Текст книги "Игры мастера Ероши (СИ)"

Автор книги: Владимир Бочкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Владимир Бочкин

Игры мастера Ероши

Игра в прозрение

     До того как стать мастером и познать суть бытия Ероши работал в придорожном трактире. И всю жизнь мыл полы, подметал полы, наливал пиво, мыл кружки из-под пива, застилал кровати, расстилал кровати, готовил еду, ел объедки. Потом ему исполнилось сорок, и он ненавидел свою жизнь.

     В то утро хозяин трактира, достопочтенный Йериши собирался в Тришрам за новыми бочонками светлого пива. Перед отъездом, когда в низинах ещё лежал сырой туман, Ероши уже возился, запрягая в повозку четырёх худых облезлых лошадей. Он потрепал по гриве гнедую, свою любимицу и вдруг понял, что сам похож на этих лошадей. Уже немолодой, потрёпанный и мятый, как половая тряпка, которой он моет пол, перед тем как посыпать его свежими опилками. Такой костистый и несъедобный, что позариться на него мог бы только самый непривередливый волкочеловек.

     Пузатый румяный Йериши, вышел из трактира и подошёл к повозке. Взгромоздился на козлы и взял в руки кнут. После того обратил на Ероши свою бородатую физиономию и сказал:

     – Вот что, лентяй, не забудь помыть полы.

     – Да, уважаемый.

     – И смотри, негодник, не трогай тушу оленя, что принесли сейчас браконьеры. Приеду, проверю.

     – Да, уважаемый.

     – И протри все окна, они совсем пыльные. Не забудь.

     – Не забуду, уважаемый.

     – А перед тем как мыть полы, не забудь их подмести и не заметай мусор под кровати и шкафы.

     – Не буду, уважаемый, – покорно сказал Ероши.

     – И не приставай к Онушу, она жаловалась.

     – Я не буду приставать к Онушу, хозяин.

     – И запомни хорошенько, а иначе сам выпорю тебя на конюшне вот этим кнутом.

     – Запомню, хозяин.

     Йериши раздражённо махнул рукой.

     – Учишь вас, учишь, а всё без толку. Вот тебе сколько лет Ероши?

     – Сорок, уважаемый.

     – А в люди так и не выбился. По всему видать – пустое ты место.

     – Совершенно пустое, уважаемый, – согласился работник, отгоняя сонную муху от лица.

     – И не маши на меня рукой! Совсем совесть потерял.

    – Да, хозяин.

    Йериши мог ещё многое сказать нерадивому работнику, но пора ехать, поэтому он ограничился последней фразой.

     – Помни, что если не будешь работать добросовестно, получишь только тухлую рыбу. Похлёбка у меня для тех, кто знает уважение.

     И хозяин трактира тронулся  в путь. Заскрипели деревянные колёса, взметнули мелкую дорожную пыль подковы лошадей.

     Ероши посмотрел на толстую мясистую спину удаляющегося хозяина.

    – И почему у хозяев такие крепкие спины, а у слуг такие хилые?

    Работник зашёл в таверну и по привычке поклонился алтарю Омиши в священном северном углу. Взял метлу и начал мести пол в общей зале. Последние годы он не чувствовал сильной веры, как в молодости. В то время он усердно ухаживал  за алтарём, подносил свежие цветы и зажигал свечи три раза в день. Истово молился в своей маленькой каморке на гладайн – маленькую дощечку, украшенную символом Создателя. Но вот уже года три-четыре пыль вокруг алтаря копилась неделями, гладайн потемнел от времени, а цветы лежали засохшие. Только когда хозяин в редкие порывы благочестия обращал внимание на беспорядок, он начинал бранить Ероши за неуважение к Создателю Людей. Работник неохотно смахивал пыль, рвал у дороги кое-какие цветы и поджигал огарки свечей. Потом религиозный порыв у хозяина заканчивался до нового пивного запоя, и пыль копилась снова.

     В общей зале стояла одна из благословенных фигурок, изображение невообразимого Омиши. Рядом фигурки меньшего размера двух помощников Верховного почитаемых в королевстве. Покровитель страны свирепый Гаота и популярный в народе – полубожественный Якку-дзар.

