Ага, – сказала Лика опять, как Тростик.

– А папá… он не звал тебя?

– Звал. Я сказала, что терпеть не могу кенгуру. Это надо же – сумка на брюхе! Извращение природы…

3

Они вдвоем вымыли тарелки и кружки. Потом Герман Ильич прислушался:

– А что делает наш юный друг? Притих…

«Юный друг» делал, что обещал, – смотрел. В комнате было на что посмотреть: маски, этюды с пейзажами и рыцарскими башнями, гипсовый череп великана, коряга с висящими на ней колокольчиками, бутыли с разноцветными жидкостями, старинные подсвечники и всякие другие неожиданные вещи. Например, столетней давности пишущая машинка, а рядом с ней снарядная гильза с торчащими из нее кистями. Но Тростик на все это не глядел. Он не отрывал глаз от корабля на стене. И спросил, не оглянувшись:

– А вот это… эти паруса… вы сами лепили?

– Нет, дорогой. Это мой сосед, Дмитрий Львович. Он вручил мне данное произведение искусства на новоселье… Я бы подарил тебе эту каравеллу, да Дмитрий обидится… И тяжеленная она, гипсовое литье. Но вот что! У меня есть другая картинка. Маленькая, но тоже с корабликом. Хочешь?

Тростик без церемоний сказал «ага» и весь засветился любопытством и ожиданием. Прижал растопыренные пальцы к перемазанным желтком щекам. Герман Ильич с натугой выдвинул ящик письменного стола с львиными головами. Выудил из ящика стеклянный прямоугольник размером в два спичечных коробка. Стекло было в металлической рамке. На нем угадывался рисунок.

– Смотри на просвет… – Герман Ильич поднес стекляшку к носу Тростика. – Парусник. Жаль, что надпись стерлась… Зато вся оснастка – как на фото… Ну, что?

– Уй… – Тростик часто дышал. – А это… вы мне насовсем, да? – Он не решался взять.

– На веки вечные…

– Тогда… вот такое громадное спасибо… – Тростик развел ладони шире плеч. Герман Ильич коротко рассмеялся, одной рукой прошелся по его щетинистой стрижке, а другой осторожно опустил стеклянную картинку в карман на джинсовой грудке с пряжками.

– Только осторожно, не раздави.

– Ага, я буду осторожно…

– Наверно, это картинка от старинного проектора, – догадалась Лика. – Были раньше такие, назывались «волшебный фонарь».

– Совершенно верно!.. Я нашел остатки такого фонаря в здешней кладовке, когда перебрался сюда. Вместе с этой картинкой… Ни механизма, ни объектива уже не было, просто ящик без крышки. Стенки потом отвалились, а подставка осталась. Я на ней только что резал лук… Любопытная, кстати, вещица, сейчас покажу…

Он принес из кухни деревянную дощечку со следами красноватого лака. Размером с развернутую тетрадь. С медными угольничками, с выступами по краям. Довольно толстую.

– Вот… Зажигали внутри ящика лампу, вертели перед объективом прозрачные картинки, и при этом играла музыка.

– Граммофон? – догадалась Лика.

– Нет. Внутри было устройство с пружинным заводом… Пружина водила по кругу ползунок, он цеплял музыкальные штучки…

– Как «Городок в табакерке»? – вдруг вмешался Тростик. – Нам в школе читали…

– Похоже… Только там были мальчики – колокольчики, а здесь просто жестяные лепестки. Они, кстати, сохранились. И ползунок. Смотрите…

Герман Ильич подцепил ногтем край дощечки, и оказалось, что она раскрывается, будто книга.

На одной половинке обнаружились железные полосочки, размещенные по кругу. Внутри круга был шпенек с головкой и торчащим плоским рычажком.

– Это все и сейчас работает… – Герман Ильич взялся за головку шпенька. – Только пружины нет, вертеть надо вручную. И плавно, чтобы получилась мелодия…

И он завертел. И мелодия получилась… То есть сначала было просто дзеньканье, но потом оно сложилось в простенький мотив.

– Знакомое что – то… – сказала Лика.

– Да. Миленький такой вальсок. Из тех, что сто лет назад играли на детских праздниках и на катках. Милая эпоха первых аэропланов и журналов «Нива»… И… как в старом анекдоте: «Кому все это могло помешать?»

Тростик не очень заинтересовался старинной музыкой. По – прежнему поглядывал на панно с каравеллой и гладил на груди джинсовый карман.

Лика покусала губу.

– Герман Ильич…

– Что… сударыня?

– Вы… пожалуйста, не обижайтесь, что я… так иногда на уроках… ну, лезла в бутылку…

Он коротко посмеялся и сказал тоном Тимки Бруклина:

– Ладно, Сазонова, проехали…

Потом проговорил уже иначе:

– А вы, ребята… раз уж побывали у меня, заглядывайте еще… Договорились? «Поговорим за жизнь и за искусство», как выражаются в Одессе.

