Текст книги "Колесо Перепёлкина"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Лестница

Он опоздал. По часам в школьном коридоре было видно, что уроки начались две минуты назад. Ну ладно, Полина Аркадьевна скажет «больше не опаздывай», только и всего. Вася сдернул панаму, сунул ее под погон и бросился к лестнице.

– Стоп, козявка! – на нижних ступенях возник дежурный. Здоровый такой парень из девятого или десятого. Лицо его было похоже на свежий каравай с проткнутыми пальцем дырками. – Куда это ты, такой красавчик?

– Пусти!

«Каравай» не пустил. Для того дежурные и поставлены (и даже специально освобождены от уроков), чтобы разбираться с нарушителями.

– Как твоя фамилия?

Подумаешь, испугал! Пусть записывает!

– Перепёлкин моя фамилия, из второго «А». Пусти!

– Ну какой же ты Пере-пёлкин? Ты еще не «пере…», а «недо…» Недо-пёлкин, – снисходительно разъяснил «Каравай».

– Сам такой, – сказал Вася. Потому что понимал: драться здесь этот тип не посмеет. Пусть попробует, Вася такой крик поднимет – все школа сбежится!

Но дежурный благожелательно разъяснил:

– Я не такой. Я как раз «пере…» Пере-верзев. Не слыхал?

– Не слыхал. Пусти, мне в класс надо.

– В класс надо приходить во время и в форме, – с удовольствием сказал большущий Переверзев.. – А ты с такими карманами. Не знаешь закона? – Он приготовился было скучать сорок минут, а тут вдруг развлечение. – Ну-ка, что у тебя там? Сигареты? Наркотики? Валюта? – И дежурный потянулся к оттопыренному карману на штанах. Там был пластмассовый аппаратик.

«Отберет! Скажет – посторонняя вещь…»

Известно, что Вася не был храбрецом. Но постоять за свои права он все же умел.

– Не лезь! Не имеешь права обыскивать!

– Суслик, – ласково сказал Переверзев. – Это не обыск, а д о с м о т р. Уяснил?

– Все равно не имеешь права! Ты не милиция! Пусти!..

Но «Каравай» ухватил его за плечо.

Вася присел, вырвался и бросился в другой конец коридора, там тоже была лестница. И дежурного на ней не оказалось.

– Стой, бактерия, хуже будет! – вопил вслед «Каравай». Но Вася понимал: хуже не будет. Пусть этот тип только сунется за ним в класс, Полина Аркадьевна ему покажет!

Ах, кабы знать! Когда Вася с разбега взлетел на второй этаж, он чуть не врезался в самого Валерьяна Валерьяновича!

Можно сказать, что вот здесь и берет начало история с колесом (вернее, с Колесом). С этого момента начался путь, который свел вместе Колесо и Перепёлкина. Но тогда Вася ни о чем не догадывался. Он просто остановился с размаха, как пришпиленный к месту. И ослабли коленки.

Длинный и худой Валерьян Валерьянович с высоты устремил взгляд на нарушителя.

– Извините… – пробормотал Вася.

– Любопытно. За что же я должен тебя извинить?

– Ну… что быстро бежал.

– Вот как. А почему же ты так бежал?

– Потому что в класс опаздываю… – Вася печально смотрел на узкие блестящие туфли завуча.

– Хорошо. Но, поскольку ты у ж е опоздал, задержись еще немного и ответь на такой вопрос…

В этот миг возник рядом запыхавшийся Переверзев

– Валерьян Валерьяныч! Это Перепёлкин из второго «А»! Мелкий, а такой нахальный! Я говорю: «Почему без формы?», а он…

– Кстати, в самом деле: почему ты не в установленной одежде?

– Сожгли утюгом. Нечаянно, – вздохнул Вася. – Вчера вечером. А новую ведь сразу не закажешь. И денег нет, и вообще… никакого расчета. Скоро каникулы, а за лето я вырасту. Дети летом быстро растут, особенно руки и ноги… – И Вася для убедительности покачал согнутыми в локтях руками. Длинным рассуждением он рассчитывал смягчить завуча.

А тот… непонятно, смягчился или нет.

