Текст книги "Мушкетер и фея (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Давай бутылку, – хмуро сказал Джонни.

Вовка очень осторожно отлил половину жидкости из флакона в пузырек поменьше.

– Кое-что оставлю. Для кота… А ногу-то давай забинтуем. Всякий опыт надо доводить до конца.

Тугой бинт мешал сгибать ногу и крутить педали. Джонни и Катя пошли пешком, а велосипеды вели «под уздцы». Теперь Джонни размышлял спокойнее и находил, что у случившегося есть две стороны. Конечно, будут лишние хлопоты с бритьем, но в то же время он, Джонни Воробьев, станет единственным в мире человеком, у которого на коленке растут волосы. А быть в чем-то единственным всегда приятно: возможны известность и слава.

Джонни подумал, не поделиться ли этой мыслью с Катей, но Катя шла какая-то рассеянная и смотрела под ноги. Вдруг она сказала:

– А все-таки Шестопалов – молодец.

– Дурак он и нахал, твой Шестопалов! – моментально вспылил Джонни.

– Почему это мой?

– А кто все время «Вовочка, Вовочка»?

– А как бы я его упросила? С людьми надо лаской… Вот попробуй сам когда-нибудь – увидишь…

Джонни попробовал, когда начал разговор с Верой Сергеевной:

– Вера, скажи, пожалуйста, не могла бы ты объяснить мне, где живет Валентин Эдуардович? Извини, что я тебя отвлекаю, но мне очень-очень надо.

Ласка и вежливость не помогли.

– Уйди, чудовище, – сказала Вера. – Ты хочешь сделать ему очередную гадость?

Джонни потупил глаза.

– Я хочу извиниться… За тот случай…

Вера остолбенела. Она уронила черный грифель, которым красила ресницы, и забормотала:

– Тогда я… да, конечно… Сейчас… Женечка, а это правда?

– Честное слово, – мужественно сказал Джонни.

Вера суетливо написала ему гостиничный адрес.

– Только ты, Женечка, сегодня же… А то он завтра утром уедет.

– Ой! Он же хотел послезавтра!

– Его вызвали в институт принимать вступительные экзамены. Завтра в девять у него последняя лекция, а потом он на поезд… Ты иди лучше прямо сейчас, он у себя.

Джонни и сам понимал, что надо спешить. Но Вера уговорила его сперва надеть чистую рубашку, а потом припудрила синяк (который стал уже светло-желтым и называться синяком не имел права).

Видимо, она сбегала к телефонной будке и предупредила Валентина Эдуардовича, потому что он ждал Джонни. Он встретил его у входа в гостиницу, сказал надутой администраторше «это ко мне» и заговорил с Джонни, когда еще шли по коридору:

– Женя, я чрезвычайно рад, что вы пришли, но вы совершенно зря волнуетесь по поводу того случая. Уверяю, я на вас не в обиде… Вот моя комната… Вот, садитесь в кресло… Наоборот, ваше выступление доставило мне большое удовольствие. Оно было в меру темпераментным и крайне актуальным. В самом деле, эти безобразные современные постройки среди исторических кварталов у самого крепостного холма… Это чудовищно!

– Все-таки я виноват, – вздохнул Джонни, останавливаясь у громадного кресла. – Вы уж извините меня, Валентин Эдуардович… Но у меня еще один вопрос. Можно?

– Ну разумеется! Прошу.

– Можно прямо?

– Конечно!

– Совсем прямо…

– Да-да, Женя! Я весь внимание. Ваша прямота мне весьма импонирует.

Джонни встал за кресло, уперся подбородком в его шершавую спинку и поднял ясные глаза.

– Вам нравится Вера?

– А? – сказал Валентин Эдуардович и нервно погладил лысину. – М-м… То есть да. Да… Но, увы, мне кажется, я ей не нравлюсь.

– Это не так, – деловито объяснил Джонни. – Вы ей нравитесь. В общем. Ей не нравится только ваша прическа. То есть то, что прически нет…

Валентин Эдуардович опять хотел потереть свою блестящую голову, но раздумал. Снял очки и жалобно сощурился.

– Эх, Женя, – грустно сказал он. – Это не самый большой мой недостаток. Но, к сожалению, самый неисправимый.

– Может быть, исправимый, – возразил Джонни. – Вот. —

И он протянул пузырек и бумагу, где был переписан рецепт и письмо неизвестного лекаря.

