Текст книги "В августе сорок второго (СИ)"

Автор книги: Владислав Григорьянц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

  Влад Тарханов

  В августе сорок второго

  (Проект «Вектор»)

  Из цикла «Игры в солдатики»

  Вступление

  Москва. Объект 26/6716. 1 августа 1942 года.

  Десять часов утра. Он появился как всегда, минута в минуту. Дверь неслышно открылась и в комнату прошел человек в форме НКВД с погонами лейтенанта госбезопасности. В руках человека была папка со списком вопросов, которые он должен был задать своему подопечному. Рудольф не знал, кто придумал подсунуть ему этого следователя с еврейской фамилией и выраженными семитскими чертами лица, тем не менее, вынужден был признать, что следователь более чем профессионален и более чем корректен. Сначала Марк Моисеевич Прельман вытащил отпечатанный протокол их прошлой беседы на немецком языке, который Гесс стал внимательно вычитывать. Как всегда, неточностей и подтасовок не было – и вопросы, и ответы были переданы точно, без купюр и дополнений. Сначала, после его захвата и доставки в Москву, допросы были почти что ежедневными и находился Рудольф на каком-то жутко секретном объекте, подземной тюрьме, из которой не было выхода наверх: его доставили сюда по подземной дороге. Глаза пленника были завязаны, но слух его подвести не мог, а стук двигающегося вагончика по стыкам рельс нельзя ни с чем перепутать. Сюда раз в день доставляли врача, который следил за его состоянием. Дважды возили заключенного на обследование, а в сентябре повезли на операцию. После операции он оказался на этом объекте, который представлял собой загородный дом, надежно охраняемый. Но тут он мог бывать на свежем воздухе. Война длилась почти уже год. После двухчасовой беседы Рудольф пообедал и вышел на прогулку. Августовский густой лес за высоким забором хорошо скрадывал летнюю жару, Гесса сопровождал охранник, что сделать, такова его горькая доля. Попыток самоубийства (их было две: на подводной лодке и в подземной тюрьме) заключенный больше не предпринимал. Если бы не высокий забор и колючая проволока по периметру – вообще можно было считать, что он находится на отдыхе в каком-то скромном загородном доме средней руки немецкого бюргера. У ворот стоял лейтенант Прельман, капот машины был открыт, и водитель там копошился, громко комментируя происходящее. Гесс начал изучать русский язык, но эти выражения были ему неизвестны, хотя об общем смысле он догадывался. Рудольф подошел к лейтенанту, охранник ему не препятствовал.

  – Скажите, гражданин лейтенант, почему вы меня еще не осудили и не повесили? Почему молчите о моей поимке? Это ведь мог быть серьезный козырь в вашей пропагандистской войне?

  Он так и не смог пересилить себя и назвать следователя по имени, вообще, с этими русскими евреями все было сложно: например, почему он гражданин следователь, а он, Гесс, гражданин Гесс? Ведь он не гражданин СССР. Получил объяснение, что «господином» его никто называть не будет, потому что господа в Париже, видимо, какая-то сложная местная поговорка, тем более камрад или партайгеноссе – это не для него, а вот гражданин – вроде как подчеркивает, что у него есть какие-то права, например, быть судимым и осужденным. А пока его работа точно и правдиво отвечать на вопросы следствия.

  Прельман, чуть склонив голову, выслушал вопрос, затем вытащил пачку папирос, угостил Гесса, закурил, Рудольф, чуть поморщившись, так и не привыкший к забористому местному табаку, составил следователю компанию.

  – Знаете, гражданин Гесс, тут неподалеку есть еще один такой объект, на нем находятся генералы Вермахта, захваченные в плен во время зимнего наступления. Тем не менее, вы отделены от них. Мы могли бы добиться от пленников большего понимания одним фактом вашего присутствия. Но... вам предназначена другая роль.

  – Только не говорите, что вы сохраните мне жизнь.

  – Мы – нет, а вот международный трибунал... Это еще вопрос.

  – Вот как. Вы так уверены в своей победе? У Рейха еще много сил. Очень много. Не обольщайтесь первыми успехами, лейтенант.