– Ну что же, в твоем объяснении есть некое рациональное зерно. Однако, мне хотелось узнать о другом. Почему ты поднялся н е п о т о й л е с т н и ц е?

Ох… Вася опять обмяк. В самом деле, он ведь нарушил строжайший закон! Еще зимой, после новогодних каникул, Валерьян Валерьянович всем предписал подниматься на этажи только по правой лестнице, а спускаться только по левой. Чтобы не было на ступенях лишней суеты и опасных столкновений. Такое правило полагалось выполнять даже учителям. Но с них-то не спрашивали строго, а если нарушит ученик – ох какой скандал сразу!

Может быть, в таком законе и было «рациональное зерно». Однако, это если на шумных переменах. А если пусто в коридорах…

– Я торопился… А на т о й лестнице стоит вот этот… и не пускает. Говорит, досмотр какой-то. А разве он имеет право?! – Вася ощутил в глазах нехорошую сырость, но уже не опускал взгляда.

– Права дежурных оговорены школьным уставом, – уклончиво сообщил Валерьян Валерьянович. – А что касается тебя, Перепёлкин, то нарушение следует исправить. Сейчас ты спустишься на первый этаж, поднимешься, как положено, п о т о й лестнице и после этого ступай к себе в класс. Можешь сказать Полине Аркадьевне, что я просил не наказывать тебя за опоздание.

И только-то?! Вася обрадованно поправил лямки рюкзачка. Глянул вниз по ступеням. Почти уже сделал шаг и… не шагнул. Спросил:

– А зачем?

– Что «зачем»? – сдержанно удивился Валерьян Валерьянович. А дежурный Переверзев хихикнул и замигал.

– Зачем спускаться и подниматься, если я уже здесь? И класс мой рядом.

– Затем, что так положено. Ты поступил неправильно и теперь должен исправить то, что нарушил.

– Я не понимаю, – вздохнул Вася.

– Что? ты? не понимаешь?

– Не понимаю, что исправлять. Вот если бы я разбил стекло, надо было бы его вставить. Или деньги заплатить. Если бы намалевал что-то на стенке, надо было бы покрасить. А здесь то что? Спущусь, поднимусь, и опять окажусь вот тут. Тогда зачем идти?

– Считай, что это тебе в назидание.

– Как носом в угол, что ли? – тихо спросил Вася.

– Ну… если угодно, считай, то именно так.

Переверзев опять деликатно хихикнул.

Вася почесал кроссовкой изжаленную щиколотку и стал смотреть в сторону. И сказал совсем уже тихо:

– Не пойду…

– Не пойдешь? Вот как?

– Да, – шевельнул губами Вася.

– Можно узнать, почему?

– Потому что я не виноват… Я хотел подняться по той… а там вот этот… не пустил… – Ясно, что Васины глаза были совсем уже на мокром месте. Он, кажется, даже чуть всхлипнул. Но упрямо закусил губу.

– Сейчас о н не будет тебе мешать, – пообещал завуч. – Можешь идти спокойно.

– Нет…

– Что «нет», Перепёлкин?

– Не пойду… – сказал он через силу.

– Валерьян Валерьяныч, давайте, я его за шиворот! Вниз и вверх! – предложил свои услуги Переверзев. – В нем же весу, как в блохе!

– Ни в коем случае! Применение физических мер воздействия запрещено гимназическим уставом. По крайней мере, пока… – (Может быть, завуч Игупкин вспомнил английские школы, где виноватых, говорят, и в наши дни лупцуют линейками по ладоням, и надеялся ввести это правило здесь.)

– Да я легонько, – настаивал Переверзев.

– Отправляйся на свой пост. А Перепёлкин пойдет по лестницам сам. Он это д о л ж е н.

– Почему я должен? – уже открыто всхлипнул Вася.

– Потому что тебе приказывает завуч школы.

Вася проглотил комок. Подумал.

– А если вы прикажете мне с крыши прыгнуть, я тоже должен?

– Ты рассуждаешь дерзко и неумно! Педагоги не отдают таких нелепых приказаний. Ты считаешь, что я глуп?

Вася так не считал. В общем и целом. Но сейчас приказание завуча было глупым. А главное – обидным.

