Текст книги "Леди GUN"

Автор книги: Владимир Вера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Симеон, глядя на эти растрепанные вьющиеся пряди, ниспадающие на плечи, на тонкие извилистые брови, оттеняющие огромные карие глаза, почти забыл, зачем он оказался здесь. Пропажа иконы его не волновала. Такая ерунда никогда не всплывет, если он этого не захочет сам. Господи, а трясется этот идиот так, будто грянул Армагеддон. Как хороша его дочь!

– Это ваша дочь, отец мой? – Епископ переменил тон, встал напротив девушки и, скрестив на груди руки, посмотрел ей в глаза. Девушка не потупила взор. Она смотрела прямо в глаза Симеону. Епископ отвернулся, никто в епархиальном управлении не осмелился бы так на него смотреть. Наверняка она все слышала, тем лучше. Пусть знает, что ее папочка на крючке, его и ее будущее зависят от епископа.

– У вас милая девочка, отец Александр. – Слова Симеона в этой ситуации мало походили на комплимент. – Жаль, дочь моя, – обратился он к Леночке, – но вынужден сообщить вам, обстоятельства диктуют мне обратиться в Москву с ходатайством об отзыве отца Александра из Венской епархии. В приходе будет назначена доскональная проверка с целью выявления исчезнувшей церковной собственности. Вижу, вы расстроены. Поверьте, мне искренне жаль, нет ни малейшего желания травмировать вас. Вы так молоды и так красивы… – На лице епископа нарисовалось что-то смутно напоминающее улыбку. Леночка почувствовала нечто змеиное в сверкнувших глазах владыки. На нее часто заглядывались мужчины – она была знакома с этим животным блеском, но в глазах Симеона она прочла чудовищный приказ. Негодяй недвусмысленно давал понять, что именно ему нужно. Но она не могла поверить, перед ней глава епархии, она знала, что Симеон – монах.

– Объясните, наконец, в чем дело? В чем виноват мой отец? Что вы хотите от него? – спросила Леночка.

– Прошу прощения, дочь моя, время… Мне пора в епархиальное управление, нужно готовить послание в Москву. Батюшка все вам расскажет. Отец Александр, подготовьте объяснительную записку, подробную, и занесите в управление. Я ведь чувствовал, что здесь творятся темные дела. Ну, все, я покидаю это вместилище греха. Только покаяние вразумит вас, отец Александр, молитесь… А вы, девочка моя, можете вечером прийти на исповедь в кафедральный собор. Не откладывайте. Не стыдитесь покаяния. Надеюсь, оно не заставит долго ждать. До свидания… – уходя, владыка снова улыбнулся.

Леночка подошла к отцу, на глазах которого были слезы. Она обняла его и тоже заплакала.

* * *

Будущий епископ Симеон, тогда еще отрок Игорь, никогда не шалил в семинарии, он докладывал наставникам о провинностях послушников, чем снискал уважение начальства и ненависть соучеников. Эта ненависть в условиях духовного училища не грозила перерасти в расправу, так что порождала лишь страх и нежелание общаться с ябедником. Игорь не был затворником. Поэтому нашел собеседника и друга в лице сурового, но справедливого директора, который всегда советовал не обращать внимания на тех, кто ничего не решает.

В юношеские годы семинарист-отличник был полон надежд и иллюзий, которые переполняли его бурлящую душу. Он рано понял, что только взвешенность действий и обдуманность поступков может принести успех в карьере, а значит, в жизни.

Закрывая глаза в жесткой постели, которая, как и десятки других таких же кроватей в полуказарменном помещении спальни воспитанников, каждый день напоминала о серой убогости неприхотливого существования семинаристов, Игорь неизменно представлял себя облаченным в патриарший куколь и засыпал в картинках приятных сновидений, окруженный роскошью и почитанием. Вокруг все только и сплетничали о патриархах, митрополитах и крупных сановниках духовенства. Он тоже хотел, чтобы о нем говорили, мечтал о славе, о власти.