     Ероши нехотя водил метлой по заплёванному полу, сметая старые опилки вместе с вчерашним мусором.

     За прилавком появилась грудастая Онушу, которая, разумеется, ни на кого не жаловалась, просто хозяин боялся, что кто-нибудь положит глаз на его молодую крутобёдрую любовницу.

     – Мир тебе, Ероши!

     Мужчина улыбнулся.

     – Хорошо спала, Онушу?

     Девушка закатила глаза и ничего не ответила. Начала возить тряпкой по прилавку. Ероши с завистью посмотрел на её формы и вздохнул. Ему раньше бывало, перепадало от других служанок, но сейчас осталась только Онушу, а хозяин шкуру спустит, если он попробует подкатиться к ней. Как несправедлива жизнь!

     И куда смотрит Омиши? Разве не молился он, годами выспрашивая лучшей доли? Но вот, как младший из детей он остался без наследства, и теперь вынужден работать в таверне. И будет работать до конца жизни. А чем он хуже этого Йереши? Тем, что тот был единственным сыном в семье и получил в наследство трактир, который торчит на этом тракте уже два столетия! Так ведь это заслуга предков, а не его. Вот бы самому стать как предки! Но как если нет денег?

     Ероши всё более раздражённо водил метлой по полу.

     И где он этот Омиши? Где Всесильный, когда он так нужен! Может быть, он в этих старых опилках? Ероши плюнул на пол и поморщился. Глупо! Самому ведь мыть. И работник продолжал размышлять.

     Или Он в этом мешке, куда Ероши заметает мусор? Или в этой куче отходов за домом, в которую Ероши кинул угольки из печи? Или в этом костре, который пожирает мусор за неделю? Или в этом пепле, который остался от предыдущего мусора?

     Ероши набрал воду из колодца в деревянное ведро и вернулся в зал. Обмакнул тряпку в ведро и начал елозить шваброй по потемневшему от времени сосновому полу.

     Или Он в этой воде, в этой мокрой тряпке? Разве Омиши мог бы уместиться в мокрой тряпке и елозить по заплёванному полу? Работник даже улыбнулся, представив, как Омиши увлечённо моет полы в трактире, намотав на швабру свои золотые одежды. Или в образе тряпки очищает грязь с мёртвой сосны.

    Или Омиши прячется между пышных грудей Онушу? Мужчина бросил взгляд на тугой обтянутый юбкой зад служанки, которая протирала столы. Почему нет? Он бы на месте Всесильного зарылся туда поглубже.

     Ероши домыл полы, выплеснул в овраг грязную воду и посмотрел на лес. Или Он скрывается в лесу? Бегает вместе с волками в поисках кроликов. Впивается в пушистые тела острыми зубами. Вместе с дикими свиньями ищет жёлуди и хрюкает от счастья. Собирает мёд лапами огромных чёрных медведей.

     Где же Омиши когда он так нужен? Но никогда не отвечает на мольбы людей. Наверное, он сам виноват. Ведь жрецы учат, что Омиши живёт в душах людей, там, где сердце. Но выбирает только праведные сердца. Возможно у него неправильное, гнилое сердце, если Омиши не хочет входить туда. Но почему? Разве он плохой человек?

     Ероши стало жалко себя. Он пошёл в кухню. Обычно готовит сам хозяин, но сейчас нужно приготовить завтрак паре постояльцев, которые остались на ночь. Но не оленя, тот на вечер, когда соберутся усталые путники и придётся ублажать их утробы. А может Омиши живёт в желудке, а не сердце?

     Работник почистил картошку, но сколько не снимал кожуры не мог найти Омиши. Нигде его нет. Хорошо спрятался Скрытый и Неузнаваемый.

     И в этих пучках салата и лука тоже нет Его. Ероши повернул голову к открытому окну, сквозь которые влетал лёгкий тёплый ветерок и струился воздух, сладкий как летний мёд. Если бы он был всесильным, он бы вселился в этот ветер. Но вместо этого он обязан выполнять свои обязанности, иначе не сможет есть и пить, просто умрёт с голоду. А значит, он должен быть таким, каким его хочет видеть хозяин. И должен быть благочестивым, иначе Омиши никогда не захочет войти в его сердце и тогда его душа после смерти будет голодной и одинокой скитаться по пустым землям.

