Текст книги "Мушкетер и фея (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Джонни размечтался так, что не заметил, как Юрик и Катя перебежали улицу и проскочили во двор.

Их пустили к Джонни беспрепятственно. Хотя он и сидел под домашним арестом, на свидания с друзьями запрета не было.

Перебивая друг друга и веселясь, Катя и Юрик поведали Джонни, как был наказан Шпуня за свою вредность и коварство.

Но Джонни не стал радоваться. Гордая Джоннина душа содрогнулась, когда он представил, какое поругание достоинства и чести выпало на долю его несчастного недруга.

– Чего смешного… – хмуро сказал он.

Катя, у которой был все же не такой рыцарский характер, заспорила. Шпуня, мол, сам виноват и получил, сколько заработал. Но Джонни сухо заметил, что есть вещи, которые нельзя желать даже врагу. И сделал строгий выговор Молчанову за то, что он не попытался освободить попавшего в ловушку противника.

Катя надулась, а Юрик нет, потому что безоговорочно верил Джонни. Он виновато отошел в сторону – обдумать недавние события и рассмотреть их с новой точки зрения.

Джонни покосился на сердитую Катьку и деловито сказал:

– Теперь надо срочно разработать операцию «Шлем витязя».

Катя хихикнула:

– Вляпаешься, как Шпуня, бабка устроит тебе операцию…

– А что делать?

– Да очень просто. Пойти к ней по-хорошему и спросить, где нашла шлем и не отдаст ли для музея.

Это был не такой романтичный, но, пожалуй, самый правильный вариант. Иначе что может выйти? Бабка прочитает в газете о находке и не обрадуется, а по вредности характера подымет крик: стащили нужную вещь с огорода. Разве ей докажешь, что исторические ценности – общее достояние?

– Думаешь, бабка отдаст? – усомнился Джонни.

– А зачем он ей? На чучело можно что-нибудь другое приспособить.

– У меня ржавая немецкая каска есть, – подал голос Юрик. – Я ее у ручья откопал. Для пугала в самый раз.

И Джонни с благодарностью подумал, что для газеты надо будет сфотографировать и Молчанова.

Но тут же он опять забеспокоился:

– А бабка нас послушает? Она толком никого не помнит, подумает, что мы вроде Шпуни…

– С Викой пойдем, – сказала Катя. – Вику-то она знает.

Это было хорошо придумано. Восьмиклассница Вика иногда

помогала бабке Наташе по хозяйству и пользовалась у нее полным доверием. Однако Джонни опять огорчился:

– Вы-то пойдете. А я должен сидеть.

– Отпросись. Думаешь, не отпустят?

Джонни вздохнул. Он знал, что отпустят, если очень попросить. Но просить – значит унижаться.

И все же дело есть дело. Джонни пошел к отцу.

– Папа, – сказал он, стараясь не терять независимого вида, – я не хотел об этом говорить, но у меня очень важная причина…

– Я понял, – сказал отец. – Проси прощения и убирайся.

Это был не выход. Опечаленный Джонни объяснил:

– Не могу я, папа. Я попросил бы, если виноват. А как, если я прав…

– Тогда сиди, – рассудил отец. – Страдай за правду.

Джонни застонал в душе, но сохранил внешнюю сдержанность. Подумал и предложил:

– Я мог бы дострадать позже. Завтра или послезавтра. Какая разница?

– Гм… – сказал отец и задумался.

Джонни осторожно проговорил:

– В конце концов, даже преступников иногда отпускают под честное слово. Помнишь, мы итальянский фильм смотрели? Там у одного свадьба была, и его на день выпустили из тюрьмы…

Отец с интересом взглянул на единственного сына:

– А что, у тебя уже свадьба?

– Да в тыщу раз важнее!

– В таком случае иди, – смилостивился отец. – Но имей в виду: отсидишь не позднее чем через три дня.

Они отыскали Вику и объяснили, в чем дело. Вика сказала, что все это – Джоннина очередная фантазия и таких фантазий она слышала от него множество. Взять хотя бы историю с допотопным крокодилом, который будто бы завелся в ручье. Или случай с инопланетным кораблем, который сел на пустырь за стадионом! С ума сойти…

Но Джонни был Викин друг, и к бабке Наташе они пошли вместе. Позади всех шагал Юрик в громадной треснувшей каске. Он был в ней похож на тонкий несъедобный гриб…

Бабка Наташа встретила гостей во дворе. Вику она любила, поэтому и к спутникам ее отнеслась приветливо.