Когда в семинарию приехал с инспекцией Патриарх всея Руси, Игорь втихомолку восторгался его манерой держаться, сопровождавшей его свитой, атрибутами комфорта, как то: автомобиль, охрана, симпатичная служка. Уж эти владыки, которые стоят над всеми, точно посвящены в какую-то высшую тайну, скрепленную семью печатями. Они наверняка прошли последний обряд посвящения и знают что-то самое важное, о чем им, простым смертным, ни за что не поведают…

Каждым жестом, каждым произносимым словом патриарх подчеркивал свою исключительность и недосягаемость. Это было в глазах Игоря высшим показателем неограниченной власти. После отъезда патриарха он знал, что приложит все силы, чтобы у него была такая же власть, и для этого он сделает все возможное.

Окончив с отличием семинарию, Игорь блестяще сдал экзамены в духовную академию, где тоже старался учиться не за страх, а за совесть. Перед ним была цель, и он шел к ней, перемалывая на своем тернистом пути бесчисленные скопища всевозможных преград, душевных и телесных. Да уж, главное препятствие на пути к вершине церковной иерархии таилось для Игоря в нем самом… в его необузданной страсти к удовлетворению плотских желаний.

Еще будучи воспитанником семинарии, он с ужасом для себя обнаружил, что с одинаковым чувством воспринимает и девушек, и юношей… В семинарии не было условий дать волю своим сексуальным фантазиям, а вот духовная академия стала для молодого Игоря местом грехопадения. Именно здесь он, строжайше соблюдая конспирацию, впервые вкусил запретный плод, наслаждаясь тайной сексуальной близостью со своим одноклассником. «Друг» впоследствии свел его с преподавателем, который, к удивлению Игоря, оказался гомосексуалистом. Преподаватель не привлекал его как сексуальный партнер, но в потворстве старческим утехам Игорь видел колоссальную выгоду.

Тогда его осенило, что не стоит ставить крест на своей мечте пробиться в высшие сановники духовной власти, раз гомосексуалист сумел стать наставником в высшем церковном заведении. Конечно, надо уметь скрывать свои пороки, а как же без этого? У каждого свои проблемы. Что с того, что Сатана наградил его такой сексуальной ориентацией и что он принял сей обременительный дар. Игорь не собирался отступать от своих грез и потому без колебаний определился со своей дальнейшей жизнью.

Как и перед всяким молодым человеком, связавшим свою судьбу с доминирующей церковью, перед отроком Игорем открывались две дороги. Первый путь, менее тернистый, предполагал женитьбу, службу в приходе или в каких-нибудь церковных организациях. Высшим достижением в таких случаях мог стать чин протоиерея, а наивысшей наградой – митра на умную голову. Вторая дорога была окрашена в черный цвет монашества, и при наличии определенных дарований, коими Игорь обделен не был, вела к епископству, к митрополичьей митре, а даст бог, и к патриаршему куколю.

Игорь, конечно, не обдумывал долго, он стремился к осуществлению заветной мечты. В отличие от большинства сверстников-послушников Игорь избрал лицемерие и обман своими орудиями. Безудержное стремление к ошеломляющему успеху заставило его в двадцать один год, когда юношеская щетина на его подбородке наконец обрела подобие бороды, сделать свой окончательный выбор и стать монахом. Игорь превратился в Симеона и перед Спасителем, Богоматерью и всеми небесными силами дал без тени стыда обеты постничества, девства, целомудрия и благоговения, обещал претерпеть всякую скорбь ради Царствия Небесного.

И в тот же знаменательный день добровольного монашеского пострига помчался сломя голову к своему любимому «другу», дабы усладить свою страсть, а заодно посмеяться над вымолвленными в добром рассудке обетами.

Дальнейшая жизнь отца Симеона сложилась на редкость успешно. Последовательно повышались посты, которые доверяла ему церковь: инспектор духовной семинарии, управляющий делами экзархата, епископ. Мечта становилась явью. Он обрел власть сравнительно молодым человеком, будучи рукоположенным в тридцать три года в сан епископа. При посвящении он проникновенно сказал, что новое свое служение воспринимает как «подвиг и постоянное распятие себя ради пасомых». Благо, косноязычностью отец Симеон не страдал, и речи его могли служить образцом благопристойности.

