Текст книги "Братья крови"
Автор книги: Владислав Русанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава одиннадцатая
Поэтический турнир
Год 1447 от Рождества Христова
Кровные браться, в отличие от людей, обращают слишком мало внимания на течение времени. Поначалу мне казалось удивительным, сколь неторопливо решаются важные дела, ведутся переговоры и встречи между влиятельными князьями. И лишь потом я сообразил – причиной всему, во-первых, бессмертие, а во-вторых, вынужденная необходимость бодрствовать лишь половину суток. Только самые старые и сильные вампиры просыпаются днем, но при этом вынуждены вести скрытное существование, опасаясь малейшего солнечного луча. А в те далекие годы я не мог никоим образом отнести себя к высшим вампирам. Едва оперившийся птенец, постигающий законы и обычаи сообщества, я забывался во сне без сновидений перед рассветом и поднимался с ложа лишь после заката. Вот тогда-то в краковских подземельях и начиналась развеселая жизнь.
В гости к Лешко Белому съехались Мастера со всех концов Великой и Малой Польши, Мазовии и Померании, Силезии и Богемии. Кое-кто прибыл и из более отдаленных земель. Мне довелось познакомиться с выходцем из Пруссии – суровым рыжим парнем, который ворчливо жаловался на притеснения церковников. А через неделю повезло танцевать бранль [38]38
Бранль– средневековый быстрый хороводный танец.
[Закрыть]с хохотушкой-вампирессой из Далмации.
Мы, молодые кровососы, как говорил пан Збигнев Вроцлавский, развлекались изо всех сил. Балы, где медленные величавые танцы, наподобие паваны [39]39
Павана– парный средневековый танец, исполнявшийся в особо торжественных случаях.
[Закрыть], сменялись искрометными хороводами, принятыми в среде пастухов или мастеровых. Состязания певцов и поэтов, где молодые вампиры исполняли канцоны и альбы, сонеты и баллады, как собственного сочинения, так и признанных мастеров изысканного слога. Философские диспуты и демонстрация алхимических опытов. Учебные схватки на мечах, секирах и просто голыми руками. Магические поединки, за которыми, впрочем, всегда присматривал кто-то из Мастеров, чтобы птенцы, поддавшись азарту, не зашли слишком далеко. Любители искусства вволю обсуждали картины итальянских и фламандских мастеров, бронзовые и мраморные скульптуры, собранные в многочисленных залах подземного дворца Лешко Пяста.
Изредка старшие вампиры устраивали для собственного развлечения выезды, при этом каждый набирал свиту из молодых. Мы носились по лесам и полям, окружающим город Крака, весело хохоча, топтали крестьянские посевы, отчаянными криками будили холопов в их жалких лачугах, пугали на ночных дорогах припозднившихся путников. Нисколечко не удивился бы, узнав, что в тот год появилось множество новых историй о Дикой Охоте. Примечательно, что нападать на людей нам строго-настрого запрещали, дабы не привлекать внимания охотников и церкви.
Питались мы кровью привезенных издалека, аж из Сербии, пленников, где посредники князя Лешко закупали их на невольничьих базарах у турецких работорговцев и тайно доставляли в Польшу. Однако убивать предназначенных в пищу людей дозволялось лишь Мастерам. Птенцы довольствовались лишь кровью.
Но кого это заботило?
Вампиры-юнцы веселились, флиртовали, влюблялись.
Кроме меня.
С первых же дней пребывания в Кракове – а вернее, под Краковом – все мои мысли занимала принцесса из далекой Британии – пани Агнесса. Ее небесные глаза и золотистые локоны врезались мне в сердце огненной печатью. Где бы я ни проводил время, я думал лишь о ней. Когда Агнесса появлялась в залах, обычно сопровождаемая принцем Патриком либо кем-то из наших князей, я забывал обо всем. Мог лишь стоять и, разинув рот, дивиться на неземную красоту.
Вскоре я стал замечать – ведь влюбленные всегда подозрительны и недоверчивы, когда дело касается предмета их воздыханий, – что не один я замираю в присутствии принцессы Карлайла и Кумбрии. Слишком много неживых сердец разбилось в то лето и упало к ее прекрасным ногам, словно захваченные с бою вражеские знамена под копыта коня. Среди них оказалось и сердце моего приятеля Чеслава.
