Текст книги "Рассветный шквал"

Автор книги: Владислав Русанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава I
Трегетройм, королевский замок,липоцвет, день двенадцатый, раннее утро.

Бездонная синь небес распахнулась порталом вечности. Ни облака, ни тучки. Только черные крестики коршунов, кружащие в вышине в вечных поисках добычи. Они не устают парить в восходящих потоках, ибо голодны и беспощадны. Так же, как и люди.

Порыв злого суховея, прилетевший от Железных гор, защищавших до сей поры пашни и пастбища Трегетрена от набегающих с севера холодов, рванул коричневые полотнища обвислых знамен, подбросил их в воздух, заставляя ожить вышитые на них оранжевые язычки пламени. Горячим дыханием скользнул по выставленным над воротами королевского замка пустоглазым черепам с непривычно высокими для людского взора переносьями.

Десятник Берк, по прозвищу Прищуренный, прихрамывая, спустился из караульной башни во двор, где его ждали настороженно озирающиеся новобранцы. Обычное для северного королевства летнее утро. И хоть месяц липоцвет попадает на самую середину жаркого времени года, раньше рассветная прохлада заставила бы ежиться, затягивая шнурки долгополой рубахи у горла. Нынче все не так. Камни, слагающие крепостную стену и башни, не успевали за ночь остыть и лучились теплом, как печь-каменка. А когда ярко-алый диск солнца поднимется достаточно высоко над разлапистыми верхушками ясеней, все начнется сначала. Пекло Нижнего Мира. Второй круг – самое место для предателей и прелюбодеев. Хорошо хоть серая громада донжона накрывает тенью большую часть вымощенного двора с конюшнями и складами, выгребными ямами и тренировочной площадкой для занятий стрельбой.

«Как же болит мозоль. Прямо не ступить. – Единственная, достойная внимания, мысль пульсировала под черепом старого вояки. – Лучше бы мне скакать на одной правой, Отцом Огня клянусь».

Стараясь ставить больную ногу на пятку, а не на носок, десятник хмуро обошел вокруг столпившихся деревенских парней. Как знакомо. Сколько раз это повторяется снова и снова? Глаза размером с серебряный империал. Рты на всю ширь – ловушка для неосторожных ворон из окрестных рощ. В волосах – солома, а в задницах – детство играет. Того и гляди догонялочки затеют. Или расшибалочку...

– А ну, встать рядком, воины, матерь вашу! Выровняться!!!

Юноши повиновались, ежась под скептически оценивающим взглядом Берка. Выстроились в какое-то подобие ровной линии, поправляя перевязи, кое-как затянутые поверх накидок трегетренских цветов. В правой руке каждый сжимал длинный, плавно изогнутый лук.

– Животы – втянуть! Плечи – расправить! Грудь колесом! Учитесь, пока есть время, – это вам еще пригодится, когда поскачете посадских девок охмурять...

Ребята переглянулись. Некоторые заулыбались не без самодовольства.

– Что-то вы сильно радостные, – не замедлил отреагировать десятник. – Думаете, служба королю – сплошная расслабуха? Что вам там напели вербовщики? Что в замке сидеть будете да кухарок щупать по сеновалам? А на границу, к остроухим на забаву не хотите?

Новобранцы безмолвствовали, словно воды в рот понабирали.

– Молчите? Это хорошо. Значит, что-то начали понимать... Кто держит эту штуку, – Берк небрежно ткнул носком сапога лук ближайшего парня, – не в первый раз в жизни? Говорите, ну...

Широкоплечий юноша со светлым пушком на пунцовых от смущения щеках откашлялся:

– С вашего позволения, господин...

– Десятник.

– С вашего позволения, господин десятник. Мы с отцом, бывало, рябчиков били...

– Рябчиков, говоришь?

– Ага, рябчиков, – кивнул головой парень – от его пылающих щек уж можно было раскуривать трубку.

– Противник сурьезный. – Берк развел руками. – Ничего не скажешь. Куда там остроухим.

Строй заржал, как табун молодых жеребчиков. Храбрец переминался с ноги на ногу, проклиная свою смелость и желание отличиться.

– Видишь мишень, Рябчик? – Прищуренный махнул рукой за спину, где у замковой стены болтались на сбитой из прочных жердей виселице соломенные чучела.