     – Почему я обязан быть необструганной доской, которую каждый норовит вырезать по нужной ему форме? – подумал Ероши. – Почему я не могу быть самим собой? Разве не могу я быть просто деревом и стоять себе на поле, где растут высокие травы?

     Так ведь, я уже в Пустых Землях! – понял с удивлением мужчина. – А ведь даже ещё не умер. Или уже умер, но не заметил этого, как в страшных сказках о блуждающих духах?

     Онушу заглянула на кухню, быстро улыбнулась ему, подхватила подносы с едой и вышла за дверь, отнести завтрак путникам. Ероши посмотрел ей вслед и подумал:

     Зачем ты хочешь сделать из меня ключ, если мне не суждено открыть этот замок?

     Ероши начал резать овощи на обед. Туда-сюда оглянуться не успеешь, и пара-тройка путников постучится в дверь. Всегда так.

     В сердце пусто. И жизнь пуста. Нож в руке Ероши замер. В его мыслях пронеслось нечто неявное, деликатное и лёгкое, как прикосновение ресницы к щеке. По спине пробежал прохладный холодок. Мужчина пожал плечами, высыпал в чугунок сельдерей и начал мыть длинные побеги зелёного лука. Положил на иззубренную доску, взял нож и продолжил размышления. Раньше он никогда так много не думал, и с непривычки разболелась голова. Слова тяжёлые и неповоротливые скрипели в черепной коробке.

     Омиши всемогущий и всеведующий, значит, Он должен быть везде. Но как же так вышло, что Он может быть везде, кроме человеческого сердца, которое так жаждет его!

     И новая волна холодной позёмки пробежала по телу работника. Он поёжился и подумал.

     Жрецы говорят, что у нас есть свобода воли, но ведь я не выбирал такой жизни. Я не выбирал это тело, эту работу, этот трактир. Устроился как мог, не более того. Хорошо Омиши, который абсолютно свободен и может делать то, что хочет, а я не могу. Я словно… Ероши снова замер, подбирая слова. Ничего на ум не пришло, но он вспомнил, как на ярмарке видел кукол надетых на руку кукловода. Точно, – усмехнулся Ероши. – Вот кукловод свободен, а я нет. Если бы вдруг самому стать собственным кукловодом…

     Ероши закончил резать лук и высыпал в чан. Подбросил дров в огонь. Вытер потный лоб грязным фартуком. Начал резать петрушку.

     – То я бы… а что бы я сделал?

     И Ероши снова замер, в этот день он стал ужасно рассеян. Он вдруг понял, что не знает, чем мог бы заниматься, если бы был свободен. Может Омиши тем и отличается от обычных людей, что всегда знает как поступать? Работник поёжился. При одной попытке думать о таком ещё сильнее начинает болеть голова. Что толку думать, он ведь не свободен, только… и тут вдруг в его голову залетела странная мысль. А может быть Омиши не может проникнуть в его сердце, потому что никогда не покидал его? А значит, это Он двигает им как хочет, работает на кухне, моет полы, ищет сам себя в опилках на полу. Наверняка ржёт при этом. Ну не сам конечно. А в ипостаси шутника Дзарро-джарро.

    Голову стянуло новой болью. Ероши поморщился. Почему его не благословил умом мудрый Пойот?

    О чём он думал? Ах, да!

    Но мысли тут же начали разбегаться в разные стороны, как цыплята при виде ястреба. Ероши застыл. Ему показалось необычайно важным додумать мысль до конца. О чём же он думал? Вроде бы о том, что Омиши никогда не покидает его сердце и управляет им как кукольник своей тряпичной куклой. А значит, нет выхода, и он обречён влачить это жалкое существование до конца дней своих. Потому что такова воля Омиши.

