Текст книги "Серебряный медведь"

Автор книги: Владислав Русанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

На обочине, которая не отличалась от дороги, а скорее угадывалась, стояла девушка. Или девочка. С первого взгляда и не разобрать-то…

Самая что ни на есть обыкновенная девчонка. Хорошенькая, как может быть хороша деревенская уроженка. Курносая, на щеках веснушки, глаза большие, синие, как васильки. Вокруг головы закручены косы. В Тельбии так носят незамужние девки. Правда, одежка почти нищенская – домотканая рубаха с белесыми разводами высохшего пота, латаная-перелатаная юбка, босые потрескавшиеся пятки, грязные, едва не черные.

Похоже, выскользнула из высоких зарослей терновника – как там вообще ходить можно? Колючка на колючке!

А как она умудрилась прокрасться мимо охранения?

Кулак насупился – видно, о том же подумал. Подъехал к девчонке едва не вплотную. Молча уставился на нее сталисто-серыми глазами. Она безмятежно улыбнулась в ответ на настороженный взгляд кондотьера. Взмахнула рукой, указывая на лес за спиной:

– Там человек. Помочь надо!

– Ты откуда здесь взялась? – медленно проговорил Кулак.

Девочка нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Снова махнула рукой.

– Помочь! Человек! Человек в беде!

Остальные наемники подтянулись поближе, не забывая, впрочем, поглядывать по сторонам. Пустельга и Мигуля взвели арбалеты.

– Кто ты? Откуда? – продолжал расспросы кондотьер.

– Человек! Там человек!

«Разговор двух глухих», – подумал Кир.

Мудрец вытолкнул вороного коня вперед всех, поравнялся с Кулаком.

– Извини, командир… – тихонько бросил он, нависая над девчонкой. Замер, вглядываясь ей в глаза. Потом выпрямился. – Кулак, она, похоже, не в себе.

– Да я вижу, – как-то смущенно ответил седобородый. – Только не пойму, чего ей от нас надо. И как она мимо Тычка с Карасиком проскочила?

– Этим лоботрясам по шее хорошенько бы… – с чувством произнес Мелкий. Его шутливое настроение как рукой сняло.

– Помощь нужна! Беда… Смертоубийство! – стояла на своем незнакомка.

Кулак задумался. Захватил в горсть бороду. Нахмурился.

– Эй, Ингальт! – выкрикнул он наконец.

Проводник приблизился.

– Знаешь ее?

– Нет, – честно ответил уннарец, внимательно оглядев девчонку. – Не могу ж я всех дурочек местных знать…

– Да? Ладно… А до деревни ближайшей далеко идти?

– Не очень. Мили две. Ну, может, две с половиной… Село небольшое. Десятка два дворов.

Кулак снова задумался.

– Чего там… энтого… думать, – развел руками Почечуй. – Земли ландграфа… энтого… Медренского…

– Стало быть, на засаду можем напороться на раз, – подхватила Пустельга.

– Во-во, могем… энтого…

– Что за человек в беде-то? – наклонился к девочке Мудрец.

– Хороший. Глупый, – невпопад ляпнула она.

– Это она про кого? – оскалился Бучило, но никто не поддержал его шутки.

Кондотьер вздохнул:

– Ладно, братцы… Может, я к вечеру раскаиваться буду, но по-иному не могу. Мы хоть и наемники, а все же люди.

Он возвысил голос, отдавая команды:

– Арбалеты изготовить к бою! Мелкий, отзови разъезды! Идем осторожно. Колонна по три. Дистанция два корпуса, следим за лесом. Пустельга!

– Да, командир!

– Ты командуешь арьергардом.

– Поняла!

– Всем! Оружие держать под рукой. Если засада, бой не принимать! Уходим отстреливаясь. Приказ ясен?

– Ясно! Само собой! Понятно, командир! – на разные голоса отозвались наемники.

– Хорошо! – Кулак ободряюще улыбнулся девчонке. – Веди нас, красавица!

– Ага! – радостно кивнула она. Развернулась было.

– Погоди! – окликнул ее кондотьер. – Постой. Кир!

– Да, командир!

– Бери ее в седло.

Молодой человек кивнул.

– Хорошо. А она не испугается?

– А мне откуда знать? – пожал плечами седобородый. – Эй, красавица, на лошадь сядешь?