Однажды Агнесса появилась в собрании птенцов, увлеченно читающих стихи знаменитых поэтов: Микеланджело Буонаротти и Данте Алигьери, Петрарки и Бокаччо. Я вообще-то не горел желанием посещать подобные сборища. Поэзия в годы молодости меня интересовала лишь в виде песен, а вкус к достойной литературе мне привили значительно позже, подсунув сборники Александра Сергеевича, а позже и Михаила Юрьевича. Но, увидев направляющуюся в залу принцессу, я не нашел сил сдержаться и понуро направился следом, будто бычок, ведомый за веревку.
Едва Агнешка, одетая в снежно-белое атласное платье, расшитое по лифу некрупными сапфирами, на которые можно было бы, по моему скромному мнению, снарядить довольно внушительную армию, переступила порог покоев, как десяток пар горящих задором глаз уставились на нее.
– Ну что же вы, благородные господа, остановились? – нежным голоском, похожим на соловьиную трель, произнесла она. – Продолжайте, будьте столь любезны.
Дыхание мое замерло в груди – как же она прекрасна!
Гавичек из Будейовиц, тоже некогда слушавший риторику с логикой в Пражском университете, открыл рот, но неожиданно захрипел, закашлялся и смущенно отвернулся.
– Неужели никто не усладит мой слух божественной поэзией Петрарки? – лукаво улыбнулась принцесса, обводя взглядом присутствующих.
Клянусь Великой Тьмой, ее взор задержался на мне несколькими мгновениями дольше, чем на остальных. Если бы еще я хоть что-то понимал в поэзии…
– Прошу простить меня, ваше высочество, – с изящным поклоном шагнул вперед Чеслав. – Я попытаюсь искупить вину моих друзей, которые все до единого столь потрясены вашей красотой, что утратили дар речи.
Он откашлялся, принимая картинную позу, и громко продекламировал:
Я был уверен, что остыли чувства,
Что выстудили годы их приют,
Однако вновь желанья душу жгут.
Остались искры, скрытые золой,—
И я смиряюсь перед властью рока
И новой страстью, горячей былой.
Вновь в жертву бог любви меня принес
Огню с водой – врагам непримиримым,
И тщетно упованье – невредимым
Освободиться от любовных пут,
Когда черты прекрасные влекут. [40]40
Франческо Петрарка. Перевод Евг. Солоновича.
[Закрыть]
Агнесса улыбнулась, словно поощряя птенцов к воспеванию ее красоты, пускай и словами других поэтов. Я с трудом понимал итальянский, угадывая лишь слова, сходные с латынью, но и той малости мне хватило, чтобы дружеские чувства, которые я доселе испытывал по отношению к Чеславу, сменились омерзением. Будто в ладони вместо жаворонка оказалась пупырчатая осклизлая жаба.
Войцек, бывший до инициации рыцарем из бедного рода в Голополье, что в Померании, подхватил почин студента:
– Позволю себе напомнить вам, прекрасная панна, и всему благородному собранию слова великого Данте:
Столь благородна, столь скромна бывает
Мадонна, отвечая на поклон,
Что близ нее язык молчит, смущен,
И око к ней подняться не дерзает.
Такой восторг очам она несет,
Что, встретясь с ней, ты обретаешь радость,
Которой непознавший не поймет,
И словно бы от уст ее идет
Любовный дух, лиющий в сердце сладость,
Твердя душе: «Вздохни…»—и воздохнет. [41]41
Данте Алигьери. Перевод И. Н. Голенищева-Кутузова.
[Закрыть]
Во мне начала подниматься глухая ярость. Эти напыщенные болваны, эти хлыщи чуть ли не в открытую объяснялись в любви моей прекрасной панне, королеве моего сердца! Лишь для видимости прикрывались стихами каких-то итальяшек, а сами перли напропалую. Пальцы мои сами собой сжались в кулаки, когда незнакомый мне вампирчик – блондинистый и хрупкий, с кукольным личиком, не имеющим ничего общего с подлинной мужественностью, – пропищал, срываясь на фальцет и слегка заикаясь:
Когда б на ветках языки росли,
И дерево, как люди, говорило,
И перья прорастали из земли,
А в синем море пенились чернила —
Поведать и они бы не могли,
Как ты прекрасна: слов бы не хватило.