     Его занесённый над петрушкой нож готов был опуститься, как вдруг Ероши воспротивился этому и нож остался занесённым. А боль схлынула прохладной приливной волной. И Ероши словно увидел себя со стороны, хотя находился по-прежнему в своём теле, но увидел это тело отдельно от того, что наблюдало сейчас за ним. Вот эта кукла! – подумал он про себя. По воле Всемогущего оно будет жить дальше в отчаянии, страхе и проклинать Омиши за трудности, и над проклятьями Омиши будет смеяться сам Омиши. Может сам, а может в своей шутливой ипостаси. А потом может ещё и накажет самого себя руками другой личины, зловещего Джумгал-Ала. А потом простит себя сладкими устами милосердного Аоши, любящего.

     А если не подчиниться? – промелькнула шальная мысль. – Просто взять и не подчиниться. Сделать что-то другое. Например…

     Его тело пронзила острая волна ужаса, и рука держащая нож задрожала.

     Даже страшно подумать об этом. Оскорбление Омиши –  противоречить Его воле. Но что если… просто подумать об этом… что если…

     Но ничего не приходило в голову. Он слишком привык быть собой и теперь не мог понять, что значит быть другим. Это же невозможно. Но прохладно спокойная часть, которая появилась  у него несколько мгновений назад, шептала холодными губами…

     – Конечно можешь, Ероши. Ты можешь быть кем захочешь.

     Солнце поднялось в зенит, и горячие волны вкатывались в окно. Ероши взмок, но при этом его сознание оставалось прохладным как влажная примочка на лоб во время затяжной температуры. Ослабляет жар и позволяет думать яснее.

     И Ероши в один миг понял, что именно в данное мгновение у него есть выбор. Возможно, будут другие, но скорее всего оно уже никогда не повторится. Это уникальный момент, который сейчас пройдёт. Либо он продолжит резать петрушку и жить постылой, но привычной жизнью, либо сделает что-то другое. И тогда его жизнь повернётся навсегда.

     Так вот что такое прозрение! – мелькнуло у него в голове. Но это мало походит на рассказы о прозрениях и прозревших, которые любят рассказывать жрецы в храмах. И те истории, которые с таким восторгом пересказывают обычные люди, в том числе в этом трактире. И он тоже слушал и тоже рассказывал. Но во всех историях, прозревший наоборот был человеком без Омиши в сердце и вот Всеблагой касался его и заблудший находил невыразимое наслаждение быть частью Омиши и выполнять волю Его, которую отныне видел столь же ясно, как Ероши видит сейчас блестящее лезвие кухонного ножа в своей руке.

     Но у него наоборот. Он должен отречься от воли Всезнающего и решать самому. Потому что… да потому что я пустое место, – пролетела мысль. – Просто пустое место.

    А может, все рассказы о прозрениях искажены? – подумал Ероши. – Но что он должен сделать? что?

     Теперь нет подсказок. Он должен решить сам.

     Мгновение повисло в воздухе и казалось, продолжается бесконечность. Вселенная разделилась на две части. В одном он марионетка Омиши, в другом – пустое место. Богатый выбор. Самый страшный выбор в жизни и страшнее уже никогда не будет.

     Пора решать. Ероши покрепче ухватил рукоятку ножа мокрой от пота ладонью, и дрожащая рука с усилием отвернулась от огромной разделочной доски.

     – Я пустое место, – сказал он.

     Нож лёг рядом с доской. Ероши тяжело дышал.

     – Я пустое место, – повторил он.

     Его лицо намокло от слёз. Он медленно снял фартук и бросил на пол.

     – Я просто пустое место!

     И вдруг тело его стало лёгким, а ум ясным как никогда прежде.

     Ероши улыбнулся. Он понял, что прозрел. Но прозрение какое-то получилось неправильное. Во всех рассказах люди, в сердца которых вошёл Омиши, испытывали чувство единения с Дающим Благо в сладком сне. А новый мастер наоборот словно пробудился ото сна. Пожал плечами. Без разницы.

     Первые шаги дались нелегко, будто никогда прежде не таскал на себе этот мешок с костями. В первые мгновения он по привычки попытался ссутулиться и семенить, как бывало, но тут же опомнился, расправил плечи и пошёл нормальным шагом. И улыбался. Впервые в жизни он шёл так, как хотел.

     На выходе он встретил Онушу и мягко улыбнулся. Она распахнула глаза. Что-то в стоящем перед ним человеке было новое, то чего она никогда раньше не замечала.