Девчонка радостно заморгала длиннющими ресницами. Протянула руки:

– На лошадку? Хочу!

Кир подхватил ее, усадил на переднюю луку. Девчонка оказалась легкой, но крепкой – словно выточенная из дерева фигурка. Пахло от нее потом и свежескошенным сеном. Когда парень отвел ладонью выбившуюся из косы прядь, которая щекотала ему нос, она засмеялась, вытащила из волос сухую травинку и бросила под копыта коню:

– Скорее! Поехали!

– Банда! Рысью! Марш! – скомандовал Кулак.

Когда конный отряд, вытянувшись в длинную колонну, ворвался на рыси в деревню, Кир понял, что незнакомка не лукавила. Ну, разве что чуть-чуть ошиблась. Помощь требовалась не одному человеку. Вернее, не только человеку…

Тьяла находится на востоке Сасандрийской империи. Дальше, за Дореной, только Окраина, а там уже и до Степи рукой подать. Кирсьену приходилось иногда видеть кентавров. Если быть честным, то три или четыре раза, не больше. Но не узнать выходца из народа степняков он не мог. Тем паче что конечеловек возвышался над волнующейся, словно море в преддверии шторма, толпой крестьян. Плечи и руки его обвивали веревки, отчего он напоминал муху, спеленутую пауком. Один глаз не открывался вовсе, представляя собой набрякший сливовый кровоподтек. Из-под блестящих черных волос на щеку сбегала струйка крови – скорее всего, камнем приложил кто-то.

А где же человек? Ведь девчонка говорила о человеке? Или перепутала – от деревенской дурочки можно ждать чего хочешь.

Да нет!

Вон, кажется, и человек.

Неподалеку от скрученного кентавра, которого удерживали сразу четыре здоровых мужика, толпа образовывала пустое пространство шагов пять шириной.

Спина девчонки, прижимающаяся к груди Кира, вздрогнула.

Молодой человек вдруг с ужасом осознал, что же именно скрывается за спинами тельбийцев. Наверняка избитый человек. И хорошо, если еще живой.

Бывший офицер ощутил подкатывающуюся к горлу тошноту. Убить вооруженного противника – это обычное дело. Казнить осужденного – занятие, которое не может приносить радость и удовольствие, но иногда бывает необходимо. Но забить толпой одного-единственного, причем уже поверженного противника? Гадость-то какая…

– Банда! – загремел Кулак. – В плети кошачьих сынов! Вперед!

Двадцать коней рванули с места.

Заливисто засвистела Пустельга.

По-дикарски, с гиканьем и уханьем, заорал Мудрец, воздевая над головой меч. Кир в сотый раз успел поразиться неимоверной силище этого костлявого бойца. Двуручник одной рукой? Если бы полгода назад молодому человеку кто-нибудь такое рассказал, он вызвал бы болтуна на дуэль за наглое вранье.

Неизвестно, что произвело большее впечатление на толпу – топот копыт и оскаленные морды коней или отражающее солнечные лучи лезвие двуручного меча. Тельбийцы бросились врассыпную. Справедливости ради стоит заметить, что так поступило бы большинство сельских жителей на всем протяжении материка: от Окраины до Мораки и от Каматы до Итунии. Вид вооруженного всадника превращает крестьянина в суслика, вынуждая искать спасения в собственной норке.

Только один попытался полоснуть косой по ногам вороного коня кондотьера.

Пустельга всадила болт ему в глаз на полном скаку.

Остальные бежали очертя голову, бросая топоры, цепы, вилы… Прыгали через плетни, ныряли в стога в поисках укрытия.

Сколько нужно времени, чтобы от околицы добраться до колодезной площади посреди села? Матерый курильщик не успеет и трубку раскурить. Но этих мгновений хватило, чтобы подворья обезлюдели. Даже дымки, кажется, перестали виться над соломенными крышами.

Около почерневшего от времени сруба остались лишь спутанный кентавр и распростертое в пыли тело в изодранной одежде. Да еще, зацепившись штаниной за кривой кол, свисало с плетня тело застреленного крестьянина.

Кулак соскочил на землю. Наклонился над избитым.

Девчонка рванулась рыбиной, выскользнула из-под руки Кира и побежала к кондотьеру.

Спешились Мудрец, Мелкий, Почечуй и Бучило.

Остальные оставались в седлах, зорко поглядывая по сторонам. Как будто напуганные селяне могли попытаться ударить в спину!