  – Ну что вы, кто обольщается, мы трезво оцениваем свои силы. Главный вопрос, на который мы ищем ответ, не без вашей помощи, это то, что делать с немецким народом. Дважды вы начинаете мировую бойню. Вам не кажется, что надо что-то менять в самой Германии? Когда-то у великих завоевателей монголов был выдающийся полководец, Субэдэй-багатур. Захватив столицу Южного Китая, он предложил сравнять китайские города с землей, засеять все травой и пусть там пасутся монгольские кони. Но советники Великого хана рассказали, сколько золота может он получить с этих земель, если обложит их данью. Первый путь нам не подходит. Второй показал свою неэффективность. Мы ищем третий путь.

  – И тех людей, на которых можно сделать ставку?

  – Это тоже, но это не самое главное. Главное – определиться с тем, что делать с вами.

  Автомобиль зафыркал. Детище американского автопрома перестало сопротивляться усилиям советского шофера, усиленного доброй порцией мата.

  – Если бы вы ездили на немецкой машине, таких проблем у вашего водителя не было бы... – Гесс попытался закончить беседу хоть на какой-то мажорной ноте. Получилось как-то не очень. Марк Прельман чуть заметно ухмыльнулся, кивнул головой и сел в машину. А заключенный как-то неудачно повернулся, чуть потерял равновесие, но сумел собраться и быстро направился к себе в комнату. На этот раз его прогулка была меньше обычной на целых полчаса.

  Часть первая

  Длинный перерыв

  Глава первая

  Русские за бугром

  Оккупированный Париж. 1 августа 1942 года.

  В конце августа Владимиру Кирилловичу Романову должно было исполниться двадцать четыре года. Было решено именно в день рождения короновать его Императором Всероссийским. Несмотря на то, что Романовы (точнее, Кирилловичи) имели тесную связь с нацистской партией, отношение к идее возрождения монархии со стороны Гитлера и его окружения было резко негативным. В свое время Кирилловичи помогли финансово становлению молодой национал-социалистской партии, сумели разглядеть в новой партии быстро растущего хищника. Всё изменилось после осложнения ситуации на Восточном фронте – зимнее наступление Красной армии было неожиданно мощным, поэтому высшим руководством Рейха было принято решение сделать серьезную ставку на русских коллаборантов и эмигрантов, при том, что Абвер не преуспел в вербовке агентов в среде «заграничных беженцев». Почти полгода ушло на скрупулёзное изучение среды белоэмигрантов, после чего был сделан вывод, что наибольшую ставку можно сделать на убежденных монархистов и казаков, среди которых тоже монархические настроения были довольно сильны. Остальные слои европейских русских были настроены мало на сотрудничество с немцами, в том числе, таких было много среди белого офицерства – которое сражалось с германцем на фронтах мировой войны. РОВС уже раскололся (не без усилий чекистов), и на это время серьезной силой не был, в его руководстве были сильны патриотические настроения, а после объявления Сталиным и Советской властью окончания Гражданской войны и безусловной амнистии всем участникам Белого движения, значение РОВСа стало вообще приближаться нулю. Тем не менее, в Берлинской конференции участвовал и генерал-лейтенант Алексей Петрович Архангельский, который был формальным главой союза. Еще одной знаковой фигурой совещания стал атаман Войска Донского генерал Петр Николаевич Краснов. Не менее весомой фигурой был и генерал Антон Васильевич Туркул, который возглавлял в годы Гражданской войны Дроздовскую дивизию. Именно дроздовцы, как самые убежденные антикоммунисты, должны были стать костяком создающейся РОИА (Русской Освободительной Императорской Армии). Самым проблемным участником конференции стал генерал Андрей Андреевич Власов. Советский генерал-лейтенант командовал 5-м механизированным (ударным) корпусом, его назначение было вызвано упорством Сталина, который к генералу явно благоволил, даже предупреждения «попаданца» не слишком сдвинули уверенность вождя в своем знании человеческой души. Корпус попал под контрудар Моделя, был отрезан от своих и разбит. Власов растерялся, проявил нерешительность, не смог организовать прорыв, но сумел ускользнуть от группы ликвидаторов, заброшенных по приказу Берии. Опять умудрился сдаться в плен. В будущем руководстве РОИА появление такой противоречивой фигуры, как красный генерал, сражавшийся против белых на Кавказе, бивший врангелевцев в Крыму – это было сюром. Да, аргументы куратора процесса, самого Альфреда Розенберга, что им необходима такая фигура, чтобы привлекать к участию в борьбе и бывших красноармейцев, была понятна умом, но душой ее никто не принимал. Сейчас предстояла групповая фотография. Вот и сам генерал Власов держится особняком, в окружении Розенберга, с которым он очень быстро нашел общий язык. Тем более, что сам Альфред прекрасно владел русским. Несколько особняком держался и Владимир Кириллович, с группой своих помощников и сторонников, совершенно незначительных фигур, создававших массовку происходившему действию. Из его сопровождавших более-менее известным человеком был Василий Бескупский, курировавший при Розенберге русскую эмиграцию. После нападения Рейха на СССР, молодой Его Императорское Высочество Государь Великий Князь Владимир Романов, уже седьмого августа разродился манифестом. В этом напыщенном документе высокопарным слогом он призвал эмиграцию объединиться для борьбы с большевиками и поддержать «освободительный поход» Вермахта против мирового жидобольшевизма. Сначала Берлин придержал этот манифест, посчитав его «ненужной инициативой», а слишком инициативных помощников педантичные немцы не любили, а поголовье слишком-слишком инициативных даже сокращали, так, на Украине были вынуждены проредить ретивых местных националистов, которые «понаехав» из бывшей Польши, решили во Львове объявить о создании независимого украинского государства.