– Вот и ладно, что навестили. Как раз варенье клубничное свеженькое, чаек будем пить… Родька, брысь, не пыли хвостом!..

Вот это гости так гости. А то нонче один через забор пожаловал, так я его проводила по-своему… заходите в дом…

В тесной комнатке она принялась всех рассаживать за столом.

– Ты, детка, вон туда лезь, в уголок. Маленький, проберешься. А железяку пока под стул затолкай… Да знаю, что каска, насмотрелася на их в свое время… Ты с Викушкой вот тут садись, а ты, мальчик, туда…

– Это не мальчик, а Катя, – уточнил Джонни.

– Ну и ладно, что Катя, теперь не разберешь. Все в штанах, и волосы одинаково стриженные…

У Кати и правда прическа была как у Джонни, только кудряшки темные.

– Да я ничего, – продолжала бабка, – я не против нонешней моды. Пущай кто как хочет, так и одевается, лишь бы люди-то были добрые, не проходимцы всякие. А то сегодня пришли двое, сами в галстуках да в шляпах соломенных, а глаза-то жуликоватые. Даже Родька загавкал не по-хорошему…

Оказалось, что недавно к бабке приходили два дядьки. Они упрашивали подписать бумагу, что она, Кошкина Наталья Федосьевна, согласна получить новую однокомнатную благоустроенную квартиру, а дом ее пускай сносят. Соседние владельцы, мол, уже согласились. На будущий год место здесь выровняют и построят кооперативный гараж…

– Еще чего! – взвился над стулом Джонни и на миг даже забыл про шлем. – Мало им нашей площадки!

– Баба Ната, не соглашайтесь, – обеспокоенно сказала Вика. – Они не имеют права, здесь зеленая зона. И места исторические.

– Я сама знаю, что исторические. В этом доме еще моя бабка жила, она его у вдовы Полуархиповой сама купила… А этим лишь бы поближе к центру. Весь город задымили окаянными своими «Жигулями».

– Вы бы их гнали отсюда, как Шпуню, – посоветовала Катя.

– Я и то… Говорю: «Что мне квартира? У моей внучки с мужем в Москве квартира трехкомнатная, они меня к себе чуть не силком тянули: «Правнучек годовалый Димочка по вас, бабушка, так скучает». А я все равно не могу. Липу я куда дену? Да и Родьку бестолкового жалко, беспризорный останется. Так я этим с бумагой и сказала: «Покуда жива, от своего огорода не стронусь…» А они знаете что? С виду культурные, а говорят: «Вы же, бабушка, еще совсем крепкая, сколько ждать-то?» Тут уж Родька совсем лаем зашелся, они бумагу схватили да со двора…

Когда бабка закончила рассказ, Джонни постарался направить разговор в нужную сторону:

– Наталья Федосьевна, вы говорили, что дом у вас исторический. Может, здесь и вещи какие-нибудь находились исторические, не только ваша бабушка?

Бабка Наташа замигала, а Вика хихикнула и сказала в упор:

– Баба Ната, он вот про что: будто на вашем пугале старинный шлем висит, какие раньше у богатырей были.

Бабка снова замигала, соображая, и вдруг затряслась от мелкого смеха:

– Да не-е… Какие там богатыри. Это ступка. Шляпу-то с чучелы ветром сшибает, а ступка, она тяжелая, вот я ее и приспособила…

Это был удар. И по Джонниным планам, и по его самолюбию. Уши у Джонни загорелись, как стоп-сигналы, а кудрявая голова поникла.

Катя его пожалела.

– Что-то не похоже, – сказала она. – Ступки не такие, у них донышки широкие.

– Эта ступка особенная, – возразила бабка Наташа. – Она вроде бокала была, а потом ножка у нее поломалась… Это еще бабушки моей имущество. Бабка-то, Катерина Никитишна, царство ей небесное, знаменитая была на всю округу, травами людей лечила. А в этой ступке она, значит, всякие корешки да цветочки толкла, чтобы лекарства варить…

Джонни поднял голову.