Кивок.

– Не слышу.

– Вижу, господин десятник.

– Уже лучше. Всади стрелу куда сможешь.

Парень поднял лук. Неторопливо, страшась опростоволоситься перед товарищами, натянул тетиву. Тщательно прицелился. Стрела, свистнув, воткнулась чучелу на половину ладони ближе к правому боку.

Крученая тетива больно ударила по запястью, не прикрытому рукавицей, оставляя багровый рубец, но Рябчик пересилил себя и даже не скривился.

– Попал? – стоя по-прежнему спиной к мишеням, весело поинтересовался Берк у строя.

– Попал, попал, господин десятник, – услужливо подсказали несколько голосов.

– Ну, молодца, Рябчик. Будешь у этих олухов за старшего.

Новобранец зарделся пуще прежнего. Хотя куда уж боле? И так еще немного – и замок тушить придется. Гордо расправил плечи. Командир. Правда, с новой кличкой.

– Давай мне лук, свеженареченный, и возвращайся в строй. С правой стороны становись, с правой. Ты ж теперь командир.

Рябчик занял свое место, еще не вполне доверяя счастливой судьбе.

Прищуренный подкинул, примериваясь, отполированную многими ладонями деревяшку кибити и вдруг, резко развернувшись, пустил неведомо как оказавшуюся в его руке стрелу. Тяжелый боевой наконечник – других в армии Витгольда даже на учебных стрельбах не признавали – ударил по торцу застрявшей в соломе стрелы Рябчика и протолкнул ее в глубину мишени.

Гул восхищения прокатился над сломавшими строй новобранцами. Ребята вставали на цыпочки, тянули шеи, стараясь разглядеть результаты чудесного, по их мнению, выстрела.

Берк медленно, давая разгореться одобрительным выкрикам, набрал полную грудь воздуха...

– Молчать! Смирно!!! – От громоподобного голоса, казалось, зашевелились волосы на головах мальчишек. – Распустились тут... Деревенщина немытая!

«Деревенщина», для которой десятник, как по волшебству, стал кумиром и образцом для подражания, моментально выстроилась в шеренгу, стараясь придать детским лицам уморительную серьезность.

– Учитесь, сынки. – Берк мягко по-стариковски улыбнулся, будто и не он только что орал, надсаживая луженую глотку. – И вы так будете стрелять. Ну, когда пооботретесь маленько и дурь свою деревенскую забудете.

Новобранцы молчали, пожирая глазами наставника.

– Не знаю, что вам пели вербовщики – они-то свое дело знают... Оно у них не пыльное – побольше олухов под цвета короля заманить. Да Сущий Вовне им судья. А я вот что скажу. Вы теперь будете королевскими лучниками, ребята. Такие же, как вы, парни били под моей командой остроухих в заварухе у Кровавой лощины. Знатное дело было. И если б не мы, умылись бы вдосталь кровушкой и веселины лохматые, и наши, из благородных которые. Ох как умылись бы...

Берк замолчал ненадолго, буравя новичков тяжелым взглядом.

– Вы, верно, наслушались сказок бабкиных, что победили мы тварей безбожных? Хрена с два, ястребы вы мои желторотые. Я, Берк Прищуренный, там дрался и точно знаю – не победил никто. Да, мы утыкали остроухих, как игольничек твоей любимой бабушки, лопоухий. Да, черепа семи ярлов торчат на нашей стене, как горшки на деревенском тыне. Но из моего десятка вышли живыми из боя трое. Один из них – я – хромец, не годный ни на что, кроме как драть вас, мои красавчики, как тронькиных баранов. Еще один парень, которого я звал когда-то другом, помер в обозе. Кровью истек. Третий служит десятником в пограничном форте. Помоги ему Сущий не попасть в нелюдские руки! И если доведется встать вам лицом к лицу с погаными тварями, выживете вы или нет, будет зависеть от того, как быстро и метко вы бьете из этих милых штучек. Ясно, герои мои?

Строй сохранял безмолвие. Вчерашние мальчишки на глазах серьезнели, внимая жестокой правде из уст старого вояки.

