Текст книги "Гангут. Первая победа российского флота"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава восьмая.
В ФИНСКИХ ШХЕРАХ

Пока российский корабельный флот держался у Ревеля, флот гребной 11 июня подошел к Гельсингфорсу, где задержался на девять дней. Дел хватало. Разгружали провиант для корпуса князя Голицына, а чтобы облегченные галеры не перевернуло на волне, в трюмы грузили камни. Врачи были обеспокоены тем, чтобы те были сухими и не замшелыми, иначе это могло привести к обильной плесени. Но поди уследи за всеми! Одновременно что-то чинили: визжали плотницкие пилы, стучали топоры.

21 июня гребцы снова взялись за весла и галеры, вытянувшись друг за другом, снова двинулись на запад по лабиринту шхер. Впереди был самый опасный участок пути до финского порта Або – мыс Гангут (по-фински – Хаанкониеми, по-шведски – Гангэ-удд). Впрочем, Гангутом наши моряки станут называть мыс позднее, уже после окончания кампании 1714 года. Пока же они звали его просто Ангут-мыс

Гангут с двух сторон окружен большим количеством мелких скалистых островков, берега ж его песчаны и пологи. Гангут расположен на северном берегу Финского залива Балтийского моря на юго-западе Финляндии и является ее самой южной материковой частью. Гангут имеет важнейшее стратегическое значение, так как, «нависая» над входом в Финский залив, фактически контролирует подступы к нему. Владеющий гангутской позицией – владеет ключом к Финскому заливу. Это позднее российские моряки будут знать назубок все подступы к знаменитому мысу. Тогда же они подошли к нему впервые.

Спустя три дня после оставления Гельсингфорса Апраксин ввел свой флот в небольшой залив среди шхерных островов в районе Пой-кирки. Идти далее было уже опасно, так как прямо за Пой-киркой начинался выдающийся в море Гангутский полуостров, а значит, была большая вероятность, что там уже находится шведский корабельный флот, стерегущий наши галеры. Кроме этого в Пой-кирке была удобная, закрытая от ветров стоянка с хорошим песчаным грунтом и пологий берег, что давало возможность выгрузить остававшийся на борту галер провиант для действовавшего в Финляндии корпуса Михаила Голицына Здесь же Апраксина ждала приятная неожиданность. В прибрежных скалах были обнаружены два шведских матроса.

– Кто такие? – строго спросил доставленных к нему генерал-адмирал.

– Мы матросы с «Бремена», – отвечали те через переводчика.

Наши переглянулись – 64-пушечный «Бремен» был флагманским кораблем адмирала Ватранга. Сразу стало ясно, что дезертиры весьма ценны как источник информации.

– А чего в камнях сидите? – поднял кустистую бровь Апраксин.

– Мы бежали, так как подрались с боцманом, и нам грозила веревка.

На последние слова генерал-адмирал неодобрительно покачал головой. Война войной, а нарушение чинопочитания он одобрить никак не мог. В ходе последующего допроса удалось выяснить, что на шведском флоте все обстояло далеко не столь благополучно, как казалось из Петербурга. Дезертиры рассказали, что шведские корабли испытывают трудности как с вооружением, так и с комплектованием. Но главное, они подтвердили, что Ватранг стоит со своими кораблями мористее Гангута и стережет позицию.

Сведения были чрезвычайно важными, и Апраксин немедля отписал письмо Петру, где, проинформировав его обо всем услышанном, просил демонстрацией отвлечь шведские линейные корабли от Гангута, дав тем самым ему возможность проскочить это опасное место.

– Без знатной диверсии противу флота неприятельского прорыв галер наших к Або почитаю зело сомнительным! – мрачно заявил он, передавая написанное письмо секретарю.

Понимая, что демонстрация у Петра может и не получиться, просил Апраксин в виде крайней меры разрешения поставить ему в течение лета у Пой-кирки небольшую крепостицу, в которой затем зимовать всем галерным флотом, а следующей весной, упредив шведов, проскочить мимо Гангута в западные шхеры.