– Все-таки вещь старинная, – сказал он неуверенно. – Может, сгодится для музея? А на пугало мы каску наденем…

– Это можно, – охотно согласилась бабка Наташа. – Каска, она даже больше соответствует…

Все, кроме Вики, пошли в огород и «обезглавили» пугало. Джонни с печальным вздохом взял в руки то, что недавно считал шлемом витязя. Это была чугунная посудина. По форме она очень походила на фужер, у которого на папином дне рождения Джонни случайно перешиб ножку.

Пугало увенчали каской и вернулись в дом. Свой малоценный трофей Джонни положил в сенях на лавке.

Вика уже поставила на стол чашки и солидную плошку с вареньем. Теперь она, сидя у окна, листала растрепанную большую книгу. Джонни хмуро глянул через Викино плечо. Она смотрела подшивку древнего журнала. Журнал назывался «Нива». Это было написано сверху листа завитушечными буквами, вокруг которых заплетались цветы и прыгали совершенно голые толстые мальчишки. Они что-то поливали из лейки. Видимо, эту самую ниву. На всей странице пестрели объявления и надписи со старинными «ятями», твердыми знаками и другими старорежимными буквами. А внизу был напечатан портрет круглощекого мужчины с громадными черными усами.

Усы лихо загибались вверх. Рядом с портретом стояли слова:

ПЕРУИН-ПЕТО

Продираясь через «яти», Джонни прочитал: «Бесподобное, наилучшее и вернейшее средство для рощения волос. У кого едва видны мелкие волосы, скоро развивается пышная борода и роскошные, щегольские усы…»

Джонни вздохнул. Усы его не интересовали, а слова «Перуин-Пето» вызвали в голове печальные стишки:

Перуин-Пёто,

А шлема нету…

Перуин-Пето,

А шлема нету…

Сели пить чай. С горя Джонни подцепил полную ложку варенья и осторожно потянул над скатертью.

– Не жадничал бы ты, – прошептала Вика. – И сядь как следует.

Джонни (он сидел боком) подтянул ноги, чтобы сунуть под стол, и уронил с ложки на колено крупную каплю. Он ловко подцепил ее пальцем и почему-то вспомнил про лысину.

Вот бы ругался старый рыцарь, если бы на макушку ему плюхнулась такая жидкая лепеха! Ведь шлема-то нету…

Шлема-то нету…

Перуин-Пето…

«Ой-ей-ей, – словно кто-то шепотом сказал внутри Джонни. – Ой-ей-ей, товарищи…» Это рождалась в нем новая блестящая идея…

С минуту Джонни сидел, одеревенев и тупо глядя перед собой. Катя наконец спросила:

– Что с тобой?

Джонни прошептал:

– Как ты думаешь, бабушка бабки… то есть Натальи Федосьевны, от всех болезней лечила?

Катя пожала плечами, а Вика сказала вполголоса:

– Джонни, опомнись. Она же знахарка была. Наверно, совсем неграмотная.

Бабка Наташа, видно, уловила суть разговора. Но не обиделась. Она с достоинством сказала:

– Бабушка моя Катерина Никитишна была ученая. Даже по-французски знала. Всяким другим ученым письма писала, потому что травами лечить – это ведь тоже по науке надо.

– А от лысости она лечила? – нетерпеливо спросил Джонни.

– Чего-чего?

– Я в журнале прочитал про лекарство, чтоб усы отращивать. А может, было и такое, чтоб на лысине волосы появились?

– Джонни, ты что опять придумал? – с беспокойством прошептала Вика. Но бабка встретила Джоннин вопрос полным пониманием. Она разъяснила, что у Катерины Никитичны были средства от всех человеческих недугов (только от слабости зрения не было). Можно проверить. Книга с рецептами сохранилась до сих пор. Люди предлагали за нее бабке Наташе крупные деньги, только она не отдала. Мало ли что. Вдруг заболеет на старости лет, вот старинные рецепты и пригодятся.

– Джонни… – строго начала Вика, едва бабка вышла. Но он сердитым шепотом сказал:

– Да подожди ты… Я, может, сделаю счастливыми двух человек.

Джонни слегка кривил душой. Он хотел сделать счастливыми троих: Веру, Валентина Эдуардовича и себя. Потому что, если Вера уедет с мужем в Москву и навсегда избавит Джонни от своей педагогики, разве это не будет счастьем?

Бабка Наташа вернулась с пухлой книгой, похожей на конторскую. Внутри книги на разлинованных желтых страницах были наклеены листочки с непонятными надписями, вырезки из газет и бумажные ленты со словами на иностранном языке.

