Текст книги "Бабочка на штанге (сборник)"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ну и… что из этого следует?

– Из твердого знака? – Ян Яныч опять улыбнулся.

– Из всей ситуации…

– Объясняю… Сегодня совершенно случайно, вместе со своим приятелем, которого я знаю давно (он иногда помогает мне по хозяйству) ваш сын заглянул ко мне в «Арцеулов»…

– С «твердым знаком»… – заметил папа.

– Именно!.. Это ведь не просто заведение общепита, а своего рода клуб. В основном для водителей нестандартных маршрутов, летчиков местных линий, речников и… всяких творческих личностей…

Я побоялся, что папа скажет «Представляю себе…», но он молчал.

– Для пущей экзотичности там под потолком самолет старинного вида, а среди столов бродит обиженный на жизнь мальчишка-робот японского происхождения… Кстати, он сейчас просился со мной, но я решил, что это было бы слишком экстравагантно… В общем, там есть на что посмотреть, и естественно, что Клим проявил некоторое любопытство. Тем более, что нашлись и общие темы для разговора. Например, история старого кукольного театра, о котором в Тюмени уже не помнят… Я показал ребятам комнату моего старого друга на втором этаже, фотографии, рисунки, старые часы. И… не думал, что это может быть расценено, как криминал. Хотя сейчас отдаю себе отчет, что у вас могли возникнуть опасения. В самом деле: что за «Арцеулов», кто такой Коженёвский?.. Поручителей за мою порядочность так сразу не найдешь. Может быть, общие знакомые по университету? Но вы, Аркадий Григорьевич, кончали филфак, а я философский…

– Вот как! – сказала мама. – А не будет ли нескромным… Ян Янович… мой вопрос? Почему вы, обладая вузовским дипломом, выбрали… совсем иную специальность?

– Вопрос логичный… – Ян Яныч светски наклонил голову и опять мельком взглянул на меня. – Но я, по правде говоря, не выбирал. Выбрала судьба. У меня был хороший товарищ, с которым я одно время набирался… философского опыта на Кавказе. Так получилось. Вернулись мы сюда вдвоем, но он, к сожалению, скоро уехал из страны. В теплые края, лечиться. Понимаете, на Кавказе мы были не в курортных зонах… И завещал мне товарищ это самое кафе. А ему оно досталось от дядюшки. В общем, запутанный сюжет. Я решил следовать этому сюжету. Тем более, что на втором этаже обитал мой давний учитель, Леонид Васильевич… Я понимал уже, что философией можно заниматься где угодно: за прилавком бара, в кабине самосвала, в бочке Диогена, в стрелковой ячейке… Даже в камере, куда должны принести чашу с цикутой…

– Последний вариант особенно экзотичен, – серьезно сказал папа.

– Да… И убедился, что все эти варианты дают запас материала для диссертаций не меньше, чем аспирантура. При желании, конечно…

– Прямо скажем, тема для сценария, – заметил папа.

– Да… – опять кивнул Ян Яныч. – Кстати о сценариях… и о тех¸ кто мог бы засвидетельствовать мою лояльность к законам и нравственности… Мое кафе названо не в честь знаменитого летчика, а в память о моем старом друге Леониде Васильевиче Арцеулове, старожиле Турени, известном авиамоделисте. Вам Аркадий Григорьевич, ничего не говорит это имя?

– Увы…

– Но вы учились у Всеволода Сергеевича Глущенко, автора известных книг. Он никогда не рассказывал вам и другим студентам истории из своего детства? Знаю, что многие писатели склонны к этому…

– М-м… Кое-что рассказывал. Например, о своих первых стихотворных опытах, о путешествиях с друзьями на хлипкой плоскодонке с парусом…

– Во-от! Экипаж плоскодонки состоял из трех мальчишек и девочки. Кстати, моей будущей двоюродной тетушки. А младший из трех мальчишек – Леонид Васильевич Арцеулов, по-тогдашнему – Лёнчик… Был самый молодой, а вот случилось, что друзья живы, а его уже нет…

Я сунулся к собеседникам:

– Значит, Всеволод Глущенко – это Лодька?

– Он самый, Клим… И если бы Леонид Васильич был жив, он позвонил бы своему другу Лодьке и попросил: поручись за добропорядочность Яна Коженёвского перед папой и мамой Клима Ермилкина…

Папа выпрямился на стуле. Сказал с некоторой важностью:

– Это было бы излишне. Сказано и без того достаточно… Однако, Ян Янович, вы понимаете, что до сей поры у нас были основания для некоторых опасений…

– В наш кошмарный век… – добавила мама.