– Не пойду…

– В таком случае ты будешь наказан гораздо сильнее. А пока я снимаю тебя с уроков. До беседы с родителями. Можешь отправляться домой.

Вася стряхнул с ресниц капли и пошел вниз по ступеням.

– А кто будет говорить «до свиданья»? – напомнил вслед Валерьян Валерьянович.

– Никто… – буркнул Вася. Впрочем, тихонько, под нос.

Дома, конечно, никого не было. Вася хотел, было, пойти к тете Томе и все ей рассказать. Тетя Тома всегда его понимала. Выслушает, пожалеет, а потом еще перед мамой и папой заступится. А пока он просто отведет душу (а может быть, и от непролитых слез освободится, перед ней не стыдно). Но сначала Вася решил немного полежать. Потому что чувствовал себя ужасно вялым, обессилевшим. Скинул кроссовки, прилег на диван кровать, и…

Васю разбудили нервные голоса в прихожей – это пришли мама и папа. А будильник рядом с лампой показывал половину седьмого.

Мама возбужденно восклицала:

– А если его нет дома?! Если он куда-то сбежал и… Я сойду с ума!

– Да вот его рюкзак, – перебил ее папа. – Василий, ты дома?!

– Дома… – сипло отозвался Вася и сел.

Они разом вдвинулись за ширму – так, что чуть ее не опрокинули.

– Немедленно рассказывай, то ты натворил в школе! – Это, конечно мама.

– Только спокойно и по порядку… – Это, разумеется папа. Он тискал пальцами треугольный, как у Васи, подбородок.

– А чего рассказывать… – Вася кулаками уперся в постель и стал смотреть за окно. И засопел. – Вам и так уж, наверно, все рассказали…

– Да! Нас обоих по телефону вызывали к завучу! – сообщила мама. Так драматически, словно их вызывали по крайней мере в администрацию президента.

– И Валерьян Валерьянович изложил нам все события, – подтвердил папа. – Но нам хотелось бы услышать, так сказать, твою версию…

– А зачем? – сквозь застрявший в горле комок выговорил Вася. – Вы же все равно скажете, что он во всем прав, а я во всем виноват.

– А ты хочешь сказать, что виноват о н? – звонко вознегодовала мама. – Валерьян Валерьянович культурнейший человек и замечательный педагог. Один из лучших в городе! А ты… ты дерзкий мальчишка и глупый скандалист. Мало тебе истории в начале года с твоим нелепым письмом, тебе захотелось еще! Чтобы о тебе говорила вся школа!..

Конечно, надо было сдержанно возмутиться и с достоинством объяснить, к а к было дело. Вася так и хотел. Но одно дело хотеть, а другое… попробуйте удержать слезы.

– Ну и отдайте меня в интернат… если я… такой…

– Нет, подожди, – заволновался папа и чуть не свихнул подбородок. – Давай рассуждать здраво. Возможно, с одной стороны ты прав…

– А так не бывает, что с одной стороны прав, а с другой фиг! – выдал со слезами Вася. – Я вам не железный рубль, где орел и решка. Чтоб меня вертеть… Вместо того, чтобы заступиться!..

– Но подожди же! – стискивая локти, воскликнула мама. – Ты думаешь, мы не заступались? Мы сказали Валерьяну Валерьяновичу, что ты справедливый мальчик и что, если ты спорил, у тебя были, наверно, основания, и что… – Она уже забыла, что полминуты назад называла его дерзким мальчишкой и глупым скандалистом.

Вася подтянул к груди колени и оперся в них подбородком. Сырыми глазами по очереди посмотрел на мать и отца.

– Тогда. Почему. Вы. Ругаете. Меня?

Мама сказала очень проникновенно:

– Тебя никто не ругает! Но пойми. У Валерьяна Валерьяновича есть свои принципы. Что будет, если он станет от них отступать перед каждым второклассником? И он требует совсем немного: чтобы завтра ты спустился по одной лестнице и поднялся по другой. Это такой пустяк!

– Не пустяк, – со всхлипом сказал Вася. – Я ему кто? Заводная игрушка, что ли?

