Текст книги "Всемирная гармония"

Автор книги: Владимир Шкаликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Ну и как наше богатырское ничего? – доносилось из рюкзака.

– Своя ноша не тянет, – отвечал человек и шагал довольно легко.

– Однако мы загорели, – слышалось из рюкзака.

– Скорее, обветрились.

– Каков же вывод?

– А его сделала за нас та симпатичная рыженькая попутчица. Она, помнится, сказала: "Вашему виду можно позавидовать".

– Простой каламбур. Не обольщайся.

– От черноглазой туристки в горах тоже были комплименты.

– Все равно не спеши радоваться, – парировал рюкзак. – Комплименты часто делают тем, с кем не собираются иметь дела.

– А пожизнерадостнее нельзя покаламбурить?

– Можно, – легко согласился рюкзак. – Эта рыженькая в поезде вместе с комплиментом могла бы и адресок подарить.

– Так еще не поздно исправиться, – заметил загорелый. – Вон же она!

Загорелый с рюкзаком догнал на трамвайной остановке рыжую красавицу, попросил у нее адрес, получил его, посадил улыбающуюся в трамвай и двинулся дальше.

– И ты готов идти к ней в гости? – обратился он к рюкзаку.

– До сих пор не веришь? – донеслось оттуда. – Две недели в горах тебя не убедили?

– Да как тебе сказать... Не боялся. Домой не просился. Скучать не давал. Понимал меня, как будто...

– Э-э, батенька, ищешь, к чему бы придраться!..

– И все же, – сказал загорелый, я ждал большего.

– А именно?

– Неужели забыл?

– А-а-а, – пропел рюкзак. – Святая святых... Жгучая тайна... Знаешь, было так хорошо, что я об этом ни разу не подумал. Боже мой, первый раз в жизни – горы, ветер, солнце, этот роскошный камнепад...

– Который нас чудом не накрыл!..

– Да плевать! Это была жизнь, достойная жизни! Не согласен?

Загорелый облегченно засмеялся:

– Как же я могу быть не согласен, если в этом – моя идея?! Совсем не важно, что ты не определил наш секрет по имени. Главное – ты его правильно почувствовал... Вот тебе тема для размышлений чувства разума! Мне доступен анализ, тебе чувства. Это на уровне открытия. Значит, все в порядке!

– Так что же, – голос из рюкзака зазвучал надеждой, – осталось вернуть меня на место, и будем жить дальше?

– Разумеется. Только вот наше тело проголодалось.

Человек с рюкзаком завернул в столовую. Когда он покончил с обедом, рюкзаку было предложено сначала зайти в гости и закрепить знакомство с рыжей красавицей, а уж затем...

– Прошу тебя, – взмолился рюкзак, – никаких красавиц и никаких "затем"! Во-первых, представь ощущения человека, к которому ввалится гость без разума...

– С разумом в рюкзаке, – поправил загорелый.

– Это одно и то же. Тело, начиненное только эмоциями, может быть привлекательно только односторонне...

– Гармонии возжаждал? Похвально. Но ты сказал: "Во-первых"...

– А во-вторых, пора бы и меня пощадить. Две недели такой бесприютности...

– Вдвойне похвально, – оценил загорелый. – Все больше уверяюсь, что до тебя многое дошло. Даже начинаю верить, что теперь мы с тобой поладим.

– И день сегодня рабочий, – напомнил рюкзак. – Институт открыт...

– Хорошо! – Загорелый решительно встал. – Идем в институт. Совместимся, сходим в парную... А в гости двинем вечерком, да?

В рюкзаке – радостный всхлип.

И вот они в институте. То есть не они, а он, загорелый и обветренный в горах Знаток прекрасного и Светило точных наук. В его опечатанной лаборатории осталась настроенная аппаратура, с помощью которой он собственную душу отделил от тела. Но теперь душа на месте, а в рюкзаке, небрежно заброшенном за плечо, томится и перевоспитывается разум холодная, ненасытная субстанция, лишенная сострадания, озабоченная когда-то лишь поиском истины. Похоже, однако, что, уступив душе свое место, помыкавшись без тела, разумная составляющая Знатока серьезно изменилась к лучшему, проще говоря – подобрела.

