Текст книги "Артефакт (СИ)"

Автор книги: Владимир Рыжков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Убедившись в тщательности своих помощников, Роман Семёнович кружил вокруг источника, острым длинным щупом протыкая почву. И в соответствии с предположением наткнулся на каменное основание сразу же ниже по течению. Наметив контуры и соорудив временный желоб для отвода воды в сторону, он привёл сюда своих землекопов и сам очистил семь ступенек ритуальной купальни ессеев – микве.

Повариха – тётка Мурада – позвала на обед. Приятная женщина сорока лет сразу же взяла Марию под опеку, осаживая чересчур ретивых искателей её внимания. Маленькая палатка Марии стояла между палаткой Романа Семёновича и шатром Мурада, а с тыла прикрывалась Вафой.

Запечённую фасоль с рисом и жареную баранину, которая ещё недавно паслась в небольшом стаде поодаль запили родниковой водой и, отложив отдых, по просьбе рабочих бросились на котлован проступившей из земли купальни. И уже к позднему вечеру, выворотив несколько кубометров грунта, вычистили прекрасно сохранившуюся кладку, прорыли тонкий водоотвод вниз по течению и пустили воду.

Мурад прочёл короткую молитву, повторенную всеми, кроме Романа, и две пары женских ножек, пересчитав семь ступенек разной высоты и ширины, символизирующих, как полосата жизнь, подарили своё тепло заждавшейся купальне. Женская нагота почему-то вызывала у Романа меньшие эмоции, чем полуприкрытость, допускающая эротическое домысливание. Но полумрак смазал силуэты, и все вдруг увидели двух земных богинь, выходящих из освящённой ими купели.

– Вот же зацепила меня сестра по вере, – услышал Роман Семёнович голос своего ученика. – Три года прошло от дня, когда увидел её на вашей лекции, а всё не стряхнуть наваждения.

– Да, брат, ты в нём не одинок: нет, наверное, в университете ни одного не полонённого, но нет и победителя. Однако, пора и нам смыть толику грехов.

После жаркого во всех смыслах дня вода целила и услаждала, вливая в тело всю нерастраченную многовековую энергию и умиротворяя душу.

А за оглушающе беззвучной ночью пошли размеренные и безавральные будни полевой экспедиции. Шатёр Мурада пополнился живописной пасторалью из керамики: пастушок, дрессирующий коз-приверед танцевать вместе с ним. Вещица была исполнена такого очарования и улыбки, что любой музей ухватился бы за раритет. Добавились ещё несколько чаш и подсвечников и небольшая, но тяжёлая ваза из тёмнофиолетового камня.

Как девочка куклам, радовалась Мария каждой находке, но было видно, что это не то, что она ожидала: главное пряталось за неприступной броневой кладкой склепа, одной стеной которого была гора, а в трёх остальных не было ни окон, ни дверей. Не удалось расширить даже ту узкую дыру, в которой Мурад нащупал на пределе руки и выудил свиток: кайло и лом оказались бессильны перед тысячелетним монолитом стен и крыши, да и четвёртую стену можно было вырубить лишь взрывом.

– Что надо замуровывать, чтобы не использовать ни в культовых, ни в бытовых целях? – удивлялась Мария. – Где-то в горе, сросшейся с холмом, должен быть тоннель или лаз. Придётся искать. И не с ливанской стороны, а гораздо ближе.

Отправив рабочих Марии дочищать другие участки, археологи подобно козам начали обнюхивать каждый квадратный метр. Но в радиусе ста метров ничего не обнаружили. В середине второго дня, возвращаясь на обед, Мария присела у можжевелового куста между валунами. Роман с Мурадом уже увидели лагерь, когда услышали её крик. По застывшей тридцатиградусной жаре так рванули, что она едва успела застегнуть шорты.

– Ой, Мурад, взгляни, есть ли стена за кустом?

Мурад, сжимая можжевельник, прорвался сквозь него и завопил:

– Да! Есть проход!

Мария рванулась сквозь колючки, но Роман Семёнович поймал её и крикнул Мураду, чтобы вернулся.

– Ну ты же опытнее этой кладоискательницы: куда же без фонарей и снаряжения! Всё, идём на обед, не забудешь и свой пистолет прихватить, тогда и нырнём... А ты-то как сообразила?