Перед твоим рождением на свет
Святые собрались держать совет. [42]42
Леонардо Джустиниан. Перевод Евг. Солоновича.
[Закрыть]
Ах, с каким удовольствием я разбил бы его трясущиеся от волнения губы, сломал нос, выбил зубы… Жаль, что на кровных братьях все заживает так быстро, что даже сравнение «как на собаке» не подходит! Я огляделся – вокруг толпились юные птенцы с бессмысленными взглядами и глупым выражением восторженных лиц. Что они могли знать об истинной любви? Щенки, готовые лизать туфельку предмету страсти…
Снова вперед вылез Чеслав. Уж у него-то голос не дрожал. Чех усмехался мерзкой слащавой улыбкой, читая очередной вирш:
О высший дар, бесценная свобода,
Я потерял тебя и лишь тогда,
Прозрев, увидел, что любовь – беда,
Что мне страдать все больше год от года.
Для взгляда после твоего ухода
Ничто рассудка трезвого узда:
Глазам земная красота чужда,
Как чуждо все, что создала природа. [43]43
Франческо Петрарка. Перевод Евг. Солоновича.
[Закрыть]
Наверное, я зарычал вслух, не замечая, как ногти впиваются в ладонь. Иначе чем объяснить, что все одновременно повернулись ко мне. Кто-то отпустил язвительное замечание. Но видел я лишь глаза Агнешки. И слышал лишь ее голос:
– А ты, юный рыцарь… Прости, забыла, как тебя зовут.
– Анджей Михал, ваше высочество.
– Это длинно. Скажи, Анджей, ты совсем не интересуешься стихами?
– Я вырос далеко от городов, ваше высочество. В детстве и отрочестве слушал лишь крестьянские песни. Но они слишком грубы и просторечны для вашего утонченного слуха. Это не Петрарка и не Вергилий.
– И тем не менее ты знаешь, кто такой Вергилий?
– Пан Мжислав учил меня. А до того я учился лишь держать в руках оружие.
– Разве ты не знаешь, юный Анджей, что достоинством рыцаря является не только воинская доблесть, но и умение поддержать разговор с дамой, не дать ей заскучать?
Я развел руками:
– Знать-то знаю, а вот… Ну непривычен я, пани, к благородному обществу.
Прислушивавшиеся к нашей беседе птенцы сдержанно захихикали.
– Да неужели ты не знаешь ни одного стиха?
– Почему? Знаю я… – проговорил я, запинаясь и проклиная себя за робость и растерянность.
– Так расскажи.
– Простые они. Для корчмы. Не для ушей благородной пани.
– А откуда ты знаешь, что я у себя на родине люблю слушать? Может, мне эти куртуазные изыски поперек горла? Может, мне хочется чего-нибудь простонародного? – Агнесса лучезарно улыбнулась, хитро прищурившись. Она словно в кошки-мышки со мной играла.
Я вздохнул, собираясь с силами.
– Что ж ты медлишь, рыцарь Анджей Михал?
– А он язык откусил, – весело осклабился Гавичек из Будейовиц, и я поклялся, что когда-нибудь убью его.
– Ничего я не откусил. Даже спеть могу! – Я так разозлился от смущения. Иначе ни за какие коврижки не согласился бы петь перед этой толпой.
– Да? – Принцесса снова улыбнулась. – Тогда спой нам. А я объявлю победителя, по примеру правителей прошлого, которые поощряли поэтические турниры не меньше, чем поединки рыцарей. Ну что же ты, рыцарь Анджей Михал? Мы ждем!
Под настойчивыми взглядами соперников я запел:
Эти простые слова и незатейливую мелодию я помнил с раннего детства, когда к нам в маеток [45]45
Имение ( польск.).
[Закрыть]забредали певцы с Волыни.
Закончил песню я уже в полном молчании. Неужели этим ротозеям могла понравиться безыскусная песня, да еще не на итальянском?
Все объяснялось гораздо проще. В двух шагах от меня, задумчиво склонив голову к плечу, стоял пан Лешко, а рядом с ним – посланник киевского князя Амвросий и старый Мастер из Лодзя по имени Венцеслав, который, поговаривали, помнил еще, как Крак убивал дракона.
– Молодец, юноша, – одобрительно проговорил краковский князь. – А то завели манер все у итальяшек слизывать. И стихи, и панталоны дурацкие. А вот чтобы по-простому, по-нашему…
– Да, в наше время не так все было, – поддержал его Венцеслав. – От чистого сердца все.
