355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Маяковский » Стихотворения (1912-1917) » Текст книги (страница 1)
Стихотворения (1912-1917)
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 12:06

Текст книги "Стихотворения (1912-1917)"


Автор книги: Владимир Маяковский


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Маяковский Владимир Владимирович
Стихотворения (1912-1917)



    СОДЕРЖАНИЕ
                         Стихотворения (1912-1917)

     Ночь

     Утро

     Порт

     Уличное

     Из улицы в улицу

     А вы могли бы?

     Вывескам

     Театры

     Кое-что про Петербург

     За женщиной

     Я

        1. По мостовой

        2. Несколько слов о моей жене

        3. Несколько слов о моей маме

        4. Несколько слов обо мне самом

     Исчерпывающая картина весны

     От усталости

     Любовь

     Мы

     Шумики, шумы и шумищи

     Адище города

     Нате!

     Ничего не понимают

     В авто

     Кофта фата

     Послушайте!

     А все-таки

     Еще Петербург

     Война объявлена

     Мама и убитый немцами вечер

     Скрипка и немножко нервно

     Мысли в призыв

     Я и Наполеон

     Вам!

     Гимн судье

     Гимн ученому

     Военно-морская любовь

     Гимн здоровью

     Гимн критику

     Гимн обеду

     Теплое слово кое-каким порокам

     Вот так я сделался собакой

     Кое-что по поводу дирижера

     Пустяк у Оки

     Великолепные нелепости

     Гимн взятке

     Внимательное отношение к взяточникам

     Чудовищные похороны

     Мое к этому отношение

     Эй!

     Ко всему

     Лиличка!

     Издевательства

     Никчемное самоутешение

     Надоело

     Дешевая распродажа

     Мрак

     Лунная ночь

     Следующий день

     В. Я. Брюсову на память

     Хвои

     Себе, любимому, посвящает эти строки автор

     Последняя петербургская сказка

     России

     Братья писатели

     Революция

     Подписи к плакатам издательства "Парус"

     Сказка о красной шапочке

     К ответу!

     Нетрудно, ландышами дыша

     Интернациональная басня

     Ешь ананасы


                                    НОЧЬ

                    Багровый и белый отброшен и скомкан,

                    в зеленый бросали горстями дукаты,

                    а черным ладоням сбежавшихся окон

                    раздали горящие желтые карты.

                    Бульварам и площади было не странно

                    увидеть на зданиях синие тоги.

                    И раньше бегущим, как желтые раны,

                    огни обручали браслетами ноги.

                    Толпа – пестрошерстая быстрая кошка -

                 10 плыла, изгибаясь, дверями влекома;

                    каждый хотел протащить хоть немножко

                    громаду из смеха отлитого кома.

                    Я, чувствуя платья зовущие лапы,

                    в глаза им улыбку протиснул; пугая

                    ударами в жесть, хохотали арапы,

                    над лбом расцветивши крыло попугая.

                    [1912]


                                    УТРО

                        Угрюмый дождь скосил глаза.

                        А за

                        решеткой

                        четкой

                        железной мысли проводов -

                        перина.

                        И на

                        нее

                        встающих звезд

                     10 легко оперлись ноги.

                        Но ги-

                        бель фонарей,

                        царей

                        в короне газа,

                        для глаза

                        сделала больней

                        враждующий букет бульварных проституток.

                        И жуток

                        шуток.

                     20 клюющий смех -

                        из желтых

                        ядовитых роз

                        возрос

                        зигзагом.

                        За гам

                        и жуть

                        взглянуть

                        отрадно глазу:

                        раба

                     30 крестов

                        страдающе-спокойно-безразличных,

                        гроба

                        домов

                        публичных

                        восток бросал в одну пылающую вазу.

                        [1912]


                                    ПОРТ

                       Прост_ы_ни вод под брюхом были.

                       Их рвал на волны белый зуб.

                       Был вой трубы – как будто лили

                       любовь и похоть медью труб.

                       Прижались лодки в люльках входов

                       к сосцам железных матерей.

                       В ушах оглохших пароходов

                       горели серьги якорей.