Покраснев, девушка призналась, что, сидя на корточках, почувствовала, как нежную попу гладит вкрадчивый сквознячок, скользящий из куста. Поскольку воздух был плотнее парного молока, это насторожило...

– Вот, Мурад, каким местом делаются великие открытия, – посмеивался Роман, и они согласились, что учёным может стать лишь тот, кто сигналы мироздания ловит не только мозгом...

Взяв всё необходимое для разведки и предупредив Вафу, проводившую их до лаза, они протиснулись сквозь куст и осветили известняковые стены неширокого, но в человеческий рост хода. Уже через десять метров в стене обнаружилась естественная полость размером с небольшую комнату. Определённо, древние ессеи позаботились о вентиляции, и за отсутствием внешних жара и пыли дышалось довольно сносно.

Если бы не притормаживания Романа Семёновича, Мария бы – птичкой. Но облететь внушительного препода было невозможно, да и флегма-Мурад осаживал. Терпеть ей пришлось недолго: через полсотни метров они уткнулись в заветную дверь. Под страстные девичьи стоны мужчины неторопливо осматривались, прикидывая возможные сюрпризы. Коротко поспорив, Роман отвёл подпрыгивающую искательницу, и Мурад медленно отворил дверь.

Они зачарованно стояли у входа, и бегающие лучи выхватывали из спрессованной темноты полки с запечатанными глиняными кувшинами, характерный восьмичашечковый масляный светильник из мрамора – ханукию, похожий на светильник кувшин с хрустальным шаром в цветке горлышка, ритуальный духовой музыкальный инструмент из рога барана – шофар, кружку для омовения рук, указку для чтения Торы – яд, коробочки с отрывками из Торы – охранные амулеты тфилин, четырёхгранные детские волчки – дрейдл, курильницу, непостижимо сохранившую аромат сандала, керамические бочонки с окаменевшими пряностями...

Половину смогли унести в сумках и до темноты успели бегло осмотреть свои сокровища. К 850 ранее найденным в 1947-56 годах Кумранским свиткам можно было добавить ещё пару десятков неизвестных науке апокрифов и не обнаруженную в Кумранских пещерах Книгу Эсфири.

Мария ахала, а Роман с Мурадом качали головами, боясь поверить в то, что нашли. Какое-то интуитивное волнение отрывало их от благоговейного разглядывания и заставляло бегло просматривать, сортировать и упаковывать находки. Загадкой было, куда и когда исчезла община ессеев, оставив в замурованном, но не скрытом склепе спасённые реликвии. Но однозначно надо было консервировать раскопки и, свернув выполнившую свою задачу экспедицию, вывозить раритеты в безопасное место.

И здесь Мария достала из сумки странную керамическую пластину размерами 30х20х5 сантиметров. Гладкий и цельный футляр от тепла её рук засветился и вдруг распался, обнажив холст в рамке из красного дерева, с которого смотрела... Мария. Это было не видео и не голограмма: девушка на холсте была живая. Стоящее над ущельем и тянувшееся к кому-то изображение УВИДЕЛО Марию и улыбнулось ей и остолбеневшим мужчинам. Эманация любви была столь неодолимой, что вздрогнула Мария во плоти, прозревая и отвечая на их чувства. Невидимый художник поражал не фантастической техникой и красками, а мгновенным прониканием в душу и установлением родства.

Внизу холста струилась арабская вязь, и Мария прошептала, переводя: “я здесь дышал Твоими небесами...”

– О Господи... – она вся дрожала, – неужели нашла?

Мария с восторгом обнимала взглядом своего двойника, и та, казалось, удивлена была не меньше.

– Если я, боюсь надеяться, догадываюсь – это моя тёзка и праматерь... уроженка Мигдал-Эль,– голос Мари понизился на пол-октавы. – Вот вам, Роман Семёнович, нерукотворное чудо: художник – Христос... Мурадушка, милый, я не могу отдать, прости: ну ты же видишь – кто там!

– Она права, Мурад, кажется, ситуация выше национальных приоритетов. Всё остальное с лихвой им возместит.