– Так вот, ястребы Трегетрена... – Десятник скривил рот в презрительной гримасе, поскольку через замковые ворота, легонько рыся, въехали трое в коричневых табардах с оранжевым пламенем на груди и веревочными аксельбантами – петельщики, элитное войско короля Витгольда, гвардия и каратели одновременно. – Что я вам говорил? Тот лук, что каждый из вас сегодня получил, станет вашей невестой, мамкой и сестрой. Спать вы будете с ним и вставать с ним... И любить его, как никого на свете. А иначе я вас так полюблю – мало не покажется!

Петельщики спешились, бросили поводья на руки подбежавшим оруженосцам и не торопясь направились к стражникам, несшим охрану на входе в мрачный донжон.

– А теперь, – возвысил голос Берк. – Взяли лук в левую руку. Ровнее, засранцы! Стрелы не трожь! Правой рукой натянули тетиву... Отпустили... Плавнее, плавнее! Да не к носу тяни – к уху! Еще! Раз – два, раз – два... К уху, сказал! Не дергать левой! Мать вашу через коромысло!

Двое гвардейцев, перекинувшись парой неслышных на таком расстоянии слов с охранниками, отошли в сторонку и уселись на тюки соломы, с нескрываемым интересом наблюдая за упражнениями новобранцев. Третий, плечистый, с наголо обритым, блестящим, будто полированный шишак, черепом, вошел в башню.

Берк искоса глянул на петельщиков, смачно плюнул на кучу навоза, благоухавшую в непосредственной близости от места учебных занятий, и скомандовал:

– Так, желторотые. Стрельбу отставить. Не будет из вас добрых лучников, пока оружие держать не научитесь. Стали ровненько. Правую руку – вниз. Левую вытянули. Ровненько, ровненько, я сказал! Держим лук. Я пошел пивка попью. Рябчик старший. Если вернусь, а у кого-то лук криво торчит, зубы прорежу. А командиру плетей. Все ясно? Тогда крепитесь, лучники, в десятники выйдете.

Поднимаясь по выщербленным ступеням, Прищуренный оглянулся невзначай: «Терпят, стараются. Толк будет. Но как же болит мозоль...»

Трегетройм, королевский замок, липоцвет, день двенадцатый, немного позднее.

Солнечный луч, проникший сквозь плотно задернутые шторы, позолотил пылинки, которые вели бесконечную пляску в спертом воздухе опочивальни. Без скрипа, без шороха отворились массивные, окованные бронзой двери. В дверном проеме появилась сутулая фигура человека в темной тунике до колен, с подносом в руках. В собранных хвостом на затылке волосах – серебристые нити. Густая проседь в бороде. Мягкие башмаки, утопая в длиннющей шерсти пещерного медведя, шкура которого покрывала пол от стены до стены, бесшумно донесли вошедшего наискось к колченогому столику в изголовье ложа, заваленного ворохом шкур.

Неподвижные веки старика, обложенного подушками, чуть дрогнули, тонкие ноздри затрепетали, как у почуявшего дичь гончего пса.

– Завтрак, ваше величество, – негромкий, но твердый голос нарушил замогильную тишину. – Просыпайтесь.

– Пошел вон, – не открывая глаз, монотонно отозвался Витгольд, волей Сущего король Трегетрена, сюзерен Восточной марки. – Я тебя не звал.

Его слова не произвели ни малейшего впечатления. Глухо звякнул поставленный на стол поднос.

– Просыпайтесь, ваше величество.

– Герек, если откроешь окно, клянусь Верхним и Нижним Мирами, я скормлю твою печенку воронам.

Четыре чуть слышных шага. Шорох раздвигаемых портьер.

– Я тебя предупреждал...

С неожиданной силой старческая рука, перевитая синими жгутами вен, запустила тяжелую, набитую ароматическими травами думку в голову слуги. Герек привычным движением уклонился, и подушка вылетела в настежь распахнутое окно.

– Ваше величество... – с мягким укором проговорил постельничий.

Король со стоном рухнул обратно на постель, корчась от невыносимой боли, которая наступала всегда, как расплата за излишнюю резвость движений. Дряблая желтоватая кожа лба и шеи мигом покрылась холодным потом.

– Ваше величество... Опять вы... Беда-то какая...

Слуга подбежал к одру, на ходу разворачивая льняное полотенце.