Узнав, какое снадобье принес ему Джонни, Валентин Эдуардович заметно разволновался. Сначала стал смеяться печальным смехом, потом заходил из угла в угол и начал говорить, что он очень ценит Джоннины старания и очень благодарен ему за доброе отношение, но (увы, увы и увы!) в природе не существует сил, которые заставили бы облысевшую голову снова покрыться волосами. Если бы такие силы были, современная наука давно бы их открыла.

– Современная наука многое позабыла, – опять возразил Джонни. – Вот недавно в «Очевидном – невероятном» рассказывали про древнюю медицину. Там такие вещи делались, что сейчас никто не верит…

– Гм… – Валентин Эдуардович остановился. – В твоих рассуждениях много логики. Но… нет-нет, Женя. Спасибо, но я выглядел бы смешным в собственных глазах, если бы решился на такой эксперимент. Это недостойно здравомыслящего человека.

– Жаль… Ну, вам виднее, конечно, – вздохнул Джонни. – А пузырек я вам все же оставлю…

– Да зачем же он мне?

– А мне он и совсем ни за чем, – печально сказал Джонни. Огорченный, он вышел на улицу. Странные люди – эти кандидаты наук. «Недостойно здравомыслящего человека…» Что тут недостойного? Взял бы да попробовал! Если Вовкино зелье действует, завтра утром, перед отъездом, Валентин Эдуардович был бы уже не лысый, а как бы стриженный под машинку. Сперва это некрасиво (Джонни знает по себе), но скоро волосы становятся длиннее, и тогда делай прическу и сватайся на здоровье.

Трудное ли это дело – помазать жидкостью башку? Так нет же, принцип не позволяет… Зря только бедного Алхимика заставили ночью колдовать. Всей пользы от этого – Джоннина волосатая коленка…

Но… Стоп! Если волосы на ней прорастут – это же доказательство!

Тогда уж Валентин Эдуардович не откажется. Надо завтра утром прибежать к нему и показать: «Вот! А вы спорили! Мажьтесь!»

А вдруг он уже вылил снадобье в раковину?

Джонни помчался назад, в гостиницу, но у самого входа вспомнил суровую администраторшу. Тогда он пошел вдоль здания, становясь на цыпочки у каждого окна: Валентин Эдуардович жил на первом этаже. В пятом или шестом окне Джонни увидел его.

Валентин Эдуардович стоял перед зеркальным шкафом и держал стеклянную пепельницу. Он осторожно макал в нее свернутый платок. Влажным платком Валентин Эдуардович старательно натирал свое блестящее темя.

Весь день Джонни хотелось посмотреть: что там с коленкой? Но Катя говорила:

– Не смей. Переохладишь, и сорвется опыт.

Иногда коленка чесалась, а порой кожу покалывало. Может быть, это проклевывались волоски.

Перед сном Джонни не выдержал и размотал бинт. Левая коленка была абсолютно гладкой – и на вид, и на ощупь. Она ничем не отличалась от правой, разве что была почище.

Сначала Джонни очень расстроился, но потом сказал себе, что горевать рано: прошло всего пол суток. Он снова забинтовал колено…

Проснулся Джонни рано. За ночь повязка сбилась. Джонни с замиранием души потянул из-под одеяла ногу…

И перестал дышать.

Коленка была черная.

Она была черная, как… Сказать, «как у негра»? Но любой самый темный негр позавидовал бы этой густой, без всяких оттенков черноте. Коленка была такой, словно ее осторожно обмакнули в блюдечко с тушью. Лишь посередине тянулся, как розовая нитка, след от облупившейся царапины.

– Ой, мамочка… – с тихим стоном сказал Джонни и на правой ноге, будто левая коленка не просто почернела, а была раздроблена картечью, поскакал в ванную.

Сначала он мыл коленку горячей водой и туалетным мылом. Потом Вериным шампунем. Потом скреб нейлоновой мочалкой и даже попробовал оттирать пастой «гои».

С таким же успехом можно было стараться отмыть добела черный резиновый мячик. Джонни лишь добился, что коленка стала блестеть, как носок офицерского сапога, начищенного перед парадом.

Закрывая коленку ладонями, Джонни упрыгал в свою комнату и влез в модные вельветовые брюки, которые ему недавно подарили на день рождения.

Потом он сел на край постели и с головой ушел в черные думы.

Таким и нашла его прибежавшая Катя.