– Так тому и быть,– неожиданно легко согласился Мурад, и Роман подумал, что любовь, пожалуй, последнее сокровище этого раздрайного мира.

Полог шатра приподнялся, и покрытый пылью бородач в чёрном мусульманском уборе стволом автомата показал им на выход.

Перед шатром стояли три моджахеда в пустынных пятнистых камуфляжах.

– Кто такие и что здесь делаете? – перевёл быстро Мурад и ответил, что он работник департамента древностей и музеев, с ним двое русских учёных , остальные местные – повариха и рабочие археологической экспедиции.

Главарь шагнул к Марии и протянул руку к картине. Испуганная девушка перестала дрожать и спрятала свою святыню за спину. Левой лапищей верзила ухватил её за грудь и, притянув к себе, правой вырвал картину. Мурад оторвал лапу от груди Марии и упал от удара прикладом карабина.

Роман заслонил Марию, его тоже сшибли с ног и сковали наручниками с Мурадом охранники главаря, который, удивлённо уловив сходство портрета и женского трофея, отошёл к стоящим под дулами его коммандос Вафе и рабочим. Гортанную и короткую речь, еле шевеля губами, перевёл очнувшийся Мурад: воины ислама объявили джихад неверным, и крестьянам предлагается встать под чёрное знамя. Родственники Мурада молчали, а Вафа ответила, что они мирные люди и у них другая вера. Её отвели в сторону, приказали мужчинам встать на колени и экономно-деловито выстрелили им в затылки. Затем отправили Вафу заканчивать с готовкой и, издевательски повесив на шею обнажённой Марии её портрет, долго и безжалостно насиловали девушку. Вафа кричала: не трогайте – возьмите меня, Мария кричала, мальчики, не смотрите, а Роман и Мурад дрались ногами так яростно, что уложили троих бандитов, пока их не измесили прикладами. Оттащив к лазу и срубив можжевеловый куст, их бросили в карман стены, сковав и ноги.

Насытившись телом потерявшей сознание жертвы, джихадисты потребовали продолжения банкета. Прежде чем приступить к еде, Вафу заставили попробовать все приготовленные ею блюда. Молча исполнив приказ, она перетащила Марию к роднику и, омыв и вытерев, перенесла на руках в палатку. Когда девушка, так и не выпустившая из рук картину, застонала, выкарабкиваясь из спасительного забытья, Вафа легла рядом и обняла, утешая. И почувствовав резкую боль, поняла, что первый бой со зверьём, начавшим терзать её страну, она выиграла...

Через две минуты посланный притащить на закуску повариху, судорожно схватился за грудь и, падая у палатки, увидел, что воины ислама предпочли неверной райских пери.

В мёртвой тишине из мрака появился коренастый мужской силуэт и осторожно приподнял полог. Фосфоресцирующим светом навстречу ему полыхнул маяк картины.

Мужчина приподнял голову Вафы и, достав из сумки пузырёк, вылил жидкость ей в рот. Затем положил свои ладони на её лоб и под левую грудь, и сразу же усилился световой поток. Через несколько минут первая судорога тряхнула мёртвое тело, и мужчина перенёс ладони на затылок и живот. Судороги пошли волной, и Вафа вскрикнула как новорождённая от глотка воздуха. Мужчина прижал пальцы к вискам и дождался ровного и сонного дыхания.

Осторожно высвободив картину, он коснулся её лбом, заряжаясь. Затем вернул амулет на грудь девушки и, обняв ладонями её голову, начал изгонять боль, шок и память о злодействе. Напоследок легко помассировал всё тело, стирая ушибы и щипки правоверных, и задержал ладони на лобке и животе Марии.

– Кто ты? Как смог воскресить? – услышал он нащупывающий звуки голос Вафы.

– У вас когда-то прозывался Иудой Искариотом. Прости, что не могу помочь твоим соплеменникам. И не говори Марии, что с ней сотворили нелюди. Пусть не помнит.

– Надо помочь двум мальчикам.

– Да. Спите. Сейчас приберусь здесь и пойду к ним.