Белый остановил короткошеего гнедо-пегого конька рядом с тяжело дышащим кентавром. Спрыгнул. В руках коротышки сверкнул длинный кинжал.

Взмах!

Оплетающие конечеловека веревки свалились и, будто выброшенная штормом озерная трава, замерли серой грудой у копыт.

Дроу церемонно поклонился, прижав ладони к груди:

– Да осияет животворящее солнце твой след в ковыле, о сын Великой Степи!

Кентавр переступил с ноги на ногу. Его колени заметно тряслись. Дрожь волнами пробегала по спине, как у напуганной пожаром лошади. Ребра, обтянутые светло-желтой шкурой, ходили ходуном. Киру бросилось в глаза, что степняк не просто устал, а, что называется, изнурен. Шерсть свалялась клочьями, торчат маклаки, гребенкой проступил хребет.

И тем не менее кентавр нашел в себе силы склониться в изысканном поклоне, вытягивая передние ноги вперед, как цирковой конь.

– Да укроет листва твои тайные и явные тропы, о сын Вечного леса!

Кир удивился. Он и представить не мог, что эти два народа знают о существовании друг друга. А тут такая трогательная встреча. Словно старые друзья и союзники. А может, в стародавние времена они вместе сражались с расширяющейся империей Сасандры? Хотя теперь их взаимная любовь выглядит несколько смешно. Во-первых, от Степи до гор Тумана ехать не один месяц, а во-вторых, что Белый сражается бок о бок с людьми, что кентавр, скорее всего, из тех полутора сотен степняков, что генералы перегнали в Тельбию для помощи пехотным частям. Дезертир? Похоже. Тогда и побитый селянами человек наверняка тоже дезертир. Бывший гвардеец скривился. Кто же любит нарушителей присяги? И тут резанула непрошеная мысль: «А ты сам, господин т’Кирсьен делла Тарн, как тут очутился? Разве удрать из Аксамалы не значило нарушить присягу?»

Тем временем кентавр обратился к Белому, возвышаясь над ним, словно Клепсидральная башня:

– Помогите моему товарищу…

Его голос звучал необычно, напоминая сдержанное конское ржание.

– Да ничего с ним не сделается, – повернулся к нему Мудрец. – Дышит. Стонет. Значит, живой.

– Крепкий парнишка, – покачал головой Мелкий. – Я бы на его месте…

– А ты забыл, как тебя в Перте лупили, чтобы в кости не мухлевал? – Пустельга спрыгнула с коня. Подошла к лежащему парню и склонившимся над ним товарищам. – Водичкой бы его окатили, чем болтать попусту…

– Дело говоришь, – согласился Кулак. – Бучило, давай ведро!

Кир тоже покинул седло. Арбалета у него все равно нет. Пускай спины прикрывают те, кто может это сделать. Вразвалочку, не торопясь, чтобы не быть заподозренным в излишнем любопытстве, пошел к своим. За спиной Белый, тщательно выговаривая слова человеческой речи, обратился к кентавру:

– Если мне будет позволено спросить: что привело сына Степи в здешние недружелюбные края?

Остановиться бы и послушать, но нельзя – засмеют. Тот же Мелкий первым скажет: «Любопытной из Браилы нос дверями прищемили!»

Побитый лежал лицом вниз, согнув одну ногу и вытянув вторую. Локти он по-прежнему плотно прижимал к бокам. Молодец, ребра защищает. Печень, опять же. Как и следовало ожидать, одежда на спасенном оказалась солдатская. Нательная рубаха из серого полотна, короткие штаны тоже полотняные, но более грубые, калиги, подбитые гвоздями. Все в грязи, изодрано, кое-где замарано кровью.

– Когда это меня били? – возмущенно оправдывался Мелкий. – Пытались, не спорю… Но не били!

– Так ты ж с моста сиганул! – рассмеялся Кулак. – Нас не дождался.

Подошел Бучило с тяжелым ведром. Хотел с размаху плеснуть, но парень поднял голову:

– Не надо!

– Надо, надо! – расплылся в хитрой улыбке наемник.

– Перестань! Не до шуточек! – Пустельга остановила его. – Поставь ведро! – Воительница наклонилась над избитым. – Умоешься?

– Ага… – Он кивнул и застонал. Видно, хорошо по голове получил.