– Еще бы не понимать, – выдохнул Ян Яныч и потер впалые щеки. – Ну… я рад, что мы поняли друг друга. А за сим… – он поднялся, – я позволю себе попрощаться. Надо спешить, сейчас приятели Клима приведут бесприютного пса. На мою долю выпало обеспечить этому четвероногому достойное существование. – Он подмигнул мне.

– Ма-а! – взвыл я. – Па-а!..

– Иди, – сказала мама. – Но только до девяти, не позднее.

– Да, – согласился папа. – Хотя вздуть тебя все же следовало…

– В другой раз! – Я показал Лерке язык и кинулся надевать кроссовки. Потом спохватился:

– Мама, а мобильник!..

Подземелья

Бумсель был восхитительный пес! Увидев знакомых, он буквально выворачивался наружу от радости и любви. Прыгал, кувыркался, Лизал руки и колени, взвизгивал. Показывал, что отдаст за своих друзей голову, хвост и душу… Ну да, за друзей. А если чуял, что этим друзьям кто-то хочет навредить, он превращался в снаряд с начинкой из ярости. И не даром баба Ника, бабушка Вермишат, срочно потребовала «убрать с глаз долой эту окаянную скотину»! Дело в том, что утром того дня Саньчик и Соня пошли в магазин за хлебом, а Бумселя взяли с собой и ему, Бумселю, вдруг показалась, что некий Тюня Дым (бестолковый соседский парень допризывного возраста) проявил к ребятишкам недружелюбие. «Чё ходите тут у моих ворот, валите на другую сторону!..» И замахнулся…

Хрипящий от справедливой злости ком черной шерсти повис сзади на Тюниных штанах. Чтобы спастись, Тюня Дым выскочил из штанов и укрылся за калиткой. А потом Тюнина мамаша пришла с претензиями к бабе Нике…

И кто бы мог поверить, что это лижущее тебя, изнывающее от ласковости существо способно на подвиги?

Но свои способности Бумсель подтвердил вскоре, как поселился в «Арцеулове». Ночью он «обезвредил» поджигателей.

Поджигатели наведывались к «Арцеулову» часто. Очень уж много было желающих спалить древнее строение и на его месте (которое надеялись купить по дешевке) устроить комфортабельную автостоянку.

– Идиоты, – говорил Ян Яныч. – Здесь же камеры слежения и двойная блокировка эм-полем. Нет, все равно прут… И никакого соображения, что место это никто им не уступит, пусть всё горит ясным пламенем…

В тот раз, прежде чем сработали камеры и эм-поле (мы с Чибисом не знали, что это такое), из дома вылетел Бумсель. Первому поджигателю он с лету прокусил задницу, а у второго повис на куртке¸ как мохнатая бомба. Тут же появился Ли-Пун, который дежурил в «Арцеулове» по ночам. Он сгреб обоих злоумышленников (ему помогал Шарнирчик). Их сдали подкатившей милицейской бригаде. Командир бригады лейтенант Палочкин (знакомый Яна Яныча) сказал Бумселю:

– Тебе полагается медаль…

Бумсель не возражал. Он стоял перед милиционерами на задних лапах и демонстрировал готовность нести службу с прежним рвением.

Днем Бумсель обитал в комнатах нижнего этажа, где угощались посетители. Вел себя с ними по-приятельски, танцевал иногда, кувыркался и охотно принимал угощения. Ночевал он на втором этаже – или в комнате Леонида Васильевича, или на подстилке у лестницы. Одиночества Бумсель не боялся. Видимо, своим собачьим инстинктом он ощущал, что совсем неподалеку спят (или бдительно дежурят) его друзья. Стоит только гавкнуть… Впрочем, иногда вместе с Бумселем ночевал наверху Шарнирчик.

Саньчик и Соня навещали Бумселя каждый день. Говорили, что скучают без него. И Бумсель скакал вокруг них, изнывая от восторга. Когда он слегка успокаивался, Ян Яныч сгребал ребятишек за плечи и вел в закуток для «особых гостей». Через плечо говорил своей помощнице, официантке Алине:

– Лина-свет, подкорми народ…

Первые разы Саньчик и Соня стеснительно отказывались. Соня даже сказала однажды:

– Мало того, что привели вам лохматого обжору. Теперь еще и сами…

– Цыц! – картинно вознегодовал Ян Яныч. – Я не могу допустить, чтобы гости «Арцеулова» выглядели тощими и голодными. Это дискредитирует мое заведение. Знаете, что такое «дискредитация»?