– Ты не игрушка, а ученик, который нарушил правила! – мама опять стала накаляться. – И ты должен…

– Я не специально нарушил! Зачем там этот дурак стоял? Почему он не виноват, а я виноват?!

– Дело не в том, что кто-то виноват, – начал опять папа. – Дело в том, что вступили в противоречие школьная система и личность… Яна, подожди… Василий, давай поговорим, как мужчина с мужчиной…

–А я не хочу, как мужчина! Почему ты не можешь, как отец с сыном?! – вырвалось у Васи.

– Здравая мысль, – вмешалась мама. – В самом деле! Парню скоро девять лет, а ты его не разу не выдрал, как полагается отцу. И вот результат!

– Я, по-твоему такой же садист, как твой Валерьян Валерьянович?! – папа хлопнул ладонью о стол. – Я не привык издеваться над детьми!

– А я, выходит, издеваюсь над собственным ребенком? – накал в мамином голосе достиг высоких градусов. – Прекрасно! Я могу больше вообще не заниматься его воспитанием! Посмотрим, что из него выйдет, когда наступит переходный возраст!

Вася мельком подумал, что при такой жизни до переходного возраста он не дотянет. Стиснул пальцами скользкие от слез коленки и перестал слушать. Начал мысленно считать до ста, двухсот… И перестал, когда родительский скандал дошел до финала. До коронной маминой фразы:

– Почему ты меня так ненавидишь?!

Но папа на сей раз не стал прятаться за газетой. Видать, у него накипело больше обычного. Папа вздохнул и сказал:

– Очевидно, есть на то причины…

И стало очень тихо.

– Вот как… – слабо выдохнула мама. – Ну что же… Тогда я немедленно уезжаю к тете. И живите тут как хотите…

Тетя была сестра маминой мамы, Васина двоюродная бабушка. Она жила на Сахалине, и Вася не видел ее ни разу в жизни. Да и мама – раза три, не больше. Но в самые напряженные моменты мама заявляла, что уедет к тете. Просто больше ехать было не к кому.

– Да, живите, как хотите, – жалобно повторила мама. – А я завтра же… Нет, почему завтра? Сегодня же. Сейчас…

Вася понимал, что никуда она не уедет. По крайней мере, сейчас. Как это – не уволившись с работы, не заказав заранее билеты (дорога-то ого-го какая дальняя, с пересадками). И папа это понимал. И все-таки папа сделался каким-то потерянным. Стал искать в нагрудном кармане очки, которые надевал в самых редких случаях. Друг на друга родители не смотрели. Васе стало горько жаль их обоих. И себя. Вернее, это была смесь жалости и злости на нелепую жизнь. Вася откинулся к стенке, вдавил в мохнатый плед кулаки.

– Ну, хватит вам! Ну, ладно! Если вам так надо, поднимусь я по этой проклятой лестнице! Только не ругайтесь вы ради Бога! Ну, по-жа-луй-ста…

На следующий день мама с утра отпросилась с работы. Видно, боялась оставлять Васю одного. Сказала, что принесла ему домашние задания, специально звонила из своей конторы Полине Аркадьевне, чтобы узнать их (ведь вчера-то Вася не был на занятиях).

– Полина Аркадьевна сказала, чтобы ты не волновался и не переживал…

Вася только плечом повел.

Мама осторожно смотрела, как он готовит уроки. Осторожно попросила помочь вымыть посуду. Она вела себя так, словно хотела погладить Васю по голове и не решалась.

Вася решал задачу и примеры, писал упражнение старательно и молча. Так же молча, со сжатыми губами, вымыл три тарелки и два стакана.

Мама приготовила для него вместо рубашки «сафари» белую сорочку с черным галстучком – чтобы он выглядел больше «по-гимназически», хотя и без формы.

«Как для приношения в жертву», – подумал Вася. Он видел историческую передачу про древнюю Америку, там пленников, назначенных для убийства на алтаре, обряжали в роскошные одежды.

Но маме Вася ничего не сказал.

– Почему ты все время молчишь?

– А что говорить?

– Помни, ты дал мне и папе слово сегодня не спорить с Валерьяном Валерьяновичем и делать все, что он скажет.