Там же, у Пой-кирки, к Апраксину явился и командир Финляндского корпуса генерал-поручик Михаил Голицын. При этом явился со всем своим личным скарбом

– Сам знаешь, Федор Федорыч, что я и в море и на суше пригожусь, а потому чего мне сидеть в лесах финских, когда война там уже закончилась. Не откажешься от такого помощника, как я?

– Я-то не откажусь, а вот как государь? – покачал головой Апраксин, сняв парик и промокая вспотевшую лысину батистовым платочком.

– Не боись! Он только рад будет. Сам знаешь, что от меня Отечеству только польза великая!

Через несколько дней галеры Апраксина уже прибыли в бухту Тверминне, которую еще в мае покинул адмирал Ватранг.

Проведенная рекогносцировка показала, что шведский корабельный флот в двадцать восемь вымпелов стоит у Гангутского мыса, перекрывая прибрежный фарватер, и мимо него галерам просто так вдоль берега не прорваться. Настроены шведы были, судя по всему, серьезно и свою позицию покидать в ближайшее время не собирались. Выгодная позиция, занятая шведами, не только препятствовала дальнейшему движению нашего галерного флота, но могла сорвать успех всей кампании и принудить к отступлению и нашу армию, находящуюся в Финляндии.

На следующий день Апраксин вместе с генералом Вейде ходил на шлюпках для разведки. В донесении Апраксин известил Петра, что у Гангута стоят 15 линейных кораблей, 2 бомбардирских судна, прам, 8 галер и вспомогательные суда. А кроме этого в море крейсируют еще 5 кораблей и одна шнява. Апраксин запрашивал у царя указаний, что ему делать дальше.

* * *

Спустя неделю посыльная бригантина доставила письмо Апраксина в Ревель. Прочитав послание, Петр немедленно созвал совет флагманов, где обсудил просьбу и предложения Апраксина. Сам царь поначалу склонялся к тому, чтобы исполнить просьбу генерал-адмирала, но более опытный в морском деле Шельтинг умерил пыл царя. Старого голландца поддержал и Наум Сенявин.

– Ежели не подходить к шведскому флоту на малую дистанцию, а держаться на горизонте, то толку от такой диверсии не будет никакой. – приводил свои документы Шельтинг, попыхивая голландской трубкой. – Ежели же попытаться подойти вплотную, то можем на прибрежных каменьях корабли свои потерять, так как фарватеров тамошних мы совсем не знаем, а карт вообще не имеем

– Разумею, государь, что без лоцманов нам там делать нечего! – соглашался с голландцем и Сенявин.

Помня о прошлогодней нелепой гибели на камнях корабля эскадры Крюйса, Петр вынужденно согласился. В конце концов решили флагманы послать к Апраксину штурманов, которые бы вымерили фарватер для корабельного флота вдоль финских шхер. Прямо к Гангуту, впрочем, послать поостереглись. Шведы могли легко захватить одинокое судно. Штурманам надлежало плыть к Апраксину в Пой-кирку, а уже оттуда под прикрытием его галер начинать свою рекогносцировку.

Что касается самого Апраксина, то ему было велено ждать, когда подойдет корабельный флот. Затем сообща оба наших флота должны были осторожно придвинуться к оконечности мыса и ждать полного штиля. Когда же штиль наступит, атаковать шведский флот, буксируя свои линейные корабли галерами, чтобы выбить Ватранга с занимаемой им позиции, и затем, не теряя времени, прорываться галерами в Або-Аландские шхеры, где шведские корабли Апраксина рке бы никак не достали.

– Ежели в безветрие Ватранга сообща отгоним, то галерам нашим дорога всюду откроется! – повеселел Петр.

– Ну а как фарватер прибрежный так и не будет найден? – добавил свою ложку дегтя Шельтинг.

– Тогда поставим на берегу батареи и оными отгоним шведов от Гангута, после чего под прикрытием оных батарей Апраксин все одно прорвется на запад, – недовольно ответил ему Петр и, помолчав, прибавил: – Или предпримем какие иные действия, по-тамошнему смотря!