Подполз на четвереньках к ведру, опустил в него голову. Подержал немного, вынырнул отфыркиваясь. Набрал воздуха побольше и снова погрузился.

– Пускай плещется! – улыбнулась воительница. – За что его, любопытно знать?

– Да за чо… энтого… могут дезертира бить? – скривился Почечуй. – Спер что-то…

– А кентавр? – почесал бороду Кулак.

– А то кентавры… энтого… ничего стырить не могут?

– Нет, ну, я не спорю… – развел руками кондотьер.

Но тут подошли дроу со степняком.

– Он не крал, – сурово проговорил кентавр. – Он хотел заработать немного еды. Для себя и для меня.

– Да? – прищурился Мелкий. – А что ж вас в кулаки приняли?

Дезертир высунул голову из воды. Хрипло бросил:

– Кота я зарубил.

– Чем тебе котик помешал? – удивилась Пустельга.

– Кто ж так… энтого… знакомиться с людями начинает?

Парень повернулся. Да, разукрасили его как следует. Видно, с душой лупцевали. Верхняя губа надулась и кровоточит. Бровь рассечена. На правой скуле широкая ссадина. Кровь стекает на мочку уха – надорвано оно, что ли? А в лице что-то знакомое мелькнуло. Где Кир мог его видеть?

– Я не хотел, – оправдываясь, произнес избитый. – Я во двор зашел. Он кинулся… Я – за топор… Ну, и…

– Угу… Радоваться еще должен, что живой остался. С ленцой били поселяне, без огонька, – кивнул кондотьер. Быстро спросил: – Дезертир?

– Да, – потупившись, честно ответил парень.

– И ты? – Кулак повернулся к кентавру.

– И я.

– Нехорошо.

Конечеловек пожал плечами, всем своим видом говоря – подумаешь, велика важность!

Побитый сцепил зубы:

– Я воевать не рвался.

– Подневольный, что ли?

– Можно и так сказать.

«И говор у него знакомый, – подумал Кир. – Где же? Где я его видел?»

– Кровь-то сотри, – посоветовала Пустельга. – Глаз залила совсем.

Дезертир зачерпнул полную пригоршню воды, плеснул в лицо, быстрыми движениями растер.

Ну да! Широкое лицо, подбородок записного упрямца. Светлые волосы раньше были длинными, а теперь пострижены, как и положено рядовым, чтоб из-под шлема не торчали. Выговор северный, табальский. Вон, у Бучилы такой же.

Так это же…

Студент!

Кирсьен рванул меч из ножен, прыгая вперед.

Успел увидеть расширившиеся, а потом сузившиеся глаза табальца.

Мудрец вроде бы нехотя, лениво протянув руку, сграбастал Кира за плечо широченной ладонью. Остановил, едва не перевернув в воздухе. Так сторожевого кота опрокидывает цепь в верхней точке прыжка.

– Ты что, Малыш? – удивленно воскликнула Пустельга.

– Ты, паря… энтого… снежный демон тебя закусай… – приседая, хлопнул ладонями себя по ляжкам Почечуй.

– Убью, студент! – прорычал Кир, пытаясь сбросить руку силача.

– А ну, успокойся! – решительно скомандовал Кулак.

– Сперва я его…

– Да ты что творишь?! – Пустельга шагнула вперед, заслоняя студента… Как же его зовут? Ага! Антоло!

– Пусти, Мудрец! Пусти!

– Вот вы какие, горячие каматийские парни! – с насмешкой проговорил Мелкий, нагибаясь над ведром. И вдруг без предупреждения плеснул ледяной колодезной водой прямо на Кира.

От неожиданности бывший гвардеец задохнулся. Холодные струйки ворвались не только за пазуху, но и в рот, ноздри, вынудили зажмуриться. Он закашлялся, отплевываясь. Бросил меч.

Когда поднял голову, запал уже прошел. Одно дело – срубить человека, подчинившись мгновенной вспышке гнева, а совсем другое – хладнокровно лишить жизни, да еще под пристальными взглядами двух десятков товарищей. Ну, не палач же он, в самом деле?..

А наемники смотрели на них со студентом с нескрываемым интересом.

– А ну-ка рассказывай, Малыш, – строго произнес кондотьер. – Когда вы повздорить успели?

– Поди, раньше… энтого… друг дружку знали? – влез коморник.

– Непростой ты парень, ох, непростой… – протянула Пустельга.