– Я дал слово, что поднимусь по этой проклятой лестнице.

– И без капризов…

– Без… Совершенно молча.

– Ох, до чего же ты трудный человек… Иди, почисти штаны. Где ты вчера успел их так потрепать?

– В Африке, – буркнул Вася.

В коридоре он охлопывал штаны свернутой газетой и думал, что, может быть, завуч уже забыл про второклассника Перепёлкина и его оставят в покое.

Вверх и вниз…

Сначала казалось, что и правда оставят. Перед занятиями никто ничего Васе не сказал, только Шурик Кочкин спросил:

– Почему тебя вчера не было?

– Горло болело… – Оно ведь и правда вчера болело. Вернее в нем царапало, от слез…

Четыре урока прошли нормально, а на математике Вася даже получил четверку за решенный на доске пример. И он совсем уже успокоился. Ведь урок-то последний! Вот-вот раздастся звонок и можно будет помчаться домой… Но за минуту до звонка Полина Аркадьевна, глядя поверх голов, сухо сказала:

– После урока никто не разбегается. Все берем свои вещи и организованно идем на первый этаж, будет линейка вторых и третьих классов.

У Васи что-то ухнуло под сердцем и обмякло все тело.

«Не пойду!»

«Ты же слово дал…»

«Так не договаривались, чтобы при всех!»

«Никак не договаривались. А слово дал. Упрешься – еще хуже будет…»

«Куда уж хуже-то! Все будут глядеть…»

«Да может, линейка-то не из-за тебя…»

Но последняя мысль была такая слабенькая, что и не надежда, а так…

Второклассники вереницей пошли по коридору второго этажа, вниз по лестнице. Вася двигался на жидких ногах, будто на казнь.

На первом этаже уже стояли пестро-клетчатыми шеренгами лицом к лицу два третьих класса и второй «Б». Второй «А» в две линии пристроили рядом. Вася оказался во второй шеренге. Но от этого было не легче.

– А для чего нас построили-то? – шепнул Васе Шурик Кочкин. Он ничего не знал, конечно. Вася закусил губу.

Учительницы во главе своих классов стояли молча и важно, как генералы. Чего-то ждали. Наконец по левой лестнице сошел в нижний коридор завуч Валерьян Валерьянович. Тоже с генеральским достоинством (хотя и тощий). Остановился в начале шеренг. Его черная гладкая прическа блестела, как туфли.

– Дети, – сказал Валерьян Валерьянович громко, но мягко. – На улице прекрасная погода, и можно гулять, играть и радоваться близким каникулам. Но я вынужден задержать вас, чтобы решить один неприятный вопрос. Это касается вашего товарища… Перепёлкин Вася из второго класса «А», подойди ко мне…

На него заоглядывались. Юля Терехина, стоявшая впереди Васи, испуганно отодвинулась. И… что ему было делать-то? Увязая в стыде, как в липкой каше, Вася побрел к завучу. И все смотрели, как он бредет с головой ниже плеч. И тугой, как резина, воздух забивал ему уши.

Вася подошел. Стал смотреть на кончики блестящих туфель. В них отражались лампы – они горели, несмотря на солнце за окнами.

Завуч легонько взял Васю за рюкзачок и поставил к себе спиной.

– Надо, чтобы все тебя видели и ты видел всех… И не опускай лицо. – (Но Вася все равно опустил. Странно, что глаза оставались сухими). – Вчера Вася Перепёлкин отличился тем, что за две-три минуты множество раз нарушил дисциплину. Опоздал на уроки. Нагрубил дежурному старшекласснику. Отказался выполнить его требования. И – это самое скверное – нарушил строжайшее правило передвижения по школе. Обругав дежурного, он бросился наверх по лестнице, предназначенной исключительно для спуска. Такое не позволено никому, даже выпускникам. А когда я остановил Васю Перепёлкина и потребовал спуститься обратно и пройти по той лестнице, по которой следует, он заупрямился самым непозволительным образом. Казалось бы, что особенного? Да, ошибся, сгоряча нарушил правило, так будь добр хотя бы исправить ошибку… Однако каприз этого второклассника зашел так далеко, что он мне… нет не нагрубил, но отчетливо дал понять, что распоряжение завуча – г л у п о е…