– Ваше величество... Снадобья б испили.

Правой рукой Герек промокал пот, сбегающий непрерывными струйками на редкие брови больного, а левой вытащил из тряпичной сумочки на поясе глиняную бутылочку. Зубами вытащил пробку, стараясь накапать зелье в стоящий на столе кубок. Витгольд, не глядя, выбросил вперед костлявый кулак, и бутылочка, вылетев из рук слуги, зарылась в медвежьей шерсти.

– Сгинь... – прохрипел король, с головой зарываясь в волчьи и рысьи шкуры. – Душегуб. Истязатель. Палачу отдам...

Герек, оставив промокшую ткань на краю стола, наклонился в поисках лекарства. Ослепительное сияние утреннего солнца позволило ему довольно быстро справиться с задачей. Выдернутая пробка с мелко исписанной полоской пергамента, как и опустевшая бутылочка, вернулась на место. Повернулся к затихшему королю.

– Исчезни, тварь. – Ворчание Витгольда прозвучало малость невнятно, виной тому был натянутый на голову седоватый мех матерого волчищи. – Все вы моей смерти хотите. Кто вам платит?

– Ваше величество, – тянул свое слуга. – Испили бы снадобья – душа кровью обливается.

– Еще чего, – сварливо произнес король, высовывая к ненавистному солнцу кусок седой клочковатой бороды. – Откуда мне знать, что там этот ваш шарлатан намешал?

– Ох, горе мне с вами. Не хотите – не пейте. А поесть надо. Совсем отощали. Кожа да кости. Да и прибраться надо бы. Вы б не капризничали, ваше величество. Выбирайтесь...

Приступ прошел так же внезапно, как и начался. Впрочем, так было всегда. Даже во время битвы у Кровавой лощины.

– Чем кормишь? – Уже все лицо Витгольда, исхудалое и изрезанное сетью глубоких, прихотливо извивающихся морщин, но несущее еще следы былого величия, показалось на свет.

– Перепелиные яйца.

– Опять?

– А то вы другое есть согласитесь?

– Соображаешь...

Витгольд хохотнул и, прикрывая ладонью глаза, показался уже почти до пояса. Герек, почтительно склонившись, поставил ему на колени серебряное блюдо с двумя дюжинами мелких крапчатых яиц.

– Яйца вы травить еще не научились, – придирчиво проверяя целостность скорлупы, заметил монарх. – Целое.

Удовлетворенно кивнув, он отправил яйцо в рот. Целиком.

– Кто там орал все утро?

– Где орал, ваше величество?

– Во дворе... Дураком не прикидывайся.

– А-а, во дворе... Берк Прищуренный молодежь гоняет.

– Глотка у него – будь здоров, как у бэньши!

– Прикажете, ваше величество, попозже лучников учить?

– Пусть гоняет. У Берка что ни слово – песня. Куда там бардам! Слушал бы и слушал.

– Так что сказать барону Бетрену?

– Да ничего не говори. Давай еще яиц...

– Вот, а я что толкую, ваше величество. Проголодались... Вы кушайте, кушайте, а нам прибраться бы...

С хрустом разгрызая скорлупу второго яйца, король буркнул что-то не слишком протестующим тоном. Обрадованный Герек дважды хлопнул в ладоши. В дверь протиснулся простоватого вида здоровяк с ведром и тряпкой. Под мышкой он зажимал выброшенную в окно подушку.

– Кто таков? – немедленно насторожился Витгольд. – Почему здесь?

– Ваше величество... – с легким укором произнес постельничий. – Уж вторую луну спрашиваете. Племяш мой, из слободы. Сестра просила ко двору пристроить.

– Здоровый лоб, – с набитым ртом пробурчал король. – Почему не в стражу?

– Так сказывал уже... Немой с рождения он.

– Немой? Это хорошо... Если и услышит что – не проболтается. И язык резать не надо.

Король скрипуче захохотал, продолжая цепким взглядом из-под бровей следить за слугами...

Парень двинулся через комнату, по пути протирая попадающиеся на глаза предметы. Возлежащий на ложе монарх интересовал его не более, чем голодную крысу мраморный барельеф.

– Старательный, – заметил, как бы извиняясь за непроходимую тупость племянника, Герек.