Загорелый и обветренный, ни к кому в институте не заглядывая, достал из кармана ключ и заперся в своей лаборатории. Там он немедленно развязал рюкзак и опустился в кресло. Освобожденный Призрак расположился в кресле напротив. Он был небрит и нечесан, худ лицом, глаза блестели.

– Ты больше похож на духовную составляющую, усмехнулся бритый, мытый, загорелый и обветренный.

– Зато тебе жаловаться не на что, – Призрак вздохнул. – Ты всего достиг.

– Не скажите, батенька. Идеал недостижим – это во-первых. А во-вторых и в – остальных, чувство удовлетворенности, если оно не преходяще, ведет человека к деградации. Совпадает?

– По форме-то совпадает, – Призрак поморщился. – Да трудно мне представить, чего еще можешь хотеть ты, лишенный аналитичности. После гор сходить в море? После рыжей девицы узнать пегую? Или серую в яблоках? Вместо коньяка пожелать мартини?

Загорелый засмеялся.

– Разумеется, разумеется, разумеется. И моря хочу, и пегую в яблочках, и мартини, и в парную желаю, и еще много чего. Однако без тебя все это пресно. Не вижу, почему надо хотеть только чего-то непостижимого? Мне кажется, когда мы были в этом теле вместе и ты притеснял меня, ты хотел еще меньшего, чем я.

– Меньшего?!

– Именно. Ты хотел всего лишь Истины. Мистической Истины, ради которой не жалел ни себя, ни окружающих. Только послушай, какое дикое созвучие: "Ничего, кроме Истины". Да что она такое, кто она такая? Знал ли ты, ради чего истязаешь материю?

– Мне казалось, знал, – пробормотал Призрак смиренно.

– А теперь что тебе кажется?

– Теперь я сомневаюсь. Во всем, кроме того, что материя существует.

Несколько минут стояло молчание, только гудели разогреваемые приборы и чуть потрескивала единственная свеча на осциллографе. Занавеси на окнах Знаток, входя, не поднял, но большего света ему теперь не требовалось все необходимые данные он держал в памяти, а рукоятки приборов легко находил ощупью.

– Что ж, – сказал наконец загорелый, – аппаратура готова. Прости за душеспасительную беседу, если она тебе таковой показалась... И давай соединяться. Командуй, что где подключать.

Глаза Призрака мрачно блеснули, он пружинно встал, приблизился спереди вплотную к загорелому, повернулся к нему спиной, вытянул руки и велел двойнику сделать то же самое.

– Теперь выполняй мои движения.

Ведомый призраком разума, человек затягивал клеммы и застегивал манжеты на запястьях, потом щелкал тумблерами и крутил рукоятки...

Последний щелчок, мигнули лампы – и Призрак растворился в теле.

– Ну вот и все, – сказал Знаток голосом Духа и потянулся к рубильнику.

– Ошибаешься, – ответил он сам себе другим, прежним голосом и ударил себя по руке. Лицо его исказилось яростью, которая легко стерла мелькнувшую было обиду.

– Не выйдет! – простонал голос Духа.

– Уже вышло! – был ответ. – Пошел вон!

Руки Знатока уверенно пробежали по тумблерам и рукояткам, снова мигнули лампы, и опять их стало двое... Только теперь бритый, мытый, загорелый и обветренный ошеломленно заколебался в воздухе, а бледный, обросший и нечесанный с мрачным видом содрал манжеты и датчики, отключил аппаратуру, отшвырнул ногой рюкзак и тяжело опустился в кресло. На худом лице горели ненасытные глаза, дышал тяжело.

– Ну, и чего же ты добился? – спросил Дух.

– Скоро увидишь, – был ответ. – Только отдышусь. А вот ты не добился ничего.

– Кому ты сделал хуже, несчастный?

– Ошибаешься, – был ответ. – Несчастным я прожил всего две недели. Правда, вполне несчастным. Боже мой, только вспомнить – две недели долой! Из такой короткой жизни! И ведь все уже было готово! Оставалось только подключиться – и я давно владел бы Истиной! Так нет, меня дернуло тащиться с тобой куда-то в пустыню – лишь затем, чтобы узнать, что твоя жалкая тайна тайн, твоя великолепная святая святых всего лишь мифическое единство двух врагов!..

– Враг был только один, возразил Дух. Враг самому себе.