– Признаться, господа, я ни словечка не поняла, – мило улыбнулась принцесса Карлайла. – Но, думаю, рыцарь Анджей Михал сумеет перевести свою песню хотя бы на вульгату?
– Ради ваших глаз, моя госпожа, – рассмеялся Князь Лешко, – он переведет ее и на классическую латынь, и на греческий.
– Вы хотите сказать, сэр Лешко, что я вскружила голову этому несчастному юноше? – притворно сокрушаясь, всплеснула руками Агнесса.
Венцеслав громко хмыкнул, а Князь вновь захохотал:
– Да разве только ему? Вы, моя госпожа, всем нашим птенцам польским и чешским головы вскружили.
– Я не нарочно… – сложила губки «бантиком» принцесса.
– Да уж конечно… Все вы панночки-красавицы так говорите, – махнул рукой Князь. – А ведь мы за вами пришли, пани Агнесса. Явились представители Ковена. Также прибыл Князь Будрыс из Литвы. Пан Збигнев предлагает начать совет.
– Да, он совершенно прав, – кивнула принцесса, в мгновение ока превращаясь из легкомысленной кокетки в мудрую правительницу. – Тянуть дальше некуда. Кстати, почему задерживаются баварские охотники?
– Интриги, моя госпожа, интриги… – развел руками Лешек. – Баварцы задерживаются потому, что пруссаки претендуют на главенство в этой части Европы, да епископы никак власть не поделят. Эх, да что я жалуюсь попусту? Думаю, у вас, на островах, не многим лучше.
– Вы правы, Князь. – Агнесса слегка нахмурилась, что, на мой взгляд, лишь придало ее лицу прелести. – Как в том, что порядка нет ни в каких землях, так и в том, что потехе час, а делу время. Ибо говорили древние – tempori parce [46]46
Береги время ( лат.).
[Закрыть]. Но я еще не исполнила своего слова, данного этим юношам.
Птенцы, начавшие уже испытывать неловкость в присутствии пана Лешека, сразу приосанились, расправили плечи, кое-кто выпятил грудь, будто петушок, едва-едва вышедший из цыплячьего возраста.
– Итак, – продолжала Агнесса. – Я выбираю победителя поэтического состязания. Вернее, двоих победителей. Ибо, как мне показалось, поощрить стоит двоих. Первого – за глубокие познания в поэзии Петрарки. – Она указала на Чеслава, который самым глупым образом разулыбался. – А второго – за простоту и искренность. – Неожиданно принцесса повернулась ко мне. – Мы живем очень долго, приучаясь скрывать подлинные чувства, пряча порывы сердца под маской хладнокровия. Мы перестаем быть сами собой. А этот юноша умудрился сохранить непосредственность. – В два шага она поравнялась со мной и провела острым ноготком по щеке. – Сегодня, рыцарь Анджей Михал, ты напомнил мне годы моей юности.
Я, не отрываясь, глядел на Агнессу. Никогда еще мы не стояли столь близко. Мои ноздри обоняли ее аромат – тонкий оттенок сирени и еще что-то незнакомое, чужеземное, а оттого неизъяснимо волнующее.
Венцеслав откашлялся и отвернулся, подкручивая ус. А пан Лешко улыбнулся и развел руками.
– Совсем вы, моя госпожа, засмущали наших птенцов. А ну как сорвутся да полетят вслед за вами в дальние края?
– А если и сорвутся? Я не раз говорила Патрику, что кровные братья на Британских островах утратили былой дух. Когда-то мы были на передовом рубеже, а что сейчас? Прячемся в холодных и скучных, словно склепы, замках. Мастера не хотят обращать молодых. Гнезда пустеют… Я, пожалуй, подумаю и приглашу ваших птенцов в гости.
– А что скажет его светлость Патрик, государыня? – мягко заметил молчавший до сей поры Амвросий.
Недовольство легким облачком на миг омрачило прекрасные черты принцессы.
– Не будем обсуждать это при птенцах, посланник.
– Как скажете, государыня, – поклонился киевлянин, почему-то поглядывая на меня.
– Так мы пойдем в залу совета, моя госпожа? – напомнил Князь Кракова.