– Не-е… – опасливо отозвались брат и сестра.

– В таком случае не пикайте, – велел хозяин кафе. Мало того. Чтобы «мелочь» не дискредитировала кафе своим обшарпанным видом, Ян Янович послал Алину в магазин «У Карлсона». Алина принесла оттуда Вермишатам обновки: одинаковые желтые футболки с разноцветными гномами на пузе и джинсовые короткие брючки с блестящими пряжками на широких лямках. «Мелочь» обрадовано вздыхала. Но потом Соня забеспокоилась:

– Бабка спросит: откуда?

– А мы соврем, что мама с папой прислали! – осенило Саньчика. – С дядей Колей, который приезжал недавно!

Про то, что говорить бабе Нике о дружбе с Яном Янычем не следует, оба понимали четко. Бабка сразу усмотрит здесь что-то непотребное…

В ответ на заботы Яна Яныча и Алины ребятишки принялись каждый день помогать им в уборке посуды со столов и в наведении порядка: мусор вынести, прилавок протереть, разложить салфетки…

Мы с Чибисом тоже часто появлялись в «Арцеулове» и тоже старались помогать. Учебный год кончался, уроков задавали мало, свободного времени хватало. Нам здесь, у Яна Яныча, было всегда интересно. Даже непонятно, почему. Интересно просто так. Ходить, смотреть, слушать. Следить, не появилась ли новая муха-наблюдательница (Чибис подбил еще двух). Видеть, как суетится в пальцах Чибиса рогатулька, тыкаясь рукояткой в разные стороны. Слушать непонятные разговоры крепких мужчин о «непредвиденном расслоении трасс», «неадекватных векторах» и «грузах для неучтенного сектора в сфере «бэ». Я был почти уверен, что среди этих дядек в кожаных жилетках и рубашках с непонятными знаками на погончиках есть люди с межпланетных крейсеров или НЛО. И удивлялся тому, что мне это не казалось удивительным. Чибис, по-моему, чувствовал что-то похожее. Но мы с ним редко говорили о странностях кафе «Арцеуловъ». Будто оба опасались, что лишние разговоры спугнут эти странности и все станет обыкновенным.

Один раз я, правда, спросил Яна Яныча: что за значки на рубашках гостей-пилотов и о каких это сферах они рассуждают. Ян Яныч отмахнулся:

– Я и сам не разбираюсь… Столько всего тут… Впрочем, как-нибудь побеседуем подробнее…

Он был постоянно занят. Обсуждал дела с Ли-Пуном и Алиной, ругался с Шарнирчиком, что-то разъяснял посетителям, кому-то звонил то по мобильнику, то по большущему телефону старинного вида. Подписывал бумаги и принимал привезенный в фургонах товар… Но он ни разу не сказал нам, чтобы не путались под ногами и не надоедали…

Иногда Ян Яныч давал нам ключ от верхних комнат:

– Погостите у Леонида Васильича…

И мы шли на второй этаж. Разглядывали старые географические атласы, журналы со схемами старинных самолетов, альбомы с «улыбочными» портретами. Не все улыбки нам нравились. Но были и, правда, очень славные. Например, кадр с веселым Буратино из фильма о золотом ключике или портрет художника Риберы «Хромоножка». На нем мальчишка, у которого, сразу видно, несладкая жизнь, а улыбка – всем людям навстречу…

Но больше всего нам, конечно, нравился «Агейкин триптих», где три его портрета. И особенно – средний рисунок, с улыбкой. Чибис однажды догадался его сфотографировать. Навел свой мобильник, нажал кнопу, сверкнула вспышка. И… вот уж чего мы не ждали! Телефон отозвался сигналом. Но это была не обычная мелодия вызова, а мотив того самого вальса! Как в часах…

 
Ранней весной просыпается дом,
Тихо сосульки звенят за окном…
 

– Вот это подарочек… – выдохнул Чибис.