                       [1912]


                                  УЛИЧНОЕ

                       В шатрах, истертых ликов цвель где,

                       из ран лотков сочилась клюква,

                       а сквозь меня на лунном сельде

                       скакала крашеная буква.

                       Вбиваю гулко шага сваи,

                       бросаю в бубны улиц дробь я.

                       Ходьбой усталые трамваи

                       скрестили блещущие копья.

                       Подняв рукой единый глаз,

                       10 кривая площадь кралась близко.

                       Смотрело небо в белый газ

                       лицом безглазым василиска.

                       [1913]


                              ИЗ УЛИЦЫ В УЛИЦУ

                         У-

                         лица.

                         Лица

                         у

                         догов

                         годов

                         рез-

                         че.

                         Че-

                      10 рез

                         железных коней

                         с окон бегущих домов

                         прыгнули первые кубы.

                         Лебеди шей колокольных,

                         гнитесь в силках проводов!

                         В небе жирафий рисунок готов

                         выпестрить ржавые чубы.

                         Пестр, как форель,

                         сын

                      20 безузорной пашни.

                         Фокусник

                         рельсы

                         тянет из пасти трамвая,

                         скрыт циферблатами башни.

                         Мы завоеваны!

                         Ванны.

                         Души.

                         Лифт.

                         Лиф души расстегнули,

                      30 Тело жгут руки.

                         Кричи, не кричи:

                         "Я не хотела!" -

                         резок

                         жгут

                         муки.

                         Ветер колючий

                         трубе

                         вырывает

                         дымчатой шерсти клок.

                      40 Лысый фонарь

                         сладострастно снимает

                         с улицы

                         черный чулок.

                         [1913]


                               А ВЫ МОГЛИ БЫ?

                        Я сразу смазал карту будня,

                        плеснувши краску из стакана;

                        я показал на блюде студня

                        косые скулы океана.

                        На чешуе жестяной рыбы

                        прочел я зовы новых губ.

                        А вы

                        ноктюрн сыграть

                        могли бы

                     10 на флейте водосточных труб?

                        [1913]


                                  ВЫВЕСКАМ

                         Читайте железные книги!

                         Под флейту зол_о_ченой буквы

                         полезут копченые сиги

                         и золотокудрые брюквы.

                         А если веселостью песьей

                         закружат созвездия "Магги" -

                         бюро похоронных процессий

                         свои проведут саркофаги.

                         Когда же, хмур и плачевен,

                      10 загасит фонарные знаки,

                         влюбляйтесь под небом харчевен

                         в фаянсовых чайников маки!

                         [1913]


                                   ТЕАТРЫ

                       Рассказ о взлезших на подмосток

                       аршинной буквою графишь,

                       и зазывают в вечер с досок

                       зрачки малеванных афиш.

                       Автомобиль подкрасил губы

                       у блеклой женщины Карьера,

                       а с прилетавших рвали шубы

                       два огневые фокстерьера.

                    10 И лишь светящаяся груша

                       о тень сломала копья драки,

                       на ветке лож с цветами плюша

                       повисли тягостные фраки.

                       [1913]


                           КОЕ-ЧТО ПРО ПЕТЕРБУРГ

                       Слезают слезы с крыши в трубы,

                       к руке реки чертя полоски;

                       а в неба свисшиеся губы

                       воткнули каменные соски.

                       И небу – стихши – ясно стало:

                       туда, где моря блещет блюдо,

                       сырой погонщик гнал устало

                       Невы двугорбого верблюда.

                       [1913]


                                ЗА ЖЕНЩИНОЙ

                      Раздвинув локтем тумана дрожжи,

                      цедил белила из черной фляжки

                      и, бросив в небо косые вожжи,

                      качался в тучах, седой и тяжкий.

                      В расплаве меди домов полуда,

                      дрожанья улиц едва хранимы,

                      дразнимы красным покровом блуда,

                      рогами в небо вонзались дымы.

                      Вулканы-бедра за льдами платий,

                   10 колосья грудей для жатвы спелы.

                      От тротуаров с ужимкой татьей

                      ревниво взвились тупые стрелы.