  Самой большой группой участников Конференции были бывшие белые генералы, они стояли довольно сплоченной группой, хотя и имели некоторые противоречия, но общее боевое прошлое не делало их непримиримыми противниками, тем более, что каждому было что-то обещано. Генерал Туркул, красивый, статный сорокадевятилетний мужчина в строгом мундире дроздовца, развернулся к генералу Архангельскому, который задал ему неожиданный вопрос:

  – Антон Васильевич, насколько я понял, Дмитрий Никифорович слишком увлекся ролью таксиста, и менять баранку на шашку и револьвер не собирается?

  – Алексей Петрович, к сожалению, генерал Рухлин попал под неблаговидное влияние генерала Деникина. Его отказ от сотрудничества с представителями Рейха стал слишком широко известен. К сожалению, влияние Дмитрия Никифоровича на французских дроздовцев слишком велико, мы не можем рассчитывать на этот контингент.

  – Увы, наши силы вообще не столь значительны, чтобы именовать нас «армией». Я долго колебался, даже склонялся к тому, чтобы разделить позицию Антона Ивановича, но лично Розенберг гарантировал мне, что Российская империя будет воссоздана, правда, без Украины, Прибалтики и Финляндии, но даже это лучше, чем ничего. Завтра будет подписан договор с руководством Рейха, правда, подпись под договором будет этого недовладимира...

  Генерал Архангельский вложил в последнюю фразу максимум иронии. Хотя права Кирилловичей были признаны почти всеми Романовыми, а Владимир умудрился даже не влезть в морганатический брак, большинство генералов считали отца Владимира, Кирилла Владимировича нелегитимным императором, хотя бы потому, что разрешения на свой брак он так и не получил, поэтому Владимир был фактически не-Романовым... Проблемы усиливались еще и тем, что генерал Деникин четко и ясно высказался против сотрудничества с немцами. А среди молодого поколения эмигрантов были серьезными убеждения, что надо помочь «своей» стране в борьбе с захватчиками.

  – Да, господа, к сожалению, мы наступаем на те же грабли. Половина офицерского корпуса поддержали большевиком только потому, что мы тащили за собой интервентов, путь Антанту, но все-таки интервентов. И только самые верные борьбе с большевиками останутся в наших рядах.

  Генерал Туркул понял, что пафос в его речи был тут немного неуместным, стушевался, обратился к Краснову.

  – Что ваши казаки, Петр Николаевич? Каковы настроения среди них?