– Обязательно, сэр Лешко! – Она вдруг крутанулась на одном месте так, что разметавшиеся волосы коснулись моего подбородка. – Как скучно у вас в Польском королевстве! – И добавила капризным тоном:—Я хочу на охоту. Хочу свежей крови.
Я не уставал удивляться сменам ее настроения, сменам самой натуры. Будто бы здесь, перед нами, одновременно находится, то высказывая мудрые мысли, то требуя исполнять ее прихоти, не одна, а сразу несколько Агнесс.
– Неужто моя госпожа испытывает недостаток в свежей крови? – слегка опешил Князь Лешко. – Если моя госпожа пожелает, то сию минуту к ней приведут здоровых, пригодных в пищу рабов.
– Нет, сэр Лешко, – Агнесса надула губки. – Я хочу на охоту. Хочу блуждать по темным улицам вашего великолепного города. Хочу наброситься неожиданно на позднего гуляку…
– Мы должны соблюдать условия договора, моя госпожа.
– Разве один человечек, выпитый принцессой Карлайла и Кумбрии, сможет осложнить отношения с охотниками, Князь?
– Моя госпожа, – Белый сопротивлялся уже не так решительно. – В замке достаточно пищи. Кроме того, – он понизил голос, – вместе с предстоятелями отделений в Краков прибывают и рядовые охотники. Они не всегда поставлены в известность о нашем перемирии. Прогулка по ночному городу может быть опасной.
– Я не боюсь!
– И что скажет пан Патрик?
– Патрик? А почему вы, сэр Лешко, вообще решили, что он имеет право управлять мною? – Агнесса сверкнула глазами. – Сэр Лешко, я, пользуясь привилегией гостьи, прошу вас разрешить мне охоту сегодня же ночью! – продолжила принцесса. – А двое этих птенцов будут сопровождать меня, чтобы вы не переживали.
– Поглоти меня, Великая Тьма! – воскликнул Князь. – Двое птенцов? И вы считаете, что этого достаточно, чтобы обеспечить безопасность?! Да если с вами что-то случится, моя госпожа, я сам в полдень на солнце выскочу!
– Ничего не случится. Они будут очень стараться. Не так ли, рыцарь Анджей Михал?
– Истинно так, – я поклонился. – Зовите меня просто Анджей, ваша светлость.
– А ты что скажешь, знаток Петрарки?
– Меня зовет Чеславом, ваша светлость, – пражский студент пожирал ее глазами. – Я приложу все усилия, чтобы обеспечить вашу безопасность.
– Вот и замечательно! Полагаю, вопрос решен, сэр Лешко?
– Я… Э… – Краковский владыка замычал, будто телок. – Вы понуждаете меня…
– Не понуждаю, а прошу, сэр Лешко. Итак?
– Я… Я согласен, моя госпожа.
– О! Благодарю вас, сэр! – воскликнула она. – Значит, нынче ночью?
– Ну уж нет! – запротестовал Князь. – Завтра!
– Но почему?
– Потому что мне нужно многому научить этих птенцов, коль вы отказываетесь от более надежной охраны. Потому что мне нужно провести разведку в городе. Потому что мне, по возможности, нужно связаться с охотниками и предупредить их…
– У вас так все сложно, сэр Лешко… – вздохнула Агнесса. – Хорошо. Я согласна. Завтра, значит, завтра. Но знайте, сегодня весь остаток ночи я буду скучать. А тут еще ваш противный совет! Пойдемте уж! До завтра, юные птенцы!
Высшие вампиры удалились. Напоследок Князь краковский окинул нас недобрым и оценивающим взглядом. Венцеслав посмотрел с любопытством, словно размышляя – куда же еще заведут нас беспечность и безрассудство? Один лишь Амвросий позволил сочувствию промелькнуть во взоре.
Когда мы, молодежь, вновь оказались предоставлены самим себе, вокруг нас с Чеславом образовалось пустое пространство. Ни люди, ни вампиры не любят, когда их побеждают. Пускай даже и в честной схватке. Правда, ни один не посмел обронить обидного или неуважительного слова. Все хорошо помнили, как я владею полутораручным мечом. А выходец из Будейовиц побеждал не только в поэтических турнирах, но и брал несколько раз верх в магических схватках с равными ему по возрасту «немертвыми». Задирать нас опасались, но радости от нашего общества юнцы не испытывали.