Она увидела на Джонни вельветовые клеши и обрадованно спросила:

– Получилось?

Джонни встал и молча подтянул штанину.

– Ой-я-я, – тихо сказала Катя. Села на корточки, внимательно обследовала коленку и подняла на Джонни синие страдающие глаза. – Чем оттирал?

– Всем. Даже купоросом, – процедил Джонни. – Подлец твой Шестопалов. Неуч. Шарлатан… – Он опустил брючину и печально сказал: – Пойду.

– Бить Вовку? – понимающе спросила Катя.

– Вовка подождет. К Валентину Эдуардовичу… Катька, он же думает теперь, что я нарочно…

– Ой-я-я, – опять сказала Катя. – Про него-то я забыла.

– «Забыла»! Зато я только про него и думаю! Вот выходит он на сцену, снимает по привычке берет…

– Ну, мне кажется, он увидел свою голову раньше, – успокоила Катя.

– «Раньше»… Не все ли равно? Ой, Катька… Может, бежать в тайгу или в Антарктиду?

– Я с тобой, – мужественно сказала Катя.

– Нет, – решил Джонни. – Лучше уж пойду к нему. Сам. Навстречу грозе…

– Я с тобой, – снова твердо сказала Катя. – Идем?

Но идти не пришлось. Раздался звонок, Джонни услышал, как мама пошла открывать дверь, а потом в передней прозвучал отчетливый голос Веры Сергеевны:

– Где. Этот. Изверг?

Вот уж не знаешь, когда ждать беды, а когда спасения… Гроза обошла Джонни стороной. Едва задела крылом. Потому что папа, услыхав историю со старинным лекарством, вдруг согнулся пополам, будто ему в живот попали футбольным мячом, вытаращил глаза и начал дико хохотать. Он хохотал, икая, плача и даже булькая. Мама, которая пошла за валерьянкой для себя и для Веры, отдала ее папе.

Катя, увидев, что большой опасности для Джонни уже нет, незаметно подмигнула ему и тихонько исчезла.

Папа продолжал стонать от смеха. Мама вдруг начала кусать губы. А Джонни не улыбнулся. С непонятной грустью он смотрел, как Вера укладывает чемоданы.

…Она уехала после обеда. Вслед за Валентином Эдуардовичем, который укатил еще утром в туго натянутом на уши берете. С мамой и папой Вера простилась очень ласково, а с Джонни сухо.

Вскоре после этого краска на Джонниной коленке пошла трещинками и кое-где зашелушилась. А еще через час начала отслаиваться тонкими пленками…

Под вечер Джонни сидел на подоконнике в покинутой Вериной комнате и задумчиво счищал с колена последние черные кожурки. Все в комнате было так же, как при Вере, – та забрала с собой только два чемодана, а крупные вещи решила увезти позднее.

Раньше Джонни приходил сюда – будто вступал на территорию, занятую враждебной армией, а теперь здесь ему ничего не грозило. И пришла к Джонни странная печаль.

В комнату заглянула мама. Задержалась в дверях. Внимательно посмотрела на Джонни и тихонько спросила:

– Ну? Что притих, искатель приключений?

Джонни поднял грустные глаза.

– Мам… А ведь, в общем-то, она совсем не плохой человек.

– Наконец ты это понял, – сказала мама.

– Да… – вздохнул Джонни. Иногда он умел быть самокритичным. – Знаешь, мама, мне даже кажется, что я буду по ней скучать…

Мама, как девочка, села на подоконник. Рядом с Джонни. Взяла его за плечи. Покачала туда-сюда.

– Эх ты, воробушек… Ничего, она будет ездить к нам в гости. А мы скоро поедем к ней на свадьбу.

– И я? – усомнился Джонни. – Думаешь, она мне обрадуется?

Мама засмеялась:

– Обрадуется. Не так уж она и сердится.

– А Валентин Эдуардович? Он-то, наверно, после этой истории меня и совсем видеть не захочет.

– Захочет. Знаешь, что он сказал? «Все это – досадная случайность. Я уверен, что Женя действовал из самых благородных побуждений…» А еще он попросил: «Передайте Жене, что он все равно кузнец моего счастья».

– Как это? – изумился Джонни.

– Ну, видишь ли… Когда Вера поняла, какие страдания он терпит, чтобы стать ее женихом, она больше не колебалась…

В одной старинной пьесе есть такие слова: «Она меня за муки полюбила…»

Джонни задумчиво сказал:

– По-моему, она все решила еще раньше.

