Текст книги "Очки для Босха (СИ)"

Кукольный человечек бежит по лабиринту от еле протискивающегося между стенками воздуховода удава. Предупредив очередной бросок Аспида, он вышибает за собой стопор вентилятора, и металлические лопасти разрывают гада в клочья.

Возвращение Бубы вызвало бурную реакцию друзей. Лёля, словно девочка, тискала и целовала куклу. Сумо, расчувствовавшись, налил ему стаканчик, который, впрочем, был выпит кукловодом – видимо, по рассеянности.

Позже, после повторного просмотра видеозаписи, они стали строить планы.

– Ну как? – обратилась Леля к кукольнику.

– Мм-да...

– Неплохо сказано, – съязвила гадалка.

– В выпивке, сексе и на войне главное – выдержать время, – авторитетно заметил Сумо.

– Время – это как раз то, чего нам явно не достаёт, – возразил Конёк. – Я не понимаю, что это значит, но "скоро воплотится Ретранслятор", и мне это почему-то не нравится. И ещё меньше мне нравится то, что "он займётся девчонкой лично". Это Панда создаёт им "помехи". Всё! Я иду в Стационар. Где этот Лимб?

– Лимб – это теневая часть Дороги, там обитают нерождённые души, нереализованные фантазии, неосуществлённые желания, – тихо проговорила гадалка. – Оттуда "истинно живущие" черпают сырьё для своих созданий. И логично, что именно там они и устроили свою основную базу.

– Как туда попасть?

– Выйти на Дорогу и голосовать. Говорят, там курсирует какое-то сумасшедшее такси.

– Ну, я пошёл! – Кукольник собрал свои пожитки и вышел.

– Благородный муж прежде видит в слове дело, а после сказанному следует, – сказал Сумо вслед уходящему другу.

– А мы что, так и будем сидеть? – спросила его Лёля.

– Не суетись. У меня зреет план, – и процитировал:

Благородный муж спокоен, не стеснён,

Малых же людей всегда гнетут печали.

Такси перед голосующим кукольником возникло внезапно, словно образовалось из мрака испарений Дороги. Конёк, заскочивший с кофром на заднее сидение, поторопил водителя.

– К чему такая спешка, – поморщился таксист, говоря с сильным польским акцентом, – ведь не конец же света наступает, в самом деле.

– Ты можешь оказаться не прав, если не поторопишься, пан...

– Кржжанович, Кшшиштв Кржжанович, – пояснил водитель, смакуя шипящие и жужжащие. – Мы, поляки, задёшево продали все свои гласные эстонцам. И теперь используем согласные, которые выбросили за ненадобностью монголы. – И заржал.

– Не далеко от дома забрался?

– Я расскажу пану небольшую историю, – начал таксист. – Как-то, давным-давно, лет, эдак, сто назад, взял я клиента от Пшибышевского до Центрального вокзала. Везу его знакомыми закоулками. Тут пассажир требует ехать через какой-то новый туннель. Ладно, думаю, деньги ваши. Вот выныриваем мы из туннеля, и что я вижу? Эту долбаную дорогу. Оборачиваюсь – никакого тебе туннеля нет, – а пассажира и след простыл. Вижу только обглоданный рыбий скелет в небе и эту долбаную дорогу! Так оно с тех пор и повелось.

– Так ты, что ж, решил обосноваться на этой дороге? – спросил Конёк.

– А "решил" тут никакого значения не имеет. Пан думает, я свихнулся, да? – Водитель посмотрел на Конька через плечо. В отблеске фар от дороги, Конёк увидел, что правая часть лица таксиста почернела, глаз заплыл, а через щёку проходила рваная рана. – Чёрта с два, эта дорога не ведёт никуда!

– А что случилось с твоим лицом? – спросил Конёк, не зная как реагировать на заявление Кшиштова.

– Это? СС. За неправильную парковку. Еле от Стационара отмазался.

– А что Стационар? Это же просто больница.

– В больницах тебе делают больно, пан. Там болезни в больницах. Раны пана лечат – они воспаляются. Пану дают разные лекарства – пан потом выблёвывает свои кишки. В больницах с паном может разное приключиться. Эти врачи и сёстры Санитарной Службы – они не люди.

– Что ты имеешь ввиду?

