Текст книги "Любит? не любит? Я руки ломаю"

Автор книги: Владимир Маяковский

Любовь

 
Мир
       опять
                цветами оброс,
у мира
           весенний вид.
И вновь
             встает
                        нерешенный вопрос —
о женщинах
                    и о любви.
Мы любим парад,
                            нарядную песню.
Говорим красиво,
                             выходя на митинг.
Но часто
               под этим,
                               покрытый плесенью,
старенький-старенький бытик.
Поет на собранье:
                             «Вперед, товарищи…»
А дома,
            забыв об арии сольной,
орет на жену,
                      что щи не в наваре
и что
         огурцы
                     плоховато просолены.
Живет с другой —
                              киоск в ширину,
бельем —
               шантанная дива.
Но тонким чулком
                             попрекает жену:
– Компрометируешь
                                  пред коллективом.—
То лезут к любой,
                            была бы с ногами.
Пять баб
               переменит
                                 в течение суток.
У нас, мол,
                  свобода,
                                а не моногамия.
Долой мещанство
                             и предрассудок!
С цветка на цветок
                               молодым стрекозлом
порхает,
              летает
                         и мечется.
Одно ему
                в мире
                            кажется злом —
это
      алиментщица.
Он рад умереть,
экономя треть,
три года
              судиться рад:
и я, мол, не я,
и она не моя,
и я вообще
                  кастрат.
А любят,
              так будь
                            монашенкой верной —
тиранит
              ревностью
                                всякий пустяк
и мерит
             любовь
                          на калибр револьверный,
неверной
                в затылок
                                 пулю пустя.
Четвертый —
                       герой десятка сражений,
а так,
          что любо-дорого,
бежит
           в перепуге
                             от туфли жениной,
простой туфли Мосторга.
А другой
               стрелу любви
                                     иначе метит,
путает
            – ребенок этакий —
уловленье
                любимой
                               в романические сети
с повышеньем
                        подчиненной по тарифной сетке…
По женской линии
тоже вам не райские скинии.
Простенького паренька
подцепила
                  барынька.
Он работать,
                     а ее
                            не удержать никак —
бегает за клёшем
                            каждого бульварника.
Что ж,
           сиди
                    и в плаче
                                   Нилом нилься.
Ишь! —
             Жених!
– Для кого ж я, милые, женился?
Для себя —
                   или для них? —
У родителей
                    и дети этакого сорта:
– Что родители?
                           И мы
                                     не хуже, мол! —
Занимаются
                     любовью в виде спорта,
не успев
               вписаться в комсомол.
И дальше,
                к деревне,
                                 быт без движеньица —
живут, как и раньше,
                                   из года в год.
Вот так же
                   замуж выходят
                                            и женятся,
как покупают
                       рабочий скот.
Если будет
                  длиться так
                                      за годом годик,
то,
     скажу вам прямо,
не сумеет
                разобрать
                                и брачный кодекс,
где отец и дочь,
                          который сын и мама.
Я не за семью.
                       В огне
                                  и в дыме синем
выгори
             и этого старья кусок,
где шипели
                   матери-гусыни
и детей
             стерег
                        отец-гусак!
Нет.
        Но мы живем коммуной
                                               плотно,
в общежитиях
                        грязнеет кожа тел.
Надо
         голос
                  подымать за чистоплотность
отношений наших
                              и любовных дел.
Не отвиливай —
                            мол, я не венчан.
Нас
       не поп скрепляет тарабарящий.
Надо
         обвязать
                        и жизнь мужчин и женщин
словом,
            нас объединяющим:
                                             «Товарищи».
 