  Краснов, генерал от кавалерии и атаман Войска Донского в годы Гражданской войны отметился прогерманской ориентацией и стремлением к самостоятельности, что его и Белый Дон привело к катастрофе. Подчинившись Деникину, казацкий атаман вынужден был уехать за границу, чувствуя неприязненное отношение со стороны руководства Белой армии. В эмиграции его влияние на казаков было достаточно значимым, особенно после того, как дела Германии пошли вверх. Сейчас атаману было больше семидесяти лет, высокий, худощавый, он был полон энергии и сил, проявлял старательность в создании казачьих частей и ведении агитации в эмигрантских кругах.

  – Все, кто не согласен был со мной, ушли, в моих отрядах только проверенные люди, которые будут сражаться с краснопузыми до победного конца.

  Краснов буркнул в ответ Туркулу, не слишком заботясь об излишней вежливости. Он вообще был грубоват, нетерпим к своим оппонентам, а к их числу относил всех генералов Белого движения, убежденных противников Свободного Дона.

  – К сожалению, господа, в победе немецкой военной машины я не совсем уж уверен. Очень может быть, что это будет наш последний бой с красными, но мы проведем его под императорскими знаменами. Хоть так...

  Настроение генерала Архангельского было не самым оптимистичным.

  – У вас есть какие-то сведения? – быстро отреагировал Туркул.

  – У меня есть только ощущения. И анализ. К сожалению, мы не знаем всех особенностей событий на Восточном фронте. Но именно зимние успехи большевиков заставили немцев пойти на создание РОИА. И это меня действительно тревожит. Слишком много обещают.

  В это время появились журналисты, среди которых было несколько фотографов и один кинооператор с помощниками, которые стали устанавливать аппаратуру. Конференция проводилась в небольшом отеле на окраине Берлина. Отель был выбран вчера вечером из трех кандидатур Розенбергом случайным образом: тот открыл запечатанный конверт без названия, объявил результат, а уже Гестапо старалось обеспечить безопасность, учитывая происшествия на собраниях белорусских и украинских националистов. Общую фотографию делали на фоне входа в отель.

  Когда участники сборища стали нестройной группой у входа в отель, напротив остановился небольшой фургончик, борт которого внезапно откинулся, и оттуда ударили два пулемета по густой толпе, которая так и не смогла отреагировать на это. Кинжальный огонь машингеверов оказался убийственным, а после того, как ленты были отстреляны, в толпу полетели гранаты. Из всех, кто был в толпе выжил только генерал Архангельский, который после тяжелых ран и трех перенесенных операций совершенно потерял дееспособность и умер через два года в инвалидном кресле. Особенно фюрера разозлила гибель Альфреда Розенберга, человека, с которым у него бывали разногласия, но при этом оставался основным идеологом нацизма.

  Группу диверсантов, которые старались уйти с места теракта блокировали в Потсдаме. Они были уничтожены, потому что сдаваться не собирались, а последнюю гранату каждый из бойцов оставил для себя. Еще одного участника покушения задержали в Гамбурге, он принял яд, когда заметил слежку. Пятый участник был ликвидирован в Берлине, где пытался отсидеться на конспиративной квартире, отстреливался, снайпер перестарался, рана оказалась смертельной. А вот организатор акта возмездия сумел уйти, 23 августа 1942 года группа из шести человек получили звание Героя Советского Союза (пятеро из них – посмертно). До конца войны сколотить хоть какие-то значимые боевые части из русских эмигрантов немцам так и не удалось.

  Глава вторая

  Куда я попал

  Москва, 1 августа 1942 года

  Извините, забыл сказать несколько слов о себе и о том мире, в который я попал. В моем мире существовала такая организация: «Проект „Вектор“». Фактически, нашим ученым мужам удалось перенести матрицу сознания современного им человека в прошлое, с целью исследовать возможность создания новых ответвлений в пучках вероятности, говоря простым языком – создать новую реальность. Для этого надо было воздействовать на ключевые точки истории. Такой точкой воздействия был выбран день 22 июня 1941 года. Меня, инвалида детства, Андрея Толоконникова, подготовили и перебросили в тело комбрига Виноградова, дивизия которого направлялась на Зимнюю войну с финнами. В нашей истории 44-ю, «Щорсовскую» дивизию разбили в сражении на Раатской дороге, а самого комбрига, как и начштаба и замполита дивизии расстреляли перед строем бойцов, выживших в той страшной битве. Вот и пришлось мне, чтобы не расстаться с жизнью, менять ход истории под себя. Зимняя война закончилась намного раньше, а успехи ничем не примечательного комбрига вызвали интерес ко мне со стороны руководства СССР. Не знаю, было ли это провалом в подготовке или нет, но «раскололи» меня достаточно быстро. Заодно во мне стало крепнуть уверенность, что я попал в параллельный мир, так как мелкие расхождения с моим миром стали со временем заметны.