Вася слышал эту речь, как сквозь ватные пробки. Но все же различал слова. И понимал, что вранья в речи больше, чем правды, но это его не задевало. Он смотрел исподлобья в пространство между клетчатых шеренг, на ступени дальней лестницы. «Проклятой лестницы»… И стоял он, кстати, не «как положено». Съежил плечи, сдвинул носки кроссовок, суетливо мял отвороты на шортах. Вот удивительно – как ни чистил штаны, а за отворотами остались сухие семена прошлогодней полыни с пустыря. Вася ощущал их чуть заметный горький запах…

– И все же Вася Перепёлкин не столь уж плохой мальчик, – продолжал завуч. – Мы поговорили с родителями, с учительницей и выяснили, что он не отпетый хулиган, не двоечник и раньше у него не было серьезных нарушений дисциплины. Поэтому решили не наказывать Васю за вчерашние капризы. Мы уверены, что он все поймет и исправится. Васе Перепёлкину остается только одно: исправить вчерашнюю главную ошибку. Сейчас он поднимется по той лестнице, по которой не захотел идти вчера. Потом он по второму этажу пройдет к лестнице для спуска, вернется сюда, и мы встретим его… с пониманием, что он осознал свои ошибки. И не будем сердиться, что потеряли из-за него несколько минут… Ступай, Вася Перепёлкин… – Валерьян Валерьянович легонько толкнул его в плечо.

И Вася – с горящими ушами и будто замороженными ступнями – пошел.

«Как сквозь строй…»

Он не смотрел по сторонам. Смотрел только на свои кроссовки – они медленно, непослушно ступали по длинным желтым половицам. Стуканье подошв пробивалось через тугую глухоту в ушах. Васе некуда было девать руки, и он то сжимал, то разжимал пальцы. Потом вцепился в лямки рюкзачка…

«Когда же это кончится?»

Коридор был, словно километр… И все таки он закончился (через целую вечность). Вася увидел первую ступеньку и деревянно шагнул на неё. И… глухота в ушах сразу исчезла. Послышался звон. На второй ступеньке звон рассыпался на короткие ноты:

 
День – динь…
Тень, сгинь…
 

Знакомая песенка. Она словно утешала Васю. Но не только утешала. Звуки стали твердыми, как стальные шарики. «Вася, держись…» И еще: «Вася, п о к а ж и и м…»

А что показать?

Однако он уже понимал, ч т о…

«Но ты же слово дал!»

«Я дал, что п о д н и м у с ь! Я не обещал спускаться!»

Наконец – второй этаж. Надо повернуть в коридор, пойти к другой лестнице – и вниз… Но Вася пошел выше. Все быстрее, быстрее… Потому что возвращаться т у д а, к н и м было сверх сил. Уже и не стыдно даже, а просто противно, тошно. Он не вернется н и к о г д а!

Вот и последний этаж, четвертый. Совсем пустой коридор. Длинный ряд чистых, недавно вымытых окон… Ну, пусть хоть одно окно будет открыто! За ним, снаружи, наверняка есть какой-нибудь карниз. По нему, наверно, можно добраться до водосточной трубы. Опасно? Ну и наплевать! О н и сами довели его до этого. Если ч т о – т о случится, о н и и будут отвечать…

Но все окна были заперты. Вася торопливым шагом, а потом бегом двинулся вдоль подоконников. Подпрыгивал и дергал ручки на рамах. Глухо… Он ссадил кожу на ладони, ободрал о батарею колено, сухо всхлипывал. Отчаянно оглядывался. Снизу доносились беспорядочные крики… Наконец Вася оказался в самом конце коридора, за лестничной площадкой. Здесь был полутемный закуток. Свежим деревом светилась сколоченная из брусков и реек лесенка. Верхний конец ее упирался в край чердачного люка. И Вася бросился по ступенькам! Он понимал, что люк, скорее всего заперт но знал, что пробьет крышку головой, а вниз не вернется.