– Ничего не понятно, – огорчился маленький Юрик. Джонни сердито засопел и сказал Вике, чтобы листала до конца.

Не зря сказал! В середине книги он увидел знакомое объявление с «Перуином-Пето». Оно было наклеено в верхнем углу, а ниже – тонкий лист. Видимо, письмо. Его напечатали в давние годы на старинной машинке – тоже с «ятями» и множеством твердых знаков.

Взволнованным шепотом Джонни стал читать:

Сударыня!

В ответ на Ваше любезнейшее письмо с ценными для меня советами посылаю Вам рецепт надежнейшего средства от облысения.

Средство это разработано на основе знаменитого «Перуин-Пето», но действует во много раз сильнее. Посему опасайтесь, сударыня, касаться им незащищенных поверхностей кожи. Действие жидкости таково, что она через сутки вызывает произрастание волос даже на тех местах, где ранее они никогда не росли.

Рекомендуйте Вашим пациентам смазанный участок кожи укрыть и держать в тепле до появления первых признаков растительности.

Не сомневаясь в Вашей порядочности, сударыня, выражаю твердую надежду, что оный рецепт будете Вы содержать в полной тайне.

С совершенным почтением…

Далее стоял витиеватый росчерк, а под ним порыжевшими чернилами были написаны столбиком непонятные слова. Иностранными буквами.

– По-английски, что ли? – пробормотал Джонни.

– По-латыни, – сказала Вика. – Интересно, кто это разберет?

– Давай перепишем, – сказала Катя.

– Господи, зачем?

– Знаю зачем. Давай, – повторила Катя, и Джонни взглянул на нее с благодарностью и надеждой.

– Есть человек, он разбирается, – объяснила Катя.

Вика пожала плечами и спросила:

– Баба Ната, можно переписать?

Бабка Наташа сказала, что для хороших людей ничего не жаль. Дала кусок оберточной бумаги, а у Кати в кармашке нашелся карандашик.

На всякий случай Джонни попросил Вику переписать все: и латинский рецепт, и письмо.

Пока Вика, ворча, занималась «этой бредятиной», Катя рассказала, что в ее доме живет Вова Шестопалов, которого зовут Алхимик. Он очень умный, разбирается во всяких веществах и ставит разные опыты. Еще в первом классе он изготовил из бритвенного крема, тертой селедки и черной туши искусственную осетровую икру, которую охотно ели все соседские кошки и сам Вовка. Наверно, ели бы и другие, но случайно на тюбик с икрой сел Вовкин папа. Он был в белых брюках, и опыт пришлось прекратить.

Потом Вовка два раза взрывался во время опытов, но научных занятий не оставил. Он очень умный…

Джонни слушал это внимательно и с некоторой ревностью. В последних словах Кати он уловил излишнее восхищение и спросил:

– Если он такой умный, зачем взрывался?

Но Катя объяснила, что это было давно, а теперь Алхимик достиг больших успехов и даже на отрядном сборе показывал научные фокусы.

Вика оторвалась от переписки. Она сказала:

– Чтобы опыты делать, надо химию знать. Ее с седьмого класса учат. А Вовка твой в котором?

Катя сообщила, что Алхимик перешел в пятый, но советоваться по химическим вопросам к нему ходят даже восьмиклассники.

– Хорошего конца у этой истории не будет, – уверенно произнесла Вика.

И все же отдала Джонни бумагу с рецептом.

Когда попрощались с бабкой Наташей и вышли в сени, Юрик напомнил:

– А ступка? Возьмем?

– Да ну ее к лешему, – сказал Джонни.

У Кати Зарецкой имелось три недостатка. Во-первых, она была дочкой Джонниной учительницы Инны Матвеевны. Во-вторых, она имела привычку ни с того ни с сего фыркать и обижаться. В-третьих, она ни в чем не хотела уступать Джонни.

Первый недостаток исчез, когда Джонни перешел в четвертый класс. Ко второму Джонни привык, потому что понял: обижается Катька не всерьез и не надолго. Минут пять дуется, потом глянет синими глазами – и будто ничего не случилось.

С третьим недостатком было труднее. Джонни, когда мог, сам по-рыцарски уступал Катькиным капризам, но не всегда была такая возможность.

Вот и сейчас. Велосипед был один, и Катька заявила, что станет крутить педали, а Джонни поедет на багажнике.

