Текст книги "Годы отсебятины"

Автор книги: Владимир Станцо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

1978—1989
ЖИВЕМ ПО ВТОРОМУ РАЗУ!

Могу работать ямщиком,

Могу – учителем толковым.

Но не могу – временщиком

И не хочу – Гребенщиковым!

СОНЕТ

Моя юность была хандрявой.

Нервно волосы теребя,

Бредил бабами, бредил славой

И не знал самого себя.

Моя зрелость была рабочей

И отчаянно игровой.

В этой жизни – выиграть хочешь,

Но расплатишься – головой.

Лишь познавши свободу смерти,

Заглянув ей в глазное дно,

Я сказал себе: все одно,

Повертись еще в круговерти

Этой жизни, а что до лет,

Правды в них, как и в картах, нет.

Борису Глаголину

Хороним не тех, кого надо,

И любим не тех, кого надо.

Свернуло направо право,

Свернула налево правда.

Отчаяния дались нам

Пригоршнями, ладонями.

Стихи облетают листьями.

И жизнь, и любовь.

Догоним ли?..

Погиб Сережка Безверхий,

Ему был неведом страх.

Его «жигуленок» ветхий

Валяется в Жигулях.

ХОЛСТОМЕР

Владимиру Высоцкому

Интеллекты подвластны силе.

Безразлично и свысока

Оскоромили, оскопили

Первозданного рысака.

Оскопили не из-за нрава,

А за то, что невзрачен, пег,

И не передал табунам он

Свой стремительно четкий бег.

Все нормально – мера за меру,

Гений неповторим – пока.

В этом вижу месть Холстомера,

Товстоноговского премьера,

Первозданного рысака.

Есть в идиотстве русских сказок

Непостижимый аромат,

Когда они, порой все сразу,

Тебя и лечат, и корят.

И, отвращая от тревоги,

Вселяют веру – не в слова.

Они торжественны и строги

И праведны, как дважды два.

Украинцы, чехи, русские —

Ладные все да гожие,

И белорусы, к примеру,

За то не в претензии к ним.

Пусть будет другим обузою -

Быть на меня непохожими,

Мое же дело, наверное,

Быть только собой самим.

ЖУРНАЛИСТСКИЕ ЗАРИСОВОЧКИ САМОГО КОНЦА 70-х – САМОГО НАЧАЛА 80-х ГОДОВ

1. Столичная

Николаю Глазкову

Утречком, встречать подружку Нину,

Топал я на аэровокзал.

Город осажденных магазинов...

Раньше думал: экая буза!

А сейчас – неведомые лица:

Из десятка городов народ

На привоз полопать из столицы

Тратит все отдушины суббот.

День-деньской открыт вокзалов клапан,

И москвич в очередях увяз...

Полегаю, что головотяпы

Были порачительиее нас.

2. Железнодорожная

На вагонах написано:

«Легковесные грузы»...

Легковесные грузы

Растеклись – по Союзу.

Что в вагонах: контейнеры

С кукурузными хлопьями,

Свежеснятые тренеры,

Передряги холопьи,

Бесконечные залежи

Подслащенных пилюль?..

Снег, отправленный загодя

В прошлогодний июль.

3. Пригородная

Дача – это не то, что дают,

А то, что сдают, продают.

Дача – это где поддают.

Реже – наподдают,

Чаще – просто дают,

Иногда – дают сдачи.

Да-ча!

Там создают уют.

Иногда – нетрезво поют,

Убивают и просто бьют...

Мне задаром не нужно дачи.

4. Кинематографическая (Глядя кинохронику)

Они давно уже немногое умеют.

Что и умели – стали забывать.

Зачем же ждать, пока совсем охомейнеют?

Давно пора всю их компанию – снимать.

Двадцать четыре кадра в секунду?

Можно и чаще. ......

МУЖСКОЕ ЗАСТОЛЬЕ НА ВИНЗАВОДЕ В ЦИНАНДАЛИ

Томазу Канделаки

Съели – сумели —

Хмели-сунели.

Плотно сидели,

Ели – балдели:

Капли лимона —

По шашлыку...

Съел бы и тонну,

Да не могу,

Возле беседки, в коей давно

Гость Александр объяснился Нино.*

Пили, курили,

В тостах дурили,

Только про женщин —

Не говорили.

Выклевать что ли

Зерна граната?

В этом застолье

Дама нон грата

Возле беседки, в коей давно

Гость Александр объяснился Нино.

Взял бы гитару

Доблестный муж,

Выпил бы чару —

Некуда уж!

Можно ли, чтобы

Горло – без дела?!

Вах, гамарджоба,

Вах, виноделы!

Возле беседки, в коей давно

Гость Александр объяснился Нино.