– И толковый, – в тон ему отозвался король.

За разговором Витгольд с завидным для тяжелобольного аппетитом умял все принесенные Гереком яйца.

– Где мой кубок?

– Сию минуту, ваше величество.

На свет появился тяжелый, оправленный в серебро рог коричневой блестящей кости. Знаток без труда узнал бы редчайшую и баснословно дорогую кость единорога из далеких южных краев. Молва приписывала этому материалу способность обезвреживать любой яд. Как известный, так и не известный. С начала своей изнурительной болезни Витгольд пил только из него. И только ключевую воду.

Отхлебнув из поданного слугой кубка, король горько вздохнул:

– Фу ты, гадость какая. Вина бы испить.

– Прикажите только...

– Ага, вот тут вы мне отравы и подсыплете. Так и норовишь спровадить меня в Нижний Мир. За что только терплю?

– Обижаете, ваше величество, – с болью в голосе пробормотал Герек.

– Вас обидишь. Отравители. Убийцы.

И, не меняя тона, Витгольд добавил:

– Где горшок мой?

– Все наготове, не извольте беспокоиться. – Герек, кряхтя, выволок из угла громадную ночную вазу, выполненную в виде кресла.

– Водружайте, – милостиво повелел монарх, разрешая продолжать ежеутренний ритуал.

Утвердившись с помощью обоих слуг на фантасмагорическом троне, Витгольд надолго погрузился в блаженство.

Пользуясь случаем, слуги стянули с изнуренного болезнью, сухого тела длинную – до пола – полотняную рубаху, пропитанную потом, измаранную на груди остатками вчерашнего ужина. Герек протер смоченным в теплой воде полотенцем лоб и щеки повелителя, редкой костяной гребенкой вычесал остатки скорлупы из бороды, разровнял ореол реденьких волос, окружающих лысину. Племяш его подал сложенную свежую рубаху.

– Там Валлан уж битый час дожидается, – словно только что вспомнив, брякнул постельничий.

– Что ж молчишь, подлец? – вскинул брови король. – Водружай на место.

– Рубаху позволите?

– Давай, давай... Шевелись!

Устраивая тщедушное тело монарха на ложе и заботливо подсовывая под высочайшую спину и бока подушки, Герек пробурчал едва слышно:

– Подождет, душегубец. Ему ж на пользу. Смиренней будет.

– Ты это, того. – Желтоватый, весь в старческих пятнах кулак Витгольда легко коснулся носа слуги. – Не смей за меня решать. Я еще пока что здесь король. Прикажу ждать – подождет. Прикажу гнать – будешь гнать. Прикажу в ноги пасть и задницу целовать – сделаешь, как скажу. Зови.

Постельничий направился к выходу из спальни.

– Эй, погоди!

Сделав недоуменный вид, Герек обернулся, тщательно скрывая спрятавшуюся в уголке тонких губ улыбку.

– Забыл...

– Что, ваше величество?

– Ух, я тебя, мерзавец!

– Ах да...

Нарочито кряхтя, слуга наклонился и вытащил из-под кровати заботливо завернутый в холстину маленький самострел, приспособленный для стрельбы одной рукой. Рукавом смахнул пыль. Взвел тетиву и аккуратно вложил в желоб короткую толстую стрелу. Положил самострел Витгольду под левую руку и прикрыл шкурой чернобурки.

– Удобно, ваше величество?

– Сойдет, – оглаживая пальцами полированную рукоять, ответил король. – Хороший самострел. Спуск чуткий... Люблю я его.

Дверь за слугами захлопнулась и почти тут же распахнулась от толчка сильной руки уверенного в себе человека.

– Ваше величество! – Переступивший порог мужчина сделал положенные этикетом пять шагов и преклонил колено.

Узлы тугих мышц бугрились под кольчугой, прикрытой коричневым с оранжевым пламенем табардом. Бросался в глаза мощный затылок.

– Вставай, вставай. Сколько раз говорить, чтоб церемоний поменьше разводил, – без недовольства в голосе произнес король.

– Как будет угодно вашему величеству. – Валлан выпрямился и вперил в Витгольда тяжелый взгляд немигающих серых глаз.

– Догадываюсь, зачем пожаловал.