Иуда погладил её по голове, снимая беспокойство и непонимание. Потом сложил тела джихадистов поперёк двух сухих стволов деревьев и, ослабив под ними гравитацию, толкнул катафалк к бывшему отхожим местом оврагу. Когда он подходил к лазу, в овраге взметнулся огненный столб, и пери Аллаха брезгливо стряхнули вонючий пепел со сладчайших колен и пальчиков.

***

Дети материального мира и сбросить оковы могли лишь с помощью какой-нибудь проволочки. Но обшарив в скальной темноте пол вокруг себя, ничего подобного не нашли. Из изломанных тел уходили последние силы, когда им показалось, что в пещере кто-то кашлянул – и железо на руках и ногах разомкнулось само собой.

– Кто здесь? – спросили Роман и Мурад, каждый на своём языке.

– У вас был зван Иудой. Портрет Марии Магдалины, найдя её потомка-двойника, вызвал и меня.

– Что с Вафой и Марией?

– Вафа – героическая женщина: она сделала то, что должен был успеть я. Отравила этих шакалов, съев и сама отравленную пищу, чтобы не заподозрили. Я успел возвратить её к жизни. Потом излечил душу и тело Марии, которая, проснувшись утром, не будет помнить о насилии над ней. Вафа будет молчать, вы, надеюсь, тоже. Сейчас же подстегнём ваши иммунитет и жизненные силы.

Две свечи затеплились над их головами, выхватив из мрака рыжебородого странника в бедуинском бурнусе. Иуда положил их головы себе на колени и прикоснулся к лбам. Сеанс был гораздо более стремительным, и даже сквозь пелену анестезии Роман и Мурад, стиснув зубы, чувствовали, как срастаются кости, вправляются вывихи и рассасываются синяки и гематомы.

Выйдя из лаза, Иуда повёл их не направо к лагерю, а в левую сторону, где в небольшой лощине паслись стреноженные кони.

– Исламисты шли из Ливана на северо-восток, в Ракку. Везли деньги на разжигание и подпитку надвигающегося мятежа. Всё начинается, как всегда – с нетерпимости. Мы пытались изменить сознание детей Земли, но...

– Вот-вот: создать самую-самую из всех идей и тысячи лет смотреть, как мы спотыкаемся о её догмы, – горько ответил Роман. – Высший разум...

– Учитель, Иуда не просто дремал в бенуаре, а спас нас! – не согласился Мурад.

– Всё так, и всё иначе, – не стал спорить Иуда и, погладив коней, направил их к лагерю.

Убедившись в безопасности женщин, разместились в шатре Мурада. Но плескавшаяся в них энергия и осознание, с кем они встретились, не давали уснуть.

– Прости, Иуда, и спасибо! Но если возможно, не мог бы ты поведать, откуда все мы и зачем, за что погибли родственники Мурада и в чём смысл всей этой пьесы? – попросил Роман.

– Ну, что ж... С этого момента Мария увидит мой рассказ во сне. Вафе незачем занозой ранить веру, и так будет нелегко помнить, через что ей пришлось пройти.

В памяти людей, их эпосах и религиях рассыпаны знания. Но от россыпей остались крупицы: можно сказать, что прежде чем начать подъём по лестнице эволюции, люди успели деградировать.

Извечна пустота. В ней было всё: вакуум-поле-вещество, частица и волна, предопределение и случай, инстинкты, мысль и разум, живое в неживом...

Но бесконечность не знала расстояний, путей и идущих по ним; вечность не обременялась движением и потерями, и ритм не флиртовал с музыкой; живое и мёртвое не размыкали объятий, все измерения толкались в коммуналке, где ответы не нуждались в вопросах.

В истоке творения лежала скука. Её зуд растревожил замкнутую нирвану, и в одной из своих областей пустота квантовым скачком родила Протовселенную. Целое разъединилось на части, чтобы познать себя со стороны. Проявились свойства и состояния материи, вы воспринимаете ничтожную их часть. Природа многолика, но её творец безличностен. И в каждой из проявляющихся вселенных, экспериментируя, он создаёт её структуру и константы, не вмешиваясь на своём уровне в дальнейший ход событий.