*Александр Грибоедов, Нино Чавчавадзе

РАЗМЫШЛЕНИЯ ЗА КРУЖКОЙ ПИВА

Алику Штолякову

Чревоугодьем не грешат в российских весях,

Торгаш-подлючина впился в страну, как клещ,

Но наши горести всегда надежно лечат

Пивко и с ним – мумифицированный лещ.

Проспект Калинина. Сидим себе, как баре,

Спешить нам некуда и незачем спешить.

В пивной тепло и парит жарче русской бани,

И русский дух хмельной ничем не сокрушить.

Когда я выпимши, мне море по колено,

Леща и выловил и вывялил я сам,

И пива нежная бахромчатая пена

Неотразимость придаёт моим усам.

По паре кружек поднесет еще Григорьич,

С хорошей закусью он выпить – не дурак.

Мы заливаем пивом собственную горечь

И думы подлые про то, что всё не так.

Двоякослужащий пьет виски с пепси-колой,

Жрёт уворованный партнером сервелат,

Ну а пивные остаются лучшей школой

Для скудно мыслящих останкинских ребят.

Тех, что толпой пойдут туда, куда прикажут,

Что станут ровно, в две шеренги на плацу,

Что по паскудному призыву в рожу вмажут

За то, что рыж, или за то, что жрал мацу.

Им ни к чему интеллигентность и поэты,

Зато в подпитии таким неведом страх,

Расставят точечки – посредством пистолетов

На людях, на иконах, на стихах.

ВОСПОМИНАНИЕ О КРАМОЛЬНОМ ПОЭТЕ

Спрашивайте, мальчики ...

Александр Галич

Вглядывайтесь, мальчики, – авось

Разглядите что-нибудь такое,

Что на самом деле и всерьёз

Вас заполонит-обеспокоит.

Вглядывайтесь, мальчики, в овёс,

Чтобы с овсюгом его не спутать,

Чтоб не одолел недобрый спутник,

Чтобы, если верить, так всерьёз.

С верой в наше время – нелегко,

Лицемерить могут даже храмы,

Где к вранью приученные мамы

Насыщают адом молоко.

В мире всё пропитано враньём —

Нравственность, политика, устои...

Умирать от этого не стоит.

Мы еще, ребята, поживём.

Мы еще, ребята, оживём.

Вглядывайтесь зорче во гробы

Одиозно слепленных кумиров,

Не считайте прессу оком мира —

Там преуспевают лишь рабы.

В жизни свой отыскивая путь,

Вглядывайтесь, как бы вам ни лгали.

И тогда вы сможете, как Галич,

Вектор жизни к правде повернуть.

СТИХИ О СТИХАХ

Михаилу Марфину

Мои стихи грешили приземленностью

И частой переменой настроений.

Им не хватало – целе-

устремленности.

Но вот они иссякли, я старею.

Неужто правда, – и исхода нету мне?!

Не соглашусь! Стучится сердце молотом.

Хочу писать, влюбляться – и поэтому

Не буду с теми, кто порочит молодость.

Но буду с теми, кто грешит напраслиной

На всех, не испытавших испытаний.

И к молодым иду я – как на праздник,

На праздник неслучившихся желаний.

ИЗ СТАРОЙ СТРОФЫ

Когда-то в юности получилась строфа, как теперь вижу, ужасная. Есенинщина в худших вариациях, поделка. Но казалась певучей:

Что вы, кто сказал, что я поэт?

Я певец, довольно безголосый,

Что любил задумчивые косы

И весны сиреневый рассвет...

Позже, году в 80-м, когда уже вовсю работал мой семинар будущих научных журналистов и на него приходили охотно разные интересные люди от Аджубея (опального) до Городницкого и Златковского, когда первые ребята – Миша Салоп, Миша Марфин, Юля Печерская, Любаша Стрельникова, что называется, встали на крыло, та старая строфа почему-то вспомнилась и, танцуя от нее, как от печки, я написал такие вот, достаточно жесткие стихи.

Что вы, кто сказал, что я поэт?

Я певец, предельно безголосый,

Невзлюбивший жёсткие торосы

И туманный северный рассвет.

Что вы, кто сказал, что я поэт?

Я – несостоявшийся художник.

Летом за меня рисует дождик

На асфальте Становой хребет.

Что вы, кто сказал, что я поэт?

Я пока что – недоархитектор,

В осень проектирующий тех, кто

Скажет сокрушающее «нет!».

Скажет сокрушительное «Нет!»

Показухе, ненависти, фальши

И пойдет не так, как мы, а дальше...

Что вы, кто сказал, что я – поэт.

УТРАТНОЕ

Постарели. Скисли. Не те мы.

Поезд пахнет мочой и охрой.

Это стало уже системой —

Возвращаюсь в Москву на похороны.

В поколенье моем потери

Не шеренгою прут, а скопом,

Очевидные, как бактерии,

Укрупненные мелкоскопом.

Счет потерь ведем не на пальцах:

В нетях, нетутях будем все мы!