– Возможно. И все же этот случай был последней каплей…

Джонни подумал и хмыкнул:

– Ничего себе капля! Целый пузырек.

Мама посмеялась вместе с ним и поднялась.

– Посиди, – попросил Джонни. – Мне одному что-то скучно…

– Да, «посиди». А кто будет готовить ужин?.. Ты не заскучаешь, вон к тебе Катя идет.

– Где? – оживился Джонни. – Я не вижу… О-о-о! Вот это да!

Катька переходила улицу. Сейчас она была совсем не похожа на загорелого поцарапанного мальчишку. Она была прекрасна, как в тот день, когда Джонни первый раз увидел ее на весеннем карнавале. В светлом пышном платьице и белых босоножках, она походила на маленького лебедя из балета Чайковского, который недавно показывали по второй программе.

Джонни почему-то заволновался, поправил вельветовую штанину и разгладил воротничок.

Катя впорхнула в комнату. Играя белой сумочкой, спускавшейся с плеча на тонком ремешке, она прощебетала:

– Джонни, пойдем с нами в парк? Там выступает летний цирк, мама купила три билета.

– Как я пойду? – огорченно откликнулся Джонни. – Я досиживаю то, что осталось. Последний вечер сегодня…

– Отпросись, – пританцовывая, сказала Катя.

– Опять просить? Ну уж фигушки!

– Тогда я сама… – Она выскочила за порог и через полминуты привела за руку Джонниного папу.

Поглядывая на Джонни, папа сказал:

– Вам, Екатерина Дмитриевна, я ни в чем отказать не могу. Этот герой может считать, что получил помилование.

– Не надо мне никакого помилования! – ощетинился Джонни.

– Здрасте, я ваша тетя! А что тебе надо?

– Милуют тех, кто виноват…

– Ага. А ты, конечно, во всем прав! Так?

– Так, – задумчиво сказал Джонни.

– И, значит, по-прежнему будешь кулаками выяснять отношения с этим… со Шпуней!

Джонни подумал.

– Нет, пожалуй… Кажется, мы помирились.

Папа сказал с облегчением:

– Один вопрос отпадает сам собой… А как насчет звания «демагога», которым ты наградил родного отца?

Джонни встрепенулся и даже обрадовался:

– Да, тут я конечно!.. Это от необразованности. Ты уж, папа, не сердись.

– То-то же, – сказал отец. – Остался вопрос о твоем выступлении в парке.

Джонни опять опечалился и с гордостью человека, готового до конца страдать за истину, проговорил:

– Тут я все равно прав. Мне сам Валентин Эдуардович сказал.

– Он просто деликатный человек…

– Нет! Он всерьез говорил, что я хорошо выступил.

– Да, – вмешалась Катя. – В газете ведь так же написано.

– В какой газете? – разом спросили папа и Джонни.

– Вы не читали? – удивилась Катя. – Вы, товарищи, совершенно отстали от жизни.

Она достала из сумочки порядком помятый лист городской газеты. Наверху страницы было крупно напечатано: «Горны трубят! Пионерское лето в разгаре!» Джонни увидел несколько фотоснимков, на которых ребята качались на качелях, куда-то бежали, взявшись за руки, и били в барабаны…

– Вот… – Катя показала на маленькую заметку в уголке листа. Заметка называлась «На важную тему».

Папа и Джонни, стукнувшись над газетой головами, стали читать:

В субботу ребята из городского пионерского лагеря с удовольствием прослушали лекцию об истории нашего родного города. Ее прочитал приехавший из Москвы кандидат исторических наук В. Э. Верхотурский. Перед лекцией выступил четвероклассник школы № 2 Женя Воробьев. В своей короткой речи он поднял серьезный вопрос о том, что некоторые владельцы частных автомашин нарушают существующие правила и ставят свои гаражи в самых неподходящих местах, в том числе и на площадках, которые ребята сами построили для своих игр. Надо надеяться, что городские власти не оставят эту тревожную проблему без внимания.

Член молодежного литературного объединения,

ученик девятого класса школы № 2 Сергей Волошин.

Джонни прыгнул к окошку и нырнул в него головой, словно хотел выброситься со второго этажа. Катя и отец в панике вцепились в его штанины. Перегнувшись вниз, Джонни завопил:

– Серега! Се-ре-га-а!