И все же все эти годы его неотступно преследовал страх быть разоблаченным, несмотря на поистине шпионскую конспирацию и массу ухищрений, к коим прибегал Симеон в целях сокрытия своих плотских развлечений. Нельзя было ни в коем случае дать Священному Синоду хотя бы повод усомниться в соблюдении им данных Господу обетов. В глазах паствы владыка Симеон представлялся служителем церкви с незапятнанной репутацией. Симеону прочили большое будущее. Ну а пока ему предстояло исполнять службу не где-нибудь, а в Западной Европе, в Венской и Австрийской епархии…

За две недели до отъезда на Запад Симеона пригласили в КГБ, и он с радостью дал себя завербовать, заверив гэбэшников, что считает своим гражданским долгом перед Родиной сотрудничать с органами. Причем своего бывшего патрона – митрополита, здравствующего архипастыря Украинского экзархата – Симеон успел «заложить» еще до отбытия. Он осведомил чекистов о том, что ему доподлинно известно о переписке митрополита с опальным архиепископом Мстиславом, лидером украинских автокефалистов, ратующих за независимую церковь соборной Украины. Симеон, вступив на очередную ступень церковной иерархии, таким образом расчищал себе дальнейший путь, прямиком ведущий к ложе в Священном Синоде.

Прибытие в древнюю имперскую столицу нового епископа священнослужители Русской православной церкви встретили с осторожностью, а с первых дней его правления в приходах поняли: настали не самые лучшие времена. Он насаждал казарменную дисциплину, поощрял доносчиков и явно решил сделать свои владения образцово-показательными. За малейшую провинность, пререкания или, упаси бог, непослушание владыка без разговоров запрещал служение, а бывало, своею властью закрывал приходы и избавлялся от неугодных. Он позволял себе орать на священников. Наказывал протоиереев и иереев нещадно. Зато сам разъезжал по церковным симпозиумам и вещал перед уважаемой аудиторией, что в СССР права верующих никто не попирает, свобода вероисповедания – один из основных принципов, на котором держится социалистическое общество. Когда на этих заседаниях журналисты правозащитных газет напоминали о фактической репатриации грекокатоликов из советской Украины, владыка, улыбаясь в ответ и щуря при этом свои маленькие глазки, величаво произносил: «Народ сам определился, он отверг чужое, униатская церковь умерла естественной смертью».

Симеон получил реальную власть, фактически неподконтрольную. В своих владениях он был сам себе хозяином. Наведывавшиеся изредка высокие гости из Москвы находили нововведения Симеона и ужесточение им дисциплины вполне правомерными и оправданными. И никто не осмелился сказать Его блаженству, что он явно перегибает палку.

С каждым месяцем Симеон все больше наглел. И лишь слухи, распространяющиеся с неумолимой достоверностью, тревожили Симеона. О том, что владыка осквернил монашью рясу греховодным блудом, сплетничали не только соседствующие католики, но даже пастыри немногочисленных лютеранских кирх.

Идея епископа о создании в русской церкви за рубежом церковного хора сирот из России наподобие знаменитого Венского хора мальчиков была воспринята с пониманием. Без сомнения, хор придал бы богослужениям и литургиям ощутимое восприятие великого таинства общения с Богом. Кроме того, берущий за душу звон непорочных детских голосов содействует покаянию…

Симеон с каждым днем чувствовал все большую безнаказанность. В конце концов присущая ему бдительность притупилась… Главная причина того, что он выступил с инициативой создания хора мальчиков, была не в том, что в пределах соседствующих Венской епархии и Венгерского православного благочиния проживало мало голосистых прихожан. На фоне вседозволенности и томления порочного духа родилась новая мечта – попробовать детскую плоть. При попустительстве грех размножается.

* * *

…Теперь все будет по-другому. Не может все остаться по-старому. Борис точно знал. Сегодня он прямо скажет Леночке о своих чувствах. Она и так все понимает, но это будет что-то вроде обязательного ритуала, его необходимо соблюсти.