– Проницательность – главная черта вашего характера, ваше величество.

– А подхалимство, пожалуй, твоего. – Король потер кулаком кончик носа.

– Ваше величество позволит? – пропустил издевку мимо ушей воин.

– Валяй. Опять бешеная сидка разгулялась?

– Истинно так, ваше величество...

– Если ты будешь через каждые два слова поминать мое величество, остроухие вырежут все наши деревни прежде, чем мы закончим беседу, – нахмурился монарх, которому по большому счету начхать было на грязных поселян, но боль в правом подреберье опять начала разрастаться, грозясь выплеснуться наружу. А показывать свою немощь перед Валланом он не хотел. Перед Валланом больше, чем перед кем-либо другим.

– Слушаюсь, ваше величество.

Валлан еще раз поклонился, зачем-то расправил аксельбант в виде веревочной петли на левом плече – знак принадлежности к элитным карательным войскам Трегетрена – и продолжал:

– Как вы знаете, банда остроухих выродков под водительством Мак Кехты уже больше луны не беспокоила границы нашего королевства, да стоит оно вечно. На исходе цветня она вырезала поселение землепашцев у Кривого Лога, сожгла до основания факторию трапперов в двух лигах к западу и заманила в засаду высланный из форта Турий Рог отряд. Там было два десятка лучников, дюжина следопытов и пять петельщиков из полусотни Лабона. Ни одного новичка или необстрелянного бойца с южных границ. Только ветераны, прошедшие всю войну. Выжил лишь один из петельщиков...

– Хороши же твои люди, Валлан, – кривовато усмехнулся Витгольд – боль нарастала. – У Мак Кехты, как я знаю, не больше полутора дюжин остроухих.

– Это так. Командир отряда был бы примерно наказан в назидание другим, можете не сомневаться. – Голос Валлана звучал глухо, слова падали, как булыжники с крепостной стены на головы осаждающих. – К моему сожалению, он погиб в числе первых. Так вот, ваше величество. Один из бойцов был ранен, пробовал спрятаться под поваленным деревом. Это мои следопыты определили потом, когда подоспела подмога. Сиды взяли его живым. Когда Лабон со своей полусотней примчался на место побоища, он нашел своего человека распятым на дереве. Вниз головой. Ему вырвали язык, выкололи глаза, оскопили и в глазницы засунули отрезанные яйца.

Молодой человек остановился, исподлобья наблюдая за реакцией короля.

Витгольд украдкой потер бок, стараясь скрыть свое движение от взгляда петельщика.

– Продолжай, продолжай...

– Прирезать побывавшего в руках остроухих воина потребовалось скорее во имя человеколюбия...

– У твоих-то мордоворотов?

Валлан умел тщательно скрывать свои чувства, и в этот раз королю тоже не удалось пробить жалом язвительного замечания толстую шкуру петельщика.

– Лабон гнал банду пять дней на север. При этом потерял двоих убитыми и еще семерых – ранеными. Самострельными стрелами и дротиками из засады. Остроухих он при этом так и не видел. Наконец они углубились в Ард’э’Клуэн. Встречный разъезд конных егерей короля Экхарда помог перевязать раненых, но командир его выразил нежелание видеть на своей земле ваших воинов.

– Вот зараза, – прокомментировал монарх. При этом осталось неясным – имел ли он в виду несговорчивого командира экхардовских егерей или свою болезнь.

– Лабон, без верительных грамот вашего величества, был вынужден повернуть назад. Нынче не те времена, чтобы затевать свару меж людьми. Мы приняли меры – удвоили патрули вдоль северо-восточной границы и направили дополнительные отряды петельщиков во все форты.

– Помогло?

– Мак Кехта исчезла. Как под землю провалилась. На целую луну. Позавчера был вырезан дозор между хутором Три Сосны и Кривым Логом.

– Может, разбойники с гор?

– Там, где зверствуют остроухие, разбойников не бывает, ваше величество.

– Ладно, что там дальше?

– Отрезанные носы, выколотые глаза... Сомнений быть не может – это Мак Кехта.

– Мстит, значит. Все не успокоится.

– Этому нужно положить конец.

– Согласен. Что от меня-то требуется?

– Письмо на имя короля Экхарда. С предложением оказывать моему отряду всю необходимую помощь.