Кир вздохнул. Рассказать, что ли? Стыдно. Тогда придется признаться, что вовсе никакой он не каматиец, а из Тьялы, что дворянин, что гвардейцем был… А дурацкая драка в «Розе Аксамалы»? И все же признаваться придется. Иначе доверие соратников будет утеряно навсегда. А без взаимного доверия сражаться рядом нельзя.

Пока он размышлял, Антоло закряхтел, с трудом выпрямился. Прихрамывая, шагнул вперед.

– Я тебя тоже узнал. Вот уж не предполагал свидеться, господин лейтенант… – с нескрываемым презрением проговорил он.

– Лейтенант? – присвистнул Мелкий. – Ну, тогда простите, господин офицер, что облил вас ненароком.

Кулак шикнул на него. Весельчак махнул рукой и отвернулся, все же поглядывая искоса: как будут развиваться события?

– Если бы ты знал, – продолжал студент, – как я хотел вцепиться тебе в горло… Голыми руками, зубами… Ведь если бы не ты, я не очутился бы здесь.

– Могу ответить тебе тем же, – сквозь зубы процедил Кир. – Если бы не ты…

– Была моя очередь, – набычился Антоло. Вот уж настоящий табалец! Упрямец из упрямцев!

– Ты же…

– Простолюдин? Черная кость?

Кир замешкался с ответом. Еще два-три месяца назад он, не раздумывая, согласился бы. Подумаешь, овцевод и сын овцевода, даром что в университете науки постигает, а решил потомственного дворянина учить справедливости! Да таких, как он, на конюшне пороть за одно только слово поперек господской воли. Но теперь… Ведь и Мудрец, и Кулак, и Пустельга – люди, пробившиеся с низа общества. Но имеется ли у них гордость, честь, отвага? Конечно. Даже с избытком.

– Нет… – пробормотал молодой человек. – То есть… Я хочу сказать…

– Что ты хочешь сказать? Что ты можешь сказать? – В горле табальца клокотал неподдельный гнев. Но какой-то слабый. Так рвется вскачь загнанный конь. Желание есть, а силы, увы, закончились.

– Я хочу сказать…

– Он хочет сказать, что это неважно, – решительно вмешался Мудрец. – Дворянин, мещанин… Клянусь Ледяным Червем, какая чушь!

– Честь! – громко провозгласил кентавр. – Вот что важно для воина. Я, Желтый Гром из клана Быстрой Реки, свидетельствую, что у Антоло из Да-Вильи, что в Табале, сердце настоящего воина. В нем хватает и мужества, и упорства, и чести.

– Малыш… То бишь Кир, – веско заметил Мудрец, – тоже труса не празднует. Он может стать примером любому дворянину.

– Я и есть дворянин, – вздохнув, признался парень. – И не из Каматы, а из Тьялы. Т’Кирсьен делла Тарн. Еще недавно я был лейтенантом Аксамальской гвардии.

– Ну, ты… энтого… даешь! – разинул рот Почечуй.

– Я же говорил, он фехтует, будто с детства учился! – воскликнул Мелкий.

– И что же вы не поделили? А, парни? – уперла руки в бока Пустельга.

– Давайте… энтого… признавайтесь! Вот увидите… энтого… на душе полегчает.

– Да что рассказывать? – попытался отбиться Кир.

– Это очень долго… – промямлил Антоло. – И кому это интересно? – Он хотел покачать головой, но вдруг пошатнулся и упал бы, если бы под левый локоть его не подхватил Желтый Гром, а под правый – Пустельга.

Кулак кашлянул, прочищая горло. Все повернулись к нему. Как-никак, командир. По закону военного времени его слово решающее.

– Так! – Кондотьер взмахнул рукой, разрубая воздух. – Все это очень интересно. Но торчать тут я не намерен. Собираемся и уходим. Нечего светиться перед местными. Но на первом же привале ты и ты… – Он поочередно взглянул на Кира и на Антоло. Так, что молодым людям захотелось провалиться сквозь землю. – Ты и ты. Рассказываете мне свою историю или катитесь ко всем ледяным демонам Полуночи. Все ясно?

Глава 7

«День, ночь – сутки прочь», – говорят в Табале.