Борис изучал себя в зеркале: «А что, нос с горбинкой, брови стрелками, губы, правда, тонковаты – но в этом свой шарм. Кто сказал, что урод? Да нет. Вполне импозантная внешность. Парниша в порядке. Разве главное для мужчин – смазливая физиономия? Она, конечно, прекрасно знает, что нет. На черта нужен Ален Делон с вихрем в голове? А все-таки жаль, что ростом не вышел, но не карлик же, черт возьми. Она меня всего сантиметров на пять выше. К тому же я сегодня неплохо выгляжу».

Не прошло и получаса, как Борис сверкал своим свежевыбритым лицом, обильно орошенным недорогим одеколоном, в комнате у Леночки. Его удивил скользящий взгляд ее уставших глаз, но более удивило то, что она уже была одета и, судя по всему, собиралась уходить.

– Лена, ты куда торопишься? Если, конечно, не секрет, то куда? – спросил Боря.

– Я же не спрашиваю у тебя, за какие деньги ты купил мне платье, почему же я должна отчитываться? – Она не хотела грубить Борису, но слащавый запах дешевого одеколона ударил в голову и подстегнул зарытую внутри обиду. – Зачем был нужен вчерашний концерт? Хотя, конечно, я сама дала повод…

– Никакого повода ты не давала, – с нежностью проговорил Боря. – Я просто хотел сделать тебе подарок.

– Я не заслуживаю такого подарка.

– Ты стоишь большего. – Борис осторожно приложил свою ладонь к ее волосам, пряди скользнули между пальцев. Затаив дыхание, он стал с трепетом гладить ее голову, другой рукой прикоснулся к ее плечу. Он сам испугался смелости, с какой потрогал Лену.

– Может быть, но ты оценил меня в стоимость платья. Ты прав, каждая вещь имеет свою цену, – тихо произнесла Лена.

Боря убрал руки.

– Мой подарок ни к чему тебя не обязывает. Я сделал его от чистого сердца, потому что люблю тебя.

– Боря, мне больно это говорить, но если ты рассчитываешь на взаимность, то у нас вряд ли что из этого выйдет.

– Не по аршину мерка?

– Перестань молоть чушь… И все-таки я дала тебе повод… Ты и я, мы обречены судьбой. Это я вынуждала тебя прыгнуть выше головы. Мне не следовало переступать грань между реальностью и мечтой. Реальность проглотила мечту и со временем ее переварит.

– О чем ты говоришь, не понимаю?

– Я говорю о своем, – вздохнула Леночка. – Бывает, надо жертвовать одним ради спасения другого, я жертвую мечтой… Какая дура! Даже теперь разыгрываю из себя героиню.

– Ты будто сама с собой разговариваешь. Объясни толком, что произошло?! – взорвался Борис.

– Извини, Борис, мне надо идти.

– Куда?! Я тебя провожу…

– Мне надо идти одной. – Она вышла из комнаты, оставив Бориса наедине со своими мыслями. Борис, постояв с полминуты в состоянии легкой прострации, наконец очнулся и побежал за Леной. Однако она уже скрылась из виду.

* * *

Лена вошла в собор. Людей было человек десять. Прислужник подошел к девушке, остановившейся у аналоя напротив изображения ангела-хранителя, и шепотом спросил:

– Вы хотите поставить свечку?

Лена задумалась и потому не услышала вопроса. «Отец… Он ведь все понял. Понял, чего добивается Симеон. И ни слова. Он не остановил меня. Он предал. Ну и пусть. Пусть так и будет».

– А, что? – очнулась Лена. – Проводите меня к отцу Симеону, – произнесла девушка.

– Вы пришли к владыке, сейчас я сообщу ему. Как вас представить?

– Проводите к нему, он ждет.

Прислужник не стал спорить и сказал девушке:

– Следуйте за мной.

Мрачный коридор с высоким потолком привел к массивной двери, сработанной из забитых по диагонали широких досок. Прислужник робко постучался. За дверью послышалось:

– Войдите, не заперто.

Прислужник приоткрыл дверь, просунул голову и несмело доложил:

– Здесь девушка. Она сказала, что вы ее ждете.

– Девушка… Да, пусть войдет. Принеси епитрахиль [9]9
  Епитрахиль – необходимый для священнодейства атрибут облачения батюшки. Надевается поверх рясы. Без данной принадлежности по канону нельзя проводить богослужение. По виду напоминает длинный шарф, расшитый религиозной символикой.