Только что после нас останется

Класса Гауссовой теоремы?!

Луноход? Вода в Красноводске?

Удивляться технике – нам ли?!

Взлет – Гагарин и клич – Высоцкий.

Двое вечных, как вечен Гамлет.

Мы растратили безвозвратно

Слишком многие ощущенья.

Как на Солнце, на душах пятна,

И себя задвигаю в тень я.

После нас – немного останется

Полувечного. Вечен Гамлет.

Легче – бить себя в грудь и каяться:

Те ли мы? Такие ли? Там ли?!

ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО СТИХИ, НАПИСАННЫЕ В ДЕНЬ ЕГО ПОХОРОН 28 ИЮЛЯ 1980 ГОДА

1.Стихи с посвящением

Полковнику Оржеховскому

начальнику Краснопресненского РУВД

Постыдно:

       на кладбище – через забор!

Но в тысячу раз постыдней

Обстреливать равнодушьем

                                в упор

Тех, кто пришел

                         проститься.

Толпы постыден ажиотаж,

Но в тысячу раз и в сорок

Постыдней —

                       блюсти приказиков блажь,

Спуская своры со сворок.

2.Стихи с эпиграфам

Гремите, оркестры,

Козыри – крести. -

Высоцкий воскресе.

Воистину воскресе!

     А. Вознесенский, 1971 г.

Легко олимпийцам прытким,

Им пропуск – в любую дверь.

Дают им по три попытки,

Высоцкому —

только две.

Вторая попытка – точкой.

Последний аккорд иссяк.

Подточенность лупит точно,

«К тому же – на скоростях».

ТАГАНСКАЯ ПЕСНЯ

Говорят, Владимир Высоцкий умер во сне...

Взял и сбёг – от горестей и страха,

От сумы и, может, от тюрьмы.

Городу не требуется пахарь.

Если не распахивать умы.

И – объятья, а души потемки

Прожигать бессветно, не горя...

Слушайте, товарищи потомки,

Нашего горлана-главаря.

Умницу. Ровесника. Володю.

Классиком при жизни он не стал,

Не подвержен скоротечной моде,

Сам себе не строил пьедестал.

Проходил по льдиночкам по тонким,

Вроде, революций не творя...

Слушайте, товарищи потомки,

Нашего горлана-главаря.

Агитатора. Горлана. Главаря.

Самовыраженье – не проблема.

Потрудней – высвечивать других —

Тех, что незлопамятны и немы,

Кровью сердца расплатясъ за них.

Словно лампы волосочек тонкий,

Он сорвался, враз перегоря...

Слушайте, товарищи потомки,

Нашего горлана-главаря.

Гонщика. Бойца. Канатоходца.

Пацана до самой седины.

Первого в породе иноходца

Безоглядно-суетной страны.

«Есть что спеть, представ перед Всевышним»?

Коли так, то прожито не зря.

Слушайте ж, потомки, и услышьте

Нашего горлана-главаря.

Агитатора. Горлана. Главаря.

ЧЕТВЕРОСТИШЬЯ С ПОСВЯЩЕНИЯМИ

Дите Осокиной,

прощальное

Обрывочно стихотворчество.

Что толку – воду толочь?!

Что толку – стихами корчиться,

Когда не можешь помочь!

Сыну,

напутствие во взрослость

Не устраивай революций,

Ни к чему, кровав их итог.

Посадить бы дерево – лучше,

А не сможешь – цветок.

ПРОЩАЛЬНАЯ ЮРИЮ ВИЗБОРУ

Прощай, партайгеноссе Визбор.

Ты сделал нелогичный выбор,

От толкотни московской давеча

Ушел к Высоцкому и Галичу.

      ...Снежные флаги разлук

      Вывесил старый Домбай.

Там – ни застолицы, ни взлета,

Ни остроты и ни остроты.

Там ни востока нет, ни запада,

Ни облегченных горных запахов!

      ...Крылья сложили палатки,

      Их кончен полет.

Прощай, партайгеноссе Визбор.

Недопустимо рано призван.

Переиначат каэспэшники

Твои бесхитростные песенки...

      ...Ах, вернуть бы мне те корабли

      С парусами в косую линейку!

ПОМИНКИ

Стол заставлен:

помидоры, какая-то снедь.

Я заставлю

это все подчистую доесть.

Рюмки с белой...

Что за мания – всё заставлять?!

Выбор сделан.

Что за мания всех расставлять

по ранжиру!

Не уйти от него никуда.

Не до жиру,

если в мозг просочилась беда.

Раздражённость,

насмеявшись, отпустит меня,

как пижона,

не принявшего судного дня.

А наброски

безнадежно вторичных стихов —

как обноски

или отзвуки прошлых грехов.

МИНИАТЮРЫ ИЗ РАЗНЫХ БЛОКНОТОВ

1.Мы

Безумствуем и врём, как очевидцы,

И не для нас Господня благодать.