Джонни деликатно напомнил Катьке, что она все-таки девочка. А он все-таки мальчик и должен трудную часть работы взять на себя.

Катя в свою очередь напомнила, что велосипед-то принадлежит ей, девочке, а если некоторые мальчики хотят распоряжаться, пусть ездят на своих.

Джонни вежливо сказал, что с такими мыслями лучше жить за границей, где частная собственность.

Катька сказала, что если Джонни такой умный, не лучше ли ему одному идти к Вовке Шестопалову. И намекнула, что с незнакомыми людьми Вова разговаривает неохотно.

Джонни объяснил, что из-за ее, Катькиной, дурости и вредности пострадает не он, а два совсем невиновных человека: Валентин Эдуардович и Вера Сергеевна, у которых не получится семейное счастье.

Тогда Катя дала покататься на велосипеде обалдевшему от счастья Молчанову, а сама пошла с Джонни пешком.

Вовы Шестопалова дома не оказалось. Пришлось им два часа сидеть у Кати, смотреть передачу «Для тех, кому за тридцать» и беседовать с Инной Матвеевной, которая с грустью вспоминала свой бывший третий «А» и уверяла, что такого замечательного класса у нее уже не будет.

Алхимик появился дома под вечер.

Джонни думал, что Вовка Шестопалов – худенький мальчик в очках, похожий на вежливого отличника, но оказалось, что это крупный скуластый парнишка с желтыми нахальными глазами. Очки, правда, были, но не обычные, а защитные, из пластмассы. Возможно, Вовка готовился к опасному опыту и надел их, чтобы поберечь глаза.

– Чего пришли? – спросил Вовка не так любезно, как хотелось бы.

Катя протянула листок.

– Сделаешь?

Видимо, она знала, как разговаривать с Алхимиком.

Вовка молча провел их в комнату с громадным столом. Стол был заставлен всякими склянками и пробирками, завален прозрачными трубками и разноцветными пакетами. Горела спиртовка, а над ней в стеклянном пузыре булькала оранжевая жижа.

Алхимик оставил гостей у порога, сел к столу, сосредоточенно прочитал рецепт. Что-то несколько раз подчеркнул в нем. Встал на табурет и выволок с полки пухлую книгу, похожую на словарь. Деловито перелистал. В пузыре ухнуло, и над узким горлышком появился желтый дым, но Вовка не обернулся. Он шевелил губами. Наконец он шумно захлопнул книгу (в пузыре опять ухнуло) и произнес:

– Сернистого калия маловато… Ну, фиг с ним, попробуем.

– Вовочка, неужели сделаешь?! – возликовала Катя.

Это «Вовочка» неприятно кольнуло Джонни, однако надо было терпеть.

– Сделать можно, – сказал Вовка. – Только надо знать зачем.

– Тебе, что ли, не все равно? – неосторожно отозвался Джонни.

Шестопалов посмотрел на него в упор и жестко разъяснил, что за свою продукцию отвечает головой.

– Может, вы на пляже будете купальщикам пятки мазать. А я потом отдувайся?

Катя и Джонни заверили, что никогда не вынашивали столь бесчеловечных планов. Просто у Джонни есть знакомый, у которого из-за лысины висит на волоске (на единственном!) личное счастье.

Вовка смягчился, но спросил:

– А рецепт откуда?

Рассказали про бабку Наташу, про бабкину бабку Катерину Никитишну, про ее книгу. Между делом упомянули в разговоре про ступку.

Ступка почему-то Алхимика заинтересовала:

– Она где?

– Да оставили там…

– Тащите, – распорядился Вовка.

– Зачем? – недовольно спросил Джонни.

– Для дела, – объяснил Шестопалов. – Древние лекари, они не дураки были, у них все было рассчитано. Может, в этой ступке отложения всяких веществ. Они положительно влияют на реакцию. Слыхали такое слово – «катализатор»?

Джонни такого слова не слыхал и сказал, что в ступке только отложения ржавчины. И подставка отбита.

Вовка разъяснил, что ржавчину он уберет, а ступку зажмет в слесарных тисках. От дальнейшей беседы он отказался. Дал понять, что, если будет ступка, будет и лекарство. А если нет – до свидания.

Пришлось бежать к бабке Наташе.

– Мы ваш подарок забыли. Можно забрать?

Но ступки в сенях не было.

– Куда же она, окаянная, запропастилась-то? – расстроилась бабка. – Я ее с той поры и не видала… Неужто этот охломон унес?