[Закрыть]и кагор. Ей надо исповедаться.

– Слушаюсь, – повиновался услужливый лакей, пренебрегая правилами. А ведь он хорошо помнил наставления катехизиса [10]10
  Катехизис – официальный вероисповедный документ какой-либо конфессии, огласительное наставление, книга правил, содержащая основные положения христианского вероучения, часто изложенные в виде вопросов и ответов (греч. Κατήχησις – поучение, наставление).


[Закрыть]– непозволительно лицам противоположного пола навещать монахов.

Лена вошла в келью. Отец Симеон, сидящий на табуретке, в свои тридцать три года являл собой образ святого старца. Девушка окинула взглядом его затхлое жилище. Словно в подтверждение визуальной картине она вполне могла сойти за благочестивую обитель аскета. Черная ряса епископа сливалась с темно-серыми тонами плохо освещенного убранства. И только лицо, кисти рук и крест, свисавший между ног, светились в отражении мерцающего огонька лампады.

Лене представился театр марионеток, где действом кукол управляют актеры, облаченные в черные костюмы. Костюмы вливаются в антураж полного мрака, и куклы двигаются в пространстве как бы сами, без постороннего участия. Лене показалось, что лицо и руки Симеона существуют в этом давящем полумраке сами по себе, отдельно от туловища, подобно марионеткам. Крест в ее глазах был таким же живым, как руки и глаза, он был таким же весомым придатком в здешней обстановке, наравне с уставленными книгами полками и крохотным сводчатым окошком с мозаичным обликом Христа.

«Вряд ли он читал при таком свете. Зачем тогда эта книга с крестом в руках», – пронеслась шальная мысль. Лене стало страшно. Эта узкая кровать с шерстяным коричневым покрывалом – неужели на этом ложе она расстанется со своей девственностью, неужели здесь ей уготовано потерять честь? Отдать ее этому мерзкому человеку, выдающему себя на благочестивого клирика… Выходит, так. Иначе он не отстанет от отца. Ее отец слабый, безвольный человек. Кроме нее, его некому защитить.

Все здесь было притворным. Подчеркнутая аккуратность играла при слабом огоньке мертвыми бликами. И даже Богоматерь смотрела с иконы пустыми глазами. В комнате отца иконы казались Лене живыми, она обращалась к Господу и читала в глазах непорочной Девы понимание. В келье Симеона царила иллюзия, которую епископ постоянно содержал в надлежащем виде. Ухоженность во всем – каждая вещь была на своем месте. Единственное, от чего он не смог избавиться, так это от запаха. А может, он и не чувствовал затхлости.

Когда Лена очутилась в этих казематах, ей стало не по себе. Но она выбирала из двух зол. Девушка выбрала меньшее и восприняла его сердцем как заслуженное наказание себе самой.

Симеон приподнялся с табурета, подошел к Лене и, зажав ее ладонь в своих руках, монотонно произнес:

– Дочь моя, я вижу в твоих глазах уныние, ты чем-то встревожена. Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам. Всякий грех простится, кроме кощунного слова на Духа Святаго. Так написано в Евангелии. Уныние – один из семи смертных грехов. Уныние порождает отчаяние, отчаяние ведет к безрассудству. Жизнь следует понимать такой, какой даровал ее Господь. А она полна соблазнов, кои сильнее человеков…

Епископ не знал, что еще сказать этой девушке. Он знал наверняка только одно: у него не хватит сил отпустить эту красотку, не насладившись ее юным телом. Он не находил ничего другого, как плести все, что взбредет в голову, заодно поглаживая девушке руку…

– Человек часто не в силах противиться природе. Естество затмевает рассудок и ведет к грехопадению. Все это великий фарс – борьба разума и инстинктов! Потому и нужна целебная сила покаяния. Человек грешен, Христос принял мученическую смерть за грехи наши. И мы не должны забывать это. Лишь вера откроет ворота в вечную жизнь. Вера в справедливось Божью и снисхождение Вседержителя к своим слабым твореньям, к человекам…

Симеон терял самообладание, ему казалось, что девушка насмехается над ним…

– Дочь моя, ты сама прелесть. Устоять, совладать с искушением – разум не в силах побороть желание…

– Ну, вот и договорился наконец до сути, – перебила его Лена. На лице Симеона появилась знакомая улыбка. Он набрался смелости и начал шарить руками по телу Леночки, пытаясь ее раздеть.