1926

Вместо оды

 
Мне б хотелось
                        вас
                              воспеть
                                           во вдохновенной оде,
только ода
                 что-то не выходит.
Скольким идеалам
смерть на кухне
                          и под одеялом!
Моя знакомая —
                           женщина как женщина,
оглохшая
               от примусов пыхтения
                                                    и ухания,
баба советская,
                         в загсе венчанная,
самая передовая
                          на общей кухне.
Хранит она
                   в складах лучших дат
замужество
                  с парнем среднего ростца;
еще не партиец,
                          но уже кандидат,
самый красивый
                           из местных письмоносцев.
Баба сердитая,
                        видно сразу,
потому что сожитель ейный
огромный синяк
                          в дополнение к глазу
приставил,
                  придя из питейной.
И шипит она,
                      выгнав мужа вон:
– Я
       ему
              покажу советский закон!
Вымою только
                       последнюю из посуд —
и прямо в милицию,
                                 прямо в суд…—
Домыла.
              Перед взятием
                                      последнего рубежа
звонок
            по кухне
                           рассыпался, дребезжа.
Открыла.
                Расцвели миллионы почек,
высохла
              по-весеннему
                                    слезная лужа…
– Его почерк!
письмо от мужа.—
Письмо раскаленное —
                                     не пишет,
                                                     а пышет.
«Вы моя душка,
 
 
                         и ангел
                                      вы.
Простите великодушно!
                                      Я буду тише
воды
         и ниже травы».
Рассиялся глаз,
                        оплывший набок.
Слово ласковое —
                             мастер
                                         дивных див.
И опять
             за примусами баба,
все поняв
                и все простив.
А уже
          циркуля письмоносца
за новой юбкой
                         по улицам носятся;
раскручивая язык
                             витиеватой лентой,
шепчет
            какой-то
                          охаживаемой Вере:
– Я за положительность
                                       и против инцидентов,
которые
              вредят
                         служебной карьере.—
Неделя покоя,
                      но больше
                                      никак
не прожить
                   без мата и синяка.
Неделя —
                и снова счастья нету,
задрались,
                 едва в пивнушке побыли…
Вот оно —
                 семейное
                                «перпетуум
мобиле».
И вновь
             разговоры,
                               и суд, и «треть»
на много часов
                         и недель,
и нет решимости
                            пересмотреть
семейственную канитель.
Я
   напыщенным словам
                                     всегдашний враг,
и, не растекаясь одами
                                     к восьмому марта,
я хочу,
           чтоб кончилась
                                    такая помесь драк,
пьянства,
                лжи,
                       романтики
                                         и мата.
 

1927

Весна

 
В газетах
               пишут
                         какие-то дяди,
что начал
                любовно
                              постукивать дятел.
Скоро
          вид Москвы
                              скопируют с Ниццы,
цветы создадут
                         по весенним велениям.
Пишут,
            что уже
                        синицы
оглядывают гнезда
                              с любовным вожделением.
Газеты пишут:
                       дни горячей,
налетели
               отряды
                           передовых грачей.
И замечает
                  естествоиспытательское око,
что в березах
                      какая-то
                                    циркуляция соков.
А по-моему —
                      дело мрачное:
начинается
                   горячка дачная.
Плюнь,
            если рассказывает
                                          какой-нибудь шут,
как дачные вечера
                              милы,
                                        тихи.
Опишу
хотя б,
            как на даче
                               выделываю стихи.
Не растрачивая энергию
                                        средь ерундовых трат,
решаю твердо
                       писать с утра.
Но две девицы,
                         и тощи
                                     и ряб`ы,
заставили идти
                          искать грибы.
Хожу в лесу-с,
на каждой колючке
                               распинаюсь, как Иисус.
Устав до того,
                       что не ступишь на ноги,
принес сыроежку
                            и две поганки.
Принесши трофей,
еле отделываюсь
                           от упомянутых фей.
С бумажкой
                    лежу на траве я,
и строфы
                спускаются,
                                    рифмами вея.
Только
           над рифмами стал сопеть,
                                                     и —
меня переезжает
                           кто-то
                                      на велосипеде.
С балкона,
                 куда уселся, мыча,
сбежал
            во внутрь
                             от футбольного мяча.
Полторы строки намарал —
и пошел
              ловить комара.
Опрокинув чернильницу,
                                        задув свечу,
подымаюсь,
                    прыгаю,
                                  чуть не лечу.
Поймал,
             и при свете
                                мерцающих планет
рассматриваю —
                            хвост малярийный
                                                           или нет?
Уселся,
            но слово
                          замерло в горле.
На кухне крик:
                         – Самовар сперли! —
Адамом,
              во всей первородной красе,
бегу
        за жуликами
                             по василькам и росе,
Отступаю
                 от пары
                               бродячих дворняжек,
заинтересованных
                              видом
                                         юных ляжек.
Сел
       в меланхолии.
В голову
              ни строчки
                                 не лезет более.
Два.
        Ложусь в идиллии.
К трем часам —
                           уснул едва,
а четверть четвертого
                                    уже разбудили.
На луже,
              зажатой
                            берегам в бока,
орет
        целуемая
                        лодочникова дочка…
«Славное море —
                            священный Байкал,
Славный корабль —
                                омулевая бочка».
 