– Какой?! – разом воскликнули Джонни и Катя.

– Да звала я тут одного… Чтобы помог, значит… – почему-то смутилась бабка.

– А как он выглядит? Может, помните? – без большой надежды спросила Катя.

– Где упомнишь-то… Худущий такой, волосы из-под шапки белобрысые торчат во все стороны… А шапку помню, она с козырьком вот таким большущим…

– Это же Шпуня! – воскликнула Катя. – Тот самый, которого вы…

Джонни дернул ее за руку. Зачем лишние слова, когда все ясно.

Весь день Шпуня испытывал жгучие чувства. Самым жгучим было желание отомстить бабке Наташе за обиду. И он задумал хитрую месть.

Напротив бабкиных ворот стояла будка с гладкими цементными стенками. Раньше в ней продавали керосин, а сейчас она была закрыта. На серой стене рядом с железной дверью Шпуня решил нарисовать бабку Наташу в образе отвратительной ведьмы.

Рисовать Шпуня умел. Он запасся цветными мелками и отправился выполнять свой опасный замысел. На всякий случай Шпуня изменил внешность: вместо ненадежных трикотажных штанов надел прочный джинсовый комбинезон, а на голову – круглую кепочку с козырьком в двадцать сантиметров. Козырек замечательно прятал в тени лицо. Среди мальчишек эта кепка была знаменита, но Шпуня боялся не ребят, а бабки.

На тихой улице было пусто. Шпуня приступил к работе. Он изобразил бабку верхом на помеле, в драной развевающейся юбке, лохматую, с крючковатым носом и громадными отвратительными ушами. На носу сидели две пары очков…

Сходство было так себе, приблизительное, но Шпуня не огорчился. Он решил, что для ясности дополнит портрет надписью, а пока стал рисовать людоедские клыки, которые торчали из бабкиного рта.

Когда к художнику приходит вдохновение, он не видит и не слышит ничего кругом. Шпуня забыл про бдительность… И кто-то ухватил его за лямки!

Шпуня оглянулся, пискнул и уронил мел.

– Рисуешь, значит… – сказала бабка Наташа. – Вот и ладно. Пошли.

Пленник слабо заупрямился. Но бабка была крепкая, а Шпуня обмяк от неожиданного ужаса.

– Идем, идем, дело есть… – сказала бабка и повлекла добычу к своей калитке.

– Это не я! – заголосил Шпуня. – Не имеете права!.. Я больше не буду! Меня и так…

Он попробовал присесть, но бабка Наташа приподняла его, как хозяйственную сумку, тряхнула и проговорила:

– Коли рисовать умеешь, значит, и писать можешь. А мне как раз писарь нужен. Чтоб, значит, писал по нонешней грамматике…

Шпуня наконец сообразил, что бабка его, кажется, не узнала. И себя на портрете не узнала тоже. Тут что-то другое…

Так оно и было.

После того как Вика, Джонни, Катя и Юрик ушли, почти сразу к бабке пожаловали вчерашние гости – с той же бумагой насчет сноса. Бабка взялась за швабру, а когда посетители убрались, она решила действовать активно. Вышла на улицу, чтобы найти кого-нибудь пограмотнее, изловила Шпуню и доставила в дом.

– Я говорить буду, а ты пиши. Без ошибок-то умеешь? – Она вынула из пыльного буфета чернильницу-непроливашку и дала Шпуне толстую ручку-вставочку со ржавым пером. Положила серый листок.

– Садись давай к столу.

– Ага, «садись», – с горькой ноткой сказал Шпуня и встал на табуретку коленями.

– Пиши, значит… «В городской совет от гражданки Кошкиной Натальи Федосьевны…»

И бабка продиктовала грозное заявление, в котором говорилось, что дом свой она, гражданка Кошкина одна тыща девятьсот одиннадцатого году рождения, сносить не даст и никуда отседова не поедет, потому как для гаражей есть специальные места, а здесь живут пожилые люди и играют пионеры и школьники, которым нужны свежий воздух и зелень.

Вспомнив о бабкиной зелени, Шпуня передернулся и поставил кляксу. Под этой кляксой бабка вывела свою корявую подпись и пошла на кухню, чтобы принести скороспелое яблочко и одарить грамотного помощника. Шпуня, однако, не стал ждать награды и выскользнул в сени.