Впервые за истекшие десять дней Антоло чувствовал себя сытым. Какое же это блаженство! Хотя отряд наемников не баловал гостей разносолами, даже самая обычная пшенная каша, заправленная салом, луком, еще какой-то душистой травкой, которую сыпанул в котел высокий костлявый воин с ежиком волос на бугристом черепе, показалась пищей, достойной небожителей. Кентавра тоже накормили. Не от пуза, но вполне сносно. Оставалось только удивляться, с какой скоростью его крепкие зубы перемалывали полоски сушеного мяса, старательно подсовываемые карликом дроу.

Правда, еды следовало дождаться.

Предводитель отряда, седобородый наемник по кличке Кулак, приказал уезжать из негостеприимной деревни. Из-за прикрытых ставней за кавалькадой следили настороженные и попросту испуганные глаза, глухо рычали из будок коты – лишь один бросился в атаку, натягивая цепь. Мычала по хлевам скотина. Антоло ждал, что всадники не погнушаются ограбить селян, но просчитался. Или оставлять за спиной озлобленное население, когда и так армию завоевателей не слишком-то любят, не входило в планы Кулака, или он был выше мелочного мародерства.

Бывшему студенту-астрологу, бывшему копейщику победоносной армии Сасандры выделили спокойного конька – серого в яблоках, гривастого и толстоногого – из числа запасных, или, как принято говорить у военных, заводных, коней. Седла не нашлось, поэтому пришлось усесться на сложенную вчетверо тряпку, которая скользила по шерсти, понуждая парня то и дело падать на конскую шею, судорожно вцепляясь в гриву. Стараясь не опозориться, свалившись под копыта, он изо всех сил сжимал ногами круглые лошадиные бока, от чего серый рвался вперед, и тогда Антоло натягивал повод, едва не раздирая коню рот. Закончилась их борьба тем, что ехавшая рядом коротко стриженная воительница, вооруженная мечом и арбалетом, как следует отругала молодого человека. Но после сменила гнев на милость и пообещала, хитро подмигнув, дать ему два-три урока.

Зато на привале, глотая обжигающую рот кашу, он понял, что так до сих пор и не знал, что такое настоящее счастье…

Но потом подошел старший отряда. Антоло уже запомнил, что его зовут Кулак. Вообще, все эти люди обращались друг к другу исключительно по кличкам. Словно разбойники. Хотя, посидев в аскамалианской тюрьме, таким вещам перестаешь придавать излишнее значение.

Вместе с Кулаком пришли прячущий глаза Кирсьен, высоченный воин с двуручником, коротышка с протазаном, Желтый Гром, не отходящий от него ни на шаг дроу, плешивый старик с клочковатой бородой и бегающими глазами – Почечуй – и все та же Пустельга. Похоже, она решила опекать табальца.

– Что ж, парни, рассказывайте, – расправив бороду, проговорил командир.

Антоло поглядел по сторонам. Очень уж не хотелось выворачивать наизнанку душу перед совершенно незнакомыми людьми.

– Если хочешь, о том как мы сбежали из армии, могу рассказать я, – видя его нерешительность, степенно предложил кентавр.

– Это потом, – остановил его кондотьер. – Сейчас я хочу знать, почему вы так и норовите вцепиться друг другу в глотку, словно натасканные на драку коты. Кто из вас начнет первым, мне все равно. – Он строго посмотрел на Кира. – Но рассказывать придется, клянусь Снежным Червем!

Молодые люди обменялись тяжелыми взглядами. Странно, но в глазах бывшего гвардейца студент уловил нечто, напоминающее сочувствие.

– Это случилось в день тезоименитства матушки государя императора, да живет он вечно, – медленно вымолвил Антоло, чувствуя, как с каждым словом говорить становится легче и легче. – В тот день мы с товарищами выдержали выпускное испытание по астрологии, а значит, закончили подготовительный факультет Императорского аксамалианского университета тонких наук…

– Я в тот же день, – несмело вмешался Кирсьен, – получил серебряный бант и звание лейтенанта Аксамалианской гвардии…

Так они и говорили, дополняя речи друг друга, под внимательным взглядом наемников стараясь не слишком приукрашивать рассказ, излагая все, как было, – не обеляя себя и не очерняя соперника. Пускай купчики перед судом магистрата стараются выиграть тяжбу, прибегая к недостойным приемам. Здесь же – суд чести и вести себя надо соответственно.