А я пожалел, что в моем стареньком мобильнике испортилась фотокамера. А впрочем… я, наверно, не решился бы навести объектив на смеющегося Агейку. Сам не знаю, почему. Так же, как не решался улыбнуться часам с журавлятами. Вдруг не будет ответной мелодии? И тогда – что? Значит, я в чем-то виноват? Перед Агейкой, перед всеми на свете… Я сам не знал, в чем моя вина, и все же опасение не пропадало…

Иногда с нами приходили в эту комнату Саньчик и Соня. И сразу притихали – как в гостях у строгих хозяев. Забирались в кресло и разговаривали шепотом. Даже Бумсель, если появлялся с ними, не резвился, а тихо ложился у порога.

Историю про Агейку Вермишата выслушали внимательно, Агейкины портреты поразглядывали с почтительным интересом, но сами ни о чем не спрашивали…

Зато внизу, в кафе, братец и сестрица скоро освоились лучше нас. Уходили в какие-то неведомые нам помещения, исчезали надолго.

– Где это вы шастаете? – сказал я однажды. Ян Яныч узнает, что вы суетесь, куда не следует, покажет вам, где ежики загорают…

– А он знает, – беспечно отозвался Саньчик. – Чего такого? Говорит: «Гуляйте, где хотите. Если заблудитесь, Шарнирчик отыщет…» И вы можете гулять, если интересно…

В голосе Саньчика даже скользнула нотка превосходства.

Я рассказал про этот разговор Чибису. Он согласился:

– В самом деле, надо бы побродить по кладовым и подвалам, Вдруг найдем что-то интересное…

– Да что там может быть?

– Кто знает… Снаружи дом небольшой, а внизу вон сколько всяких помещений. Похоже, что раньше на этом месте была то ли фабрика, то ли рынок какой-то…

– Да ничего тут не было! Я старую карту Тюмени смотрел! Раньше здесь напрямую проходила Полицейская улица…

– А еще раньше, до всяких улиц? Говорят, была старая крепость… А еще…

– Что еще-то? – недовольно сказал я. Потому что рассуждения Чибиса были правильнее моих.

– А еще всегда наверно было «острие иглы»…

На следующий день мы покрутились в большом зале, помогли Шарнирчику убрать со столов и незаметно просочились в одну из узких дверей позади стойки. В ту, за которой еще не бывали.

Ну и что? Да ничего. Здесь было еще одно помещение с дощатыми столами и лампами – без окон и с лампами под бетонным потолком. За длинным столом, задрав на спинки стульев ноги, сидела косматая студенческая компания. Тощий парень в драной безрукавке бренчал на гитаре, а остальные голосили:

 
В гареме нежится султан,
Эх, султан!
Ему счастливый жребий дан,
Жребий дан!
Он может девушек любить —
Хотел бы я султаном быть!..
 

На нас «любители гарема» не обратили внимания. Мы проникли к следующей двери, она пряталась за высоким никелированным баком… И за этой дверью оказалось помещение для гостей. Только гости – непохожие на студентов. Какие-то слишком «ученого» вида – очкастые, в пиджаках и перекошенных галстуках. О чем-то спорили. Один из них стоял над остальными и возбужденно доказывал:

– Следует осознать в конце концов, что природа нулевого портала не зависит от эмоций проникающих в него особей, и….

Маленький курчавый дядька в старомодном пенсне вдруг вскочил:

– Нет, зависит! И непонимание этого фактора чревато многими срывами в программе…

Потом они оба посмотрели на нас. Высокий сказал:

– Привет, племя младое… Интересуетесь природой многомерных конфигураций?

– Ага! – находчиво отозвался Чибис. И потянул меня дальше.

Мы попали в коридор с уходящим вниз полом. По сторонам видны были в слабом свете лампочки приоткрытые двери. Мы наугад сунулись в левую. Там оказалась пустая комнатка с круглым люком посреди кирпичного пола. В люке видны были ступеньки винтовой лестницы.

– Спускаемся? – шепнул Чибис.

– Что-то боязно… – честно сказал я.

– Ага, – согласился он. – Зато интересно.

И мы стали спускаться. А, чтобы приглушить боязнь, я заметил на ходу:

– Сколько у Яныча посетителей, да? А сразу и незаметно…

– Много… Потому он и не страдает от бедности. Несмотря на кризис… Но у него в бизнесе нет ничего такого… нечестного.

– Прочему ты так уверен?