– Твоему отряду?

– Я возьму лучших из лучших. Полсотни хватит. И сам поведу воинов по следу. Только петельщики. Ни лучников, ни копейщиков. Мак Кехта должна сдохнуть.

– Если за дело возьмешься ты сам, не сомневаюсь – не топтать землю проклятой ведьме. Будет письмо. После полудня.

– Благодарю, ваше величество. – Валлан склонился в глубоком – насколько позволяла тяжелая броня – поклоне. – Не смею больше занимать ваше время, мой король.

– Иди уж, иди...

Петельщик развернулся на каблуках, но негромкий окрик Витгольда остановил его.

– Погоди чуток...

– Да, мой король.

– Ты побереги себя там.

– Ваше величество?!

– Думаешь, не вижу, как ты вокруг Селинки моей ходишь? Как козел вокруг капусты. Да не наливайся... Мне недолго осталось. Трегетрену крепкая рука нужна. Вот и задумал окрутить вас. В жнивце в самый раз будет. Так что без нужды под стрелы не лезь.

– Ваше величество! – Голос Валлана звучал сдавленно из-за нахлынувших чувств.

Из последних сил превозмогая боль, король улыбнулся – наконец-то ему удалось смутить непробиваемого капитана гвардии. Ишь, покраснел, как мальчишка, которого подловили подглядывающим за купающимися в пруду девками.

– Теперь иди.

Витгольд, несмотря на внешнюю невозмутимость, готов был выть от боли и грызть зубами лохматые шкуры.

– Да, Герека покличь!..

Дверь за Валланом захлопнулась и тут же вновь распахнулась, впуская в опочивальню постельничего.

– Что прикажете?

Но король уже корчился, не слыша и не видя ничего вокруг.

Излучина реки Аен Маха, фактория трапперов, липоцвет, день двенадцатый, ближе к закату.

Острый наконечник дротика, брошенного с неимоверно большого расстояния, с противным чавканьем вонзился в незащищенную спину стремглав бегущего человека. Враз помертвевшие ноги запнулись о запыленную траву, и охотник рухнул кулем, широко разбросав сильные загорелые руки. Его удиравший товарищ даже не остановился. Смерть сидела у него на закорках, часто и хрипло дыша, посверкивая зелеными глазищами с вытянутыми аспидно-черными зрачками. До заветной двери оставалось не более сотни шагов.

– Я же говорила – живым!

Смысла сказанного человек не разобрал, но высокий, надсаженный от постоянного напряжения женский голос вызвал еще большую прыть, поскольку и был он голосом самой Смерти, которая накатывалась с дробным топотом копыт от недалекой опушки леса.

Припав к выгнутым шеям серых и соловых скакунов, пять вооруженных всадников споро настигали беглеца. Пять пар яростно сверкающих раскосых глаз, пять пар заостренных ушей... Пять перворожденных сидов с молодыми, светлокожими, словно нечувствительными к жаркому летнему солнцу, искаженными гримасой ненависти лицами. Пять занесенных дротиков...

– Давай, Харран!

– Скорее, сынок!!!

На крыльцо кряжистого сруба, сложенного из могучих бревен, припавшего к склону прибрежного холма, выскочили двое. Старик с изуродованным когтистой лапой какого-то хищника лицом и молодой огненно-рыжий, в щегольской куртке с бахромой, парень.

Две стрелы сорвались с задрожавших от натуги луков.

Одна по самое оперение вошла в шею изящно прыгающему через изгородь коню. Другая ударила в грудь изготовившегося метнуть дрот сида.

Эх, не в ходу у охотников Ард’э’Клуэна бронебойные боевые стрелы! Широкое жало, вполне пригодное для охоты, способное пустить кровь кабану, изюбру, медведю, но не подходящее для войны, разорвав звенья кольчуги, потеряло силу и вошло неглубоко, всего-навсего ранив.

А Харран, ощутив из-за подоспевшей помощи прямо-таки крылья на ногах, поднажал так поднажал. Шестьдесят шагов, сорок, тридцать... В это время граненый железный штырь пробил ему правую ногу.

Закричав не столько от боли, сколь от ужаса, человек упал на четвереньки и пополз, пятная кровью бурую каменистую землю и пожухлые стебельки травы.