Мы – ваши предтечи – цивилизация столь древняя, что уже тяготимся грузом бытия. Мы, по сути, руки творца, наша цель – создавать пути разума, наше существование – энергетические плазмоиды с любой степенью метаморфоза, практически вечны, но можем захотеть стать смертными. Возможности, с человеческой точки зрения, божественны: чтобы создать звезду и разумное существо размерами поменьше, не обязательны шесть дней, а межвселенские расстояния – всего лишь миг.

После рождения вашей Вселенной последней галактикой, куда пришли наши искатели и сеятели, стал Млечный путь. Надо сказать, что Мать-пустота каждому своему ребёнку давала всё больше ограничительных законов и проблем, тщась между молотом и наковальней (через тернии – к звёздам!) выковать расу, которой можно передать своё дело, которая, может быть, единственная сделает себя сама. Как ни странно, мы, старшие дети, в нашей маленькой Протовселенной всесильные с рождения, тоже не без изъянов: нравственность и мудрость от местечкового до космического уровня растёт явно медленнее силы необъятной. Что и приводит иногда к божественным ляпам.

Отыскав в одном из узлов Орионова рукава, на краю галактики, прелестный уголок – третью от светила планету, расположенную в зоне обитаемости белковой жизни, сеятели решили проскочить этап колыбели и с двойника Земли за сотни световых лет доставили на юную планету высокоразвитых гуманоидов – титанов и атлантов. На своей планете эта раса, вырождаясь, приближалась к тупику, и сеятели решили дать колонии шанс.

Гиганты вполне прижились, создав цивилизацию, вышедшую в космос системы. Но какая-то нравственная и физическая генная поломка-червоточина, не увиденная сеятелями, сработала опять, и добрые и мудрые существа начали молотить себя ядерными дубинами.

С самого начала критиковавший идею переселения сеятель Сатанаил потребовал предоставления полномочий для исправления ситуации.

Утопив в океане Атлантиду, заковав в ледяной панцирь Антарктиду, повышением гравитации, ледниками и землетрясениями стерев Гиперборею, он, посчитав, что очистил генный материал титанов от мутации, скрестил его с пронырливым обезьяньим народцем и, выгнав из лаборатории, велел плодиться и размножаться. “Колоссов создал ты сперва, великий Боже, а муравейник сотворил гораздо позже” **...

Вначале Сатанаил не вмешивался, а присматривался к повадкам своих подопечных. Когда же те стали придумывать по роду-племени себе богов, он ревниво понял, что командировка несколько затягивается. Пытаясь вернуть народам память об истинном Создателе, он, догадываясь, что одновременное низвержение всех языческих богов приведёт к хаосу, сделал ход конём: выглядел настырный, склонный к догме, но своенравный и непреткновенный в смиренномудрии кочевой народ и объявился под личиной Единого и Сущего. Усилив образом Яхве свою эгоцентричность и нетерпимость, он вскоре понял, что коса нашла на камень. Положив своему избранному народу роль Троянского коня и тучу прописей и заветов, нарцисс и солдафон Сатанаил-Яхве и т.д. придирчиво вколачивал их в жестоковыйных ропотников.

Славословя и попрошайничая, детки обременялись не светом, а грехами. Он уставал их вразумлять, косил тысячами и городами, топил потопом, но всё больше убеждался, что раковую опухоль титанов вырезать не может. Забывая о милых чертах собственной сущности по образу и подобию, ожесточался и ожесточал тысячекратной карой до воплей и скрежета зубовного. Кромсая детей прокрустовым ложем своих уставов, нарвался на земную присказку: “Хотел как лучше – получилось как всегда”...

Пошедший в разнос Сатанаил готов уже был потушить земной драчливый гибрид, но Совет Протовселенной посчитал этот путь уникальным и отправил нас с Иисусом отстранить бога и выправить положение.

Конечно, были варианты. Вплоть до силового – на уровне физических законов Вселенной – исключения зла из вашей реальности. Но... как у вас говорят, дьявол прячется в деталях: зла и добра нет в природе – это лишь градуирование этики, да и то далеко не точное. Добро для льва есть зло для антилопы, и, исключив её зло, стираем из природы весь львиный род. Конечно, можно и льва попытаться приучить к травке, можно всех посадить на солнцеедение да стерилизовать мораль под белых и пушистых, но это уже другая планета и иной путь.