– Пан хочет найти во всём этом какой-то смысл? – спросил Кржжанович. – Ничего не выйдет. Это долбанный заколдованный круг.

– ?..

– Наматываешь круг за кругом и тебе кажется, что в этом есть какой-то смысл. Продолжаешь думать, что после вчера наступит сегодня, что все дороги обязательно куда-то приводят. Думаешь, что дважды два всегда будет пять.

– Четыре, – поправил Конёк.

– А?

– Дважды два будет четыре.

– Знаешь, пан – умник, дважды два иногда равняется тому, что ты не можешь попасть отсюда – куда угодно. Иногда дважды два равно сапогом по яйцам, или вырезанной селезёнкой, или...

– В чём ты хочешь меня убедить? Что тут происходит? И вообще,де мы?!

– Мы в аду, – неожиданно ответило радио.

– Пся крев! Шлюхман, тупая скотина! – взвизгнул Кржжанович, от неожиданности едва справляясь с управлением.

Он ткнул пальцем в радио, объясняя Коньку:

– Шляхман, мой диспетчер.

– Только этим и можно всё объяснить, – настаивал голос из радиоприёмника.

– Это ничего не значит, – закричал Кржжанович. – Оглянись! Где парни с вилами? Где пропащие души, которые стенают и рыдают?

– Я слышу тысячи стенающих и рыдающих душ по радиоприёмнику, – ответил Шляхман. – Я и сам частенько стенаю и рыдаю. И, как пить дать, пропащий.

– Нет, пан, послушайте его, – сказал Кржжанович, хихикая. – И я вынужден этот бред выслушивать каждый день.

– Иначе никак не получается, – продолжал диспетчер. – Моя жизнь это ад. Твоя жизнь это ад кромешный. Каждый, пассажир твоего сраного такси, живёт в аду или в преддверье ада.

– Ну конечно, преддверье ада! Что еврей может знать об аде? – он выключил радио и взглянул на Конька. – Если пан хочет знать всё об аде, пусть спросит у поляка.

– Интересно, есть ли в аду закон об эксплуатации детского труда? – раздался из треснувшего кофра голос Бубы. – А то, хронологически, я совсем ещё ребёнок.

Таксист дал по тормозам. И вовремя. Впереди замигал красно-зелёный свет и включилась сирена. Кржжанович с воем выскочил из дверцы и бросился в кювет. Кукольник тоже выбрался из машины.

Подъехал фургон с надписью «САНИТАРНАЯ Служба». Задняя дверь распахнулась, и рой Мух вырвался наружу. Было слышно, как они жужжат. Затем посыпались крысы, убегая от густой тёмно-красной густой жидкости, которая вытекала из салона и, дымясь, остывала на холодной земле. Полотно кровавого «гудрона» доползло до ног Конька и застыло в немом приглашении. Ужас сковал конечности Конька. Не дождавшись ответного шага, из фургона к нему двинулись фигуры с масками на лице, и в хирургических комбинезонах. Наконец Конёк сумел оторвать ноги от уже почти пленившего его «гудрона» и бросился прочь. Стая крыс, расправив крылья, метнулась за ним.

План Сумо состоял в мобилизации бродяг всякого рода-племени, рыцарей Дороги, представителей вольных профессий и прочих поборников свободы. Он взялся за организацию «священного похода на лицемеров-лицедеев и врачей-узурпаторов, засевших в Стационаре и плетущих оттуда свою грязную Паутину Всемирного Заговора Против Великой Мечты Человечества». По этому поводу будущему воинству была проставлена выпивка. А также оружие и амуниция, оставшаяся у бармена от прошлой, кочевой жизни.

– Кто утром слышит о пути, тот может вечером и умереть спокойно! – закончил свою речь Сумо.

Речь и выпивка (в любой последовательности) были оценены рекрутами по достоинству:

– Что это он там распространялся насчёт Мечты Человечества?

– Не бери в голову – он может сотворить из малой нужды Великую Мечту.

– А как, по-твоему, что вообще затевается?

– Что-то жуткое в самурайском духе, с морем крови и гибели всех нас.

– А-а, как обычно.

– Именно!

Когда захмелевшее воинство разошлось готовиться к выступлению, Сумо указал на изрядно поредевшую груду оружия и поинтересовался у Лели, почему она ничего себе не выбрала.