На поиск столь необходимого гангутского фарватера были направлены самые опытные – капитан корабля «Леферм» капитан-командор Питер Сивере и капитан корабля «Рига» капитан 3-го ранга Маркус Грис. Последний был из любекских капитанов и многие годы плавал под флагом Ганзы на купеческих судах, а потому в деле штурманском был одним из лучших. Первый – за командира отряда, второй – командир флагманского корабля. В распоряжение их решено было уже дать не одно судно, а небольшую эскадру, чтобы в случае чего могли от неприятеля отбиться.

Как только в Ревеле установился попутный ветер, линейный корабль «Рига», пара фрегатов с бригантиной да две скампавеи поспешили к Гельсингфорсу, чтобы оставить шведские дозоры вне пределов видимости.

Сам Петр, не утерпев, также отправился вместе со штурманами, оставив остальной флот на опытного Шельтинга. На прощание ему было сказано:

– В случае нападения неприятельского ему добрый отпор чинить, а ежели шведы снова явятся с малыми силами, как в прошлый раз, то атаковать их самому, да так, чтобы в другой раз дорогу сюда позабыли!

Шельтинг заверил царя, что именно так все и сделает.

Однако на сей раз свидеться с Апраксиным Петру было не суждено. Уже на подходе к Гелингфорсу ветер резко изменился на противный. Корабли стало относить на запад. Чтобы не попасть в лапы шведам, пришлось возвращаться к острову Нарген, где и встали на якорь.

Там Петра ждало новое письмо Апраксина. Генерал-адмирал писал, что, выйдя из Пой-кирки, он подошел к приморской деревеньке Тверминне, что расположена у восточного выступа в море Гангутского полуострова, и встал на якорь в безопасном от шведского флота месте и в безопасной дистанции. После этого Апраксин вместе с генералом Вейде на шлюпках ходили для рекогносцировки шведского флота.

Генералу Адаму Вейде к этому времени было уже под пятьдесят, возраст для начала XVIII века весьма и весьма солидный. Был выходцем из лефортовских немцев-аптекарей. Аптекарем пытались сделать и его, но вопреки воле родителей он бежал в потешных войсках, тогда же был замечен и приближен Петром. Храбрости Вейде было не занимать, дрался с турками в двух Азовских походах, формировал пехотные и драгунские полки. Сам Вейде всю свою жизнь придерживался им же разработанных правил: «Всякому должность свою исполнять; ничего не пренебрегать, но все, что к воинскому изготовлению прибыточно будет, учреждати, дабы заранее благое изготовление против неприятеля учинить…» В сражении под Нарвой в 1700 году Вейде не повезло, и он на долгих десять лет оказался в плену, покуда не был обменен на шведского коменданта Риги генерала Штромберга. Вернувшись, он был с радостью принят царем и снова нашел свое место в строю. Граф П.Г. Брюс писал в своих воспоминаниях, что «в армии… его (Вейде. – В.Ш.) обожали, несмотря на строгую дисциплину» и порядок в войсках, которых он всегда добивался, не унижая подчиненных

…Разведка Апраксина и Вейде прошла вполне успешно. У шведов же генерал-адмирал насчитал полтора десятка линейных кораблей, два бомбардирских судна, прам, восемь галер и несколько провиантских судов. Весь флот был расположен в линии на прибрежном плесе, надежно перекрывая проход мимо мыса, как раз вдоль галерного фарватера Ватранг расположил свой флот столь грамотно, что русские галеры, решись они на прорыв, должны были проходить вдоль всего шведского флота, непрерывно избиваемые его артиллерией. Нетрудно представить, что бы произошло с галерным флотом, решись он на такой самоубийственный прорыв. Помимо главных сил мористее белели паруса еще пяти линейных кораблей и шнявы. Эта отдельная эскадра, по всей видимости, сторожила возможное появление русского корабельного флота. В конце письма Апраксин спрашивал разрешения на прорыв мимо шведского флота при благоприятных обстоятельствах.

Но царь есть царь, и в письме ему всего не расскажешь. С генералом Вейде Апраксин был откровеннее и вечером после рекогносцировки за бутылкой вина говорил о своих сомнениях:

– Видели мы днем, что флот неприятельский положил свою линию поперек нашего курса, а потому даже в самую тихую погоду я сильно рискую, ежели буду пытаться его обходить.

– Согласен с вами, – покачал буклями Вейде. – Уж не знаю как, но шведские корабли следует от берега отогнать, а то нам тут и зимовать придется.

– Хитрость здесь одна! – в сердцах ударил кулаком по столу Апраксин. – Флот Ревельский должен приплыть и вызвать шведов на бой. Сила у Ватранга, конечно, больше нашей будет, но не столь гораздо. К тому же у него и матросов кот наплакал! Как только бы наши с моря подошли, тут бы и мы от берега ударили в абордаж. Двумя руками бы Ватрангу и придушили.

– Все это так, – вздохнул Верде. – Но все сие есть теория, а что покажет практик, того пока не знает никто.

– И чего государь датчан в подмогу не призовет! Да король Фредерик скупердяй отменный. Но ведь дело нынешнее больших свечей стоит, стало быть, надо, не жалея денег, отсыпать золота в его сундуки, пусть подавится, лишь бы корабли свои нам в подмогу прислал. Тогда бы уж всем миром у нас и практик сложился как надо.

* * *

Тем временем Петр тоже не сидел сложа руки. Отступать от своих замыслов он не привык. Едва отряд Сиверса вернулся в Ревель из неудачного плавания к Гельсингфорсу, как он снова отправил капитан-командора, на этот раз с инженером Люберасом и несколькими толковыми штурманами, на фрегате «Святой Павел» и шняве «Наталья» к Гельсингфорсу. На этот раз плавание было удачно, и штурмана прибыли к Апраксину в Тверминне.

Сам же Петр с главными силами пока выходить в море не рисковал, полагая, что пока прибрежный фарватер для кораблей не разведан, у Гангута ему делать просто нечего. В ожидании известий от Апраксина Петр осматривал залив Рогервик, что к западу от Ревеля, самолично мерил там глубины на предмет будущего возможного базирования там кораблей. Залив Петру понравился. Пройдет совсем немного времени, и на берегах безлюдного залива Рогервик будет основан Балтийский порт (ныне эстонский порт Палдиски). Лишь утром 18 июня, когда у Петра исчезла последняя надежда на приход датской эскадры, он передал командование корабельным флотом капитан-командору Шельтингу, а сам на фрегате «Святой Павел» в сопровождении шести линейных кораблей и шнявы отправился к противоположному берегу Финского залива Петр понимал, что именно у Гангута развернутся главные события всей нынешней кампании. С собой он никого не взял, кроме генерал-адъютанта Ягужинского.

Павел Ягужинскии оставил в российской истории достаточно яркий свет, а потому на его личности следует остановиться поподробнее. Происхождение у Ягужинского было самым темным. Родом он был из литовцев, начинал карьеру чистильщиком сапог, потом был в пажах у Ф. Головнина, денщиком у Меншикова, а потом и у Петра. Отличался сметливостью и исполнительностью. В петровских кругах Ягужинскии имел репутацию храброго малого (но этим в царском окружении трудно кого удивить!), а кроме того веселого собеседника, весельчака, неутомимого танцора и «царя всех балов», который зорко следил за посещением ассамблей и составлял для царя списки отсутствовавших придворных. Ни одна ассамблея в бытность Ягужинского в России не обходилась без его присутствия, и если, подвыпив, он пускался плясать, то плясал до упаду. Славился Ягужинскии и тем, что мог залпом осушить 1,5-литровый «кубок Большого орла», а потом еще и плясать. Любя веселую, праздничную жизнь, Ягужинскии вел ее на широкую ногу, тратясь на обстановку, на слуг, выезды и т.п. Интересно, что сам Петр I, нуждаясь в роскошных каретах для торжественных приемов, не раз временно брал их именно у Ягужинского. При этом Ягужинскияй был, безусловно, предан царю.

…Достигнув опушки финский шхер, царь велел подать ему шлюпку, чтобы перебраться к Апраксину.

– Весла на валек! – скомандовал шлюпочный старшина, увидев у борта фигуру царя.

Гребцы, не вставая с мест, разом вынули весла из уключин и поставили их вертикально, развернув лопасти вдоль шлюпки. Так на малых гребных судах традиционно приветствуют прибывших начальников. Петр, а за ним Ягужинскии, спустились в шлюпку по веревочному штормтрапу. Петр нетерпеливо дернул головой:

– Отваливай!

На отходе от галеры шлюпочный старшина скомандовал:

– Протянуться!

Загребной и баковый матросы привычно протянули шлюпку отпорными крюками вперед. Когда же та начала движение, старшина переложил руль от борта галеры и крикнул:

– Оттолкнуть нос!

Баковый матрос, продолжая протягиваться отпорным крюком, с силой оттолкнул нос, гребцы налегли на весла, и шлюпка устремилась вперед.

Шли ходко, и вскоре шлюпка уже подошла к флагманской галере Апраксина

При подходе к борту нетерпеливый Петр сам скомандовал гребцам:

– Шабаш!

И не дожидаясь, пока шлюпка замедлит ход, перепрыгнул на борт галеры.

В тот же день Петр отправил обратно к Ревелю все парусные суда, чтобы корабельный флот был в едином кулаке.

В те дни в Петербурге канцлер Головкин, получая лишь отрывочные известия, терзался неизвестностью. На вопрос Меншикова, что нового известно с моря, он ответил философски:

– Какие действа на хлябях будут чиниться и вскоре там приключатся, только время нам покажет. Пока же дай Боже нам всем счастья!

…Прибытию царя на галерном флоте радовались все, а более всех Апраксин. Понять генерал-адмирала было можно, ибо теперь всю власть, а следовательно, и всю ответственность за происходящее, брал в свои руки шаутбенахт Петр Михайлов, а генерал-адмирал превращался в его помощника. Что касается Петра, то он первым делом отправился на еще одну рекогносцировку шведского флота, памятуя, что лучше раз самому все увидеть, чем сто раз услышать. Для прикрытия разведки царя загодя ночью за последний из гряды остров перед плесом был выдвинут сторожевой галерный отряд в полтора десятка вымпелов. Осмотрев флот Ватранга с моря, Петр и этим не удовлетворился, а потому на следующий день в сопровождении небольшого конвоя съехал на берег и уже оттуда не торопясь осмотрел весь неприятельский флот. Судя по флагам, помимо адмирала Ватранга в начальствовании шведами состоял еще один вице-адмирал и два шаутбенахта, то есть весь командный состав неприятеля. Потом опять совещались.

– Как бы нам ни мечталось о лучшем, но ныне именно Ватранг хозяин положения. Мы же принуждены к бездействию и созерцанию сильнейшего! Но бездействовать и созерцать в виду неприятеля есть преступление перед Отечеством!

– Так что же нам предпринять при столь невыгодном раскладе? – поднял голову Апраксин.

– Нужно решение, – подумав, ответил Петр. – Причем сие решение должно быть столь неординарным, чтобы у адмирала шведского челюсть отпала!

– Сказать легко, трудно сделать, государь! – подал голос уже старый вояка Вейде.

Царь блеснул глазами:

– Ничего, не боги горшки обжигают, найдем и на шведскую хитрость свою хитрость – русскую!

Историк пишет «Для отвлечения неприятеля предполагалось сделать нападение на него нашим корабельным флотом, но после “консилиума”, созванного Петром, это было найдено крайне рискованным, так как у нас все корабли, кроме двух, не отличались ходкостью и в случае вероятного отступления могли быть взяты шведами. По численности русский корабельный флот не уступал шведскому, но по качеству судов, артиллерийскому вооружению, подготовке экипажей он не мог сравниться с противником. Так, на шведских кораблях насчитывалось 980 орудий, на русских – 832. Наш флот еще не представлял собой боевой тактически подготовленной силы. Но главное, у нескольких моряков обнаружили признаки чумы, и команды почти всех кораблей были переведены на берег».

Присутствию Голицына царь, вопреки всем опасениям, оказался даже рад:

– Кашу маслом не испортишь, а войско опытным воеводой только прибывает! У нас после смерти Боциса как раз нет командира арьергардии. Ее и возглавишь! Оставайся!

Тогда же нашли и само неординарное решение – строить поперек полуострова Гангутского переволоку, чтобы по ней перетащить скампавеи на другую сторону полуострова, минуя, таким образом, шведский флот и оказаться у неприятеля в тылу.