– Ну, ты же сам видишь, какой он!.. И однажды он сказал: «Всякие сделки с совестью сводят на нет чистоту экспериментов…»

– Чибис, каких экспериментов?

– Понятия не имею, – признался Чибис. И вдруг хихикнул: – Может, связанных с «нулевым порталом»?

– А это что?

Чибис опять сказал, что не имеет понятия. И добавил:

– Но ты же понимаешь, наверно, что Яныч – не простой владелец кафе.

Это я понимал. И не раз ломал голову: какие дела скрываются за обычным «кафешным» бизнесом Яныча? Что за люди собираются за дощатыми столами (и похоже, что порой засиживаются до утра)? Хотя, вроде бы, секретов в «Арцеулове» нет. Вон, даже двери нигде не запираются… Но с Чибисом про это мы до сих пор не говорили – будто оба стеснялись чего-то. Да и сейчас разговор оборвался. Потому что закончилась лестница.

Мы пришли в круглое помещение, посреди которого стоял большущий аквариум. В нем неподвижно висела среди водорослей метровая рыба с человечьими глазами на выпуклом лбу. Я как глянул в эти глаза, так отвернулся и больше не смотрел. Будто увидел что-то запретное.

У круглой стены стояли на железных треногах квадратные рамы с натянутой фольгой. Фольга тихонько позванивала, хотя мы на нее даже не дышали.

– Что это? – сказал я.

– Не знаю… Похоже, что какие-то фильтры…

– А что они фильтруют?

Чибис глянул на меня сбоку и сказал то ли всерьез, то ли слегка дурачась:

– Может, человеческие желания. Вредные отбрасывают, хорошие пропускают…

– Это чтобы птичка-колибри не забыла сесть на гаубицу?

– Ну да, – согласился Чибис уже вполне серьезно.

– А рогатка дергается? – вдруг вспомнил я.

– Чуть-чуть… – Чибис приподнял край футболки и потрогал кармашек с большой желтой пуговицей у пояса. Хотел вынуть рогатку, но та зацепилась за пуговицу. Чибис шепотом ругнулся: «Вот зараза…»

– Отрезал бы ты это украшение, – сказал я. – Оно ведь ни за чем не нужно… Или тетушка заругает?

– Лень возиться. А она нисколько не заругает. Ей-то что? Сказала недавно: «Можешь ходить, в чем хочешь…» А я в ответ: «Я в этом как раз и хочу, мне нравится…» Она только рукой махнула. Видать решила, что я неисправим…

Вышли в новый коридор. Там были разные двери, а между ними стояли ящики с китайскими наклейками.

Мы не стали больше соваться ни в одну дверь, а зашагали по коридору, и он привел нас к широкому выходу. И… вот ведь удивительное дело! За распахнутыми створками сиял солнцем знакомый двор! Казалось бы, должно открыться подземелье. Ведь мы недавно шли вниз по наклонному полу, потом спускались по вьющейся лестнице. И вдруг – снова на обычном уровне!..

– У меня, кажется, сдвиг по фазе, – сказал я.

– Вон Ли-Пун, – сказал Чибис. – Как бы не сделал нам «сдвиг», за то, что лазали куда не надо…

Ли-Пун приветливо помахал нам растопыренными пальцами. Он распоряжался у раскрытого фургона. Незнакомые грузчики укладывали на ручные тележки пестрые коробки и везли к дому. Мы подошли – не прятаться же теперь

– Как погуляли любопытные мальчики?

– сияя улыбкой, спросил Ли-Пун. – Что видели интересного? Небось, думали, что там сокровища Монте-Кристо и оружейные склады? А?

– Ничего мы такого не думали, – сумрачно сказал Чибис.

Ли-Пун продолжал улыбаться:

– Одна просьба, господа разведчики. Если вдруг увидите дверь с надписью «Компьютерная», ни при каких обстоятельствах не суйтесь туда… А если вы все-таки… хе-хе… «ни при каких обстоятельствах не сунетесь», не приближайтесь к сундуку и монитору. И Саньке-Соньке скажите, чтобы не приближались. И уж ни в коем случае ничего там не нажимайте. А то подымется такой трам-тарарам, что будет слышно в моем родном Шанхае…

Я понял, что с этой минуты буду жить с постоянным желанием «сунуться и нажать». И хмуро спросил:

– А почему там не заперто, если нельзя входить?

– Ва! – вскликнул Ли-Пун не с китайским, а с каким-то кавказским акцентом. – Какие запоры помогут от любопытных мальчиков!