На первом этаже открылось окно и показалась голова Сережки Волошина.

– Чего голосишь? Я работаю!

– Работай на здоровье! Только скажи, как ты заметку про мою речь написал? Тебя же на лекции не было!

– Ну и что? Мне Борис Иванович рассказал. Он и в редакцию позвонил, просил, чтобы напечатали…

Джонни сел на подоконник и посмотрел на отца.

– Вот! А ты говоришь…

Джонни и Катя шагали по Песчаной улице к большим домам: надо было зайти за Катиной мамой. Вечер был очень теплый и хороший. Невысокое солнце будто рассыпало по крышам и тополям золотистый порошок. Было так красиво… И Катя была красивая. Джонни несколько раз отставал, чтобы полюбоваться ею с некоторого расстояния.

Красивая Катя наконец оглянулась и сказала:

– Что ты плетешься, как больная корова? И так проторчали у тебя дома с твоими спорами-разговорами. Вот опоздаем в цирк…

Джонни не терпел напрасных упреков. Ни от кого, даже от Катьки, будь она хоть сама принцесса. Он тут же ответил, что нечего было к нему приходить. Шла бы без него, если торопится.

Катя объяснила, что тогда бы пропал билет.

– Позвала бы своего Вовочку, – посоветовал Джонни.

Катя вздохнула:

– Вовочка не может. Он тоже сидит…

– Так ему и надо, – проворчал Джонни. Но все же поинтересовался: – А за что?

– Помнишь, в каком флаконе было его лекарство?

– Откуда я помню?.. В зеленом каком-то.

– Это флакон из-под лосьона…

– Из-под чего?

– Ну, жидкость такая, вроде одеколона. Чтобы освежаться после бритья.

– А, знаю! У папы есть. Ну и что?

Катя печально сказала:

– Ничего особенного. Вчера утром Вовкин папа перепутал флаконы. Он протер нашим лекарством побритые щеки.

ТАЙНА ПИРАМИД

Неудачный опыт

Дверь приоткрылась, в канцелярию просунулась кудлатая светло-желтая голова.

– Здрасте, Евдокия Герасимовна. Борис Иванович у себя?

– Директор занят, – без малейшей ласковости сообщила секретарша.

Голова вздохнула:

– Что же мне делать…

– Закрыть дверь, Воробьев, вот что. Слишком часто ты захаживаешь к директору без всякого дела. Нашел себе приятеля.

Евдокия Герасимовна работала в школе тридцать лет и была старше Бориса Ивановича вдвое. Она твердо знала, что ученики не должны приходить к директору. Их должны к нему приводить. Пятикласснику Джонни Воробьеву эта точка зрения была известна. Он не стал с ней спорить и разъяснил:

– Я не сам. Анна Викторовна велела.

Евдокия Герасимовна проявила некоторый интерес:

– Вот как? Она удалила тебя с занятий?

Джонни не успел ответить. Из-за приоткрытой кожаной двери кабинета донеслось:

– Евдокия Герасимовна, там кто-то пришел?

– Воробьев из пятого «А», – последовал сухой ответ.

– Пусть… – сумрачно сказал директор. И пятиклассник Воробьев мимо поджавшей губы секретарши ступил в кабинет.

Там он еще раз сказал «здрасте» и еще раз вздохнул.

Борис Иванович меланхолично перебирал на столе ведомости и объяснительные записки прогульщиков. Буркнул:

– Садись, не торчи.

Джонни сдержанно вздохнул третий раз и опустился на краешек стула у двери.

– Ну? – спросил Борис Иванович. – Опять?

– Анна Викторовна. Из-за пирамид…

Борис Иванович поднял от бумаг лицо.

– Каких пирамид? Вы что, в пятом классе за геометрию взялись?

– Это не геометрия… Из-за египетских.

– Еще не легче… Насколько я знаю, Анна Викторовна ведет математику, а не историю.

– Математику, – подтвердил Джонни, разглядывая портрет симпатичного педагога в очках по фамилии Ушинский.

– Изложи суть события, – сказал директор.

– Подробно? – оживился Джонни.

– Кратко.

– Ладно. Пирамиды – это шляпы. Из картона. Ученые считают, что под такими шляпами мозги работают активнее. Мы эти шляпы специально сделали, потому что по математике сегодня самостоятельная работа. Сели, надели, а она… Анна Викторовна то есть… она в крик. Говорит, сорвали урок… Вот…

– Дальше.