Но, может быть, научимся учиться

И большего, чем можется, желать.

2.Письмо

Мы с тобой вдвоём – в последний раз.

Это всё, конец, готов поклясться я,

Безнадежно старый, как Пегас,

И неудержимый, как инфляция.

3. Постскриптум

Ты извини, я был неправ

Нагромождением неправд.

4.Если...

Если у крошки чинарик в руке

И разит от нее за версту...

Если у кошки – хвост в табаке,

Что прикажете делать коту?

5.Мемориальная доска

Здесь повстречались однажды вечером

КраснояЗычие с косноречием.

6.Без названия

Было время – хотелось паблисити,

А теперь наплевать на это!

Приближаясь к гробу и лысине,

Становлюсь, наконец, поэтом.

ТРЕТЬЯ ВОЕННАЯ ПЕСЕНКА

Умеренно

Без боя не уступают

завоёванных рубежей.

Тем более, никогда –

завоеванных пьедесталов…

На город мой надвигаются

ночи длинных ножей,

Потому что советам старейшин

слишком вольготно стало.

Без боя не уступают

завоёванных рубежей.

Тем более, никогда –

завоеванных кабинетов…

В России на всех чиновников

уже не хватит ножей,

Но хватит по атомной бомбе

на каждого из поэтов.

Четыре последних строчки повторяются дважды.

1980

А ВЕК-ТО КОНЧАЕТСЯ. 1989—1994

Нам ни к чему почет и слава,

И так эпоху пережили.

Чужими нитками мой саван

Зашьют любовницы чужие.

ПРАЖСКАЯ ЗАРИСОВКА 15 ОКТЯБРЯ 1989 ГОДА

Не пишется, а ехать в центр не хочется,

Хоть пива нет с утра в бунтующем горле.

Я должен дописать статью о Вихтерле

Сегодня. Завтра в самолёт,

              и вольность кончится.

Политика понятна, как стихи

С простыми отглаголенными рифмами:

Что нынче кажется пещерами и рифами,

То завтра спишут им на прошлые грехи.

Получен шанс не избирать самоизбранцев...

Бежит под зонтиком красотка – я не с ней.

А чехи видят в нас, как прежде, иностранцев.

И оккупантов —

               что грустней.

А за окном – мокрющий пёс на тротуаре,

А на окне – дыряво-красный цикламен,

Доносит ветер запах перемен.

Дай, Господи, чтоб обошлось без гари.

СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ

Здоровый дух – в здоровом теле.

Таинственная сень – постели.

Я млел себе в тиши, и вдруг

Раздался – напряженный звук.

Я огляделся – жопа плачет,

Подрагивают ягодицы,

Такой большой футбольный мячик

Вполне приемлемых кондиций.

Спросил я жопу: «Что с тобой?» —

Не удостоили ответа.

Плач перешёл в тоскливый вой.

Случилось это прошлым летом.

ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ ЯМБЫ

Певец и первенец свободы

Учил, забравшись на Парнас:

На лоне матери-природы

На лоно милых манит нас...

Моя красавица младая,

Тебя восславлю – завсегда

И вирши новые слагая,

Кому-то подращу рога я,

Но – ненадолго – вот беда!

Прохлада и недолговечность

Моих романов – мой же бич,

Ты привлекательна, конечно,

И раз в неделю – человечна,

Но твой удел – Иван Кузьмич,

Преуспевающий в конторе,

А не художник-дуралей,

Певец пирушек и тратторий,

Но – не тончайших аллегорий

И тёмных бунинских аллей.

Тебя стихами не встревожу,

Ты холодна, как логарифм,

А я опять расквасил рожу

О струи струн и рифы рифм.

Но ты и это не заметишь.

Как говорится, не дано!

А для меня краса – не фетиш

Или – фетиш? Мне всё равно!

А привлекательно бы нам бы

Пуститься в страсти океан,

Чтоб легкомысленные ямбы

Щедрей вина лились в стакан.

Как всё бы в жизни оживилось

Без хитрованских мумиё,

Но не дана нам эта милость.

И ты, и я – не для неё!

Вот почему, дружок, не скрою:

Роман наш – сроком на два дня,

И ты не вспомнишь про меня —

Игра останется игрою.

И мне легко остановиться,

Усвоив сучь твою и суть,

И очень быстро – развлюбиться,

И исписав две-три страницы,

Слинять на БАМ куда-нибудь.

Комментарий. Это стихотвореньице, можно сказать, писалось полжизни. Первая строфа, к примеру, из блокнотов 60-х годов, вторая и большинство прочих писаны в конце 70-х... Но и в этом варианте были строфы – недостаточно лёгкие, летучие. Поэтому эпизодически возвращался к ним и позже: что-то менял, дописывал, переставлял. Окончательный (?) вариант, воспроизведенный здесь, датирован 15 мая 1994 года. Нечто похожее происходило и с некоторыми другими, чаще всего не очень серьезными стихами, сгруппированными чуть ниже.