1927

Даешь тухлые яйца!

Рецензия № 1

Проходная комната. Театр б. Корш

 
Комната
              проходная
во театре Корша
                           (бе).
Ух ты мать…
                      моя родная!
Пьеска —
                 ничего себе…
Сюжетец —
                    нету крепче:
в роли отца —
мышиный жеребчик
с видом спеца.
У папы
            много тягот:
его жена
собой мордяга
и плохо сложена.
(Очевидно,
                 автор влип
в положительный тип.)
Целый день семенит
на доклад с доклада.
Как
       змее
               не изменить?!
Так ей и надо.
На таких
               в особенности
скушно жениться.
И папа,
             в меру
                        средств и способностей,
в служебное время
                              лезет на жилицу.
Тут где ж
                невинность вынести?
И сын,
           в семейке оной,
страдая от невинности,
ходит возбужденный.
Ему
       от страсти жарко,
он скоро
              в сажень вытянется…
А тут уже —
                    кухарка,
народа представительница.
Но жить
              долго
нельзя без идеолога.
Комсомолец
                    в этой роли
агитнуть ужасно рад:
что любой из граждан
                                    волен
жить с гражданками подряд.
Сердце не камень:
кухарка
              в ту же ночку
обеими ногами
лезет
         на сыночка.
Но только лишь
                          мальчишеских уст
коснулись
                 кухаркины уста —
в комнату
                 входит
                             один хлюст
в сопровождении
                            другого хлюста.
Такому
            надо много ли:
монокль в морщине,
и дылда
              в монокле
лезет к мужчине.
Целует
           у мальчика
десять пальчиков.
Пока
         и днем и ночью
вот это длится,
не отстают
                  и прочие
действующие лица.
Я сбежал
               от сих насилий,
но
     вполне уверен в этом,
 
 
что в дальнейшем
                             кот Василий
будет жить
                  с велосипедом.
Под потолком
                       притаилась галерка,
места у нее
                   высоки…
                                Я обернулся,
                                            впиваясь зорко:
– Товарищи,
                      где свистки?!
Пускай
            партер
                        рукоплещет —
«Браво!» —
но мы,—
               где пошлость,
                                      везде,—
должны,
              а не только имеем право
негодовать
                  и свистеть.
 

1928

Кино и вино

 
Сказал
            философ из Совкино:
«Родные сестры —
                              кино и вино.
Хотя
         иным
                   приятней вино,
но в случае
                   в том и в ином —
я должен
               иметь
                         доход от кино
не меньше
                  торговца вином».
Не знаю,
               кто и что виной
(история эта —
                         длинна),
но фильмы
                  уже
                         догоняют вино
и даже
            вреднее вина.
И скоро
             будет всякого
от них
           тошнить одинаково.
 

1928

Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви

 
Простите
               меня,
                        товарищ Костров,
с присущей
                   душевной ширью,
что часть
                на Париж отпущенных строф
на лирику
                 я
                    растранжирю.
Представьте:
                     входит
                                 красавица в зал,
в меха
            и бусы оправленная.
Я
    эту красавицу взял
                                   и сказал:
– правильно сказал
                                или неправильно? —
Я, товарищ,—
                       из России,
знаменит в своей стране я,
я видал
             девиц красивей,
я видал
             девиц стройнее.
Девушкам
                 поэты любы,
Я ж умен
               и голосист,
заговариваю зубы —
только
           слушать согласись.
Не поймать
                   меня
                            на дряни,
на прохожей
                     паре чувств.
Я ж
       навек
                 любовью ранен —
еле-еле волочусь.
Мне
       любовь
                   не свадьбой мерить:
разлюбила —
                      уплыла.
Мне, товарищ,
                        в высшей мере
наплевать
                 на купола.
Что ж в подробности вдаваться,
шутки бросьте-ка,
мне ж, красавица,
                              не двадцать,—
тридцать…
                  с хвостиком.
Любовь
             не в том,
                            чтоб кипеть крутей.
не в том,
               что жгут угольями,
а в том,
             что встает за горами грудей
над
       волосами-джунглями.
Любить —
                 это значит:
                                    в глубь двора
вбежать
              и до ночи грачьей,
блестя топором,
                          рубить дрова,
силой
          своей
                    играючи.
Любить —
                 это с простынь,
бессонницей рваных,
срываться,
                  ревнуя к Копернику,
его,
      а не мужа Марьи Иванны,
считая
            своим
                       соперником.
Нам
        любовь
                    не рай да кущи,
нам
       любовь
                   гудит про то,
что опять
                в работу пущен
сердца
            выстывший мотор.
Вы
      к Москве
                     порвали нить.
Годы —
             расстояние.
Как бы
            вам бы
                         объяснить
это состояние?
На земле
              огней – до неба…
В синем небе
                     звезд —
                                  до черта.
Если б я
              поэтом не был,
я бы
        стал бы
                     звездочетом.
Подымает площадь шум,
экипажи движутся,
я хожу,
            стишки пишу
в записную книжицу.
Мчат
         авто
                 по улице,
а не свалят наземь.
Понимают
                 умницы:
человек —
                  в экстазе.
Сонм видений
                        и идей
полон
          до крышки.
Тут бы
            и у медведей
выросли бы крылышки.
И вот
          с какой-то
                           грошовой столовой,
когда
          докипело это,
из зева
            до звезд
                          взвивается слово
золоторожденной кометой.
Распластан
                  хвост
                            небесам на треть,
блестит
             и горит оперенье его,
чтоб двум влюбленным
                                     на звезды смотреть
из ихней
               беседки сиреневой.
Чтоб подымать,
                          и вести,
                                        и влечь,
которые глазом ослабли.
Чтоб вражьи
                     головы
                                 спиливать с плеч
хвостатой
                 сияющей саблей.
Себя
        до последнего стука в груди,
как на свиданьи,
                            простаивая,
прислушиваюсь:
                           любовь загудит —
человеческая,
                      простая.
Ураган,
            огонь,
                      вода
подступают в ропоте.
Кто
       сумеет
                  совладать?
Можете?
              Попробуйте…
 

1928

Поиски носков

 
В сердце
              будто
                        заноза ввинчена.
Я
    разомлел,
                   обдряб
                              и раскис…
Выражаясь прозаично —
у меня
           продрались
                              все носки.
Кому
         хороший носок не лаком?
Нога
         в хорошем
                           красива и броска.
И я
      иду
             по коммуновым лавкам
в поисках
                 потребного носка.
Одни носки
                   ядовиты и злы,
стрелки
             посажены
                              косо,
и в ногу
              сучки,
                         задоринки
                                           и узлы
впиваются
                  из фильдекоса.
Вторые —
                 для таксы.
                                   Фасон не хитрый:
растопыренные и коротенькие.
У носка
             у этого
                         цвет
                                  панихиды
по горячо любимой тетеньке.
Третьи
            соперничают
                                  с Волгой-рекой —
глубже
            волжской воды.
По горло
              влезешь
в носки-трико —
подвязывай
                    их
                         под кадык.
Четвертый носок
                            ценой раззор
и так
         расчерчен квадратно,
что, раз
             взглянув
                            на этот узор,
лошадь
            потупит
 
 
                          испуганный взор,
заржет
            и попятится обратно.
Ладно,
           вот этот
                         носок что надо.
Носок
           на ногу напяливается,
и сразу
            из носка
                          вылазит анфилада
средних,
               больших
                              и маленьких пальцев.
Бросают
               девушки
                              думать об нас:
нужны им такие очень!
Они
        оборачивают
                              пудреный нос
на тех,
            кто лучше обносочен.
Найти
           растет старание
мужей
           поиностраннее.
И если
           морщинит
лба лоно
              меланхолическая нудь,
это не значит,
                        что я влюбленный,
что я мечтаю.
                       Отнюдь!..
Из сердца
                 лирический сор
                                           гони…
Иные
          причины
                          моей тоски:
я страдаю…
                    Даешь,
                                госорганы,
прочные,
                впору,
                           красивые носки!
 

1928