– Я хотел объяснить. Она говорит: «Объяснять будешь директору. Иди и объясняй». Я пришел.

– Все?

– Все, – сказал Джонни.

Педагог по фамилии Ушинский смотрел на него с сочувствием. Борис Иванович – без. Он знал, что Джонни Воробьев не нуждается в сочувствии, особенно если считает себя правым. Борис Иванович смотрел со смесью утомления и любопытства. Утомления было больше.

– Свихнусь я тут с вами, – сообщил он. – Только вторая четверть началась, а у меня уже давление, как у хронического гипертоника…. В отпуск бы. На песочек, на берег. И чтобы лето кругом…

– Ой, хорошо бы, – искренне согласился Джонни.

Директор дотянулся до этажерки с газетами и папками. Из-под папок вытащил шахматы (они сухо громыхнули в клетчатой коробке; директор быстро оглянулся на дверь).

– Давай? – сказал он Джонни. – Мне разрядка нужна…

– Давайте…

Доску положили на объяснительные записки. Джонни перебрался на подлокотник могучего кресла у стола и начал расставлять фигуры.

– В той четверти счет у нас был два-два, – напомнил Борис Иванович.

Джонни кивнул.

– А все-таки что это за идея с пирамидами? – спросил Борис Иванович. – И чья? Твоя?

– Не моя, а француза Антуана Бови. Он египетские пирамиды изучал и один раз задумался: почему в них мумии так хорошо сохраняются? А потом еще увидел, что, если какой-нибудь зверь забредет в пирамиду и там помрет, он тоже не портится… И тогда этот Бови стал делать опыты: накроет картонной пирамидой котлету, и она остается свежей несколько месяцев… Эта самая котлета… А где еще белая пешка? Ой, вот она… И другие ученые тоже опыты делали. Например, тупая бритва под пластмассовой пирамидой за несколько часов делается опять острая. В Чехословакии даже специально такие пирамидки продаются для бритв… И растения под пирамидой лучше растут…

– И мозги лучше варят. Да? – подал голос Борис Иванович. В голосе его было все, кроме доверия. Но Джонни подровнял ряд черных фигур и ответил спокойно:

– Мы не успели коллективно проверить. Но так говорят… То есть пишут.

– Где пишут?

Джонни сходил к оставленному у двери портфелю. Принес потрепанный журнал. Это был мартовский номер «Юного следопыта» за восемьдесят первый год (судя по всему, добытый из макулатуры).

– Вот тут заметка. «Магическая сила пирамид».

– Дай-ка эту «Магическую силу»… И ходи. Твои – белые, прошлый раз ты черными играл.

Джонни двинул пешку. Борис Иванович тоже. Джонни еще. Борис Иванович, поглядывая то на доску, то в журнал, сходил опять. Джонни задумался.

Борис Иванович бормотал:

– «… Если верить исследователям, процесс мышления облегчается и становится более интенсивным внутри пирамиды и в пирамидальной шляпе… Фактически перечень экспериментов бесконечен… Научного объяснения свойства пирамид пока не получили…»

– Я сходил, – напомнил Джонни.

– Сейчас… Ерунду какую-то напечатали, а вы верите… Тут и рубрика-то несерьезная: «Загадки, гипотезы, курьезы»…

– А почему тогда бритвы затачиваются?

– Ты это сам видел?

– А что, разве журнал может врать?

– Н-ну… Все равно чушь какая-то.

– Ну, пускай чушь, – покладисто сказал Джонни и вывел коня за линию пешек. – Все равно вреда от этого никакого нету. Чего было скандал устраивать?

– И большой был скандал? – нехотя спросил директор.

– Изложить в подробностях?

– М-м… нет. Анна Викторовна сама изложит на перемене.

– Со своих позиций, – сумрачно сказал Джонни и вывел на большую диагональ слона.

– Естественно, – заметил Борис Иванович. – Каждый заботится о своих позициях… Впрочем, ты не заботишься: смотри, сейчас тебе будет классическая вилка.

– Не будет, я вот сюда…

– А я так!

– Ах ты… – шепотом сказал Джонни и запустил пятерню в кудлатый затылок. С полминуты он сидел на подлокотнике в позе озадаченного павиана. Потом метнулся к портфелю и выхватил из него что-то плоское и картонное. Это «что-то» щелкнуло и развернулось. Джонни накрыл желтые космы картонной шляпой-пирамидой. Деловито вернулся к столу.