Здесь он увидел шлем.

Джонни встретился со Шпуней один на один. Пришел к нему домой и спросил:

– Шпуня, ты стянул эту штуку?

– Ха, – сказал Шпуня, стоя на пороге. – Докажи.

– Зря старался. Это не шлем, – объяснил Джонни.

– Врешь.

– Честное слово, – печально сказал Джонни.

Шпуня задумался.

– Ну и что? – спросил он наконец.

Скрутив в себе гордость, Джонни мягко проговорил:

– Слушай, отдай ее мне. Пожалуйста. Это старая сломанная ступка. Зачем она тебе?

– А тебе? – язвительно поинтересовался Шпуня.

– Мне – до зарезу, – признался Джонни. – А тебе она все равно ни к чему.

– Главное, что она тебе «к чему», – рассудительно заметил Шпуня. – Чего ж я буду ее отдавать? Разве мы с тобой друзья-приятели?

Это была удивительно здравая мысль: сделать пользу врагу – значит сделать вред себе.

Джонни понял, что не разбудит в Викторе Шпанькове ни благородства, ни сочувствия. Все было кончено.

– Эх ты, Шпуня ты и есть Шпуня, – презрительно сказал Джонни. Тот грозно прищурился, но Джонни продолжал: – Если бы я захотел, ты бы эту ступку сам ко мне домой притащил…

– Ха! Как это?

– Очень просто. Я бы сказал: «Шпуня, тащи. Или всем расскажу, как ты вляпался бабке в капкан, когда лазил за шлемом. Вот потеха!..»

У Шпуни округлились глаза и отвисла губа. Джонни усмехнулся:

– Думаешь, никто не видел? Юрка Молчанов не дурак, он выследил. И Катька знает… Но ты не дрожи, Шпуня, мы никому не скажем, хоть ты и… Ну ладно. Это ты на нашем месте всем бы начал звонить, а мы не такие. Спи спокойно, Шпуня…

Гордый и печальный Джонни ушел домой, размышляя о том, из-за каких пустяков ломается порой человеческая судьба. Он хотел уже ложиться спать, когда мама сказала:

– Там к тебе какой-то мальчик пришел. Опять у вас приключения на ночь глядя?

Джонни выскочил в коридор.

Шпуня, отведя в сторону глаза, протянул ему тяжелый газетный сверток в авоське.

– Шпуня… – проговорил Джонни. – Витька, ты это… Спасибо.

– Сетку давай обратно, – угрюмо сказал Шпуня.

Катя не спала. Она не удивилась, что взмыленный Джонни примчался к ней за час до полуночи. Инна Матвеевна тоже не удивилась: за три года она привыкла к характеру своего ученика Жени Воробьева. Немного удивилась Вовкина мама, когда Джонни и Катя затрезвонили в квартиру Шестопаловых. Она покачала головой, но ничего не сказала и пошла звать своего знаменитого сына.

Алхимик появился, поддергивая трусы и зевая.

– Рехнулись? Вы бы еще в три часа ночи…

Но тут он заметил ступку и замолчал.

– Вот, – сказал Джонни, протягивая посудину.

Вовка с почтением взял увесистый ржавый сосуд, покачал в ладонях.

– Ничего, – с удовольствием пробормотал он.

– Мы знаешь как торопились! – объяснил Джонни. – Этот человек уезжает через два дня. Надо успеть.

– Два дня – это плохо, – сказал Вовка. – Это в обрез… Тут работы невпроворот, да еще испытания не меньше суток…

– Вовочка… – жалобно начала Катя (Джонни слегка поморщился). – Вовочка, а может быть, ты прямо сейчас начнешь работать? Чтобы не терять ни часика…

– А спать за меня будет Пушкин?

– Вовочка… Ну, ты же ученый. Ученые ради науки… они даже на костер шли!

– Идите вы сами на костер, – бесчувственно отрезал Вовка, но вдруг поморгал и спросил: – А ступка эта… Вы ее только на время даете? Или…

Джонни горячо заверил Алхимика, что замечательная ценная историческая ступка дарится ему на веки вечные.

– Ну ладно, – смягчился Вовка. – Завтра наведайтесь…

Наведываться не пришлось. Джонни еще спал, когда примчалась Катя.

– Готово!

Джонни взлетел с постели.

– Принесла?

– Нет. Оно в холодильнике остывает. Вовка сказал, что через полчаса можно забрать… Давай скорее, а то он заляжет спать, не достучимся!