ВАРИАЦИИ

Мне не хватает времени и – памяти

Десятка миллиардов мегабит,

Я с каждым днём всё занятей и занятей,

Но я ещё делами – недобит.

Деньгами и дельцами – недобит,

Две жизни мне отпущены природою!

Но четверть суток отнимает быт,

И виршами я жизнь свою уродую.

Версификаций древний понятой,

Влюбляюсь в строки – иногда без памяти,

Влюбляюсь в дело, в девок или в замети

И просыпаюсь – каждый раз не с той.

И всё-таки один девиз – не стой!

Не стой на месте, даже если хочется

Уснуть, как Гамлет, ставши на постой

У Нинки – не Высоцкой, не наводчицы.

Я видел мир – не весь, примерно треть,

И оттого порой ругался матово!

Я видел смерть и – не влюбился в смерть,

И не чирикал оды Хасбулатовым.

Познав немало истин на веку,

Я ухожу совсем в другие волости...

Но, может быть, я всё-таки приду —

Чтоб обозреть, подруги, ваши голости.

Чтоб обогреть, подруги, ваши голости.

1977-1994

ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ

Над журнальчиком «Синтаксис» ночь скоротав,

Я задумал стихи – о таинственных знаках,

Помогающих в деланьи строф и октав,

Мастерства и гармонии верных собаках.

Мой любимейший знак препинанья – тире,

Протяженность его – не одно препинанье.

Испохабить его не сумели, не наняли

Для участия в не-

                       чистоплотной игре.

Восклицательный – знак крикунов и зевак,

Вопросительный – чище, в жизни много вопросов,

Но ответов на всё – не отыщешь никак,

Даже если в тебе

                             угнездился философ.

Точка – дырка от пули, покуда живой...

Многозначность отточий – надутые щёчки.

Скобок круглые попки – уже не со мной.

Но в каком из миров —

                                     обойдешься без точки.

Запятая скупа – ни глазам, ни уму.

Двоеточие-знак – никого не уколет,

А чего-бы-не-вычки – стихам ни к чему,

Им бы смысл да мотив,

                                      да крупиночку соли.

Мой любимейший знак

препинанья – тире.

Протяженность его – обрывается в крике.

Он не нужен в стихах – о вине, о муре,

Неизбежен в стихах —

                                    о любви и музыке.

1981-1992

БАЛЛАДА «ДВОЙНОЙ БУРБОН» С РЕФРЕНОМ ЧЕТВЕРТЬВЕКОВОЙ ДАВНОСТИ И ДВУМЯ ФРАНЦУЗСКИМИ ЭПИГРАФАМИ

I. Крутись, порхай, как мотылёк,

По прихоти кокетки.

Но знай: претоненький шнурок —

Душа марионетки.

                 Пьер-Жан Беранже. Марионетки.

                              Перевод В.А.Сомова

II. В балладе двадцать восемь строк.

Три восьмистишья и четверостишье.

Четверостишие зовут посылкой. Тише!

Я заодно вам дам поэтики урок.

                Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак.

                             Перевод В.А.Соловьева

Катись, лихая дребедень,

От финиша до старта

В прекрасно-суетнейший день,

Сиречь восьмое марта,

Когда общаемся хитро

Стихами, а не прозой,

Когда площадки у метро

Усеяны мимозой,

Когда от вешней суеты

Карман тощает крупно...

Дарите женщинам цветы,

Когда они доступны.

Восьмое марта – сложный дань,

Когда почти что все мы

Решаем, как кому не лень,

Проблемки и проблемы:

Кому урчать, кому бурчать,

Кому взбивать перины...

А мне б – куда-нибудь умчать

От преподобной Нины,

Хоть с ней мы издавна – на ты

И ночью совокупны...

Дарите женщинам цветы,

Когда они доступны.

Люблю двусмысленную речь,

Коней, друзей, пирушки

И – жить так жить, и лечь так лечь,

Как вечно юный Пушкин.

А за пристрастие к игре

И этой жизни странной

Мы все окажемся в норе,

Не нам предначертанной.

Да будут символом мечты —

Желанья не преступны! —

Вот эти самые цветы,

Когда они доступны.

Вас не смущает эта блажь?

Шокирует? Тем хуже.

Весенней лжи ажиотаж

Куда опасней, друже.

Мы так давно привыкли врать

Себе, другим и близким,

Что без вранья не можем жрать

Из коммунальной миски.

Её неброские черты

Пред нами неотступно... -

Дарите женщинам цветы,

Когда они доступны. .

«Виконт! Посылка. Пробил час.»

Пора кончать, и – в дело!

Баллада это не про вас,

А про меня всецело.