     Когда к вечеру вернулся Йериши, трактир стоял совсем заброшенный. В общем зале сидели раздражённые путешественники, которые безуспешно ждали, что кто-нибудь позаботится о них. Урчали голодными желудками и уже сами вытащили ящик вина из погреба. На вертеле жарилась туша оленя. Путники перешли к самообслуживанию.

     Разъярённый трактирщик бегал по всем комнатам, разыскивая нерадивых работников, пока не обнаружил в лучшем номере на белой пуховой перине уснувших Ероши и Онушу.

     Нового мастера разбудил удар плетью, и он подскочил на кровати. Через руку протянулась кровавая полоса. Истошно завизжала служанка, прикрывая грудь. Ероши понял, что не время для душеспасительных поучений и бросился бежать, в чём мать родила. Ещё один удар настиг его на подоконнике. Ероши выпал в окно, приземлился на траву и помчался к висевшей на верёвках одежде, которую сам постирал не далее как вчера. Сноровисто оделся и побежал в лес. Из дверей трактира выскочил красный как рак трактирщик. Махал кнутом и дико озирался вокруг, пытаясь разыскать беглеца. Не увидев, в бешенстве сжал кулаки и потряс ими в воздухе. Заорал что есть сил. Брызги слюны оросили густую бороду.

     Ероши нашёл знакомую тропинку и углубился в вечернюю сень леса.

     – Проклинаю тебя! – кричал вслед разъярённый хозяин. – Нет тебе места в моём трактире, где сухо, светло и где ждала тебя похлёбка из требухи. Отныне дерись с шакалами за кусок падали. Собьёшь свои ноги о камни дорог этого мира и подохнешь в канаве, как собака сбитая повозкой. Так колесница Омиши настигнет тебя. Уходи в дождь и ветер, и пусть земля будет тебе кроватью, а снег одеялом!

     Ероши покачал головой. Хозяин совсем рехнулся и не может отличить лето от зимы. Он повернулся и побрёл по сумеречной дороге, освещаемый отблесками первых вечерних звёзд. По дороге шептал.

     – Спасибо, Омиши, что даровал мне мудрость. Так легко нести этот иллюзорный груз.

Игра в радость

     Ероши далеко углубился в лес, когда понял, что единственная тропинка ведёт его в Ипхирам, город радости, но поворачивать уже было поздно и особо некуда. Мастер переночевал под деревом гупта где цветут благоуханные цветы. А спозаранку отправился по заброшенной тропинке в город, который все путники давно обходят стороной. Но делать нечего, когда есть нечего. Желудок ласково урчал, напоминая, что прозрение прозрением, а обед по расписанию.

     Вскоре он услышал треск веток под чьими-то шагами и вскоре на тропинку выбрался молодой парень. Он поддел ближайшую ветку сапогом и улыбнулся Ероши.

     – Прекрасный день, не правда ли?

     – Я бы его съел.

     Услышав эти слова, юноша поклонился.

     – Похоже вы мастер.

     – Голодный разум готов съесть Омиши.

     – Не буду спорить. Ты идёшь в Ипхирам?

     – Я уже там, где мне нужно, но мой желудок направляется в Ипхирам.

     – И я туда же. Меня зовут Гайташи.

     – Я Ероши.

     Путники пошли рядом. Мастер спросил.

      – Зачем тебе в город радости?

     Юноша закрыл своё лицо вуалью воспоминаний, и оно омрачилось.

     – Я устал от мерзости и жесткости людей, жизнь страшна, и я хочу найти покой.

     – Ты слишком молод.

     – Но жестокость не щадит возраст.

     Больше Ероши ни о чём не спрашивал. Зато юноша поинтересовался.

     – Почёму путь в город радости столь запущен?

     – Людям не нужна радость. Людям нужна победа.

     – Не понимаю. Мне нужна радость. Я останусь там навсегда.

     – Останься там хотя бы на день.

     К полудню путники вошли в город, но не сразу заметили его. Ипхирам давно стал частью леса. Ероши тронул юношу за рукав и указал на группу деревьев. Гайташи с изумлением понял, что это деревянный дом, который настолько сросся с окружающей растительностью, что трудно было понять, где начинаются деревья, где кончается дом.