Разговор оборвался, потому что подлетели к нам Саньчик и Соня. Ликующий Бумсель выписывал вокруг них эллипсы и восьмерки. Никелированные пряжки на джинсовых лямках разбрасывали сияющие вспышки. Сами братец и сестрица тоже сияли:

– Клим, Чибис! Вас дядя Ян зовет! Говорит, что сейчас куда-то поедем!

Подарок шевалье Арамиса

Ян Яныч сидел в своей комнатушке, которую гордо называл кабинетом (а мы с Чибисом – «конторкой»). Крутнулся к нам на вертящемся стуле. Лицо его было серьезным. Даже слегка смущенным.

– Есть предложение, господа компаньоны… Надо съездить на Андреевское озеро… Нынче дата смерти Леонида Васильича. По обычаю полагается запустить над озером его самолет. Такое вот ритуальное действо… В прошлом году мы запускали с Ли-Пуном, а нынче он занят, говорит: возьми ребят… Как вы смотрите на это?

Мы смотрели… нехорошо говорить, что с радостью, потому что дата печальная, но… проехаться до озера, увидеть в полете громадную модель!

Мы сдержанно сказали, что готовы катить хоть к Черному морю.

Машина у Яна Яныча была, прямо скажем, не как у крутого бизнесмена. Старенькая «пятерка», вроде той, что когда-то возила наше семейство. Но у нас она давно развалилась от ветхости и перегрузок, а эта выглядела еще бодрой. «Эвклид» был закреплен на багажнике – крылья сняты и примотаны вдоль фюзеляжа. У машины топтался Шарнирчик и канючил, что его опять «никуда не берут».

– Как в моторе копаться, так Шарнирчик. А как ехать – сразу фиг на солидоле…

– А кто работать будет у столов? – сказал Ян Яныч.

– Ди арбайт ист нихт вольф унд ин вальд нихт ферляуфен… – дерзким жестяным голосом сообщил Шарнирчик.

– Чего это он? – спросил я.

– Ругается на ломаном немецком, – разъяснил Ян Яныч. – Работа, мол, не волк. Нахватался у студентов с романо-германского факультета… Шут с тобой, садись, зануда ржавая…

– Сам такой… – Шарнирчик обрадовано полез на заднее сиденье. За ним влетел Бумсель. Цепляясь друг за дружку локтями и коленками полезли Соня и Саньчик. Мне и Чибису Ян Яныч сказал:

– В соответствие с незыблемыми постулатами автоинспекции на переднем сиденье могут ехать дети не моложе двенадцати лет. Дети, кто из вас не моложе?

Мы с Чибисом были оба «на тринадцатом году» и дернули жребий (травинки из кулака) – кому ехать впереди? Выпало мне.

Чибис, кажется, надулся.

– Если хочешь, садись вперед ты, – быстро предложил я.

– Еще чего… – Он, сопя, забрался в левую заднюю дверь. – Шарнир, убери свой шарнирный сустав, он мне прямо под ребро…

– Мы возьмем Бумселя на колени, будет просторнее, – примирительно сказала Соня. Бумсель взвыл от радости.

Поехали. Наша главная улица – длиннющая, но в конце концов она превратилась в загородное шоссе. На обочинах облетала черемуха и набухала сирень. Я подумал, что на обратном пути надо наломать букет…

Длинный фюзеляж модели торчал носом впереди кабины. Я видел, как от встречного воздуха вертится красный пропеллер. Мне это нравилось – будто мы на самолете!

Свернули на заросший проселок, пересекли узкую рельсовую колею. Я понял, что это детская железная дорога, которая огибала озеро, она давно уже не работала. Ян Яныч вывел машину прямо к ярко-синей воде, на твердый песчаный пляжик. Никого кругом не было, только в ближних камышах копошилась птичья живность – не разглядеть, какая…

Озеро было широченное, другой берег – далеко в дымке. Висели желтые кучевые облака. Пахло осокой и мокрым песком.

Сняли с багажника модель, отвязали крылья. Их толкнул ветерок. Ян Яныч начал прилаживать крылья к фюзеляжу, Шарнирчик умело помогал ему – видать, был у роботёнка опыт. Мы с Чибисом давно уже не удивлялись, что механический пацан ведет себя, как живой. Будто обыкновенный наш приятель…

Скоро белый полупрозрачный «Эвклид», готовый к полету, стоял на песке и подрагивал в набегающих с озера струйках воздуха.