Мораль узрите сквозь черты,

Шершавые, как сукна:

Дарите женщинам цветы,

Когда они – доступны!

1968-1993

МОИ ПЕРСИДСКИЕ МОТИВЫ

Оле Голубенко

Невлюблённый – кропаю стихи о любви,

Видно снова весна пробежала по телу,

Что, казалось, давно уж всего отхотело...

А поди ж ты, кропаю стихи о любви.

Но подружка Ирония – снова со мной,

От неё не уйдешь – эта связь бесконечна,

С нею вскачь поскакать или лечь бы на Млечный..

Но подружка-ирония снова со мной!

От неё в этой жизни – никак не уйти,

Даже если воспитан самим Эпикуром

И сплетаешь стихи – на смех курам и дурам...

От стихов в этой жизни – никак не уйти.

Потому что весна, потому что апрель,

И рассветный ледок преисполнен загадок,

И напиток берез – удивительно сладок,

Потому что весна, потому что апрель.

АНТИСОНЕТ

Когда всплывает кал с низов

Во времена переоценок,

Наверх выносит алкснисов,

Анпиловых и петрушенок.

В которых тяга – не к винцу,

Не просто там к машинам-дачам,

Подонки тянутся к венцу,

Неважно, чем он обозначен.

А власть – сладчайшею из баб

Мальчишкам, как и прежде, мнится.

Но эта знойная вдовица

Сметёт их, смертью смерть поправ,

И тот лишь в этой жизни прав,

Кто этой бабы – сторонится.

АВГУСТОВСКИЕ ГОДОВЩИНЫ

1.

Ходить приученные строем,

Поднаторевшие в трюизмах,

На страх себе и миру строим

Основы дикопитализма.

От этих мыслей – дрожь по коже,

Куда несешь нас птица-тройка?!

Не распрямит, не растреножит

Нас никакая перестройка.

И будут долго – плети, клети

И баб натруженные нервы.

Нужны нам шесть десятилетий,

Чтоб проломиться в двадцать первый.

2.

Поволновались – и хватит!

Подобно ленивым рыбам лежим

И ждём, когда нас прихватит

Эгоритарный режим.

Не авторитарный – чуточку краше

Тоталитарной свинцовой лжи.

Стоймя сползает общество наше

В новый – эгоритарный режим.

ХУДОЖНИК

Памяти П.А.Валюса

На Крымском – Петра Адамыча выставили.

Россия славна посмертными славами.

Он смог дожить до момента истины,

Всю жизнь пинаемый – слева ли, справа ли.

При жизни ж раз институт Несмеянова

На несколько дней предоставил зальчик,

И вот теперь открываем заново,

Что был он глазаст и видел нас дальше.

Бросал на картоны краски багряные,

Берлинской лазурью выписывал Анечку.

Она, не страшась самого Несмеянова,

Грозила ему озорующим пальчиком...

И Ника – летела, и гладиолусы

Светились пятнами на святилище,

А он стоял седеющим олухом

И нас – дураков при этом учил еще.

Посмертная слава – штука привычная,

Она горька, как снотворное снадобье...

А напоследок – ужасно личное:

Любить при жизни художников надо бы.

МОИ КОММЕНТАРИИ К ВЕСЕННИМ ПАРЛАМЕНТСКИМ ДЕБАТАМ 1993-го ГОДА

Совок, копнем чуть-чуть поглубже.

Пора понять, куда идём.

Мы все – глупцы, я тоже глуп же,

Хоть и бреду своим путём.

Не плачусь, даже если впору

Завыть барбосом на юру,

Не получив от неба фору,

Не чтя политики муру.

Всё просто в этих человеках.

Хочу я им сказать – прости,

Им только б раз прокукарекать,

А там – хоть Травкин не расти!

Грызня по мелочам, по-шавски,

Что ни движенье, то раздрай.

Ни Сахаровым, ни Заславским

В России не построить рай.

Где ты, Илья, сидишь в конторе

На двадцать третьем этаже

Или баклуши бьёшь на море,

Стишки читая в «X и Ж»?

А надо мной звезда зависла,

Хорошенькая, как сатир,

Как два равновеликих смысла

Коротенького слова «мир».

И стало вмиг не до девчонок,

Не до житья-бытья, питья,

И вспыхнул лучиком стишонок,

Не мой, по счастью, а Ея.

АВТОПАРАФРАЗ, ИЛИ ВЕСЁЛЕНЬКИЕ ВИРШИ -НА ТРАДИЦИОННУЮ ТЕМУ

«Нам в этой жизни можно – всё», —

Так я писал когда-то,

Теперь иные времена —

Преодолеть бы тлю,

А в том, что ноешь, как осёл,

Природа виновата,

Ведь ей не скажешь: «Шла б ты на!» —

И – голову в петлю.