                      Вспугнув копытом молитвы высей,

                      арканом в небе поймали бога

                      и, ощипавши с улыбкой крысьей,

                      глумясь, тащили сквозь щель порога.

                      Восток заметил их в переулке,

                      гримасу неба отбросил выше

                      и, выдрав солнце из черной сумки,

                   20 ударил с злобой по ребрам крыши.

                      [1913]


                                     Я
                                     1

                           По мостовой

                           моей души изъезженной

                           шаги помешанных

                           вьют жестких фраз пяты.

                           Где города

                           повешены

                           и в петле _о_блака

                           застыли

                           башен

                        10 кривые выи -

                           иду

                           один рыдать,

                           что перекрестком

                           р_а_спяты

                           городовые.

                           [1913]

                                     2
                         НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МОЕЙ ЖЕНЕ

                     Морей неведомых далеким пляжем

                     идет луна -

                     жена моя.

                     Моя любовница рыжеволосая.

                     За экипажем

                     крикливо тянется толпа созвездий пестрополосая.

                     Венчается автомобильным гаражей,

                     целуется газетными киосками,

                     а шлейфа млечный путь моргающим пажем

                  10 украшен мишурными блестками.

                     А я?

                     Несло же, палимому, бровей коромысло

                     из глаз колодцев студеные ведра.

                     В шелках озерных ты висла,

                     янтарной скрипкой пели бедра?

                     В края, где злоба крыш,

                     не кинешь блесткой песни.

                     В бульварах я тону, тоской песков овеян:

                     ведь это ж дочь твоя -

                  20 моя песня

                     в чулке ажурном

                     у кофеен!

                     [1913]

                                     3
                         НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МОЕЙ МАМЕ

                   У меня есть мама на васильковых обоях.

                   А я гуляю в пестрых павах,

                   вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу.

                   Заиграет вечер на гобоях ржавых,

                   подхожу к окошку,

                   веря,

                   что увижу опять

                   севшую

                   на дом

                10 тучу.

                   А у мамы больной

                   пробегают народа шорохи

                   от кровати до угла пустого.

                   Мама знает -

                   это мысли сумасшедшей ворохи

                   вылезают из-за крыш завода Шустова.

                   И когда мой лоб, венчанный шляпой фетровой,

                   окровавит гаснущая рама,

                   я скажу,

                20 раздвинув басом ветра вой:

                   "Мама.

                   Если станет жалко мне

                   вазы вашей муки,

                   сбитой каблуками облачного танца, -

                   кто же изласкает золотые руки,

                   вывеской заломленные у витрин Аванцо?.."

                   [1913]

                                     4
                        НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБО МНЕ САМОМ

                    Я люблю смотреть, как умирают дети.

                    Вы прибоя смеха мглистый вал заметили

                    за тоски хоботом?

                    А я -

                    в читальне улиц -

                    так часто перелистывал гроба том.

                    Полночь

                    промокшими пальцами щупала

                    меня

                 10 и забитый забор,

                    и с каплями ливня на лысине купола

                    скакал сумасшедший собор.

                    Я вижу, Христос из иконы бежал,

                    хитона оветренный край

                    целовала, плача, слякоть.

                    Кричу кирпичу,

                    слов исступленных вонзаю кинжал

                    в неба распухшего мякоть:

                    "Солнце!

                 20 Отец мой!

                    Сжалься хоть ты и не мучай!

                    Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою

                                                      дольней.

                    Это душа моя

                    клочьями порванной тучи

                    в выжженном небе

                    на ржавом кресте колокольни!

                    Время!

                    Хоть ты, хромой богомаз,

                    лик намалюй мой

                    в божницу уродца века!

                    Я одинок, как последний глаз

                    у идущего к слепым человека!"

                    [1913]


                        ИСЧЕРПЫВАЮЩАЯ КАРТИНА ВЕСНЫ

                            Листочки.

                            После строчек лис -

                            точки.

                            [1913]


                                ОТ УСТАЛОСТИ

                Земля!

                Дай исцелую твою лысеющую голову

                лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот.