– Да ты, никак, влюбился, брат Анджей? – хриплым шепотом поинтересовался Чеслав.
– Тебе-то что за дело? – вкрадчиво ответил я.
– Мне что за дело? Он еще спрашивает!
– А что, не имею права?
– Да кто ты такой, чтобы меня к ответу призывать?
– Ни к чему я тебя не призываю. Ты первый начал.
– Начал. Потому что не могу видеть, как неотесанный рыцарек пялится на идеал чистой красоты.
– Уж не для светлых ли очей вшивых студиозусов идеалы красоты создаются?
– Нет, для провонявших потом рыцарей, разбирающихся исключительно в железяках!
– Хочешь, я одну из них… – И тут я понял, что могу зайти слишком далеко. Терять друзей горько, но в десять раз горше возненавидеть друга. – Не желаю с тобой больше говорить. Надумаешь просить прощения, уши оборву.
Повернувшись к Чеславу и прочим птенцам спиной, я покинул залу.
И это ничтожество, способное только воздух сотрясать рифмованными строчками, да притом не им рифмованными, смеет мечтать об Агнешке! Гнев клокотал в моем сердце. А твердое намерение бороться до конца окантовывало пламенный океан ледяными берегами решимости.
Глава двенадцатая
Стюардесса
Олег Иванович Спицын привез меня в «Шереметьево», подхватив на обочине в двух кварталах от тайной резиденции князя Прозоровского. Той ночью, когда погиб Збышек, мне пришлось вынужденно воспользоваться гостеприимством его светлости. А заодно и написать ему подробную жалобу с просьбой разобраться, как это в московских гостиницах убивают слуг крови у приезжих вампиров, а потом набрасываются и на них самих.
Не скажу чтобы Князь остался доволен, но dura lex sed lex [47]47
Суров закон, но это закон ( лат.).
[Закрыть]—никуда не денешься, придется разбираться по своим каналам. Я мог продублировать жалобу и в Совет вампиров России, и во Всемирный Совет в Цюрих. Все-таки событие для двадцать первого века из ряда вон выходящее. Это после октябрьского переворота, который люди гордо именуют революцией, вошло в моду убивать и грабить кровных братьев.
Впрочем, революционные солдаты с красными ленточками на папахах и увешанные пулеметными лентами матросы не слишком-то задумывались в пьяном угаре грабежей, кого уничтожают. Для них мы все были просто-напросто буржуями недорезанными, и свою первейшую и архиважную, как говаривал один из вождей мирового пролетариата, задачу они видели в необходимости быстрого и аккуратного дорезания нас с последующей национализацией нажитого за долгие века имущества.
Должен заметить, справедливости ради, что не все лидеры победившей в результате переворота партии были тупыми и безграмотными бандитами, не видящими разницы между купчишкой, разбогатевшем на торговле строевым лесом и бычьими кожами, и князем-вампиром, накапливающим произведения искусства еще со времен Дюденева [48]48
Дюдень (Тудан)– брат хана Тохты, один из военачальников Золотой Орды. Возглавил опустошительное «нахождение» на Русь зимой 1292—1293 гг. Разрушил 14русских городов.
[Закрыть]похода. Вспомнить того же основателя и самого первого главу Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Феликса Эдмундовича Дзержинского. Несмотря на вовсю пропагандируемый советской властью атеизм, он до конца дней своих оставался по духу ревностным католиком, не уступая по старательности избиения ведьм, колдунов, вампиров и оборотней великим инквизиторам прошлого. А вот Лев Давидович Троцкий, народный комиссар иностранных дел, а впоследствии председатель Реввоенсовета РСФСР, напротив, всячески склонял к сотрудничеству как кровных братьев, так и колдунов из Ковена, а также заодно и оборотней. Ему казалось очень перспективным подключить существ со сверхъестественными – паранормальными, как бы сказали современные ученые, способностями – к делу мировой революции, к строительству коммунизма, к созданию человека будущего. Кстати, сходных взглядов, при всей разнице в мировоззрении, придерживался и Вольфрам Сиверс, десятью годами позже разыскивающий кровных братьев по всей Германии и державам, ею завоеванным или подчиненным. Правда, ни одному, ни второму не повезло. Вампиры не слишком горели желанием подчиняться людям, превращать в неуязвимых бойцов по желанию Москвы или Берлина войска вермахта или Красную армию. И снова начались гонения. Почти половину двадцатого века мне не удавалось просидеть на одном месте больше двух-трех лет. Киев, Варшава, Париж, Марсель, Женева, Цюрих, Барселона, Лиссабон, Лондон, Эдинбург… Это не считая небольших городков. Вернулся в Киев я в конце восьмидесятых, когда объявили «перестройку» и Амвросий разослал письма всем старым знакомым. Ну, само собой, тем, чьи адреса знал.