– Сло-ва-а-а, – протянул Знаток. Он переплел вытянутые ноги и расслабился. – Как они мне надоели... Но ладно, говори что хочешь. Дело сделано, я опять свободен... Ты только послушай, какое слово: "Свободен"!

От волнения Дух потерял форму. Его тело заколебалось, черты лица смазались. Но он взял себя в руки и спокойно возразил:

– Ты был свободен. Когда рядом был я. Но ты рвался в рабство. Получай же: теперь ты раб своих страстей. И без меня они очень быстро тебя погубят...

Он на минуту замолк, но хозяин тела снисходительно покивал:

– Давай, давай. Твоя очередь меня развлекать. Скажи, что я пожалею. Скажи, что я обманул, когда сказал, что у меня появились сомнения. Только я не обманул. Я действительно всю жизнь сомневаюсь во всем, кроме того, что материя существует. Но сомнения – самое ненавистное, что есть на свете! Поэтому в тело я тебя не пущу, пока не приведу мир в порядок... Можешь сказать, что обнаружил у меня задатки совести. Давай-ка, взови к этому заморышу – может быть, он откроет тебе дверь...

Дух последний раз содрогнулся и – стал уплотняться. Он убавился в росте, зато спинка кресла теперь едва проглядывала сквозь его тело.

– Ну же, – подбадривал Знаток. – Где твое красноречие? На рыжих израсходовал?

– Хорошо, – процедил Дух. – Развлеку последний раз... Ты о двери говорил. Я в нее стучаться не буду. Я так выйду.

Тень какого-то чувства проступила на лице Знатока. Но время ее было кратким. Он сказал.

– Я имею в виду другую дверь.

– А я имею в виду вот эту, – Дух кивнул на дверь лаборатории. Впрочем, подойдет и окно, и потолок. Бог в помощь, как говорится.

Забота осенила лицо Знатока.

– На бога надеяться не советую, сказал он строго, как говорил бы с неопытным подростком. – Мы имеем дело с пока еще нетрадиционным законом физики.

– То есть?

– То есть без меня тебе долго не прожить. Из нашего путешествия я сделал вполне определенные выводы. Правда, они касаются меня, но физическая-то сущность у нас, надеюсь, одинакова... Так вот, любой из нас вне тела больше месяца не протянет. Рассеется. – Знаток замолчал, потом с непривычной для Духа задумчивостью начал вспоминать. – Еще в студенчестве пришла эта идея. Я представил, что душа это очень сложный электромагнитный сгусток, достоверная копия человеческой психики. Я думал, что после моей смерти она отделится от тела и будет витать между живыми, искать, в кого бы вселиться. Во взрослого вселиться мудрено – у каждого своя душа выросла. А если найти младенца – будет в самый раз. И тогда к нему в разные возрасты будут приходить разные странные воспоминания будто он уже встречал эту формулу, когда-то имел вот такую мысль, знал этого человека... Ты ведь помнишь эту идею?

– Помню, конечно, – Дух печально кивнул. – На семинаре по философии преподаватель назвал тебя за нее "ползучим эмпириком".

– Ярлыки вешать – много ума не надо, – подхватил Знаток. – Но я не отступил. Я поставил эту идею целью жизни...

– И вот ты у цели, – перебил Дух. – Но все равно не доволен.

– Нечем. Только пусть тебе не кажется, что я кокетничаю. Нечем быть довольну. Когда идея пришла, я еще не знал, что в мозгу нет единства. Правое полушарие, левое полушарие, эмоциональная доминанта, аналитическая... Чему радоваться теперь? Тому, что во мне работает теперь только одно полушарие? А правое не хочет возвращаться?

– Сам выгнал!

– Да я не о том! Если моя наука не может привести к согласию всего два полушария моего собственного мозга, то чему я могу радоваться? Да при том еще, что согласие между нами – это даже не цель, это всего лишь промежуточный этап, средство для постижения Мировой Гармонии...

– Вселенской, – поправил Дух довольно насмешливо.

– Да, Вселенской! И не надо иронизировать! Если бы ты не мешал, давно бы уже...

– Так ведь уже не мешаю, – усталость и презрение зазвучал в голосе Духа. – Схема известна. Включай и наслаждайся. Только дослушай, что я тебе скажу.

– А, валяй, – Знаток махнул рукой. – Все одно и то же.