– Да я и из распылителя промажу по слону, – улыбнулась Гадалка. – А ты? Что, так и пойдёшь с голыми руками против зубов, когтей и ещё неизвестно чего, что они там приготовили? Ведь это нелепо. Никому не нужное рыцарство.

– Когда стреляешь в человека, – ответил Сумо, – это не как в кино: выстрел, и человек падает, хватаясь за грудь, – Сумо отпил из бутылки. – Нет, это куда грязнее. Кладёшь палец на курок и тянешь, тянешь, стреляешь, пока он не падает. А когда попадёшь, идёт не просто кровь. Он блюёт, он ссытся. Потом они бьются на земле, как рыбы в моче и крови... – он закрыл глаза. – А девчонка кричит: "Папа, папа!.." У неё рубашка была порвана, и пуля попала вот сюда, – он показал себе на грудь, – как третий сосок. Крови не было – просто сосок рядом с настоящим... Просто сосок! – Он резко и коротко засмеялся. Смешок казался всхлипом.

– И теперь ты спасаешь Панду. Как трогательно! Не "мир", а одну маленькую строптивую девчонку! – Леля села рядом с Сумо. – Господи, какие же вы, мужики, тупые! Тупые и несчастные.

Стационар, куда загнали Кукольника крысы, был огромным лабиринтом. Он казался гигантским муравейником, вывернутым наизнанку, где с деловитой суетой сновали туда-сюда санитары, крысы и их рабы, ухаживающие за матками и личинками. Конёк, избитый и искусанный, валялся в сыром закутке. Где-то рядом, он чувствовал это, держали Панду. Лежа на склизком полу лабиринта, Конёк смотрел, как над ним, высоко в небе, скелет Большой Доброй Рыбы переворачивался вверх тем, что раньше у неё было брюхом. Последние её мысли были о девочке: «Как она там, внизу, моя икринка, мой малёк, звёздочка моя?» Боль Рыбы передавалась по повреждённому позвоночнику кукольника и пульсирующим спазмом отдавалась в горбу.

– Ну что, молодой человек, отпала охота паясничать? – появление главного патологоанатома вывело Конька из забытья. – А ведь вам прочили блестящее будущее! Впрочем, для вас не всё ещё потеряно, время до Воплощения Ретранслятора ещё осталось.

– Отпустите девочку. Зачем вам Панда, ведь я у вас в руках.

– Значит, ты пришёл принести себя в жертву? Ах, какое благородство! И какое самомнение! – возмутился Пасюк. – Ты давно у нас в руках, и был нужен только в качестве инструмента влияния. Царица испытывает к тебе странную привязанность.

– Царица? – подскочил Конёк, но тотчас со стоном опустился на место.

– На неё пал выбор, – поморщился Пасюк. – Эта сопливая девчонка обладает редким видом психической энергии блокирующего характера. Уже сейчас она создаёт помехи в нашей Сети. Пока она не овладела этой энергией в полной мере. Но ничего, – грязно захихикал Лавр Ильич, – ею овладеет Транслятор. И тогда явится новое поколение Ретрансляторов, способных контролировать всё ментальное пространство Вселенной. Твоей подруге оказана великая честь – выносить, выкормить и выпустить в мир этих зубастеньких малюток. – На кукольника обрушилось видение тела Панды, истерзанного крысиными личинками, и его стошнило на лаковые ботинки антрепренёра. Тот брезгливо вытер их о волосы лежащего у его ног Конька. – И от тебя зависит, сделает она это добровольно или сделает в любом случае. Полежи здесь в луже собственной блевотины и поразмышляй, что для вас обоих предпочтительнее.

– Подонок, – прохрипел Конёк вслед Пасюку. – Да по сравнению с вами Ирод покажется робким педофилом!

– А чем, собственно, мы отличаемся от тебя? – остановился на пороге Лавр Ильич.– Ты манипулируешь одним созданием при помощи этого примитивного инструмента, который мои придурки приняли за оружие, – он презрительно швырнул кукольнику вагу. – А мы создаём и контролируем миллионы при помощи такого совершенного инструмента, как человеческий разум.

На этой патетической ноте главный патологоанатом "ОБЩЕДОСТУПНОГО АНАТОМИЧЕСКОГО ТЕАТРА" торжественно удалился. Кукольник из последних сил дотянулся до ваги, качнул коромыслом и отключился.