– Мы заглянем, – пообещала Лика. – Да, Тростик?

– Ага. Естественно, – подтвердил он. – Мы же обещали принести картинку. Ту, которая со мной… – И разъяснил Герману Ильичу: – Лика никогда не врет… И я тоже…

– Я счастлив, – сказал Герман Ильич.

Они принесли рисунок «Мальчик и звездный глобус» через неделю. Герман Ильич всячески одобрил его и попросил оставить на несколько дней, чтобы сканировать. В следующий раз они увидели увеличенную копию рисунка в рамке на стене. Лика застеснялась и говорить ничего не стала. Учитель тоже.

Впрочем, сейчас он уже не был ее учителем. Рисование кончилось в шестом классе, с седьмого начиналось черчение, а там – другой преподаватель. Но друзьями они остались. Летом не раз Лика грузила Тростика на багажник велосипеда, и они катили в Пристанский район. Они помогали художнику мыть накопившуюся грязную посуду, прибирались в его «берлоге», обсуждали новый пейзаж – «Корабли в Лиссе». Тростик безоговорочно хвалил (потому что корабли), а Лика позволяла себе критические высказывания. Автор их выслушивал внимательно, однако порой огрызался… Иногда сидели на стонущем от любых движений диване и смотрели кому что нравится: Лика альбомы с рисунками Гойи и гравюрами Доре, а Тростик – мультики про капитана Врунгеля и корабль – призрак… А Герман Ильич – те этюды и наброски, которые приносила Лика.

Она много бродила по улицам и переулкам, по старым дворам и пустырям над логом – с твердой папкой и карандашами. Тростик почти всегда сопровождал ее. В ту пору они и познакомились с Трубачами. «Мальчики, можно мы порисуем у вас во дворе? Такие дымники над крышей, такая колокольня над забором…»

Федя и Андрюшка согласились с радостью и даже угостили художницу и ее оруженосца клубникой. Потому что в ту пору они были счастливы. Потому что как раз пришло письмо от Никеля…

Здесь же была и белобрысая спокойная девочка по имени Лорка. Она позволила нарисовать себя – как сидит на качелях…

А потом наступила зима, и Лика увлеклась акварельными пейзажами. На них были ранние закаты, черные ели Городища и яркий месяц, от которого серебрится снежная пыль, поднятая лыжами и полозьями санок.

Герману Ильичу акварели нравились, хотя порой он позволял себе критику. Тогда они спорили, и Тростик непременно вступался за Лику:

– Ну, чего же вы! У нее же все правильно нарисовано! Сами выпросили мой портрет, где я в сугробе, а теперь…

И Герман Ильич сразу соглашался.

– Ты справедлив в своей мудрой непосредственности. Абсолютнейшим образом справедлив…

А Лика удивлялась: «Почему мне однажды показалось, что он похож на дурака Феодосия?»

И снова пришло лето, и в день солнцестояния Лика в очередной раз появилась во дворе Чикишевых. Чтобы увидеть там «это несносное существо, с которым сплошные недоразумения».

Существо получило в подарок серебряную монету достоинством в полтора евро. На одной стороне был трехмачтовый многопушечный фрегат, на другой – непонятный герб – солнце и какие – то ветки.

– Что за страна? – спросил Андрюшка, сунувшись носом к монете.

– Спорить могу, что Гваделупа, – сказал Ваня. Он, конечно, не думал так. Просто сумрачно пошутил. Но…

– В самом деле, – согласилась высокая и симпатичная девочка Лика. – Французская территория, остров Гваделупа. Вот, написано… Это мне отдал Тимка Бруклин из нашего класса…

– Он был на Гваделупе? – удивился Тростик.

– Нет, монету его отец привез из Франции. Евро чеканят в разных странах, а ходят они по всему свету, без границ. Вот эта денежка и попала в Европу с Карибского моря.

…Глубоко оттиснутые буквы не оставляли сомнений: GUADELOUPE. Ваня обмяк.

Никель шепотом попросил Тростика:

– Можно я подержу?

Взял монету, шагнул назад, позвал негромко:

– Ваня, посмотри…

– Посмотрел уже…

– Ты посмотри еще. Ведь красивая же. Значит, ничего страшного нет в таком совпадении. От красоты не бывает несчастий. Бывает наоборот…

От шепота его сперва прошел по Ване тревожный холодок, но сразу – пушистое тепло.

В самом деле, зачем он изводит себя непонятными страхами? С какой стати? Ведь ничего же плохого не случилось!.. То есть был дурак Квакер, но о нем – то сейчас думалось без всякой боязни… Зато сколько за один день хороших встреч!

Он посмотрел на Лорку. Она улыбнулась в ответ.

А день – самый длинный в этом году – сверкал солнечными бликами, шелестел кленами, курчавился в высоте белыми облаками. И до конца его было еще далеко…