Люк неожиданно легко откинулся от удара ладонями, ухнул. Вася рванулся в сумрак, зацепился о раму люка уже ободранным коленом, заплакал и глянул вокруг мокрыми глазами.

Было не очень темно, пробивались откуда-то лучи. Пахло мусором, сырой фанерой и ржавчиной. Шум внизу нарастал. Вася – и откуда хватило сил в руках («цыплячьих», как говорила иногда мама) – потянул лестницу вверх. Втащил ее всю, перехватывая рейчатые ступеньки! Уронил. Захлопнул неожиданно отяжелевшую крышку люка. Дальше что? Неподалеку Вася разглядел железную бочку. Она оказалась пустая, только с подтеками цемента. Вася ударом тела опрокинул ее, закатил на люк. Придавил сверху концом лестницы (она пахла смолой). Отдышался… Всё. Теперь не достанут. Если и догадаются про люк, сразу сюда не доберутся. А если и доберутся, можно отсидеться в каком-нибудь дальнем уголке…

Ну, а потом что? Вася не знал. Главное, что он у ш е л. Он был теперь, как узник, бежавший из Синг-Синга и спасшийся от стражи.

Да, надо было искать самое темное убежище, но Вася почему-то пошел на свет. Чердак был громадный и пустой. Под ногами хрустел шлак. Иногда путь загораживали облепленные трухой балки. Вася переваливался через них на животе. Рюкзачок норовил съехать со спины.

Наконец за сплетением нескольких балок Вася увидел солнечное окошко. Это, конечно же, был выход на крышу! Вася подбежал, рванул на раме щеколду. Вдохнул запахи лета и выбрался на громыхающие кровельные листы.

Вот это да! Весь город Осинцев, окутанный майской зеленью, раскинулся перед Васей Перепёлкиным. Дело даже не в высоте, почти такая же высота была и у Васиной квартиры, но там за окнами виднелись только стены с окнами и верхушки ближних тополей, а здесь Васю охватил простор. До горизонта! Над горизонтом висели в синеве пухлые желтые облака. От облаков летел сюда теплый тополиный ветер.

Вася подставил ветру ладони.

Мягкий воздух сдул с ладони и колена саднящую боль, высушил лицо. Заполоскал на тощем Перепёлкине просторные штаны и перемазанную пылью рубашку, затеребил на груди галстучек. Вася сдернул галстучек и сунул в карман. Подошел про гулкому железу к самому краю крыши.

Дальше была пустота. Были и перильца, но жиденькие и низкие, чуть выше колен. Прогнулись, когда Вася коснулся теплых железных трубок ногами. Не удержат, если что…

А ч т о?..

Высота не пугала. Если раскинуть руки, падение будет, наверно, не очень быстрым. И не страшным. Похожим на полет. А в полете всегда есть восторг (это знает каждый, кто летал во сне!). И теперь этот восторг жутковатым крылышком коснулся Васи. Но… была в этом восторге и печаль. Ведь Вася помнил, к а к о й путь привел его на крышу. А как этот путь кончится, чем?

Может быть, и правда вот так – качнуться еще дальше и…

Засвистит воздух, помчится навстречу трава школьного сквера… и никто уже не станет ругать Васю Перепёлкина, никто не пошлет сквозь строй к дурацкой «правильной лестнице». Забегает в панике завуч Игупкин (ведь придется отвечать!)… И мама с папой, наверно, уже не поссорятся ни разу, потому что некого будет больше любить, кроме как друг друга…

Вася рывком качнулся назад. Лезет же в голову чушь! Никогда он не сделает т а к о г о… Но кто-то другой – будто не сам Вася, а сидевший у него внутри мохнатый хитро-ласковый человечек – опять пощекотал его неслышным шепотом: «Это же не страшно… Зато знаешь, как потом пожалеют…»

Вася снова стал наклоняться вперед. Тонкая трубка перил сильно вдавилась в кожу над коленками и выгнулась пуще прежнего. Рюкзачок уже не тянул назад плечи, а сдвинул тяжесть вперед, будто подталкивал.