     Чем дальше шли путники, тем больше домов они видели. Рядом с одним из них на чёрной от времени скамейке сидели парень и девушка. Они, обнявшись, смотрели вдаль и улыбались. Периодически наклонялись друг к другу и что-то шептали на ухо. Иногда хихикали. В общем, обычная влюблённая парочка. Но путники никогда в жизни не видели людей, которые были бы столь спокойными и улыбчивыми. Казалось, время обтекает их стороной, а сам Омиши баюкает на своих добрых ладонях. Постепенно попадались другие люди. Все они были стройными, одеты в свободную лёгкую одежду. Они приветливо улыбались путникам. Никто не боялся, не беспокоился. Дети играли без присмотра. Они доверчиво подходили к чужакам и улыбались.

     Гайташи поймал себя на том, что тоже улыбается в ответ. Никто их ни о чём не спрашивал, ничего не требовал.

     – Обратите внимание, мастер, как здесь вольно дышится, – сказал юноша. – Я попал в рай. Я останусь здесь навсегда.

     – Дело твоё, – сказал Ероши. Он не улыбался, но с любопытством осматривался.

     – Похоже, ты несчастлив, – улыбался Гайташи. – Оглянись вокруг. Ведь человек создан для счастья, как волк для воли, а медведь для мёда.

     Ероши покачал головой.

     – Боюсь, ты ошибаешься. Человек создан для борьбы и трудностей. Счастье – всего лишь краткий миг победы. Люди любят побеждать.

     – Ты всё время повторяешь, что люди любят побеждать. Но посмотри на этих счастливчиков. Они просты и открыты. Им не нужно превосходство. Они свободны и счастливы.

     – Для этого им пришлось победить свою волю. Впрочем, давай лучше поищем таверну. Я умираю с голоду.

     Мастер остановил проходившую мимо девушку. Она ничуть не испугалась пришельцев, а приветливо улыбнулась, и вызвалась проводить странников до таверны. Они подошли к большому вместительному зданию, которое утопало в побегах плюща и пестрело цветами, посаженными на крыше. На маленькой площади перед таверной стоял деревянный памятник.

     – Что это? – спросил Гайташи. – Это похоже на…

     Девушка мягко улыбнулась.

    – Да, это лист салата.

    Юноша приподнял густые чёрные брови. Девушка покраснела.

    – Довольно странно ставить памятник салату.

     Девушка перестала улыбаться и даже слегка нахмурилась, как маленькое тёплое облачко на ясном небе.

     – Не говори так. Салат принёс себя в жертву ради нас. Только благодаря ему мы всё ещё живы.

     Гайташи не стал расспрашивать. Он поблагодарил девушку, и путники вошли в таверну. Просторное светлое помещение было почти пустым. Только пятеро жителей, среди них маленькая девочка. Подошла официантка. Худенькая, как и все вокруг, но с румянцем на щеках. Она приветливо улыбнулась.

     – Добро пожаловать в Ипхирам! Сейчас я принесу вам салат.

     Гайташи улыбнулся в ответ.

     – Благодарю, но мы очень проголодались в дороге. Нет ли у вас мяса?

     Улыбка исчезла с лица официантки, лица остальных посетителей выразили отвращение.

     – Вы видимо не знаете, но мы не едим мяса. Признаться, даже сама мысль об этом отвратительна. Убить живое существо! – официантка вздрогнула. – Не могу представить подобное.

     О! – подумал с умилением Гайташи. – Какие прекрасные люди. Сколь они добры и отзывчивы. Мне здесь нравится всё больше и больше. Как долго я бродил среди жестокости и коварства. Но теперь всё позади.

     – Извините, – сказал юноша. – Мы не знаем ваших традиций. Не надо мяса. Но тогда возможно, вы сварите картошки.

     Официантка побледнела и приложила ладони к груди. Девочка за соседним столом заплакала.

     – Мама, они хотят заживо сварить картошку. Ей же больно!

    Её родители укоризненно посмотрели на Гайташи.

     – Зачем вы пугаете ребёнка! Какое дикое варварство варить живое существо. Жизнь священна.