Но даже, если это – лишь

Иллюзия победы,

Нам за победы всё равно

Приходится платить:

Писать «гавно» – через два «о»,

Терпеть иные беды,

Натуру сдерживать: «Шалишь!»

И олухов плодить.

А я пишу: «Гавно – гавно»,

А я кричу: «Гавно – гавно!»,

И это мне приятно, – но,

По сути, всё равно.

ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ

1.

Не седина и не усталость,

А лишь тогда приходит старость,

Когда нормальное жевание —

Неисполнимое желание!

И потому в груди клокочет всё —

Чего-то нервы возалкали? —

Что пожевать ужасно хочется —

Жену, невестку ли, внучка ли...

2.

Кто на что и где сегодня молится,

Размышляю на исходе лета...

Рядом с «сексомольцем» – «сексомолица»,

Тоже комсомольская газета.

Осенью невесты все на выданьи,

Тайные надежды не скрывают...

Я и сам тому ж молился идолу.

Лучшего, наверно, не бывает.

КРУГОМ ШЕСТНАДЦАТЬ

1.Газетное

С утра читаю Горбачёва,

Забавно, хоть и трепачёво.

Но, как говаривали встарь:

Каков народ, таков и царь.

2.Нам осталось совсем немного...

Нам осталось совсем немного,

Путь сегодняшний – сплошь каменья,

А улучшенная дорога

Предлагает прощание с ленью.

3.Бывшему лидеру

Познав диапазон падений и величий,

Скажи: что власть ушла – судьбину не виню,

Наш старый скотский двор – скорее всё же птичий,

Даст Бог – не возведём на постамент Свинью.

4.Всё понятно

От дармовой рабочей силы и дерьмовой

Отбоя нет на бирже рабского труда,

И вот опять мы начинаем всё по-новой

И прём в подпитии неведомо куда.

5.Запев

Наши славные товарищи

Понахапали товарище,

Но, как истинные душечки,

Нам оставили «подушечки».

6.Припев

А Горби горбится,

А мощи морщатся,

А у нас штаны

Еще топорщатся!

7.Диалог фотографа и стриптизёрки

Спокойно, снимаю...

Спокойно. Снимаю.

8.Стасу Стариковичу

Не уйти нам, хоть ты тресни,

Хоть с конфеткой скушай фантик,

От хронической болезни

Под названием – романтик.

9.В.Д.Берестову

Одинокий, как яблоко на снегу,

Никогда не впадал в кураж ты...

Я же – старый рысак и помру на бегу,

Как уже помирал однажды.

10.Мы

По косности масс, простоватости, лени ли

Мы можем не строить, а только крушить,

И если торговлишка – знаменье времени,

То мне в это время не хочется жить.

11.Диалог двух профессоров

в Звенигородском пансионате

– Как живёте-поживаете?

– Как живете – выживаете...

—Академии как?

– Академия как...

12.Себе любимому

Пока не стал совсем уж древней дрянью,

Хотя, конечно, далеко не щен ты,

На капитал былого обаянья

Сходи и собери свои проценты.

13.Разговор с самим собой

Топчусь в издательстве... – Балда,

Зачем пришел сюда ты? —

В отдел мартышкина труда

И мизерной зарплаты.

14.Жуть!

Опять сижу один, сжимая кружку,

Обыденную, как рукопожатья.

Мне надо заработать – на психушку,

Где никого не буду раздражать я.

15.Эгоистическое

Подлаживаться? Вот уж фигу вам!

Меня и прежде недожали.

Судьба объявит строгий выговор

Да с занесением – в скрижали.

16.Истина в последней инстанции

У культуры – тоненькие ноги,

Блеск – не по уму.

Вроде бы – нужны мы очень многим,

Очень – никому.

Вертинский, Галич, Пастернак,

Вы на моей теснитесь полке,

И путь земной, совсем не долгий,

Мне освещает вещий знак.

Уже мой дух не сокрушат

Ни насовсем, ни вполовину

Ни строфы вещие Марины,

Ни стопки Олиных стишат.

Не претендующий на сан

Плод созревает простоватый —

Чужими святостями святый

И грешный тем, что сделал сам.

А если что-нибудь не так,

И побреду с другими в ногу,

Мне снова стать собой помогут

Вертинский, Галич, Пастернак.

ОСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ

Тёте Ане

Средь ночи бреду домой,

Хандрю и стихами маюсь.

Как сумеречно-шальной

Художник Валерка Валюс.

А может, это всерьёз,

Как пенье Георга Отса?

А может – не довелось,

А может – не доведется...

На сердце – мрак, как Ирак,

Но в это – лучше не верьте,

Сегодня я – сам дурак

Без предощущенья смерти.

Ночного неба альков

Блескуч, как сколы на смальте...

Молекулы каблуков

Оставлю в мокром асфальте.

ОЧЕНЬ НЕТРЕЗВЫЕ СТИХИ

Милейшее дело – кутнуть в гостях

Российскому выпивохе,

Когда стихами ты на сносях

И кажется – все неплохи.