  Если говорить о своем общении с руководством СССР, больше я общался, конечно же, с Лаврентием Павловичем и его помощниками. Со Сталиным довольно редко. И крайне редко – за все время дважды – с глазу на глаз. Чаще всего наше общение происходило в узком кругу лиц, которые были посвящены в то, кто я такой и откуда. Сумел ли я расположить к себе руководство СССР и товарища Сталина лично? Я до сих пор не имею ответа на этот вопрос. Было хорошо, что мои знания, подтверждаемые опытом, оказались к месту, но предложенный план спасения СССР вызывал определенное опасение и недоверие. Это естественный процесс, который ученые называли «темпоральным сопротивлением». Хроноаборигены воспринимают информацию о будущем с недоверием, потому что оно не соответствует их опыту и представлениям о грядущем. Прогнозы и расчеты, как правила, не оправдываются. Но своим расчетам принято верить. Чужим – вряд ли. У Иосифа Виссарионовича свой собственный взгляд на происходящее и, особенно, на людей. Он уверен в том, что умеет разбираться в людях. В основном, это правильно. Но бывают и нюансы. Например, тот же генерал Тюленев, который не слишком ярко проявил себя и в начале ТОЙ войны, и в битве за Кавказ показал себя хорошо в обороне, но слишком плохо в последовавшем наступлении. Это было в моей истории, но вот Сталин опять поверил в Тюленева, дал ему фронт... и там дела пошли так же – ни шатко, ни валко: в обороне еще как-то справлялись, а когда пришло время наступать – пришлось Тюленева менять на более энергичного (авантюристичного) полководца. Или генерал Власов, который умудрился и в этом варианте истории попасть в плен. Я ведь предлагал его засунуть за Полярный круг – с белыми медведями воевать, так нет, хоть не ударную армию ему вручили, а корпус, но разгром хорошо обученного корпуса, с новой техникой (на 70%) – это было очень больно, тем более, что таких корпусов у нас было всего пять. Больше до войны мы подготовить не успели! Главное моё достижение, из-за которого я приобрел в лице товарища Берия не столько врага, сколько недоброжелателя, это было остановка необоснованных репрессий, когда командиров расстреливали или разжаловали за исполнение своего долга, не давая права на ошибки и предвзято оценивая их поступки. Такая поспешность и небрежность в принятии решений была очень характерна в моей реальности для лета сорок первого года. Искали виновных в провалах – и их находили. Надо было изменить отношение к кадрам на более бережное, в первую очередь, военным и давать людям возможность исправлять свои неудачи. Это было уже в сорок втором, это стало практикой сорок третьего и сорок четвертого годов, но в сорок первом... Берия был призван именно для остановки необоснованных репрессий, чем так «прославился» тридцать седьмой год, но преодолеть инерцию аппарата, даже убрав на тот свет ежовцев, некоторых вместе с женами и несовершеннолетними детьми сразу не получалось. Во всяком случае, руководство ВВС РККА продолжало служить, и Жигарев, и Смушкевич, и Штрен делали свое дело, приближая Победу. Сталин прекрасно понимал, как опасно давать слишком много власти НКВД, поэтому в свое время были созданы НГБ, выделены из состава НКВД СМЕРШ, в самой организации кроме ставленников Берии были и другие люди. Я ни на минуту не сомневался в том, что если бы попал исключительно в руки Лаврентия Павловича, быть мне узником железной клетки! Моей информацией Берия бы, несомненно воспользовался бы, но исключительно в своих интересах. В этом никаких сомнений нет. Было бы это лучше для страны? Я не уверен. Хотя и к такому повороту событий я был готов. Но не случилось. Скорее всего, решили, что могут со мной управиться и без этого.