     – Как! Вся?

     – Вся, – твёрдо ответила официантка.

     – Но как же вы питаетесь?

     – Нас спас салат. Он принёс себя в жертву за наш грех голода. Он разрешил использовать себя в пищу, и листья и зелёную плоть свою.

     Гайташи посмотрел на мастера, но тот не выглядел удивлённым. Он улыбнулся и мягко сказал.

     – Спасибо, милая. Мы утолим свой голод тем, что вы предложите.

     Посетители успокоились и продолжили жевать салат. Официантка принесла два полных блюда сочных зелёных листьев и предупредила.

     – У нас принято благодарить перед едой нашего спасителя.

     Ероши и Гайташи благочестиво сложили ладони. Мастер сказал.

     – Благодарим тебя, салат за то, что разрешил вкушать плоть свою и тем спас людей от голодной смерти. Ты даруешь радость.

     Местные, услышав столь почтительные слова, прослезились. А путники начали жевать листья и запивать чистой родниковой водой.

     – Ты по-прежнему хочешь остаться здесь? – спросил Ероши.

     – Да, – твёрдо сказал Гайташи. – Еда скудна, но зато здесь безопасно, а люди приветливы и радостны. Причём без притворства. Посмотри на их лица. Они действительно радуются жизни и любят друг друга и весь мир вокруг. Они почитают всё живое. Это создаёт неудобства, но к этому можно привыкнуть. Что такое пища для тела по сравнению с пищей для духа! К тому же подобное питание несомненно полезно, обрати внимание на этих людей, как они стройны и красивы. А на щеках горит румянец здоровья, а не чахлости.

     Ероши глотнул воды и отставил кружку.

     – Тогда тебя не смутят эти приветливые животные.

     Юноша обернулся, и его лицо перекосила гримаса отвращения. На столе за ним сидела огромная коричневая крыса и вылизывала мех. Она остановилась, посмотрела на юношу красными глазками и обнажила острые клыки в приветливой улыбке.

     Парень взвизгнул и вскочил. Ероши спокойно продолжал трапезу.

     – Уберите это! – крикнул Гайташи и схватился за пояс, на котором висел кинжал. Но перед ним выросла фигура официантки. Она заслонила собой крысу.

     – Не смейте! Это божья тварь и никто не смеет лишать жизни живое существо.

     Ероши встал и поклонился присутствующим.

     – Простите моего молодого друга. Он забыл о приличиях. Мы уважаем ваши традиции и не тронем ни одно живое существо в Ипхираме.

     Путники вышли и Гайташи поёжился.

     – Ненавижу крыс!

     – Придётся полюбить, – и Ероши обвёл рукой окрестности.

     И юноша увидел, что на тёплых камнях греются множество змей, в зелёной траве бегают крысы и мыши, на опушке сидит косматый волк.

     – Неприятно, но зато животные никого не трогают.

     – Верно, – сказал Ероши. – В городе радости рады всем и для каждого найдётся место. Ты по-прежнему хочешь остаться?

     Гайташи задумался, но потом кивнул.

     – Да, хочу. Я молод, но уже устал быть чужим. Невыносимо быть лишним. Мучительно видеть презрительные взгляды и терпеть издёвки. Меня гнали и били. Меня пытались убить. Я лучше полюблю  салат, чем вернусь в мир ненависти. Там закон силы. А здесь закон радости. – юноша рассмеялся. – Я действительно хочу остаться. Жить в лесном доме, стены которого увиты растениями. Улыбаться людям, жить в дружбе с животными. Думаю я смогу привыкнуть даже к волкам и крысам.

     Тем временем наступил вечер, и весёлые жители Ипхирама собирались на лужайках между домов, играли на свирелях и барабанах, пели и танцевали. Гайташи вскоре затерялся среди радостных людей.

      На следующее утро Ероши вкусил на прощанье салата, вышел из города и направился дальше. Он не искал счастья, он хотел быть мастером своей судьбы. А значит и возможность выбирать между мясом и салатом.

    Вечером, во время привала, Ероши глядел на горящие в чёрном небе брильянты, которые украл у Омиши ловкач Якку-дзар и рассыпал, когда спасался от погони милосердного Создателя Вселенной. Драгоценности превратились в звёзды. Ероши прошептал.