Один из стоящих на крыльце мужчин – тот, что был помоложе, – забыв про лук, бросился на подмогу собрату.

– Куда, дурак? Убьют! – выкрикнул вслед старший, делая попытку поймать слишком прыткого за полу кожаной куртки.

Рыжий сделал пяток шагов прежде, чем предостережение достигло разума. Остановился, дернулся было назад, потом опять к Харрану, но, увидев приближающихся безжалостных убийц, растерялся и замер на полусогнутых ногах, не пытаясь даже поднять лук.

Вздыбивший коня над упавшим охотником сид с довольным видом вогнал дротик во вторую ногу. Самому ему это стоило жизни. Пущенная стариком стрела ударила перворожденного в юное лицо, вырвав из седла.

В ответ прилетели сразу три дрота. Один низко загудел, дрожа в вязкой древесине бревна не далее пяди от головы старика. Два других ударили младшего охотника в грудь и плечо. Тот упал на колени, выплевывая пузыри крови. Распахнутые голубые глаза, казалось, вопрошали: «За что?»

Харран корчился, грызя в бессильной ярости сухую траву, и пытался подтянуться на руках поближе к крыльцу. Без толку – стальной каленый наконечник намертво пригвоздил его к земле.

Старик, окидывая полубезумным взглядом приближающихся нелюдей, снова натянул лук.

– Назад, желторотые!

Сид с суровым морщинистым лицом осадил коня у округлой копны свежескошенного сена. Привычным движением поправил длинный хвост снежно-белых волос. Серый в яблоках жеребец играл мундштуком и рвался вперед, сильные пальцы, затянутые в перчатки тонкой кожи, сдерживали его порыв без малейших усилий.

– Кому сказал?! Назад!

Ворвавшиеся с разных концов во двор перворожденные неохотно сдержали бег скакунов, разворачивая их таким образом, чтобы уйти за пределы досягаемости охотничьего лука.

– За коней прячьтесь! – продолжал командовать белоголовый.

Но старик-траппер не глядел на них. Его взгляд встретился со светло-зелеными глазами сидки в вороненой броне и кольчужном койфе, обрамлявшем миловидные черты искаженного ненавистью лица. Она гарцевала позади изгороди на прижимающем уши и скалящемся скакуне. В правой руке остроухая сжимала изящный самострел. Приклад почти соприкоснулся с плечом. Жало стрелы смотрело человеку в лицо.

Охотник понял, с кем столкнула его прихотливая девка – Судьбина. Узнал сидку, слухами о жестокости которой и творимых повсюду зверствах полнились земли по правому и по левому берегам двух великих рек – Ауд Мора и Аен Махи. Фиал Мак Кехта, чьим именем пугали матери непослушных детей в трех северных королевствах. Фиал Мак Кехта, приходящая в кошмарах командирам пограничных фортов Трегетрена и Ард’э’Клуэна. И иногда приходящая наяву, когда явь становилась страшнее самого ужасного кошмара. Супруга ярла Мак Кехты, погибшего на стенах сожженного замка. Бешеная сидка. Беспощадная. Неугомонившаяся. Она поклялась искоренить не только сам род человеческий, но даже и воспоминание о нем. Вернуть времена до Войны Утраты.

Охотник не колебался ни мгновения, беря прицел, упреждение и поправку на ветер.

– На! Получай, сука!..

Пухлые губы, которым скорее пристало петь баллады под неспешное бренчание скальдовой лиры, чем выкрикивать боевые команды, не замедлили с ответом:

– Марух, салэх! Сдохни, мразь!

Две стрелы – одна длинная, вырезанная из доброго орешника, крашенная соком брусники на удачу, другая короткая, граненная искусным кузнецом перворожденным, – вылетели одновременно.

Стрела охотника скользнула сиде по виску, прокладывая вскипевшую кровью борозду, рванула прочь с головы койф и вязаный подшлемник.

– Феанни! – Белоголовый сид заставил своего коня в два прыжка преодолеть расстояние, отделяющее его от Мак Кехты.

Она не ответила, неотрывно следя за медленно заваливающимся в распахнутый дверной проем стариком. Толстый черенок бельта едва виднелся из складок одежды ровнехонько посреди груди.