– Слушай, босс, – вывел его из беспамятства голос Бубы. – У меня к тебе небольшая просьба.

– И во сколько лет тюрьмы мне это обойдётся? – радостно встретил Конёк маленького друга.

– Здесь тебе не тюрьма, – заметил Буба, давая ему глоток из принесённой фляжки.

– Знаю, здесь мне пытки и смерть.

– В любом случае, это не займёт у тебя много времени.

– Раз так, то валяй.

– Когда всё это закончится, отпусти меня на свободу.

– Зачем тебе свобода?

– Просто пообещай.

– У тебя комплекс Буратино.

– Обещаешь?

– Обещаю, – кукольник пытался пожать плечами, но сморщился от боли.

Кукольник, превозмогая боль, отправляет марионетку на поиски Панды со строгим наказом бежать с девочкой, оставив его здесь одного. Буба с приключениями пробирается по стенам и переходам лабиринта, кишащего деловитыми крысами. Он находит Панду и передаёт наказ кукольника его голосом. Панда отказывается бежать без Конька.

Вернувшись, они застали Конька в плачевном состоянии. Свернувшись в позу зародыша, он лежал на полу без сознания и стонал. Его горб раздулся до угрожающих размеров. Панда разорвала рубаху на спине и отшатнулась – под натянутой, пронизанной красными и синими сосудами кожей пульсировала громадная опухоль.

– Он умрёт? – спросил Буба.

– Не знаю, – ответила девочка.

– Режь! – вдруг голосом Конька приказала марионетка.

– Что? – переспросила Панда.

– Надо вскрыть опухоль, – объяснил Буба, – резец у него на шее.

Девочка дрожащими руками сняла с шеи кукольника инструмент для резьбы по дереву и занесла его над опухолью.

– Режь! – голос прозвучал настойчивее.

Панда, зажмурив глаза, резко опустила резец. Кровь и сукровица брызнули из рассеченной раны. Девочка отпрянула, сняла забрызганные очки и увидела, как в глубине разреза зашевелилось что-то чёрное. Всё тело кукольника затрепетало, поднялось и "что-то чёрное" вырвалось на свободу. Впервые Конёк выпрямился во весь рост и расправил роскошные крылья с иссиня-чёрным оперением.

– Ну ты, босс, даёшь, – восхитился Буба.

Панда, открыв рот, смотрела на крылатую фигуру – то сквозь свои корректирующие стёкла, то поверх них.

– Ничего не понимаю, – произнёс ошарашенный кукольник, стряхивая с чёрных крыльев рубиновые капли крови.

– Теперь мы спасём Рыбу! – Панда бросилась на шею кукольнику.

Раздался сигнал тревоги.

– Внимание! Всем! Угроза воплощению Ретранслятора! – прогремел голос Пасюка.

Лабиринт завибрировал от топота множества лапок.

– Ну! Не щёлкай клювом, босс, – крикнул Буба. – Пора рвать когти!

И запрыгнул Коньку за плечи. Кукольник обнял покрепче Панду и, взмахнув могучими крыльями, взмыл вверх над стенами лабиринта.

Ещё несколько взмахов – и беглецы вне досягаемости преследователей. Но тут Конёк уперся в сеть, натянутую над лабиринтом. Он пытался вырваться, но всё больше и больше запутывался в ней.

– Не подпали пёрышки, Икар! – раздался насмешливый голос антрепренёра (Лавр Ильич в окружении своей свиты появился на стенах лабиринта). – Мы предвидели подобную возможность, Транслятор предупреждал: его враг талантливее, чем мы подозревали.

Чтобы освободиться от сетей, Конёк пустил в ход свой резец, а Буба – хитрые приспособления, вмонтированные в его конечности.

Видя, что добыча вот-вот буквально "упорхнёт" от него, Пасюк послал на сеть полчища крыс. Они гроздьями повисли на крыльях, вгрызаясь в оперение. Санитары шли вторым эшелоном: с проворством опытных матросов, они карабкались вверх по ячейкам сетки, потрясая кандалами и шоковыми дубинками. Но внезапно неизвестно откуда взявшаяся сильная струя жидкости сбила самых ретивых из них. К первой струе присоединились вторая, третья...