  А тут еще так получилось, что я встретил её, Маргариту, мою Марго! 22 июня 1941 года война не началась, а у нас в этот день родилась дочка, которую мы назвали Викторией. Но оттянуть войну удалось лишь до третьего августа, хотя моей задачей было постараться оттянуть войну на год. Да, заготовки пошли в ход, причем достаточно удачно, но причины, которые заставили Гитлера напасть в сорок первом году были слишком серьезными, поэтому совершенно отложить войну не получилось. О событиях начала войны я рассказал уже достаточно подробно. Последняя попытка решить все одним, точнее, двумя мощными ударами пришлась на конец августа – начало сентября. В это время бои развернулись на Днепровских рубежах – от Могилева до Черкасс. Я получил назначение командующим Могилевского фронта. Моим соседом справа был Жуков, слева – Тимошенко, фактически, из-за разрыва между фронтами Северо-Западным (Жукова) и Западным (Тимошенко) и пришлось из частей Резервного фронта создавать Могилевский фронт, главной задачей которого было затормозить движение двух танковых групп на Москву, причем, направление на Смоленск оказалось не самым приоритетным, основные усилия Быстроходный Гейнц направил на Орел, стараясь создать угрозу окружения двух фронтов на Украине.

  В нашу пользу играли два обстоятельства, которые сильно помогли мне в этой обстановке. Первая: линии снабжения на Минск, по которым осуществлялись доставки грузов для двух танковых групп, да еще частей 9-й полевой армии генерал-полковника Адольфа Штрауса были очень слабыми, да и находились под постоянными ударами наших войск. Логистика тут играла против авантюрного прорыва Гудериана, но... Танковый гений делал ставку на запасы горючего, которые ему удалось соскрести, обокрав части в Прибалтики и переведя почти всю доставку грузов полевых армий на конную тягу. Но тут сыграл второй фактор: группы разведчиков, которые были оставлены на захваченной врагом территории. Нет, они не брали штурмом склады горючего и взрывали их, зачем? Они наводили на эти объекты авиацию. Надо сказать, что летом-осенью сорок первого в небе была ничья. Никто не имел решительного преимущества. Нам удалось несколько важных операций, в том числе с привлечением дальней авиации, так, были уничтожены заводы по производству синтетического топлива в Германии, которые только вот-вот, в самом конце июня были восстановлены, разбиты нефтяные поля Плоешти, уничтожены заводы по производству бензина в Румынии, их восстановлению мешали повторяющиеся налеты нашей авиации, но немцы упорно старались там хоть что-то сделать, в небе Румынии шла постоянная бойня. И запасы немецкого авиабензина шли именно туда. Удары тяжелой бомбардировочной авиации по нефтебазам и хранилищам бензина стали предпоследним вздохом Гудериана, последним стали контрудары Жукова и Тимошенко – ничем вроде бы не выдающиеся удары, но после них были совершенно перерезаны пути снабжения на Минск, грузы стали доставляться автомобильными дорогами, сентябрьские дожди сделали этот путь Голгофой немецких снабженцев. Гудериан и Гёпнер остановились, короткое бабье лето не дало возможности им перейти к активным действиям: топлива танкам и самолетам элементарно не хватало. Во время битвы под Могилевом самым опасным моментом был удар Гудериана от захваченного Рогачева на Довск, а оттуда ударил на Пропойск. Мы ожидали удар вдоль Днепра через Ветринку на Могилев, навстречу рвущемуся к городу Гёпнеру, именно на этом направлении сосредотачивались основные противотанковые средства 28-й армии, но Гейнц опять сумел удивить. Опасный противник! Один из самых опасных, потому что с фантазией и неуемной энергией. Тут, у Журавичей произошло первое массовое применение гранатометов против танковой группы. Командующий 28-й армией, генерал-лейтенант Федор Никитович Ремизов, принял быстрое решение, нарушив мой приказ, но обстановка диктовала именно такое поведение: он был все время этой битвы на передовом КП, лично руководил оборонительной операцией, что стало залогом общего успеха. Разведку на легких двойках пропустили почти до Пропойска, где танки и мотоциклы противника были уничтожены 112-м отдельным истребительным батальоном НКВД, последним противотанковым резервом армии. А вот когда по дороге пошли танки 46-го механизированного корпуса фон Фитингхофа, стало жарко. На острие наступления шла моторизованная дивизия СС «Рейх», точнее, одноименный танковый полк, пусть и потрепанный в предыдущих боях, но сохранивший высокую мотивацию и боеспособность. Оборону держала группа генерал-майора Павла