– Ты в лесу не видишь деревьев, – сказал Дух. – То, что кажется тебе этапом и средством, на самом деле – та самая святая святых, на которую тебе никак не следовало посягать. Гармония Разума и Духа – чего еще можно хотеть от Мирозданья?

– Да ты, батенька, субъективный идеалист!

– А ты, я гляжу, недалеко ушел от этого преподавателя философии. Ученый должен, говорят, все знать об океане по капле воды. А ты в погоне за Мифической Вселенской Гармонией готов перешагнуть через гармонию в собственной голове. Даже не перешагнуть. Наступить. Я ведь знаю: еще шаг...

– Да что ты можешь знать?! – Знаток скривился. – Ты, примитивная Эмоция!

– Мне и не надо что-то знать. Я чувствую. И поэтому, прежде чем под твоим каблуком захрустит твой собственный череп, я уйду. Может быть, и в самом деле переселюсь в какого-нибудь младенца.

– Младенец! Ты же убедился, что без аппаратуры это невозможно!

– Посмотрим. Теперь это уже все равно. В крайнем случае рассеюсь, но зато со спокойной совестью, по Хайяму: "Ты лучше голодай, чем что попало есть..."

– "И лучше будь один, чем вместе с кем попало!" – рявкнул Знаток. Можешь катиться! Уже вон темно на дворе, а я все с тобой тут нянчусь! Отправляйся в какой-нибудь роддом и начни все сначала! А я честно дойду свой путь. Без дезертиров!

– А ведь я было совсем поверил в тебя, – сказал Дух.

– Вера – это убогая подпорка при недостатке информации!

– Что ж, прощай.

Не меняя позы, Дух начал смещаться вбок, и Знаток отвернулся, чтобы не видеть, как дезертир исчезнет за стеной.

Полчаса бледный, давно не бритый человек не двигался в кресле и даже не открывал глаз. Потом он встал, порылся в карманах, нашел бумажку с адресом рыжей красавицы и разорвал ее в мелкие клочки. Потом обошел пространство предстоящего сражения, пнул подвернувшийся под ноги рюкзак и начал уверенно собирать сложную схему.

Установив на последнем генераторе нужную частоту, он проверил показания всех приборов, бросил последний взгляд на экран осциллографа и двинулся к высоковольтному щиту. Там он еще раз пнул свой пустой рюкзак, довольно равнодушно полюбовался огоньком оплывшей свечи и положил руку на рубильник...

Директор Института Безумных Идей, заканчивая вечерний моцион, шел расслабленной походкой по сырому асфальту и глубоко дышал. Этот перерыв в суточном рабочем цикле он особенно ценил, потому что мышечная разрядка вызывала чудесный отлив крови от головного мозга. При этом все суетные связи в мозгу рвались, и сторожевой центр имел возможность очень свежо поработать на свободе. Высшее наслаждение наступало дома, под душем, когда из всего комплекса идей и задач, которыми был загружен сторожевой центр, как бы случайно выделялась какая-нибудь одна. И не просто выделялась, а почти всегда имела вид законченного решения.

– Жена с детьми сегодня в театре, – бормотал он про себя, позаботиться некому, так надо не забыть взять в ванную табуретку с бумагой и карандашом. А то шлепай потом голый до письменного стола...

Рассмеявшись этой мысли, Директор хозяйским глазом оглядел издали свой институт, мимо которого, как всегда, лежал его путь.

– А ведь это в лаборатории Знатока, – увидел он в двух окнах слабое мерцание. – Вернулся и даже ко мне не заглянул. На износ работает.

Он прошел несколько шагов, размышляя о том, какой беззаветный вол науки этот Знаток и что бы такое предпринять, чтобы вывести его из этого самоубийственного режима. Еще один, последний взгляд на окна заставил его отшатнуться и замереть.

Едва тлевший в окнах лаборатории свет сделался вдруг ослепительным и выплеснулся далеко наружу. Долетел треск и звон. Обожгла лицо и заставила зажмуриться волна сильно сжатого воздуха.

Только на один миг стало оглушительно тихо, и в этой тишине раздался рядом негромкий голос:

– Что и требовалось доказать.

Директор огляделся. Рядом никого не было.

В институте заголосила пожарная сирена.

В соседнем медицинском учреждении закричал новорожденный.