Окунаясь в события трехмесячной давности, Кир ощутил вдруг жгучий стыд. Глупость! Мальчишество! Как можно было до такого опуститься? И дело даже не в драке в день тезоименитства… Нет. Дело в неумеренной спеси, толкающей людей на дурацкие поступки. Дело в упрямстве… Как в басне о двух молодых барашках, бодавшихся на мосту. Бодались, бодались да в воду свалились. Не выплыл ни один. Так же и они. Сумеют ли теперь забияки вынырнуть из омута северной Тельбии, а выплыв, вернуться к прежней жизни? Останутся ли теми, кем были до войны? Ответ очевидный – нет. И не нужно быть великим мудрецом, как тот мэтр Дольбрайн из аксамалманской тюрьмы, о котором упомянул студент, чтобы понять это.

Из-за пустого спора империя потеряла молодого подающего надежды гвардейского офицера и талантливого, напористого ученого. А что приобрела взамен? Наемника, притворяющегося каматийцем, и насильно отправленного в армию солдата, точнее, теперь уже дезертира?

Антоло тоже внимательно слушал рассказ тьяльца. Покачал головой, когда тот упомянул мэтра Носельма, профессора астрологии. Мол, это же надо – в колдуны подался! Почесал затылок, слушая о Мастере, лучшем сыщике-контрразведчике, и шпионском заговоре.

Бывший студент сидел красный, распаренный, как вареный рак. То-то же… Совесть – самый страшный зверь, у кого она есть, конечно. Выгрызет все потроха изнутри…

Когда они закончили рассказывать, наемники какое-то время молчали.

Затем Почечуй, похоже, выразил общее мнение:

– Тудыть же ж вас в душу… энтого… сопляки! Чего же вам дома… энтого… не сиделось?

Кир виновато пожал плечами, а Антоло отвернулся, пряча глаза.

Пустельга запрокинула голову и хрипловато расхохоталась. Очевидно, вспомнила что-то из своей жизни.

Кондотьер откашлялся. Потер левой рукой затянутую в кожаную перчатку правую.

– Я не Триединый и не жрец его, – сказал он медленно, с расстановкой, поглядывая то на одного «подсудимого», то на другого. – Мне не дано видеть все пути людские, находить оправдание или осуждать поступки… Я могу сказать одно – ну и дураки же вы, парни! Это же надо так просрать все, что имелось в жизни!

– А они уже это поняли, – тяжело роняя слова, проговорил Мудрец. – Ишь как зарделись! Будто голышом на улицу выскочили.

«А душу наизнанку вывернуть перед всеми – это легче, чем голым на людях показаться? – подумал Кир. – Что-то мне подсказывает – нет…»

– Если мне будет позволено говорить на этом совете… – негромко произнес кентавр.

– Говори, Желтый Гром, – разрешил кондотьер. – В моей банде воин Степи – равный среди равных.

– У нас в Степи Говорят: не нужно слишком часто возвращаться на старую тропу. Чересчур осторожный воин всю жизнь ходит по кругу. Я плохо умею управляться со словами. Все-таки я воин, а не шаман. Но я попробую… Сейчас Кирсьен из Тьялы и Антоло из Табалы пересекли свой след и посмотрели – кто охотится за ними? Я вижу, что они поняли: довольно оглядываться, нужно смотреть вперед. Духи ведут нас по жизни, и все, что происходит с нами, происходит по их воле. Могу сказать одно: я не жалею, что Антоло из Табалы встретился на моем пути. Это честь – иметь такого друга…

– Гм… – встрял Мудрец. – Хочу добавить, что это малыш Кир завалил колдуна Джиль-Карра из банды Черепа. Мой меч только довершил начатое. И клянусь честной сталью, именно Малыш спас тогда мою задницу. Да и все ваши тоже.

Кондотьер кивнул.

Мелкий стукнул кулаком по колену:

– Да кто же спорит? Он мне сразу понравился! Зря я ему, что ли, проверку устроил?

– Молчал бы! – Пустельга швырнула в него камушком. – Проверку! Накостылял он тебе! Так и признайся!

– Я вот что скажу, – продолжал седобородый. – Молодость часто склонна совершать необдуманные поступки. Кто из нас не мечтал в юности о лучшей доле, чем служба за деньги? Кто из нас вел жизнь скромную и благочестивую, словно жрец? – Он еще раз внимательно оглядел всех собравшихся в кружок людей и нелюдей. – Я не могу осуждать их. Я не хочу учить жизни и говорить: вот я бы на вашем месте!.. Я не был на вашем месте. И вряд ли оказался бы. Не потому, что такой хороший и ни разу не затевал драк. Я – крестьянский сын, и я не могу представить, что значит лишиться дворянства или вылететь из университета. Но, судя по вашему рассказу, хорошего в этом мало. А значит, парни, вы себя уже наказали.