– Ты оставишь в покое моего отца? – остановила его Лена.

– Конечно, конечно. И пальцем не трону… – засеменил словами епископ. Он судорожно затрясся, когда Лена сама сняла платье и освободила ноги от туфель. Она присела на кушетку и стала стягивать чулки.

Симеон на цыпочках, опасаясь сделать что-нибудь не так, подошел к двери и задвинул защелку. Когда он повернулся, Лена, обнаженная, уже была на кровати. Симеон на ходу расстался с рясой и в животном порыве принялся целовать ее тело.

– Только, пожалуйста, сделай все быстро и, прошу тебя, не целуй меня в губы, – с омерзением прошептала она, увернувшись от поцелуя.

В дверь постучались в тот миг, когда батюшка забился в конвульсиях оргазма, упиваясь своим блаженством. Сквозь собственные всхлипывания он расслышал доносившиеся за дверью слова прислужника: «Батюшка, я принес кагор и епитрахиль».

– Пошел вон! – в припадке ярости, сдобренной негой, закричал епископ.

Все было позади. Лена вышла за калитку забора и вдохнула свежий воздух городского парка. Мозг не думал. Только что ее честь втоптали в грязь, а ей до этого не было никакого дела, будто и не с ней это произошло, не она лежала на узкой кровати под телом грешного монаха. Ее встряхнул вопрос из темноты:

– Где ты была? Я видел, как ты зашла в собор, но там тебя не нашел. Куда ты пропала? – Это был Борис.

– Ты что, следил? – набросилась на него Лена. – Гад! Ненавижу! Оставь меня в покое! – Она побежала по аллее в глубь парка. Боря остался у калитки, но не посмел бежать за ней, его глаза смотрели на сводчатые купола кафедрального собора, таинственную загадку которого ему предстояло разгадать.

Столица австрийского государства кишела обилием костелов, кирх и церквей, принадлежащих разным конфессиям. Горожанина не удивляли молельные дома евангелистов и свидетелей Иеговы, синагоги, мечети и даже храм Будды, не такой помпезный, как тайские аналоги, но с такими же регулярными служениями. Ничего не поделаешь. В большом городе добропорядочных католиков встречаются евреи, они ходят к раввину, турки предпочитают муллу, русские, их в столице только не хватало, слушаются своих попов.

Попы у русских разные. Одни почитают митрополита Анастасия – архипастыря Свободной русской православной церкви, штаб-квартира которой находится в Нью-Йорке, другими правит из Москвы Московский патриарх. Патриарх Московский Алексий и первоиерарх Анастасий друг друга не признают. Соответственно, не признают друг друга попы, казалось бы, одной веры, обмениваясь время от времени разоблачениями.

Лишь пять месяцев спустя после встречи Лены с Симеоном в популярной бульварной газетенке, выходящей под титулом «Скандал», появилась заметка. Могла и не появиться, но случилось так, как случилось.

«Мы не собираемся никому подыгрывать в этой бесконечной перебранке русских попов, – писалось в ней, – но информация, которую предоставили редакции заслуживающие доверия источники, вполне достойна быть опубликованной в «Скандале». Главный русский поп в нашем городе, епископ Симеон, возможно, скоро станет папой, мамой готовится стать дочь другого русского попа – протоиерея Родионова, настоятеля небольшого кладбищенского прихода Московской церкви. Данный служитель ортодоксального культа скоро станет дедушкой.

Факты указывают на то, что его красавица дочь Елена беременна не без энергичного участия епископа Симеона. Неизвестно, будут ли вышеперечисленные лица именовать себя папой, мамой и дедушкой, но что касается новорожденного, если ему суждено появиться на свет, то ему будет еще сложнее решить, кого как величать, ведь его папа в свое время принял ортодоксальный обет безбрачия, аналогичный католическому целибату, и является по сей день монахом.