Из ближних кустов пришла маленькая тонконогая птица с хохолком, встала рядом, смотрела на модель и на нас, наклонив голову. Я в птицах совсем не разбираюсь и подумал, что это, может быть, чибис. Пришел посмотреть на родственника. Но я ничего не сказал: вдруг Чибис опять надуется…

Ян Яныч попросил:

– Сонь-Саньчики, сбегайте до ближней лужайки, там должны быть одуванчики. Принесите букетик.

Те ускакали, сверкая пряжками, Бумсель рванул за ними. Промчался мимо птицы, но та не шелохнулась. Ян Яныч достал похожий на мобильник пульт, понажимал кнопки, у самолета подвигались закрылки…

– То-то же… – хмыкнул Ян Яныч.

Старинные самолеты принято сравнивать с этажерками. Ну да, наша модель тоже казалась улегшейся набок этажеркой. Но в то же время в нем была легкость, как в подготовленном к запуску коробчатом змее (однажды мы такой смастерили в лагере «Андромеда»).

Наперегонки с Бумселем примчались Вермишата. С пышным желтым букетиком. Ян Яныч сказал «молодцы», погладил себя одуванчиками по впалой щеке, открыл на боку фюзеляжа дверцу. Один за другим уложил в самолет стебли с желтыми головками, опустил крышку. Взялся за стабилизатор и повернул самолет носом к дальнему берегу. Потом выпрямился.

Мы тоже выпрямились.

Ян Яныч не стал говорить никаких слов. Просто нажал кнопку. Красный пропеллер шевельнулся, завертелся, превратился в размытый круг. Самолет задрожал «каждой жилкой». Побежал к воде, оставляя на твердом песке узорчатый след от маленьких шин. Птица-чибис (если это был чибис) отошла в сторону, но не улетела. «Эвклид» подкатил к самой кромке песка. «Ой! – толкнулось во мне. – А если в воду?!» Но у самой воды самолет приподнялся и стал набирать высоту.

Само собой получилось, что мы встали по стойке смирно. А Шарнирчик даже отдал честь растопыренными пальцами из черного каучука. Или тоже случайно это вышло, или так полагалось…

Через полминуты самолет был уже высоко и далеко, выглядел игрушкой. Вдруг из него в воду один за другим стали падать цветы-одуванчики. Медленно летели к воде и ложились на ее синеву солнечным пунктиром.

– Вот и все, братцы, – негромко выговорил Ян Яныч. Понажимал кнопки, но самолет продолжал улетать. – Обычное дело. Вредничает, как Шарнирчик с недосыпу…

– А чё я сделал! – сразу возмутился тот.

– Ничего. Просто он не слушается пульта так же, как ты.

– А я тебе кто?! Кукла для выставки?!

– Не кукла, не кукла, – утешил его Ян Яныч. – Ладно, ребята, пошли в машину.

– А как же самолет? – сильно затревожился я.

– Да как обычно. Полетает и вернется…

Мы опять расселись в машине.

На обратном пути я вспомнил про букет.

– Ян Яныч, можно остановиться на минутку? Мама о сирени обмирает всей душой.

– И тетя Ага! – подскочил позади меня Чибис. – Она будет таять от радости двое суток…

– Хорошая идея… – согласился Ян Яныч и тормознул на обочине. – Только у меня к вам просьба, люди: не зовите меня больше по имени-отчеству. И обращайтесь на ты. Мы сегодня вместе запустили самолет, это своего рода общее дело… Как-то объединяет души. Значит, уже не чужие люди. А?

– Ладно! – сразу и охотно отозвался Чибис. А я смутился, но тоже бормотнул:

– Да. Ладно…

Соня рассудительно решила:

– Мы тоже будем говорить «ты», но не «Ян», а «дядя Ян», как раньше. Мы же еще не такие большие, как Чибис и Клим…

– Годится, – сказал Ян Яныч. То есть Ян…

Мы с Чибисом наломали два букета. Я положил пахучую охапку себе на колени. Тяжелые гроздья прохладно защекотали кожу. Большинство цветков были еще бутончиками, но некоторые уже распустились. И я увидел цветок с пятью лепестками. Если не четыре, как обычно, а пять, это, говорят, к счастью. Надо сорвать и съесть.