– Еще как… энтого… – влез Почечуй. – Я… энтого… не могу представить, как меня… энтого… с унире… увине… короче, с учебы выгоняют. Но ежели бы кто из моих отродьев такое учудил…

– Ты, старый, никак, своих ублюдков в университет пристроить решил? – подмигнула Пустельга.

– Цыц! Молодая еще меня… энтого… подначивать! Не решил! Откель у меня столько золота? А представить… энтого… могу.

– Устроить им испытание в Круге! – чудовищно коверкая слова человеческой речи, проскрипел Белый.

– Зачем? – Брови Мудреца поползли вверх.

– А чтоб знали! Зеленую поросль подрезать надо. – Дроу воинственно расправил плечи. Это выглядело бы смешно, если бы не вошедшая в легенды кровожадность остроухих.

– Никаких испытаний! – сказал, как отрезал, Кулак. – Мне наплевать на их дружбу или вражду. Я думаю, у каждого из них хватит ума не сцепиться, как голодные коты из-за кости. А жизнь рассудит…

– Верно, – кивнул Мудрец. – Жизнь и не такие узлы развязывала.

– Я предлагаю тебе, Антоло, – продолжал кондотьер, – и тебе, Желтый Гром, службу империи в составе моего отряда. Таким образом, – неожиданно он хитро подмигнул, – ваш уход из своих частей может расцениваться как переход на другую службу, а не как дезертирство.

– Вообще-то я не хочу воевать… – замотал головой Антоло.

– Тогда можешь вернуться в ту деревню, – подмигнул Мелкий. – Тебя там заждались!

Пустельга стрельнула в него глазами, словно орион метнула.

– Восемь из десяти людей, затянутых в эту войну, воевать не хотят, – сказал Кулак. – Просто иногда не остается другого выхода.

– Эй, погодите! – воскликнул Кир. – А мое мнение что, никого уже…

– Никого, Малыш. Запомни: кондотьер – я. Я набираю отряд. Мудрец, Пустельга и Мелкий – мои лейтенанты. Почечуй – коморник. Они имеют право голоса. Ты – не имеешь.

– Ах, так?! – Тьялец вскочил на ноги.

– Сиди. – Мудрец дернул его за полу куртки.

– По «Уложению Альберигго», – заметил Почечуй, – тебя… энтого… и выпороть можно. За неповиновение командиру. А уж потом… энтого… выгнать.

Кирсьен хотел закричать, затопать ногами, выхватить меч… Но вдруг подумал, что будет выглядеть как мальчишка. Даже еще дурашливее, чем тогда, когда затевал потасовку в «Розе Аксамалы». И что он этим докажет? Что неспособен учиться ни на своих ошибках, ни на чужих? Он махнул рукой и сел.

Воцарилось молчание. Немного в стороне сдержанно переговаривались остальные наемники. Наверное, чувствовали важность мгновения. На краю поляны фыркали лошади. Где-то в чаще горохом рассыпалась частая дробь дятла.

Антоло смотрел на искаженное обидой лицо Кира. «Ишь ты! Он и здесь вздумал себя вперед выпячивать. Его мнение… Нужно твое мнение кому-то, маменькин сынок, дворянчик сопливый! Я еще в „Розе Аксамалы“ заметил, что ты из себя представляешь. Мечом махать – это пожалуйста. А вот когда жареным запахло, удрал. Как последний трус. И своих бросил – ладно, мы ему нужны, как телеге пятое колесо. Да хотя бы ради того, чтоб тебе насолить…»

– Я согласен, – решительно сказал табалец, с удовольствием наблюдая, как дернулась щека бывшего гвардейца.

Почечуй крякнул. Мудрец кивнул одобрительно. Пустельга усмехнулась и толкнула парня локтем:

– Завтра же начну учить верхом ездить!

– Я тоже вступаю к тебе в отряд, – прогудел кентавр.

Кулак поднялся, смахнул травинки со штанов.

– Что ж, значит, все утряслось, – сказал он, потягиваясь. – Можно и отдохнуть.