Искушенные в деликатных вопросах эксперты «Скандала» предположили, что, скорее всего, согрешивший монах получит хорошую взбучку в Москве. Человеческие слабости, по обыкновению, влияют на карьеру. Правда, мы не уверены, что московские иерархи накажут своего епископа. В Московии ведь привыкли открещиваться от собственных пороков, кивая на других. Но попа нам изначально не жалко. Жаль еще не родившегося малыша, который никогда не сможет сказать родителю слово «папа», и лишь потому, что монахи не бывают папами.

Однако «Скандал» пока не берется наверняка прогнозировать, что все же произойдет на самом деле. Дождемся, когда вылупится птенчик. Остается надеяться, что скорлупу не разобьют раньше срока, хотя из тех же источников нам стало известно, что сделать это уже поздно».

Больше всех выходу этой публикации радовался прислужник кафедрального собора. Именно от него репортеры узнали о монахе-распутнике. Прислужник знал о епископе много чего, в том числе то, что богослужения проводились нерегулярно, алкоголя на поминальных трапезах выписывалось чересчур много… А посторонние в келье! А чем занимался Симеон в соборной часовне с мальчиками недавно созданного церковного хора! Но эту информацию прислужник решил придержать, иначе бы Симеон понял, что это за источник, который бульварная газетенка назвала «заслуживающим доверия».

К счастью Симеона, обо всех его наклонностях в «Скандале» не сообщалось. Но и того, что было опубликовано, хватило, чтобы у Симеона случился удар. Правда, слег он ненадолго, всего на два дня.

Его подняло с кровати чувство страха, нужно было что-то предпринимать. Одолевшая паника мешала собраться с мыслями. Для него это была катастрофа. В КГБ и Синоде, конечно, узнают о случившемся, ему не миновать опалы! Отлучения! Может, переметнуться к «зарубежникам»? Кто же подсунул такую собаку? Скорее всего, отец Александр: эта девка наверняка все рассказала любимому папочке. Может, они сговорились, чтобы ему отомстить… Симеон перебирал версии: «Что теперь будет? Так, без паники, надо успокоиться. Что здесь можно сделать? Бульварная газетенка… желтая пресса… Может, до Москвы не дойдет. Да нет, на это надеяться нельзя. Там уже знают… Но если бы эта гадость была опубликована в центральных газетах – тогда уж точно пиши пропало. А что, если перепечатают? Тихо-тихо, не паникуй. Думай. Стоп. Они там намекнули о перебранке русских попов… Катакомбники… Белогвардейское отребье митрополита Анастасия! Это же подсказка. Можно все списать на эмигрантскую церковь. Может, так оно и есть? Может, они и постарались? Конечно… Александр, сволочь, рассказал именно им. Ах, сволочь!

Так, уже легче. Итак, все отрицать. «Зарубежники» постоянно льют грязь на московское духовенство. Спокойно… Сейчас же сяду и настрочу донесение в КГБ, другое в Отдел по делам религии при ЦК КПСС и третье – конечно, в Синод. Значит, так: приспешники Анастасия состряпали фальсификацию в отместку за мои выступления на симпозиумах, за мою непоколебимую веру в справедливость нашего строя… Александра обвинить в связях с нью-йоркской штаб-квартирой РПЦЗ… Личный агент митрополита Анастасия. Все вяжется. Лучшая защита – нападение. Кагэбэшникам как раз нужны такие дела для отчетности.

…Этот ублюдок Александр будет отпираться. Ему никто не поверит. И этой бульварной газетенке. Надо же, беременна… Почему это она беременна от меня? Почему потаскуха не могла залететь от кого-нибудь другого? Нет, меня голыми руками не возьмешь… Единственное доказательство – еще не родившийся ребенок. Блудница! Похоже, как только он родится – предстоит большой скандал, шумиха вокруг моего имени, генетические экспертизы, ехидные заметульки этих писак. Так… Что можно сделать здесь? Ребенок – их козырная карта. Этот козырь надо вытащить из их колоды до начала игры. Но как? Доверять никому нельзя. Продадут. Избавиться от ребенка! Выкрасть и отдать в приют. А пока – упор на происки американских марионеток – прислужников Сатаны… Сатана, сгинь!»