Конёк повёл носом, вслед за ним поморщилась Панда: жидкость пахла бензином. Собственно, бензином она и была. Это вовремя подоспела на помощь "кавалерия" – ополчение, завербованное Сумо, которое было усилено стареньким бензовозом Сафрона с полной цистерной. Помощь привёл таксист, ускользнувший от Санитарной Службы. Одни ополченцы отстреливались от наседающих на них эсэсовцев и крыс, другие, при помощи пожарных помп, поливали паразитов бензином. Нахлебавшись горючей жидкости, крысы в пароксизме удовольствия падали на землю кверху брюшком и весело дёргали всеми шестью лапками.

Стратег и Главный Патологоанатом бросил вперёд отборные войска. Чудовища из анатомической галереи, балаганные уроды, цирковые звери под предводительством Голиафа, Зигфрида и антиподистки Нади атаковали армию Сумо.

Но пары бензина подействовали и на личинки, при помощи которых контролировалась армия защитников Стационара. Потерявшие управление "дикобразы" разбегались, а особо агрессивные набрасывались на своих истязателей.

Постепенно сражение разбилось на серии поединков. Сумо схватился с Голиафом, "гринписовец" Сафрон колотил монтировкой дрессировщика Зигфрида, а Лёля с визгом лишала причёски антиподистку Надю.

Над полем битвы, неся на себе девочку и куклу, чёрным ангелом парил Конёк. Они поднимались всё выше и выше к сферам, где обитала Рыба.

Внезапно раздался оглушительный визг, и серая тень перекрыла полнеба.

Сражение на мгновение прекратилось – все запрокинули головы наверх.

Это Транслятор, громадный трёхголовый крысюк, бросился в погоню за своими врагами. Он почти нагнал друзей, когда те почти добрались до остова Большой Рыбы. Голова крысюка, заведующая зрением, не сводила немигающего взгляда с цели преследования, рыскающий нос другой головы чуял запах крови, а зубастая голова скалилась в предвкушении добычи, причем отсутствие верхних зубов отнюдь не делало ее улыбку добродушнее.

– А, вот и женишки пожаловали! – узнала Панда крысёныша из гнезда по щербатой пасти. – Банкет отменяется, невеста сбежала из-под венца.

Раздался пронзительный визг, и Конёк почувствовал ментальный удар. Он чуть было не сорвался в штопор, но Панда вовремя поставила барьер.

– Трое на трое – это честно, – согласился Конёк и подмигнул Бубе с девочкой. Облетев скелет Рыбы, он приготовился к следующей атаке.

Нападение последовало незамедлительно. Набрав высоту, крысюк сложил крылья и камнем бросился в нападение. Ответный залп друзей оказался решающим. Резец кукольника и дротик Бубы лишили чудовище зрения, а психический блок Панды оглушил остальные головы.

Потерявший ориентацию крысюк рухнул всем своим весом на торчащие вверх обглоданные рёбра Рыбы. Острые кости скелета пронзили его тушу и, закружив в смертельном объятии, увлекли за собой в бездну вселенной.

– Прости.

Панда со слезами на глазах долго провожала это бесконечное падение.

– Я знаю, это тебя не утешит, но она была уже мертва.

– Прости и прощай, – повторила девочка уже для Конька. – Теперь её место должна занять я.

– Как? – растерялся Конёк. – Но я для тебя придумал совсем другой финал – долгий и счастливый.

– Так же, как мои братья и сёстры. – Панда, грустно улыбаясь, указала на россыпи созвездий. Многочисленные звёздочки весело подмигивали, приветствуя её. – Я была младшей икринкой в семье, избалованной и капризной. Сбежала и обо всём забыла. Придумала себе других родителей. Мечтала о свободе, дорогах, путешествиях. О большой любви. Как ты. Не спорь, – предупредила она возражения Конька, – ты тоже о ней мечтал. И у тебя всё ещё впереди. А мне пора.

И, поцеловав, оставила его.

На Дороге, где вовсю светило солнце, Конёк, стройный и красивый, без горба, прощался с Лёлей и Сумо. На обоих были очки с наборными цветными линзами. Они собирались в свадебное путешествие, и до Варшавы их обещал подбросить сумасшедший таксист.