                Дымом волос над пожарами глаз из олова

                дай обовью я впалые груди болот.

                Ты! Нас – двое,

                ораненных, загнанных ланями,

                вздыбилось ржанье оседланных смертью коней.

                Дым из-за дома догонит нас длинными дланями,

                10 мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней.

                Сестра моя!

                В богадельнях идущих веков,

                может быть, мать мне сыщется;

                бросил я ей окровавленный песнями рог.

                Квакая, скачет по полю

                канава, зеленая сыщица,

                нас заневолить

                веревками грязных дорог.

                [1913]


                                   ЛЮБОВЬ

                     Девушка пугливо куталась в болото,

                     ширились зловеще лягушечьи мотивы,

                     в рельсах колебался рыжеватый кто-то,

                     и укорно в буклях проходили локомотивы.

                     В облачные пары сквозь солнечный угар

                     врезалось бешенство ветрян_о_й мазурки,

                     и вот я – озноенный июльский тротуар,

                     а женщина поцелуи бросает – окурки!

                     Бросьте города, глупые люди!

                     и Идите голые лить на солнцепеке

                     пьяные вина в меха-груди,

                     дождь-поцелуи в угли-щеки.

                     [1913]


                                     МЫ

                Лезем земле под ресницами вылезших пальм

                выколоть бельма пустынь,

                на ссохшихся губах каналов -

                дредноутов улыбки поймать.

                Стынь, злоба!

                На костер разожженных созвездий

                взвесть не позволю мою одичавшую дряхлую мать.

                Дорога – рог ада – пьяни грузовозов храпы!

                Дымящиеся ноздри вулканов хмелем расширь!

             10 Перья линяющих ангелов бросим любимым на

                                                        шляпы,

                будем хвосты на боа обрубать у комет, ковыляющих

                                                            в ширь.

                [1913]


                           ШУМИКИ, ШУМЫ И ШУМИЩИ

                   По эхам города проносят шумы

                   на шепоте подошв и на громах колес,

                   а люди и лошади – это только грумы,

                   следящие линии убегающих кос.

                   Проносят девоньки крохотные шумики.

                   Ящики гула пронесет грузовоз.

                   Рысак прошуршит в сетчатой тунике.

                   Трамвай расплещет перекаты гроз.

                   Все на площадь сквозь туннели пассажей

                10 плывут каналами перекрещенных дум,

                   где мордой перекошенный, размалеванный сажей

                   на царство базаров коронован шум.

                   [1913]


                                АДИЩЕ ГОРОДА

                   Адище города окна разбили

                   на крохотные, сосущие светами адк_и_.

                   Рыжие дьяволы, вздымались автомобили,

                   над самым ухом взрывая гудки.

                   А там, под вывеской, где сельди из Керчи -

                   сбитый старикашка шарил очки

                   и заплакал, когда в вечереющем смерче

                   трамвай с разбега взметнул зрачки.

                   В дырах небоскребов, где горела руда

                   10 и железо поездов громоздило лаз -

                   крикнул аэроплан и упал туда,

                   где у раненого солнца вытекал глаз.

                   И тогда уже – скомкав фонарей одеяла -

                   ночь излюбилась, похабна и пьяна,

                   а за солнцами улиц где-то ковыляла

                   никому не нужная, дряблая луна.

                   [1913]


                                   HATE!

                   Через час отсюда в чистый переулок

                   вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,

                   а я вам открыл столько стихов шкатулок,

                   я – бесценных слов мот и транжир.

                   Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста

                   где-то недокушанных, недоеденных щей;

                   вот вы, женщина, на вас белила густо,

                   вы смотрите устрицей из раковин вещей.

                   Все вы на бабочку поэтиного сердца

                10 взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.

                   Толпа озвереет, будет тереться,

                   ощетинит ножки стоглавая вошь.

                   А если сегодня мне, грубому гунну,

                   кривляться перед вами не захочется -и вот

                   я захохочу и радостно плюну,

                   плюну в лицо вам

                   я – бесценных слов транжир и мот.

                   [1913]


                             НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮТ

                  Вошел к парикмахеру, сказал – спокойный:

                  "Будьте добр_ы_, причешите мне уши".