* * *

Ветки с листьями разлетелись во все стороны. Боря кромсал кусты секатором, и это занятие его с горем пополам успокаивало. Он неистово щелкал ножницами и откусывал бы корявые ветки еще долго, если бы не замер от неожиданности. Голос Лены окликнул его сзади:

– Боря, ты явно переусердствовал с кустами. Или ты решил сровнять их с землей?

– Пожалуй, тогда будет идеальный газончик, – оглянулся Боря. – Значит, ты спала с этим монахом? Интуиция меня не подвела. Еще тогда, у собора, я понял, что ты спала с ним. Ты беременна от него? Значит, этот бородатый козел в мешке для тебя лучше, чем я?

– Боже, что ты говоришь… – Она подумала, что лучше раз и навсегда объясниться с Борисом, чем возвращаться к этому бессмысленному разговору еще когда-нибудь. – По-твоему, выходит, я легла в постель из большой любви?

– Значит, спала… – сжал кулаки, задыхаясь от ненависти, Борис. – Все правда! На что же ты купилась, милая? Он тебе заплатил? Или ты хочешь сказать, что он тебя изнасиловал?

– Закрой рот! Мне пришлось это сделать. Заладил: спала… А все по твоей милости. Другого от неотесанного садовника ждать не приходится… Хотя я не думала, что ты настолько глуп.

– Ну, этот святоша, конечно, он умный. Ты купилась на его интеллект. И вы, конечно, общались на расстоянии…

– Боря, неужто ревность парализует твои мозги? Тогда куда ни шло. Но если они всегда работают с таким напряжением, то я в тебе ошиблась. Не ты ли к иконе приделал ножки?

Боря съежился.

– Ты удивлен? Ну надо же! А ты ведь тоже хотел, чтобы я расплатилась за «Клеопатру»? Расплатилась своим телом. Не повезло тебе. Я расплатилась за твой подарок с другим. Когда обнаружилась пропажа, епископ Симеон припугнул стереть в порошок моего отца и дал понять, что только я могу повлиять на ход событий. Как видишь, он держит слово. С иконой все замяли.

Борис стоял как вкопанный, вытаращив глаза.

– Что, доволен? Да, я с ним спала. И я беременна… Это будет мой ребенок, так распорядилась судьба.

– Я убью этого святошу, – вырвалось из уст Бориса.

– Делай что хочешь – у тебя своя голова на плечах, – сказала Лена, – я не стану биться в истерике и кричать навзрыд: «Не смей!» Делай как знаешь… Но будь уверен, мне безразлично, что произойдет с этим лжемонахом. Чему быть, того не миновать. Но лучше бы этому не быть, честно говоря. Мы с тобой, Боря, и так сделали столько ошибок! Одна сплошная ошибка. Я не хочу, чтобы ты снова влез из-за меня в какую-нибудь авантюру.

– Все из-за меня… – опустил голову Боря. – Лена, почему ты не сказала тогда? Я бы не допустил этого. Я виноват перед тобой. Как же мне искупить?.. – заплакал юноша.

– И твоя любовь ко мне – тоже ошибка. – Лена, казалось, говорила в пустоту. – В чем, интересно, ты виноват передо мной? В том, что потворствовал моим капризам, выжимая себя до капельки, в том, что позволял взбалмошной девчонке играть собой? Боря, пойми, ничего бы у нас с тобой не вышло. Я всегда смотрела на тебя с равнодушием. Ты твердил мне, что я красива… У красоты стеклянные глаза? Я говорю тебе правду и прошу усвоить ее раз и навсегда. Не страдай моими страданиями, не бросай уголь в топку моих иллюзий. Пусть догорит последний уголек, и я заживу наконец так, как предопределилось… Спокойно и без лишней суеты, уповая только на себя… А не на Господа, как учил отец. Он отвернулся от меня окончательно. С чего же мне верить в Него. – Она положила руки на живот. – Видимо, здесь мое предназначение, я буду воспитывать маленького. В этом смысла больше, чем в тысяче неосуществленных мечтаний.