Григорьевича Егорова. Кроме сводных стрелковых частей, группа была усилена пулеметным батальоном, двумя противотанково-истребительными батальонами гранатометчиков, дивизионом сорокапяток, ротой танков КВ, которые устроили у дороги засаду, оборудовав удобную позицию для обстрела колонны противника. Именно они и пустили врагу первую кровь. Группенфюрер Пауль Хауссер не растерялся – быстро развернул машины по фронту, обнаружив замаскированные позиции пехоты, его танки стали откатываться от шоссе, а на позиции выдвигаться зенитки Ахт-Ахт... Они заставили отступить танки КВ, Егоров не хотел рисковать своим подвижным резервом. Достаточно было того, что два танка выбыли из строя. Обстреляв позиции пехоты, немецкие бронированные монстры приблизились к траншеям, чтобы под их прикрытием немецкая пехота могли ворваться на позиции красноармейцев. Тут сказал свое веское слово пульбат, станковые пулеметы заставили немецкую пехоту залечь и отойти, а несколько ДШК сожгли по парочке Ганомагов и стали быстро менять позиции, на которые обрушился шквал танковых снарядов. Этим моментом боя и воспользовались гранатомётчики, для которых были готовы замаскированные позиции, выдвинутые на несколько десятков метров впереди основных траншей. Оттуда в немецкие танки полетели кумулятивные заряды противотанковых ручных гранатомётов. РПГ-1 был оружием максимально упрощенным, дальность не превышала двух сотен метров, но тут до целей было совсем близко, так что мало какой выстрел шел в молоко. Немцы озверели, особенно от потерь экипажей, которые при попадании кумулятивного снаряда почти не выживали, попытались проутюжить позиции пехоты самолетами, артиллерийская поддержка явно запаздывала, но наши соколы не дремали, не отдали небо, а появление двух групп штурмовиков заставило противника отступить. При этом поле боя осталось за нашими частями, а подбитые немецкие танки некому было утащить в тыл для ремонта. Окончательно крест на этом продвижении поставила контратака бригады Т-34 от Могилева вдоль Днепра, проходимость наших танков была повыше немецких, они прошли там, где противник их не ждал, ударили во фланг 46-го механизированного корпуса, в ходе стремительного боя практически свели к нулю пехотный полк Гроссдойчланд. Генрих Готфрид Отто Рихард фон Фитингхоф-геннант-Шеель (за что человеку влепили такое длинное имя, разве чтобы фамилию по длине переплюнуть?) развернул части 10-й танковой дивизии и запросил помощь у Гудериана. Окончательную точку на движении 2-й танковой группы поставил удар 363-ей стрелковой дивизии, усиленной 14-ой легкотанковой бригадой (68 Т-26 и 11 Т-34) на Жлобин. За немцами остался небольшой плацдарм у Рогачева, который они оставили в конце октября из-за невозможности снабжать застрявшие там войска. Тяжелые бои шли под Оршей и у самого Могилева, к которому устремились части и Гудериана, и Гёпнера. Как ни странно, «Старый кавалерист Эрих» добился больших успехов, нежели его быстроходный визави, действовал пусть предсказуемо, но методично и умело концентрировал удары в нужном направлении. Ему дважды удавалось почти полностью захватить Оршу и дважды после кровопролитных контратак вынужден был откатываться назад. В этих боях я сильно рисковал, передав по бригаде Т-34 Тимошенко и Жукову, но итогом стал удар Жукова на Молодечно с полной блокады дороги Вильнюс-Минск, этой операции помог вспомогательный отвлекающий удар частей 27-й армии на Минск. Тимошенко сумел не только отбить Барановичи, но и выйти к Столбцам, перерезав еще один важный путь снабжения танковых групп: линию Барановичи-Минск. Чтобы как-то компенсировать потерю этих трасс, немецкое командование, не имевшее подвижных частей для контрдействий, пыталось протянуть к столице Белоруссии железнодорожную ветку от Новогрудок и Любчи, но сложный рельеф местности сильно замедлил работу, а еще эту деятельность вскрыла разведка и авиация периодически наносила удары по строительству, стараясь вывести из строя железнодорожную технику. 11 октября я был вызван в Москву, передав фронт Андрею Ивановичу Ерёменко, в то время пока еще генерал-лейтенанту. В столицу я вылетел вместе с Ворошиловым, который курировал Западное направление, фактически, координируя действия трёх фронтов. Надо сказать, что мне «первый красный офицер» не мешал, наоборот, всячески помогал, возможно, поверил в мою звезду, но мне кажется, что разговоры о его военной безграмотности несколько преувеличены. В Генштабе я встретил Ватутина, от которого узнал подробности украинского сражения на Днепровском рубеже.