– Ну-ну, – сказал Борис Иванович. – Давай-давай…

Джонни «дал». Вывел ферзя из-под удара, спокойно посмотрел, как директор забирает белую ладью, и сказал:

– Шах.

– Подумаешь…

– Еще шах.

– Ну и…

– Ну и тогда ваш ферзь полетит.

– Ч-черт, – непедагогично высказался директор. Ферзя он спас, но потерял коня и слона. И задумался. Надолго.

Наконец Джонни деликатно покашлял.

– Подожди, – поморщился Борис Иванович. – Дай-ка… – Неожиданно он снял с Джонни пирамиду и накрыл ею свою волнистую русую шевелюру. – Ага… Хитрый трюк с пешкой у вас, товарищ Воробьев, не выйдет…

– Как сказать, – отозвался Джонни.

– Вот так и ска…

Ласково закурлыкал телефон. Борис Иванович посмотрел на него, как на отпетого нарушителя дисциплины. Трубку не взял. Приоткрылась дверь. Директор судорожно снял шляпу и положил перед собой. Джонни оглянулся. Он успел заметить, что у возникшей на пороге Евдокии Герасимовны от изумления сами собой воздвиглись на лоб очки. Джонни съехал с подлокотника и укрылся за высокой спинкой. Евдокия Герасимовна с придыханием сказала:

– Борис Иванович, вам звонят.

– Меня нет, – страдальчески произнес директор.

– Но… это заведующий гороно.

– Я на показательном уроке.

Джонни сквозь спинку кресла ощутил взгляд секретарши. И отчетливо понял, что ему, Джонни, здесь не место. Ученики не должны знать, что директор умеет говорить неправду.

– Я надеюсь, вы пошутили, – деревянным голосом проговорила Евдокия Герасимовна. – Я уже сказала Игорю Степановичу, что вы сейчас возьмете трубку.

На худом лице Бориса Ивановича отчетливо нарисовалась зубная боль.

– Да… – обреченно сказал он в трубку. – Да… Привет и тебе, дорогой Игорь Степанович… Ну, не хочу я об этом сейчас, не время. Так не хочу, что даже просил соврать уважаемую Евдокию Герасимовну, что меня нет. Но она неколебима в своих убеждениях… Да, писал, сам знаешь, раз говоришь. Нет, не так. Пока только просил узнать, есть ли возможность… Не надо, Игорь Степаныч, мы оба знаем, что ты будешь рад… Зато спокойнее… Ну хорошо, хорошо. Потом… До вечера.

Он с облегчением плюхнул трубку на аппарат. Помолчал. Опять нахлобучил пирамиду, словно хотел ею защититься от всех неприятностей. Но тут же спохватился и надел ее на Джонни. И усмехнулся:

– Бедная Анна Викторовна… Представляю, что она испытала, когда увидела вместо ваших нечесаных макушек такие вот… четырехскатные крыши.

– Не знаю, что испытала, – насупился Джонни. – Но крик был большой… Она почему-то думает, что мы все ей назло делаем. А мы наоборот. Хотели процент успеваемости повысить.

– Не жалуйся, – сказал директор. – Она совсем неплохой человек.

Джонни защитил пешкой короля и пожал плечами:

– Никто не говорит, что плохой. Только неопытный… Мы на нее и не злимся. Если первый год человек с пятиклассниками работает, чего с него спрашивать… Может, еще воспитается.

– Будем надеяться, – сказал директор.

– А вы надеетесь? – осторожно спросил Джонни.

– Надеюсь… Я с Анной Викторовной как-то разговаривал про ее дела… и вообще про жизнь. Она говорит, что с детства мечтала учительницей стать. А раз человек мечтает… А то ведь есть такие, что идут в пединститут просто так, потому что больше некуда податься. А зачем соваться в педагоги, если сроду этого не хотели?

– А вы?.. – спросил Джонни и слегка испугался своей дерзости.

– Что?

– Ну, вы… хотели?

– Я хотел, – сказал Борис Иванович. – Я с восьмого класса с маленькими возился… А ты, кажется, с первого, да?

– При чем тут я? – подозрительно спросил Джонни.

– Это я так… Ах ты, как же я пешку-то прошляпил…

– Может, потом доиграем? – деликатно предложил Джонни. – А то вы сегодня какой-то… грустный.