     – Спасибо, Омиши, что мы можем выбирать себе счастье.

Игра в ужас

     Ероши поселился в пустынном лесу на склоне невысокой горы. Там он питался плодами и стоял под водопадом. Созерцал видимое и невидимое. Учился понимать жизнь и не-жизнь, видеть и молчать, обращаться с просьбами к спутникам Омиши, потому что сам Верховный никогда не снисходит до людских просьб.

     Когда наступила зима, Ероши спустился в один из городов у подножья горы. Старинный, сытый, с каменными мостовыми и добротными домами. Но он дышал ужасом. Мастер сразу почувствовал этот кислый запах. Редкие прохожие пугливо шныряли по промёрзшим снежным улицам, стремясь быстрее укрыться за толстыми кирпичными стенами. Серые от стужи дома нахохлились от страха, пытаясь укутаться в снег. Безжизненные как погосты на  кладбище, хотя за окнами горел свет, и были видны силуэты людей. Они украдкой выглядывали из-за занавесок и тут же задёргивали их снова. Как только начало темнеть, на всех окнах захлопнулись ставни. Ни одна дверь не распахнулась перед мастером.

     Странник вышел из города, и на первой же ферме удача улыбнулась ему. Суровый фермер Доши пустил мудреца погреться. Простой чистый дом не дышал страхом, но мастер сразу почувствовал, что здесь кроется нечто страшнее страха.

     Доши и его жена приветливо встретили Ероши и накрыли стол. За трапезой фермер спросил.

     – В чём твоя мудрость, мастер?

     – В разочаровании. Я разочаровался в жизни, в людях, и самом себе.

     – Но при чём здесь мудрость?

     – Когда я разочаровался в жизни, осыпались с неё блёстки и пудра, сошли румяна со щёк. И увидел я людей нагими. И тогда осознал, что все люди живут, как под лёгким хмельком и боятся протрезветь. И потому люди пьют, как только почувствуют, что осыпается мишура с лица жизни. Нет ничего страшнее, чем увидеть жизнь только что вставшую с постели.

     – И что же ты увидел?

     – Я посмотрел на ветер и увидел только колыхание ветвей; я посмотрел на солнце, но увидел только безжизненный свет. А вместо вкусного куска прожаренного мяса – кусок мертвечины, а вместо стакана воды – количество безжизненного вещества. Тогда я посмотрел на детей и увидел, что это большеглазые фарфоровые куклы, пока молчат и смотрят на тебя фальшивыми глазами. И глупые грязные надоедливые обезьяны, когда вертятся вокруг. Я посмотрел на женщин и увидел печки из жира и мяса для изготовления кукол. Пышные, но мёртвые волосы, заученные фразы, резиновая кожа, и духовка в которую нужно постоянно подбрасывать дрова. И жизни в них не больше, чем в детях, которых они пекут как пирожки. Я перевёл взгляд на мужчин, но увидел только вечный голод. Горящие дрова, которые никогда не насытятся, но со временем перегорают.

     – Ты просто безумен, мастер, – мрачно сказал фермер.

     – Разумеется, – сказал Ероши. – Ведь творя игра – страх. А любая мудрость – разновидность безумия. Грустного, пустого, радостного, но в твоём случае ужасного, – мастер улыбнулся.

     Вмешалась жена фермера статная женщина лет тридцати.

     – И что было дальше? Вы разочаровались навсегда?

     – Нет. Я понял, что обнажённый мир, скрытый за масками – это всего лишь очередная маска. А моё разочарование и прозрение – иллюзия. Потому что вся жизнь – всего лишь череда масок. Даже Омиши никогда не ходит с открытым лицом.

      – А в какую игру играете вы?

     – Я играю в мастера.

     Жена прижала ладони к щекам.

     – Хватит о неприятном. Лучше скажите, в чём смысл жизни.

     – Это очень просто. Смысл жизни в том, чтобы полностью прожить её. Познать свою судьбу до конца.

     – И всё?

     – Для вас да. Но вы меня впустили в дом не для слов. Вы хотите попросить. Что именно?