Цветки сирени похожи на рупоры старинных граммофонов, только малюсенькие. Стебельки у них трубчатые. Возьмешь такой губами, втянешь воздух – и язык защекочет холодная тонюсенькая струйка. Я долго всасывал эту струйку, прежде чем проглотил счастье с пятью лепестками…

Чибис озабоченно сказал, что ему пора домой. Он жил в обшарпанной хрущевке в проулке за Тургеневской улицей. И Ян доставил его к самому подъезду. Потом он отвез на край лога Саньчика и Соню (Бумсель поскулил им вслед, но не сильно). И мы поехали на улицу Красина. Меня не оставляла мысль об улетевшей модели. Казалось, что Ян чересчур беспечен.

– Ян, ты точно знаешь, что «Эвклид»?

Он быстро глянул на меня:

– Ты чересчур тревожная личность, Клим… Я не знаю точно. Однако надеюсь. Говорят, в крепкой надежде залог успеха… Раньше он всегда прилетал.

– А почему он не стал слушаться пульта?

– Наверно, управление перехватил Футурум. Это мой главный компьютер, подарок ребят из лаборатории «Прорва»…

– Какая прорва? – удивился я.

Ян хихикнул:

– Это шутливое название. Означает «Пространство и Разум Вселенского Антивакуума». Люди там занимаются проблемами искусственного интеллекта, который способен проникать в любую точку Вселенной, не считаясь со временем… Слышал про теорию Козырева?

– В книжке Накамуры про нее кое-что написано. Только Накамура сомневается…

– Зря. Вот ребята из «Прорвы» не сомневаются. А прорва она еще и потому, что для проведения опытов жрет массу денег. Я один раз, в критический момент, подкинул им кое-какую сумму, и они возлюбили меня всем сердцем. И подарили одно свое детище – первую модель «Футурума»…

– «Футурум» означает «Будущее», да?

– Примерно так… У меня подозрение, что это «Будущее» они мне сплавили не столько в знак благодарности, сколько из желания избавиться от такой капризной штуки. Она, конечно, мудра, как тысяча Сократов до принятия цикуты, но порой выкидывает непредсказуемые вещи. И своенравна… Шарнирчик по сравнению с этим «символом будущего» – образец дисциплины…

Шарнирчик сказал, что он всегда образец.

– Вот почему Ли-Пун предупреждал, чтобы не совались компьютерную! – догадался я.

– А! Предупреждал уже!.. А вы правда не совались?

– Мы не видели дверь. А то, наверно, не удержались бы…

– А хочешь, я покажу эту штуку сейчас?

Я хотел. Но…

– Ян, как-то нехорошо, если я один. Ребятам обидно будет. Особенно Чибису…

– Клим, не усложняй жизнь. Я покажу тебе, ты потом покажешь ребятам…

– Тогда ладно!

Мы пошли вдвоем. Узкая дверь хитро пряталась между штабелями фанерных ящиков. На ней – жестяная табличка с черепом и надписью: «Не влезай – убьет!» (Я сразу вспомнил рассказ про лодку трех друзей.)

– Никого Футурум, конечно, не убьет, – снисходительно разъяснил Ян. – Он понимает, что создан для человеческой пользы. Но выкинуть шуточку, от которой волосы дыбом, – это он способен…

Ян толкнул дверь, и она отъехала.

– А почему не заперто? – спросил я.

– Бесполезно. Шарнирчик повадился сюда, они с Футурумом любят философские беседы. А отпирать замки этот ржавый философ не умеет, постоянно ломает их. Ну, я и плюнул…

Мы шагнули в низкую комнатку без окон, с неярким плафоном на потолке. Футурум оказался сундуком старинного вида, с горбатой крышкой, окованной жестяными полосками. Впрочем, возможно, это был настоящий сундук, который приспособили под компьютерный кожух. Рядом блестел матовый стеклянный шар на высокой треноге. Диаметром чуть меньше метра. От сундука к шару тянулся кабель толщиной в мою руку. В серебристой оплетке. Я сразу понял, что шар – это дисплей, хотя на обычный экран он был вовсе не похож. В нем, даже в невключенном, ощущалось внутреннее пространство.

Я заробел. Спросил шепотом:

– А как включается?

– Без всяких кнопок. Голосом… – ответил Ян. Тоже шепотом. – Надо сказать: «Футурум-Футурум-Альфа»…