  Ватутину пришлось сложнее, че мне – у него были под руками только стрелковые части, ни 29, ни 33 армии не были укомплектованы подвижными соединениями – от слова вообще. Их не успели перебросить. Но зато в каждой армии было по противотанковой-истребительной бригаде, которая имела не только сорокапятки, но в состав каждой входил дивизион самоходок с 57-мм противотанковыми орудиями ЗИС-2, которые пробивали броню любого немецкого танка или самоходки, даже приземистых «штугов». Эти самоходки были вынужденным эрзац-компромиссом, а что делать? Они были нужны, в условиях наступления танковых групп иметь противотанковый подвижный резерв – жизненная необходимость. Плюс сюда перекинули резервы противотанковых мин, которыми просто «засеяли» опасные направления. Саперы обеспечили защиту импровизированных противотанковых узлов обороны. При этом прекрасно показали себя 85-мм зенитки, которые использовали тогда, когда танки все-таки прорывались вглубь обороны. Противотанкисты потеряли до 90% личного состава и почти все вооружение, Клейст занял Смелу, но был остановлен на оборонительном рубеже в двенадцати километрах от Черкасс. Там укрепился переброшенный из Полтавы 56-й стрелковый корпус генерал-майора Коротеева . Проявив чудеса мужества и стойкость в обороне, корпус сумел задержать движение танков Клейста. Помог удар частей 29-й армии на Первомайск. Слабым звеном ударной группировки1-й и 3-ей танковых групп были румынские пехотные части, которые держали фланги наступающей группировки и даже пытались провести наступление на Николаев, чтобы не дать перебросить резервы против наступающих танковых частей. Но удар стрелковых частей оказался для румын слишком сильным, если бы Клейст не развернул часть танков на Первомайск, его группа осталась без снабжения. Все это позволило Коротееву не пустить врага к Днепру. Гот сумел прорвать три линии обороны 33-й армии и занял Фастов, двигался на Васильков, но не смог ворваться в этот маленький городок. Буденный, который прибыл курировать Южное направление сумел ограбить Юго-Западный фронт и нанести удар танковой бригадой и кавалерийским корпусом во фланг группе Гота. Большого успеха не достиг, фронт противника не прорвал, но движение танков Гота притормозил. Вот тут сыграло за нас решение Василевского, который перебросил на Днепровский рубеж артиллерийские бригады крупного калибра. Да, они уступали в мастерстве немецким артиллеристам, но сюда стянули почти все резервы и перекинули достаточное для отражения атаки врага количество боеприпасов. Массированное применение артиллерии и удары штурмовой авиации остановили движение танковых дивизий, которым понадобилось пополнить выбитый подвижный состав. Немцы попытались провести отвлекающие удары на других фронтах: против Юго-Западного (Тюленева) удар из района Винницы был остановлен под Староконстантиновым. Против Украинского фронта Горбатова противник предпринял наступление на Луцк, Горбатов организовал контрудары, окружив две немецкие пехотные дивизии в районе этого древнего города. Одновременно с этим нанес удар на Хелм и захватил этот важный городок. Первый котел для немцев закончился относительно благоприятно – они быстро сориентировались и пошли на прорыв, выведя из кольца окружения более половины личного состава, но тяжелое вооружение обе дивизии потеряли. В любом случае, успех Горбатова был налицо.