В девяностые жизнь бурлила ключом и, скорее всего, обывателю казалась страшной, кровавой и беспросветной. Но люди слишком мало живут, а передача памяти из поколения в поколение не воспроизводит всего ужаса того же Бабьего Яра или Катыни. Что такое, скажите на милость, криминальные разборки двух городских банд, пускай даже и с применением автоматического оружия, по сравнению с облавой, которую проводят «черные СС»? Детский лепет. Куличи из песка. Один мой знакомый оборотень рассказывал, как выкапывался из братской могилы, куда немцы сбрасывали трупы расстрелянных людей. Не пожелаю и врагу…
В общем, Князь Никита заверил меня, что вопиющий случай не останется без самого тщательного расследования. То же самое пообещал и полковник ФСБ, выглядевший подавленным и, вопреки обыкновению, молчавший за рулем всю дорогу до аэропорта. Уже помогая мне выгружать чемоданы из багажника, сказал только:
– Это был не Пешкин.
– Как вы узнали?
– Примерно через час после того, как я вас отвез, в «Метрополе» появились его люди. Трудно сказать, насколько решительными были их намерения, но они явно растерялись, повстречав у входа машины московского ОМОН. Осторожно поговорили с портье и, выяснив, в чем дело, убрались восвояси. Они же не знали, что ночные портье все до единого работают осведомителями ФСБ. И не только ФСБ…
– Тогда кто же?
– Пока неизвестно. Убитые вами и мною люди не числятся ни в одной картотеке. Собственно, документов при них не нашли, пришлось воспользоваться отпечатками пальцев. Так вот – нигде в России или других державах, стоящих на костях СССР, они не значатся. Гастролеры. Возможно, из Европы, а может быть, из Соединенных Штатов.
– Кому я мог насолить в Североамериканских Соединенных Штатах? У меня там даже знакомых нет.
– О, вы даже себе представить не можете, насколько парням из США есть дело до всех. Само собой, если дело касается непосредственной выгоды.
– Какая от меня может быть выгода? Я что, нефтяной король?
– И все же я не отказывался бы так сразу от версии с американцами.
– Может, тогда стоит проработать и версию террористов Аль-Каиды?
– Может быть, – полковник не поддержал шутку. – И самураев с китайцами я бы тоже со счетов не сбрасывал.
– Вы так думаете?
– Кто предскажет заранее, разведка какой страны могла заинтересоваться вашими сверхъестественными способностями?
Вот тут-то я и припомнил Льва Давидовича вкупе с герром Вольфрамом. Но продолжал разыгрывать невинность:
– О нас мало кто знает. А все открытые сведения до неузнаваемости искажены Голливудом и всякими-разными фантастами, включая и русских.
– Помню-помню… Коктейль Саушкина? – подмигнул Спицын.
– И не только. К тому же я самый рядовой, можно даже сказать заурядный, вампир. Я не владею тайнами, я не стремился к власти или какому-то особому богатству. Если уж предпринимать какие-то жесткие шаги, то против одного из князей.
– Каждый из которых прячется в надежно укрытом особняке-крепости под защитой десятков вампиров-убийц?
– Вы несколько утрируете, Олег Иванович. Да, их убежища вполне надежны и укрыты от постороннего глаза. Но ни один Князь не в состоянии собрать вокруг себя десяток телохранителей. Мои собратья самодостаточны и не любят служить кому бы то ни было. – Я слегка лукавил, но для пользы дела.
– Тем более. Поставьте себя на место человека или организации людей, задумавших добраться до одного из князей. Как им лучше всего обнаружить его убежище?
Я задумался.
– Ну… Выследить. Или взять в плен кого-нибудь, кто вхож… – Я оборвал себя на полуслове. – Вы думаете?