                  Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,

                  лицо вытянулось, как у груши.

                  "Сумасшедший!

                  Рыжий!" -

                  запрыгали слова.

                  Ругань металась от писка до писка,

                  и до-о-о-о-лго

               10 хихикала чья-то голова,

                  выдергиваясь из толпы, как старая редиска.

                  [1913]


                                   В АВТО

                        "Какая очаровательная ночь!"

                        "Эта,

                        (указывает на девушку),

                        что была вчера,

                        та?"

                        Выговорили на тротуаре

                        "поч-

                        перекинулось на шины

                        та".

                     10 Город вывернулся вдруг.

                        Пьяный на шляпы полез.

                        Вывески разинули испуг.

                        Выплевывали

                        то "О",

                        то "S".

                        А на горе,

                        где плакало темно

                        и город

                        робкий прилез,

                     20 поверилось:

                        обрюзгло "О"

                        и гадко покорное "S".

                        [1913]


                                 КОФТА ФАТА

                 Я сошью себе черные штаны

                 из бархата голоса моего.

                 Желтую кофту из трех аршин заката.

                 По Невскому мира, по лощеным полосам его,

                 профланирую шагом Дон-Жуана и фата.

                 Пусть земля кричит, в покое обабившись:

                 "Ты зеленые весны идешь насиловать!"

                 Я брошу солнцу, нагло осклабившись:

                 "На глади асфальта мне хорошо грассировать!"

                 10 Не потому ли, что небо голуб_о_,

                 а земля мне любовница в этой праздничной чистке,

                 я дарю вам стихи, веселые, как би-ба-бо,

                 и острые и нужные, как зубочистки!

                 Женщины, любящие мое мясо, и эта

                 девушка, смотрящая на меня, как на брата,

                 закидайте улыбками меня, поэта, -

                 я цветами нашью их мне на кофту фата!

                 [1914]


                                ПОСЛУШАЙТЕ!

                   Послушайте!

                   Ведь, если звезды зажигают -

                   значит – это кому-нибудь нужно?

                   Значит – кто-то хочет, чтобы они были?

                   Значит – кто-то называет эти плев_о_чки

                   жемчужиной?

                   И, надрываясь

                   в метелях пол_у_денной пыли,

                   врывается к богу,

                   боится, что опоздал,

                10 плачет,

                   целует ему жилистую руку,

                   просит -

                   чтоб обязательно была звезда! -

                   клянется -

                   не перенесет эту беззвездную муку!

                   А после

                   ходит тревожный,

                   но спокойный наружно.

                   Говорит кому-то:

                20 "Ведь теперь тебе ничего?

                   Не страшно?

                   Да?!"

                   Послушайте!

                   Ведь, если звезды

                   зажигают -

                   значит -это кому-нибудь нужно?

                   Значит – это необходимо,

                   чтобы каждый вечер

                   над крышами

                30 загоралась хоть одна звезда?!

                   [1914]


                                 А ВСЕ-ТАКИ

                   Улица провалилась, как нос сифилитика.

                   Река – сладострастье, растекшееся в слюни.

                   Отбросив белье до последнего листика,

                   сады похабно развалились в июне.

                   Я вышел на площадь,

                   выжженный квартал

                   надел на голову, как рыжий парик.

                   Людям страшно – у меня изо рта

                   шевелит ногами непрожеванный крик.

                10 Но меня не осудят, но меня не облают,

                   как пророку, цветами устелят мне след.

                   Все эти, провалившиеся носами, знают:

                   я – ваш поэт.

                   Как трактир, мне страшен ваш страшный суд!

                   Меня одного сквозь горящие здания

                   проститутки, как святыню, на руках понесут

                   и покажут богу в свое оправдание.

                   И бог заплачет над моею книжкой!

                   Не слова – судороги, слипшиеся комом;

                20 и побежит по небу с моими стихами подмышкой

                   и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым.

                   [1914]


                               ЕЩЕ ПЕТЕРБУРГ

                      В ушах обрывки теплого бала,

                      а с севера – снега седей -

                      туман, с кровожадным лицом каннибала,

                      жевал невкусных людей.