«И ничего не будет… Только т о т след на бетоне…»

В этот миг словно кусочек солнца взорвался у него перед глазами. Это заметалась перед Васиным лицом желтая бабочка. Большая и отчаянная. Она хлестнула Васю крылышками по носу, по щекам. Он замотал головой и… будто проснулся. А бабочка не унималась. Налетала снова, снова. Моргая, Вася попятился от перил. Бабочка облетела его вокруг, метнулась в сторону, примчалась опять, затрепетала недалеко от плеча. Словно звала куда-то.

Может, правда звала?

Вася шагнул к ней раз, другой Бабочка полетела неторопливо, и Васе даже показалось, что она оглядывается, хотя он, конечно, не видел ее крохотной головки. Так они миновали вдоль железного гребня всю длинную крышу. И там, у торца здания, Вася увидел, как на кромкой водосточного желоба изгибаются две железные дуги. Это были перила пожарной лестницы. Вася тут же ухватился за них и нащупал подошвой верхнюю перекладину…

Пока Вася спускался, бабочка кружилась над ним. Лестница не достигала земли, не хватало метров двух. Вася повис на последней ступеньке, зажмурился и разжал пальцы. Крепко стукнуло по подошвам, он упал. Посидел, зажмурившись, потом открыл глаза. Бабочка прощально облетела Васю и скрылась за дощатым забором.

Забор огораживал задний школьный двор с сараем и гаражом. Одна доска в заборе была наполовину сдвинута. Вася, пригибаясь, подбежал, протиснулся в щель. Там, за досками, тоже был двор, но уже не школьный. В глубине его стоял деревянный двухэтажный дом с пустыми окнами. В нем давно никто не жил. Старшие ребята (и даже некоторые второклассники) иногда бегали сюда на переменах, чтобы покурить или подышать клеем «Момент». Но Вася никогда там не бывал. И сейчас он глянул на дом лишь мельком. Васе не нужно было туда, нужен был выход на улицу!

За домом снова был забор – с кривыми воротами и сорванной калиткой. Вася бросился к ней через молодые, но уже большущие лопухи. Еще пять шагов – и вот она, спасительная улица Луговая. Вася готов был выскочить в проем калитки. Но что-то остановило его. Будто тихий оклик. Вася огляделся.

Неподалеку от выхода лежала груда хлама.

Ну, обычный хлам. Такой, что выбрасывают, когда накопится в кладовках и сараях. Кривая спинка железной кровати, рассохшийся бочонок, дырявые кастрюли, рваное сиденье кресла с клочьями поролона, остатки футбольного мяча, драные картонные коробки, тряпье и всякий другой утиль. А чуть поодаль валялось в цветущих одуванчиках колесо.

Оно словно сбежало из кучи, не желая иметь дела с помойной рухлядью.

Маленькое колесо, размером чуть крупнее тарелки для супа. Видимо, от детского трехколесного велосипеда, причем не переднее, а боковое (потому что без педалей). С тонкой пыльной шиной, с грязными спицами и облупленным ободом, с трубчатой втулкой. Бесполезное, никому не нужное…

Ни в тот момент, ни в другие времена Вася так и не мог объяснить себе, почему подошел и поднял колесо. Может быть, потому, что оно было о д и н о к о е? Как он сам…

Да он поднял его. Покрутил в руках, как руль-баранку. Вздохнул. Ни к чему ему было это колесо. Но вот так взять и отбросить его он уже не мог. Это будто погладить беспризорного котенка, а потом отпихнуть.

«Ладно, пойдем со мной», – шепотом (или даже мысленно) сказал Вася. И показалось, что колесо отозвалось тихим-тихим звоном спиц: «Пой-дем-м…»

Да, разумеется, показалось. Но Васе вдруг стало тепло и спокойно, словно все горести остались где-то в другой стране, за прочной, запертой границей.

Продолжая держать колесо, как штурвал, Вася выбрался через калитку. И «порулил» к дому. Встречные могли подумать: не маленький уже, а играет «в машину», как детсадовский малыш. Но Васе было все равно. Колесо ласково теплело в ладонях.

«Ты хорошее», – с последней слезинкой в горле шепнул ему Вася.

«И ты…», – отозвалось колесо пощекотавшим ладони шепотом.

И так они вдвоем «прикатили» к Васиному подъезду.