– Пытаюсь проработать все возможные версии. От попытки спонтанного ограбления до организованного захвата одного из вашей братии. А тут есть над чем подумать.
– Спасибо. Обещаю тоже пораскинуть мозгами.
– Только не так, как один солнцевский браток, который сверзился с подъемного крана.
– Постараюсь.
– Запишите мой мобильный.
– Я все равно не умею им пользоваться.
– Научитесь. Жизнь заставит.
– Поживем – увидим.
– Ну раз не хотите записывать номер… У вас же где-то была моя визитка?
– Потерял, к сожалению.
– Тогда держите еще одну, – полковник улыбнулся и, когда я спрятал картонный прямоугольник в карман, протянул ладонь:—До встречи, пан Анджей.
Я с удовольствием пожал ему руку. Редко какому человеку удавалось вызвать у меня такую симпатию. Причем не слишком обоснованную. Ну помог. А кто сказал, что он не преследует какие-то свои, мне не понятные, цели? И тем не менее чутье, которое редко меня подводило до сих пор, подсказывало – на эфэсбэшника можно положиться. По крайней мере он прикроет спину в случае чего.
Обстановка внутри салона «Боинга» меня неприятно удивила. Люди прятали лица под ватно-марлевыми повязками. Очередная эпидемия гриппа напугала всех. Наверняка в аэропортах Украины уже объявлен карантин, выставлены посты медработников, которые обязаны проверять здоровье всех, прибывающих из-за рубежа. В особенности из России. Почему-то зараза, прибывающая из Европы, кажется украинцам не такой опасной, как из Китая или от северного соседа. Но в результате профилактических мер пассажиры аэробуса напоминали каких-то небывалых фантасмагорических чудовищ: белые или голубые лица, лишенные рта и носа, над которыми выделялись глаза – усталые и раздраженные из-за необходимости дышать через тряпку. Никто не шутил, не обменивался новостями, не пытался заигрывать со стюардессами. Подобное подавленное настроение мне доводилось видеть во время вспышки холеры в Одессе и после большого лондонского пожара, добившего тех горожан, кто уцелел после бубонной чумы.
Усевшись на место согласно билету, я невольно покосился на пустующее кресло по правую руку. Здесь мог бы сидеть Збышек, если бы незнакомые мне ублюдки, чьи гнилые потроха недостойны даже служить пищей бродячим шелудивым псам, не ворвались прошлой ночью в мой номер. Конечно, мерзавцы действовали по чьему-то наущению. Иначе их действия теряли всякую логику и смысл. Только кто их натравил? И снова я вспомнил тот напоенный ненавистью взгляд, что вонзился мне в основание черепа, будто стилет, когда я покидал князя Прозоровского в прошлое посещение Москвы. Кто бы это мог быть? Неужели я наступил на хвост одному из московских вампиров? Или корни этой вражды тянутся глубже, к моим похождениям в Европе во времена Реформации или Первой мировой войны?
– Добрый день! – слегка приглушенный повязкой прозвенел у меня над ухом приятный женский голосок.
Над белой маской, закрывающей нижнюю часть лица, удивленно смотрели сапфирно-синие глаза, обрамленные пушистыми ресницами. На лоб спадала челка цвета золота.
– А я вас помню! Вы часто летаете самолетами нашей компании.
«Хорошо, хоть не езжу телегами», – подумал я, но вслух сказал:
– У вас очень удобное расписание.
– У нас вообще очень хорошая компания. Девиз – «Все для пассажира». А вы летали в прошлом месяце с товарищем. Где он?
Наконец я разглядел бедж. Жанна. Это ее кровью я подкрепился во время последнего перелета из Москвы в Киев. Вряд ли она помнит, зачем именно я выходил с ней из салона. Да и помнит ли вообще, что выходил? Так, смутный образ, похожий на сновидение, и связанное с моим образом удовольствие. Кажется, я уже упоминал, что для смертных укус вампира подобен наркотику. Сейчас ее кровь не была мне нужна – вполне хватало выпитого до смерти подонка, пытавшего Збышека. Вчера, разгоряченный схваткой, я, пожалуй, слегка перестарался. Сейчас вампирское сообщество не приветствует убийство – двадцать первый век на дворе, цивилизация, демократия. Не удивлюсь, если в просвещенной Европе ввели закон, согласно которому требуется письменное разрешение жертвы перед кормежкой.