А если окажется рядом друг

На случай возможных каверз,

Меня никому не взять на испуг

И не изогнуть мой траверз!

Но что-то сместилось в свеченьи люстр,

Как в ценах на ближнем юге,

И выскочил тени здоровый флюс

У встречного фонарюги.

Гигантская шишка на лоб легла,

В сосиску пьяна – я тоже,

И вышло свиньище из-за угла,

И хрюкнуло мне в рожу.

ВОСПОМИНАНИЕ О ЛЕТНЕМ ИППОДРОМЕ

От лошади помер Вещий Олег —

Не там ступила его нога.

Поэт от Бога – Татьяна Бек,

Я приглашаю вас на бега.

Здесь нам даруют азарт, экстаз —

Пятнадцать заездов в программе дня,

И нас надуют пятнадцать раз,

Но это – не огорчит меня.

Когда в забеге конёк Запой

Обставит кобылку Ранний-Рассвет,

Возможно, я – примирюсь с собой,

А если не выйдет, то значит – нет.

Сердца утешим пустой хвалой,

Вкушая – в городе – дух травы,

И будут кони лететь – стрелой

Из перетянутой тетивы.

СТАРЫЙ ГАРРИС

Р.К.Акчурину и В.Б.Кравченко

Наверное, надо пояснить такое вот двойное посвящение. Стихотворение сложилось одномоментно, едва успел спуститься с восьмого этажа. А ехал с бутылкой крымского хереса в сумке на встречу с давними друзьями Мэркой, Валеркой, Вадимом. Тут же выдал им новые стихи, Вадиму они очень понравились и были подарены. Но, очевидно, первопричиной их были все же и встречи с замечательным виноделом из института «Магарач» Романом Кирилловичем Акчуриным, который незадолго до того водил по цехам экспериментального завода и к этому хересу, что называется, руки и дар свой, и дух приложил. Вот почему двойное посвящение.

Старый Гаррис вынес старый херес.

Ну не очень старый – староватый,

В старики запишешься тогда ты,

Как утрачен будет счёт потерям.

Старый Гаррис малый был не промах,

Он отсмаковал своё и выел,

Перед роком не склоняя выю,

Хор-рошо играл на ипподромах.

Сотни раз выигрывал на скачках,

Сам скакал мальчишкой стипль-чезы,

Не поддался прелестям аскезы

И не выставлял свои болячки.

Оттого достойные седины

Грузный череп Гарриса венчали.

Жить на взлёте, быть всегда в начале,

В этом, Гаррис, мы с тобой едины.

Пусть давно я молодость похерил,

Но назло фортуне – не состарюсь,

И сегодня пью я старый херес

За твоё здоровье, старый Гаррис!

ПРОЩАНИЕ (ПЕРЕЛЕСОК ПЕРЕЛАСОК)

Ухожу от вас, ребята,

В перелесок переласок.

Там гуляли мы когда-то

В окружении колбасок,

В окружении подружек —

Голопузых, голозадых

И пивных солёных кружек —

Толстопузых, толстозадых.

А теперь – дела другие:

Постарели, заскорузли,

Не манят тела литые,

Не манят лихие гусли.

Мандолины и гитары

Отзвенели, отзвучали.

Стали стары, стали вялы,

Всё в конце, а не в начале.

Не влюбиться, не напиться,

Не дерзнуть хотя бы в слове,

Те же связи, те же лица,

Всё обрыдло, всё не внове.

Всё течет, а нам не страшно

То же слышать, то же видеть,

Не писать в столы напрасно,

Не любить, и не-

                           навидеть.

И при этом – или с этим —

Делать менторские мины

И мозги морочить детям,

И сцепляться за машины.

Не цепляться, а сцепляться

Ради благостей убогих!

Не могу я больше, братцы,

Ухожу, рассудят боги.

Вы не чуете, что скучно

Жить подобно скарабеям

И дерьмом обдавши, – кушать

Тех, кто чуточку слабее,

Да блажить: какого ж уя

Без порток мы и без красок?!

Всё. Решился. Ухожу я.

В перелесок. Переласок.

ЧЕТВЕРТАЯ ВОЕННАЯ ПЕСЕНКА

В ритме медленного вальса

Я покуда живой, я покуда дурачусь,

И слагаю стихи, и с друзьями кучу иногда,

Запрягаю в конюшне привычную рыжую клячу,

Но нутром своим чую – вблизи затаилась беда.

Где мы встретимся с ней, я пока достоверно не знаю,

Вероятней всего, что не в пыльной домашней дыре,

Может быть, в самолёте —как прежде, я часто летаю,

Может быть, в продувном,

                                   проходном запоздалом дворе.

Может, в старом автобусе, чьи тормоза отказали,

Как тупое «мерси» за мартышечьи наши труды,