                      Часы нависали, как грубая брань,

                      за пятым навис шестой.

                      А с неба смотрела какая-то дрянь

                      величественно, как Лев Толстой.

                      [1914]


                              ВОЙНА ОБЪЯВЛЕНА

                     "Вечернюю! Вечернюю! Вечернюю!

                     Италия! Германия! Австрия!"

                     И на площадь, мрачно очерченную чернью,

                     багровой крови пролилась струя!

                     Морду в кровь разбила кофейня,

                     зверьим криком багрима:

                     "Отравим кровью игры Рейна!

                     Громами ядер на мрамор Рима!"

                     С неба, изодранного о штыков жала,

                  10 слёзы звезд просеивались, как мука в сите,

                     и подошвами сжатая жалость визжала:

                     "Ах, пустите, пустите, пустите!"

                     Бронзовые генералы на граненом цоколе

                     молили: "Раскуйте, и мы поедем!"

                     Прощающейся конницы поцелуи цокали,

                     и пехоте хотелось к убийце – победе.

                     Громоздящемуся городу ур_о_дился во сне

                     хохочущий голос пушечного баса,

                     а с запада падает красный снег

                  20 сочными клочьями человечьего мяса.

                     Вздувается у площади за ротой рота,

                     у злящейся на лбу вздуваются вены.

                     "Постойте, шашки о шелк кокоток

                     вытрем, вытрем в бульварах Вены!"

                     Газетчики надрывались: "Купите вечернюю!

                     Италия! Германия! Австрия!"

                     А из ночи, мрачно очерченной чернью,

                     багровой крови лил_а_сь и лил_а_сь струя.

                     20 июля 1914 г.


                        МАМА И УБИТЫЙ НЕМЦАМИ ВЕЧЕР

                 По черным улицам белые матери

                 судорожно простерлись, как по гробу глазет.

                 Вплакались в орущих о побитом неприятеле:

                 "Ах, закройте, закройте глаза газет!"

                 Письмо.

                 Мама, громче!

                 Дым.

                 Дым.

                 Дым еще!

              10 Что вы мямлите, мама, мне?

                 Видите -

                 весь воздух вымощен

                 громыхающим под ядрами камнем!

                 Ма -а -а -ма!

                 Сейчас притащили израненный вечер.

                 Крепился долго,

                 кургузый,

                 шершавый,

                 и вдруг, -

              20 надломивши тучные плечи,

                 расплакался, бедный, на шее Варшавы.

                 Звезды в платочках из синего ситца

                 визжали:

                 "Убит,

                 дорогой,

                 дорогой мой!"

                 И глаз новолуния страшно косится

                 на мертвый кулак с зажатой обоймой.

                 Сбежались смотреть литовские села,

              30 как, поцелуем в обрубок вкована,

                 слезя золотые глаза костелов,

                 пальцы улиц ломала Ковна.

                 А вечер кричит,

                 безногий,

                 безрукий:

                 "Неправда,

                 я еще могу-с -ї

                 хе! -

                 выбряцав шпоры в горящей мазурке,

              40 выкрутить русый ус!"

                 Звонок.

                 Что вы,

                 мама?

                 Белая, белая, как на гробе глазет.

                 "Оставьте!

                 О нем это,

                 об убитом, телеграмма.

                 Ах, закройте,

                 закройте глаза газет!"

                 [1914]


                         СКРИПКА И НЕМНОЖКО НЕРВНО

                      Скрипка издергалась, упрашивая,

                      и вдруг разревелась

                      так по-детски,

                      что барабан не выдержал:

                      "Хорошо, хорошо, хорошо!"

                      А сам устал,

                      не дослушал скрипкиной речи,

                      шмыгнул на горящий Кузнецкий

                      и ушел.

                   10 Оркестр чужо смотрел, как

                      выплакивалась скрипка

                      без слов,

                      без такта,

                      и только где-то

                      глупая тарелка

                      вылязгивала:

                      "Что это?"

                      "Как это?"

                      А когда геликон -

                   20 меднорожий,

                      потный,


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю