Текст книги "Земля имеет форму чемодана"

Автор книги: Владимир Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

130

Куропёлкину бы взвыть или напиться до одури. Но он этого не сделал.

Вспомнились слова Толстого Носа: «Из этой страны вас не выпустят. Вообще никуда не выпустят. Привыкайте к этой мысли…»

К ним были добавлены и другие слова, обращенные как бы и не к Куропёлкину. В них Толстый Нос делился мыслями со стенами, в каких они с человеком, знавшим о Земле как о чемодане, были на время помещены судьбой. Или необходимостью приключений. Толстый Нос сожалел вслух о бездумстве простака, способного затеять вдруг побег из убежища, ему предоставленного. Оказывается, в этой части Флориды было много рек, их проток, озёр и болот. Они были набиты, как кильки в банке, злыми и полуголодными, из-за изобилия сородичей, аллигаторами. Миновать их без профессиональных проводников не было никакой возможности. Естественно, от глупых смельчаков не оставалось и скелетов.

Проживали здесь в озёрах и существа безобидные. Даже добрые. И потому редкие. Ламантины. От них якобы и пошли водяные дамы, относимые простофилями к разновидностям русалок. Ламантины – ласковые, будто замшевые, истинно женщины, хотя обязательны среди них были и самцы, но в своих играх-удовольствиях они способны были партнёра придавить, а в случаях страсти – его до потери сущности закусать.

Ещё и аллигаторы! Еще и ласковые ламантины!

Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты! То есть не лазал бы ты через забор, задумав сбежать неизвестно куда! И неизвестно от кого! Тебя с удовольствием встретят аллигаторы и дружелюбные ламантины…

131

Да и вообще, чего он так испугался? За что ему могли присудить пожизненное? И уж тем более электрический стул. Вряд ли Верчунов, отчего-то оказавшийся в Майами и разоблачённый там, стал бы признавать в нём, Куропёлкине, соучастника в делах контрабанды и изготовления фальшивых песо. И в особенности торговли крупными партиями оружия. Выгодно ли ему это было? Нет. Да и не сталкивался он с Куропёлкиным в Западном полушарии.

Но вот отчего сам Верчунов (на фотографиях был именно знакомый Куропёлкину Верчунов) столь скоропостижно оказался во Флориде, у Куропёлкина возникли соображения. Верчунов сбежал. Сбежал от гнева госпожи Звонковой, особенности натуры которой он хорошо знал. И если даже не от её гнева, то хотя бы от тихого признания ею его некомпетенции. Выходит, он поставил гнилой продукт. Или просроченный. И должен был отвечать за недобросовестность. Или даже за плутовство. И видимо – по понятиям. И имея в виду известный ему Люк… Тут соображение Куропёлкина на секунду прогнулось и потребовало выпрямления. Он не захотел признавать себя гнилым продуктом. Да и Верчунов мог отправиться в дальние страны не из-за страхов, а по своим экономическим интересам.

Через день Куропёлкин прочитал в газете «Московские развлечения» (Москва-Сити, штат Пенсильвания) ещё об одном сюжете с фальшивыми песо. Вся четвёртая страница газеты была забита телепрограммами на неделю (меленькими буквочками) российских каналов. Так вот, под программами для любителей поглядеть в Пенсильвании на Стаса Михайлова и Григория Лепса и выслушать их вместились мелкие заметки уголовной хроники. В одной из них сообщалось о конфискации у офицеров сторожевой охраны Доминиканской республики Фернандеса и Гонсалеса больших сумм фальшивых песо. Офицеры объяснили свои приобретения случайностью. Во время спокойного ночного дежурства они ловили удочками тунца и выволокли из воды странный черный пакет с денежными знаками. Откуда приплыл пакет, они могли лишь строить предположения. Но скорее всего он приплыл из Японии.

132

И Куропёлкин успокоился.

На время.

133

Из Японии, непременно из Японии!

Из газет и телепередач, даже и на английском языке (Куропёлкин был способен уловить их смыслы, пусть и не всегда точно), было понятно, что Америка живёт в ожидании больших экологических неприятностей. По Тихому океану после Фукусимского землетрясения волнами гнало к берегам Северной Америки японскую свалку. С радиоактивными фрагментами. Показывали километровые пятна с погубленными цунами деревьями, раздроблёнными стихией хрупкими островными домишками, помятыми автомобилями и просто кучами бытового мусора, двигавшимися в сторону Калифорнии. Смытая ураганом с восточного бока страны Самураев дрянь, предполагалось, должна была добраться до Америки и опоганить её через несколько месяцев. И уж никак не ожидали её появления в Мексиканском заливе и в Карибском море. Но японцы хитры и зловредны. И наглы. А со своими техническими исхищрениями и с высокомерно-обиженным отношением к оккупантам Окинавы и законодателям мод в бейсболе были и вообще способны на всё. Им ничего не стоило опередить движение течений и раньше срока загнать мусор не только к Голливуду, но и в закрытый полуостровом Юкатан Мексиканский залив. А уж уговорить какую-то сотню китов ради соблюдения приличий чести заняться убиениями себя (пользоваться мечами при этом безрукие млекопитающие возможности не имели, но выбросы их из воды в отравленные воздухи можно было приравнять к харакири) было для японцев делом простеньким. Единственно, что не вписывалось в японскую версию происшествия, это запах, прочувствованный многими вблизи берегов Доминиканы и Кубы. Это был не японский запах. Явственно, не японский. Гейши с таким запахом не могли бы вызвать интереса. И тем более тяги к умственному общению с ними. Но ни парфюмеры, ни мормоны, ни служители газгольдеров, ни социальные работники, призванные в аналитики, разумного объяснения этому запаху дать не могли. И недоумения притихли, а потом и утекли, оставив справедливой японскую версию.

Очень невнятно писали (а по ТВ Куропёлкин и вовсе ни кадра, ему интересного, не увидел) о русской атомной субмарине «Волокушка», якобы затонувшей в местах, где особенно резко (тошнотворно) был чувствителен и вонюч (признаем всё же) японский запах, фукусимский его букет. Движение плавучих средств в тех водах было тесным, много разгуливало здесь, в частности, на яхтах людей праздных и избалованных, им и пришли в голову фантазии и страхи по поводу русской субмарины. Якобы даже три очаровательные любительницы ночных прогулок и купаний пригласили на палубную беседу из пучин пловца-ныряльщика, на вид – атлета. И этот пловец назвался единственно уцелевшим боцманом субмарины «Волокушка» и одновременно агентом 007 Штирлицем. Позже яхтсменки отказались от своих фантазий и пообещали посвятить свои жизни кормлению детей в горных районах Бурунди. И в островном государстве Туамоту.

В русскоязычной диаспоре якобы много смеялись над ночными купальщицами. Неужели они не смотрят русские сериалы? Неужели они не знают о том, что национальный герой России Штирлиц в силу возраста не мог служить боцманом на субмарине «Волокушка». Хотя… Хотя, если Родина позовёт, а старшие прикажут, наш Штирлиц с охотой вступит в схватку с коварными врагами человечества даже и под маской агента 007…

Впрочем, это мнение посчитали шуткой выходцев из Одессы. Или, скоре всего, из Бердянска. Однако несколько взволнованных исследователей и напуганных историей неврастеников (на манер генерала или политика из прошлого, вскричавшего: «Танки! Русские танки в Нью-Йорке!»), наняв драйверов, поспешили к месту предполагаемого кораблекрушения субмарины. И были вознаграждены. Правда, никакой подводной лодки, и даже обломков её, не нашли, зато обнаружили останки серьёзного парусника, по первым впечатлениям, испанского галеона начала семнадцатого века, очень может быть перевозившего золото инков в Старый Свет.

Личность спасшегося боцмана затонувшей субмарины «Волокушка» Штирлица при этом уже ни в каких публикациях не вспоминалась.

134

Ну и хорошо, посчитал Куропёлкин. Ну и прекрасно!

Ни пожизненной изоляции, ни тем более электрического стула ему не светит. В торговле крупными партиями оружия, зловредного для безопасности Штатов, его никто обвинять не собирается. И полицейских он не убивал. Но что вдруг пристали к нему фантазии со страхами? В своих плаваниях (кстати, глазея на карты в атласах, он сообразил, что без всякой на то нужды обогнул Кубу и вернулся «на попутных» к берегу Китов и уж оттуда его прибило к Флориде, мореход хреновый, моряк с печки бряк!), так вот, в плаваниях в карибских водах он вроде бы ничего всерьёз не боялся. Не до того было.

А теперь нервничал. Дурак дураком. Кому он нужен? Ну, если только нанимателям виллы. Хозяевам Толстого Носа. Рано или поздно они объявятся и разъяснят ему, зачем он им нужен. А там посмотрим…

А вдруг – госпожа Звонкова? Пришло однажды в голову Куропёлкину. Вдруг ей взбрело в голову вернуть «своё». Она из тех, кто не привык терять «своё»… Да пусть и взбрело! Её высшая мера наказания – Люк – на нём уже была испробована. И всё же мысль о Звонковой была Куропёлкину неприятна. Но чего было ему теперь бояться. Как бы она могла дотянуться до него ухоженными в салонах когтями? Мало того что он находился внутри солидного государства, склонного исполнять свои законы и недоступности, он проживал ещё и под наблюдением (с горячим интересом к нему), надо понимать, гангстеров, а людям Звонковой следовало ещё ради свидания с ним одолевать и заборы Куропёлкинского острога. Но перед заборами жили на воле прожорливые аллигаторы и навязчиво требующие ласк ламантины.

Так чего и впрямь следовало опасаться? Да ничего!

Надо было получать удовольствия от благ куроротного содержания в Майами, плавать в бассейне с океанской водой, возиться с металлом в гимнастическом зале, недавно обнаруженном, смаковать напитки Нового Света, насыщать себя блюдами из лучщих местных ресторанов, поглядывать на прогулки павлинов и уповать на то, чтобы всё это продолжалось бесконечно. Не хватало баб. Но думать о женщинах Куропёлкин себе запретил. Совсем недавно урок общений с ними был ему преподан. И надолго.

135

Однако вскоре Куропёлкин заскучал.

Так заскучал, что, наткнувшись в поисках кроссвордов на русском на самоучитель английского языка (на русском же) и словари, решил заняться самообразованием. Да и другие книги принялся листать не спеша.

Но скука не прошла.

И тревога добавилась к скуке. Возможно, что и не тревога, а досада.

Да за кого же они его принимают? Или они о нём забыли, посчитав личностью никчёмной, нужды в которой у них нет, и он обречён на пожизненное пребывание в вилле под опёкой аллигаторов и ламантинов? Но выгодно ли им (не аллигатором, конечно) будет тратиться на кормление его, никчёмного путешественника, и на содержание обслуги?

Но вдруг они (никакими другими словами Куропёлкин не мог назвать хозяев Толстого Носа) уничтожены в мафиозной войне, и о нём, Куропёлкине, теперь некому думать, кормёжка скоро прекратится, и на виллу вот-вот нагрянет гость с бляхой шерифа.

Такие мысли струились теперь в голове Куропёлкина.

136

Но вот наконец ожидаемый Куропёлкиным посетитель явился.

Куропёлкин сидел в комнате с книжными шкафами, произведённой им в читальню и кабинет, и от нечего делать перелистывал (сам удивился своему интересу) книгу отечественного учёного Ю. Виппера об искусстве Северного Возрождения. Зевнул. Подошёл к окну и увидел распугивающий бездельников павлинов чёрный джип. Выходить к гостям Куропёлкин не посчитал нужным. И лебезить неизвестно перед кем не хотелось, и уровень своей миссии в Западном полушарии разумнее было притаить, пусть сами его оценят, да и поважничать Куропёлкин был не против. А потому из комнаты со шкафами выходить он не стал. А вытянув с полки неопознанную книгу, будто бы увлёкся её чтением. Очки бы ему ещё на переносицу!

Без стука вошли в «кабинет» двое. Толстый Нос ввел господина (Мистера? Сеньора? Дона? Пахана? Или агента ФБР?) лет сорока пяти, рослого поджарого брюнета, в светлом костюме и шляпе, сдвинутой чуть назад.

– Земля… – протянул руку посетитель.

– Имеет форму чемодана, – успел сообразить и вспомнить Куропёлкин.

– Для некоторых людей я – Борис, – сказал посетитель, – вам же удобнее будет называть меня просто Барри. Как распорядитесь обрашаться к вам? Надеюсь, не как к Штирлицу.

– Удобнее всего будет именовать меня Крыловым Фёдором Алексеевичем, – сказал Куропёлкин. – Или просто Фёдором.

– Хорошо, – кивнул Барри и оглядел помещение. Изучил потолок и стены. Покачал головой. Сказал: – Здесь неуютно. И нет бара. Надо перейти в место более гостеприимное.

– Как скажете, Барри, – согласился Толстый Нос.

«Стало быть, и за мной наблюдали, – подумал Куропёлкин, – и меня выслушивали… С чего бы я вдруг вызвал такой интерес?»

Сразу понял, что последнее его соображение – лукавое. Или даже лицемерное. И как бы признающее значительность (для её разгадывателей) своей личности. Будто бы не знал, что странно объявившегося в Америке человека непременно станут прослушивать и без радости наблюдать на экранах. Разные люди с разными интересами.

Ну и ладно, посчитал Куропёлкин.

137

Толстый Нос привёл их в зал отчего-то сырой. Но прохладный. Окон он не имел, стены были бетонно-серые, и Куропёлкин предположил, что его завели в подземный бункер.

Нажатием кнопок Толстый Нос вызвал явление из стен круглого стола, трёх жёстких деловых кресел с высокими спинками и столика на колёсах, типа ресторанного, с сосудами и закусками.

– Присаживайтесь, Фёдор, – не пригласил, а указал для кого Борис, а для кого Барри, выговор он имел идеально московский, будто готовился стать лицедеем в Щепкинском училище. – Что будем пить? Виски? Водку? Армянский коньяк?

«Штирлиц вроде бы пил армянский коньяк…» – пыжился вспомнить Куропёлкин.

– Армянского коньяка теперь нет, – сказал Куропёлкин. – Виноградный спирт – турецкий, хозяин, кажется, в Лондоне. Арарат со звёздочками на этикетках – поддельный.

– Что же тогда пьют нынче в Москве? – будто бы искренне удивился Барри.

– Из коньяков, – просвещал Куропёлкин, – «Белый Аист», тираспольский, не путать с молдавскими подделками. «Кизлярский», опять же если настоящий. Да, есть ещё «Старый Кёнигсберг», на французских спиртах… А так – жуют водку…

– А вы эрудит, отец Фёдор, – развеселился Барри. – Давайте выпьем за Москву и именно за Одиннадцатый проезд Марьиной Рощи!

Выпили, причём выпили виски со льдом, но без содовой, пожевали ломтики лимона.

– Теперь вот что, Фёдор, – произнёс Барри. – Разъясните-ка мне, как вы и зачем оказались в здешних краях. Не в поисках же средств на постройку свечного заводика.

После этих слов Толстый Нос отодвинул своё кресло от круглого стола, достал из кармана сложенную газетёнку и принялся что-то отыскивать в ней.

– Понятно, что вы прибыли сюда вовсе не боцманом атомной субмарины «Волокушка», – продолжил Барри. – Тем более что такой субмарины в российском флоте нет. Субмаринам этого класса дают имена областных городов. А Волокушку, простите, мы смогли отыскать лишь среди посёлков городского типа.

– Посчитайте, – сказал Куропёлкин, – что я фантазёр и бахвал.

– Попробуем посчитать, – усмехнулся Барри. – Хотя и с большими допущениями. Глупо было бы вам на ходу сочинять свежую легенду. Глупо и наивно. Но, наверное, у вас уже и так заготовлены и иные варианты вашего появления здесь, ваших целей и вообще вашей личности. Так как вы попали сюда?

– Если бы я знал, – вздохнул Куропёлкин. – А уж зачем я попал сюда, мне неинтересно. И гадать я не собираюсь.

– Зато у нас есть кое-какие предположения, – сердито сказал Барри. – То, что вы напридумали по поводу субмарины «Волокушка», подтверждают ваши способности фантазёра или даже вруна. И тем не менее кто-то поверил в достоверность ваших сведений.

– То есть? – спросил Куропёлкин.

– А то, что команды с новейшим оборудованием отправлены на поиски русской субмарины. Мало ли что… Тут ведь возможен неожиданный и хитроумный маневр…

– А как же подводные археологи и дайверы, открывшие засыпанный илом испанский галеон с золотом инков?

– Газетные утки! – рассмеялся Барри. – Для отвода глаз. Я же говорил, к вашим фантазиям разные люди и разные службы отнеслись серьёзно. А потому нам интересно услышать от вас, хотя бы в виде очередных фантазий, как и зачем вы явились сюда.

– Конечно, мои объяснения выглядят нелепо, – сказал Куропёлкин, – но я и впрямь не знаю, как и зачем.

– Нелепо, – согласился Барри. – Вы знакомы с профессором Бавыкиным?

– С каким, простите, профессором? – удивился Куропёлкин.

– Бавыкиным.

– Ни с какими Бавыкиными я не знаком, – заявил Куропёлкин.

– А если подумать?

Подумал. Да, фамилия Бавыкина как будто бы уже подпрыгивала в мыслях Куропёлкина. Бавыкин… Бавыкин… А ведь, действительно, встречался он с каким-то Бавыкиным. И совсем недавно.

– Вспомнил! – радостно воскликнул Куропёлкин. – Знаю я некоего Бавыкина. Однажды имел с ним разговор. Он редкостный для наших дней сапожник. Маэстро обуви, а не сапожник!

– Не из его ли коллекции башмак путешествовал с вами и с вами же прибыл к берегам Флориды?

– Какой башмак? – снова принялся валять дурака Куропёлкин.

И сразу же понял, что перебирает. Двадцать два. Господин-мистер Барри сидел напротив него иронистом. Хотя Куропёлкин в спокойствиях виллы о Башмаке якобы забыл, но сейчас вспомнил о нём моментально. Вспомнил и о том, как его вдавливали в гниль и вонь мусорного контейнера, а к согнутой (скрюченной) ноге его прижимался Башмак с открытой пастью.

Куропёлкину стало стыдно. Перед Башмаком, что ли?

– Ах, этот Башмак! – будто бы обрадовался Куропёлкин. – Очень смутно представляю, как он путешествовал. Может быть, он должен был следить за мной? Вы его не исследовали?

– Исследовали! – явно сдерживая раздражение, произнёс Барри. – Исследовали! Но об этом потом. Ответьте. Назвавшийся Фёдором. А теоретические работы профессора Бавыкина вы читали?

– Где же я мог их читать? – удивился Куропёлкин.

– В научных журналах.

– Я – и научные журналы! Вы смеётесь!

– Вы лукавите, господин Фёдор! Или товарищ Фёдор! – теперь уже зло выговорил Барри.

138

– Вы лукавите, – повторил Барри, но более миролюбиво.

– Отчего же лукавлю? – чуть ли не обиделся Куропёлкин.

– Вы, Фёдор, прикидываетесь простаком и неучем, – сказал Барри. – А вы не простак и не неуч.

– Не вижу оснований, – проворчал Куропёлкин, – для такого рода суждений.

– Вы вводили в заблуждение и хозяев клуба «Прапорщики в грибных местах», и экспертов госпожи Звонковой. То ли стеснялись своих знаний, то ли вам невыгодно было проявлять их в компании неотёсанных тарзанов. Принцип – не высовываться. Иначе вас посчитали бы чужим и, стало быть, подозрительным. Тем не менее вы засветились, вспомнив без нужды и мимоходом Ларошфуко. Вы – флотский, а в городе с портом, где вы служили, есть Университет, и не самый худший.

– И что?

– По нашим сведениям, вы три года были студентом этого Университета…

– Студентом-заочником. И не три года, а два с половиной… И если вы не хотите называть меня неучем, то называйте недоучкой…

– И недоучкой вас нельзя называть. Нам известно, что вы способны к саморазвитию. И стремитесь к нему. И не только стремитесь, но и преуспели в этом. Возможно, пошли дальше людей дипломированных. Наверняка начитаннее многих из них. А потому и не исключено, что вы знакомы с публикациями профессора Бавыкина.

– Нет, не знаком, – сказал Куропёлкин.

И ведь не соврал.

– Отчего вы согласились использовать пароль, – спросил Барри, – в котором форма Земли названа чемоданом? Вам назначили этот отклик или он был назначен по вашей просьбе?

– Да никто мне ничего не назначал! – возмутился Куропёлкин. – Никто не говорил мне ни про какие пароли!

– Однако на слово «Земля» вы незамедлительно произнесли необходимый отклик, убедив нас в том, что вы тот человек, какого мы ожидали.

– Не знаю, – сказал Куропёлкин, – так вышло само собой. Случайно. Или с перепугу.

– Тем не менее в публикациях Бавыкина, кстати появлявшихся в свои годы и в популярном журнале «Наука и жизнь», вам доступном, не раз употреблялось выражение «Земля имеет форму чемодана». И вы утверждаете, что оно вылетело из вас случайно. Или с перепугу.

– Это выражение, – рассмеялся Куропёлкин, – было известно и в ходу, как бы фрондёрское, для всех оболтусов из младших классов в мои школьные годы. И не нужен был нам никакой профессор Бавыкин!

– Хорошо, – медленно произнёс Барри. Помолчал. И сразу же, будто в намерении совершить наскок на собеседника, спросил: – Минутами раньше вы признались, что имели, пусть и мимолётный, разговор с Бавыкиным. Хотя бы даже и не с профессором.

– Что значит признался! – воскликнул Куропёлкин. – Я вспомнил некоего Бавыкина, вроде бы сапожника, но в делах – художника-реставратора обуви.

– Где вы имели с ним разговор? И в связи с чем?

– Не помню, – сказал Куропёлкин.

– И всё же! Где проходил разговор? В городе, на улице, на природе, в закрытом помещении?

– Не помню! – повторил Куропёлкин. – Злоключения последних дней ослабили память. Я даже не уверен, как зовут меня истинно.

– В паспортах, – заявил Барри, – вы именовались Евгением Макаровичем Куропёлкиным.

– Надо же! – сокрушённо вздохнул Куропёлкин. – Всё-то вы обо мне знаете!

– Многое знаем, – кивнул Барри.

– Тогда к чему сегодняшний допрос?

– По неведомой нам причине вы не желаете быть искренним. А это настораживает. Вы прибыли к нам пустой. То есть явно не курьером. И не открываете нам цель прибытия.

– Ваша настороженность мне понятна, – сказал Куропёлкин. – Но оцените и мою настороженность. Мне неизвестно, кого представляете вы. То ли вы из, мягко сказать, русского приключенческого братства. Но вдруг вы из ЦРУ. Отгадать я не в силах.

Барри встал, бросил сепаратно проводящему время Толстому Носу:

– Богдан, не дай заскучать Евгению Макаровичу! Я покину вас на пару минут. Подышу под пальмами.