– Думаешь, завтра буду веселее?

– Неприятности, наверно? Из-за нас, да? – посочувствовал Джонни.

– Не только из-за вас… Все одно к одному. Письмо вот пришло, что Ленка заболела. Дочка.

Джонни вскинул ресницы. Про дочку он слышал впервые. Директор жил один в комнате при школе.

– Она с матерью в Краснодаре, – объяснил Борис Иванович.

– А! Потому что здесь квартиру не дают, – догадался Джонни.

– Потому что… директор школы, а не доктор наук, – слишком ровным голосом сказал Борис Иванович. И вдруг смешал на доске фигуры. – Все, Джонни. Сдаюсь.

– Ну, зачем вы так? – смутился Джонни. – Могла быть ничья…

– Не люблю ничьих. Лучше давай еще раз. До звонка двадцать минут.

– Только вы возьмите сейчас мою шляпу. Чтобы равные шансы были, а то нечестно.

– Возьму…

 «В этом что-то есть…»

Во второй партии Борису Ивановичу везло больше. Но он оставался невеселым. Неловко глянул на Джонни и сказал:

– Я тут слегка разболтался о семейных делах. Это между нами, ладно?

– Вы же меня знаете, – успокоил Джонни.

Борис Иванович наконец улыбнулся.

– Знаю… С самого начала. Мы ведь в один год с тобой в школу пришли. Ты в первый класс, я в директоры… А познакомились четвертого сентября, после шумной истории с водопроводом. Я тебя сушил в этом кабинете…

– Я помню, – поспешно сказал Джонни. – Вам шах, Борис Иванович. – Ему не хотелось касаться подробностей.

Борис Иванович поправил шляпу-пирамиду и продолжал вспоминать:

– А потом операция «Зеленый слон». Это уже в третьем классе…

Джонни заулыбался. Операция была героическая, стыдиться нечего.

– В общем, знаем мы друг друга пятый год, – подвел итог директор и задумчиво глянул из-под шляпы. – Поэтому ответь мне, Евгений Валерьевич, на один вопрос. Только честно.

– Если получится, – осторожно сказал Джонни.

– Получится. Скажи: какой я директор?

– Как это «какой»? – растерялся Джонни.

– Ну, какой? Плохой, хороший? Средний?

Джонни не думал ни секунды. Он сказал то, что знал:

– Самый хороший в Советском Союзе.

– Я серьезно…

– И я серьезно. Это все знают. – Джонни был даже слегка раздосадован. Он не любил говорить общеизвестные вещи.

– Все знают, – усмехнулся Борис Иванович. – Кто может знать про весь Советский Союз?

– Ну… это я так сказал. Просто лучше, чем вы, директору быть ни к чему…

– Ты, наверно, меня не понял, – вздохнул Борис Иванович. – Дело не в том, что мы играем с тобой в шахматы и я иногда прощаю твои фокусы…

– Ох уж, вы прощаете… – сказал Джонни.

– Однако… Согласись, что отношусь с пониманием.

– С пониманием вы ко всем относитесь, – холодновато сказал Джонни. – Я про это и говорю.

– Ты, кажется, обиделся… Или тебе показалось, что я напрашиваюсь на комплименты?

– Мне другое показалось, – хмуро сказал Джонни. – Кто-то считает, что вы не такой уж хороший директор, да? – И он посмотрел на телефон.

Борис Иванович тоже посмотрел на телефон.

– Вы им не верьте, – сказал Джонни.

– А ты не хотел бы стать директором? – вдруг спросил Борис Иванович.

– Как это? – изумился Джонни.

– Ну, не обязательно директором, а вообще учителем. Когда вырастешь.

Джонни не любил делиться планами на будущее. Даже с самыми хорошими людьми. Но сейчас разговор шел такой, что приходилось быть откровенным.

– Я еще точно не знаю, – неуверенно проговорил Джонни. – Вообще-то мне больше хотелось путешественником… Как Тур Хейердал, например. Или археологом, всякие тайны раскапывать. В общем, открытия делать.

– Хорошее занятие, – согласился Борис Иванович. – Я об этом тоже мечтал. Но, понимаешь… Тех, кто станет делать открытия, кто-то должен сначала учить…

– Я понимаю…

– И еще вот какая штука… Конечно, открытия делаются в экспедициях. И в лабораториях, и в космосе. Но не только. Есть еще работа: помогать людям делать открытия каждый день.