* * *

Нетерпеливый Петр немедленно лично отправился осматривать самое узкое место Гангутского полуострова – низкий песчаный перешеек. Вместе с ним – и верный Ягужинскии с двумя заряженными пистолетами. Местные жители утверждали, что когда-то в этих местах уже перетаскивали через полуостров рыбацкие лодки, потому даже само место у них зовется «драгет», что по-фински так и значит – переволока

– Будем готовить сани «на две скампавеи» каждые для перетаскивания судов по бревенчатому помосту! – объявил царь. – Дело нам знакомое, вспомните, как мы с Белого моря на Балтику сухим путем по «государевой дороге» протащили две яхты да другие гребных судов. Пота тогда было пролито немало, но и результат был – разгрызли тогда неприступный Орешек

– Все это так, но там, государь, неприятель рядом не стоял. Тут же все придется делать у него на глазах! – заметил всегда основательный в делах Апраксин.

– Без риска воевать нельзя, – хмуро ответил Петр. Но одно дело – перетащить утлую лодчонку, как это

делали местные финны, и совсем иное – тащить боевые скампавеи. Замер длины перешейка, соединявшего полуостров с материком, составил около тысячи двухсот трехаршиновых саженей (по сегодняшним меркам, около 2520 метров). Сразу стало понятно, что построить волок вполне возможно, хотя дело это и многотрудное, и по времени и усилиям затратное. Но другого выхода из создавшейся ситуации просто не было.

Решено вначале положить толстые бревна-лежни, поверх которых выложить бревенчатый настил. По настилу и предполагалось тащить скампавеи.

Для удобства организации строительства и контроля Петр разделил всю длину переволоки на три участка За первый отвечал командир авангарда, за средний – лично Апраксин, и за третий, наиболее отдаленный, – командир арьергардии.

Помимо этого одновременно сооружали и особые сани с полозьями. Каждые из таких саней предназначались для перетаскивания сразу двух скампавей. Для легкости перетаскивания предполагалось смазывать полозья саней салом и воском.

При этом все работы, в том числе и рубку леса, надо было производить по возможности тихо и скрытно, чтобы шведы не разгадали нашего замысла. Это уже сама по себе была задача многотрудная, ибо неприятель стоял совсем рядом. Особую тревогу вызывали в этом плане жители Тверминне, которые не слишком дружелюбно встретили русских. А потому на время строительства всех жителей переписали поименно, им запретили до конца постройки покидать околицу, а вокруг деревни на всякий случай выставили крепкий караул.

Вечером того же дня на строительство переволоки были отправлены по сотне человек от каждого полка, да по полсотни от каждого гвардейского батальона. Застучали топоры, завизжали пилы. Работа началась.

Впрочем, Петр вовсе не предполагал перетаскивать в залив Норр-фьерден через переволоку весь галерный флот. Во-первых, это было бы слишком долгое дело. Во-вторых, перетаскивание сотни галер и полусотни транспортов просто невозможно было бы скрыть от шведов, не говоря уже о том, в каком измотанном состоянии были бы люди к концу столь грандиозной переволоки. Какая там гребля, когда им впору было месяц на сене отлеживаться. А потому царь решил иначе.

– Перетащим через перешеек несколько легких галер и тем самым введем неприятеля в изрядное изумление. Узнав, что в тылу наши галеры, но не зная, сколько их, Ватранг начнет нервничать, разделит флот, и тогда мы бросаемся на пробой и проскакиваем мимо него в шхерные щели, аки мыши юркие.

Над удачным сравнением Петра флагманы посмеялись, а обстоятельный Апраксин прибавил:

– Стало быть, дернем шведского кота за хвост!

– Сия провокация предерзкая вполне может иметь успех! – согласились с царем остальные.

«Дабы несколько легких галер перетащить и пропустить для действ и тем бы неприятеля привесть в конфузию…» – написано в документе.

Итак, решение было принято. Теперь надо было засучивать рукава.

В тот же день для устройства настила было выделено около полутора тысяч солдат. Одновременно для наблюдения за флотом Ватранга был выдвинут сторожевой отряд из 15 галер, ставший под прикрытием группы малых островов в миле от шведов.