Через минуту ранние прохожие вздрагивали и смотрели, как два курчавых мальчишки-велосипедиста летят, не разбирая дороги и пугая кур.

В конце Песчаной улицы, где начинались кварталы новых домов, светловолосый велосипедист хотел на скорости перескочить канаву и полетел в траву…

Джонни поднялся, качая головой. Катька подскочила и деловито ощупала его голову, руки и ноги. Она считала себя великим медиком.

– Да все в порядке, – нетерпеливо сказал Джонни.

– Не все, – возразила Катя. – Вон на коленке…

– Да это старая царапина!

– Я не про царапину. Вот здесь кожа чуть-чуть соскоблена.

– Да чуть-чуть же!

– Все равно. Если верхний слой кожи разрушен, могут проникнуть микробы и начнется воспаление… Придем к Вовке – продезинфицируем…

Джонни думал увидеть Вовку заспанным и хмурым, но Алхимик был весел и бодр – как истинный ученый, завершивший удачные опыты.

– Сейчас принесу. Хватит на дюжину лысых, – пообещал Вовка.

Но Катя строго сказала:

– Постой. У тебя есть перекись водорода? Джонни коленку сбил.

Вовка пригляделся, пожал плечами, но ответил:

– Пожалуйста. У меня даже получше есть.

Он зачем-то притащил ком ваты, рулон бинта и плоский зеленый флакон. Скрутил ватный шиш и пропитал жидкостью из флакона.

– Давай ногу.

Джонни, привыкший уступать Катьке в мелочах (чтобы не уступать в серьезных вопросах), послушно поставил ногу на табурет.

У жидкости был странный, но приятный запах. Она холодила кожу.

– Все, – сказал Вовка, старательно помазав коленку. – Теперь надо забинтовать.

Тут уж Джонни вскипел:

– Да вы что, сумасшедшие оба? Даже не поцарапано, а вы…

– Надо сутки в тепле держать, – объяснил Вовка. – Там же сказано.

– Что сказано? Где?

– Здесь. – Алхимик взял со стола знакомый лист. – Вот… «Смазанный участок кожи укрыть и держать в тепле до появления первых признаков растительности…»

У Джонни захолодело в желудке.

– Ты что? – спросил он слабым голосом. – Ты мне… этой дрянью мазал?

Он хотел торопливо стереть Вовкино снадобье ладошкой, но тот поймал его за руку.

– Не вздумай! Тогда и на ладони волосы полезут. Да и бесполезно, уже впиталось…

Джонни посмотрел на Вовку в упор неприятным взглядом.

– Проверить-то надо, – хладнокровно объяснил Алхимик. – Я за свою продукцию отвечаю.

– Ну и проверял бы на себе, дубина! – взвизгнул Джонни. – Мазал бы себе хоть… – он быстро взглянул на Катю, – хоть поясницу!

– Я, значит, делай, я мажь, я испытывай, – возразил Вовка. – Всю работу один. Я вам кто? Лошадь?

– Ты не лошадь. Ты осел, – печально возразил Джонни. – Как я теперь буду с волосатой коленкой?

Алхимик пожал плечами.

– Брить будешь, пока лето. А зимой все равно не видать. Даже теплее… По крайней мере, не будет ревматизма коленной чашечки.

В последних словах Джонни уловил издевательскую нотку и молча врезал коварному Алхимику по скуле. Вернее, хотел врезать. Вовка тоже был не промах, он защитился и двинул Джонни в плечо. Тот не устоял, но, падая, ухватил Вовку за ногу. Колбы на столе подпрыгнули и задребезжали…

Катя взяла с подоконника большую кастрюлю, тщательно понюхала содержимое, убедилась, что там вода, и аккуратно вылила ее на сцепившихся противников.

Джонни и Вовка, фыркая, разлетелись по углам комнаты. Вовка осторожно держался за нос, и это слегка примирило Джонни с действительностью.

– Я, в общем-то, и не хотел на тебе испытывать, – примирительно объяснил Вовка. – Я хотел помазать соседского кота, у него плешь от лишая. А ты сам, как нарочно, со своей коленкой…

– Джонни, – ласково позвала Катя. – Если уж Вовка сделал лекарство от облысения, то лекарство наоборот он еще легче сделает.

– Запросто!.. Со временем, – откликнулся Вовка.