От титанов люди получили и некоторые “чудодейственные” способности (точнее, малую толику Знания): подключение к инфополю планеты, предвидение, понимание языка животных и растений и способность принимать их облик, дар целительства, способность к минимуму жизнеобеспечения, изменение скорости собственного времени, концентрацию своей биоэнергии, пси-воздействие на чьё-либо сознание, телепатию, телекинез, левитацию, регенерацию (залечивание ран и выработка противоядий), отведение взгляда (невидимость)... И жили перволюди под тысячу лет, что практически сравнимо с бессмертием. Но испугавшись, что его резвое создание , развив свою магическую составляющую, ещё больше станет перечить, Сатанаил-Яхве и прочая эту часть человеческой сущности и притушил, подтолкнув человечество к техногенному развитию. Надел узду-регулятор и на бессмертие.

Было ясно, что разъединённое, разноязыкое, раздрайное человечество также топает в тупик. Как их половинки-титаны, как многие ветви вселенского разума. Может, при последнем своём творении Мать-пустота перегнула с условиями задачки, но в предыдущих мирах дисбаланса было меньше. Создав Мультивселенную, пустота взяла паузу и, поставив нас няньками, ждёт результата. Наивная вера в возможность потрепаться с Творцом и поплакаться в жилетку – всего лишь издержки детства. Мы тоже не сидим на связи и вмешиваемся по катастрофической необходимости. Да и то не всегда: путь лишь тогда идёт в зачёт, когда собственными ножками, ползком-катком ли, но без наших костылей.

В общем, собери мы всепланетное вече, низложи Яхве с прочими богами, открой нашим братьям-несмышлёнышам жёсткую правду Мироздания, – хорошо, если б только пинка получили... Право выбора есть, но как говорили древние, никто не обязан пользоваться своим правом. Вот и пришлось не сносить старое административное здание, а латать. Продлили сюжетные линии и пророчества древних, объявили Иисуса сыном человеческим и божьим, поведав о его предсуществовании, набрали рыбацкую артель по уловлению человеков – и начали изнутри очеловечивать человечество. С “чудесами” и массовыми иллюзиями было просто, тут, главное, не пережать. Обманом, пожалуй, стало внушение Марии, что она родила Иисуса, и Иосифу, что он здесь ни при чём. Переборщили, пожалуй, и со следованием Ветхому завету: многое не стоило продления...

Иисус проповедовал, притчи доходили далеко не до всех. Евреи ждали обещанного Машиаха-освободителя, их первосвященники держались за власть – так что Иисус всем был не ко двору. Ученики хоть и смотрели ему в рот, но тоже не понимали, когда же всех побьём и воцарим еврейский рай.

И настолько въелся в сознание образ Сатанаила и обезьяны, что слова Иисуса, входившие в уши, в душах не всех задерживались, из рта и евангелий вылетая на потребу дня и сильных мира сего. Иисус не звал в загробную вечность: царство небесное – это совершенствование духа на земле, принявшего в себя естественный закон и образ бога – совесть: воздаваться должно на земле; не призывал подставлять щёки для битья возлюблением ближнего своего, а говорил: “Люби того, кто достоин любви”; терпимость Христа никому не желала страданий и к ним не призывала, а “рабы божьи” сделали крест, то есть виселицу, и вечные муки символом веры и ключом к раю: чем больше здесь терпишь, тем легче там – верблюдом в ушко иголки; не по лезвию меча показывал он путь, а ему приписали "Не мир пришёл Я принести, но меч"; не сотвори себе кумира, повторял он, а идола сделали и из него; Христос был влюблён и любим, и радость его существования открыла ему именно земная жизнь, а фанатическая экзальтация при умерщвлении плоти и самоистязании, уход от мира и из мира – это религиозное мученичество от кастратов; не покорности и покаянию за спасение, а тяжкому труду самосовершенствования учил сын человеческий, открывая бесконечность разума и познания, а паразитирующая на нём церковь слишком часто впадала в мракобесие, вопя "низ-зя!"; небо и всё небесное у него – это мера человеческой высоты, он поднимал братьев с колен показом человеческих возможностей, а церковники ставили на каждом клеймо “раба божьего”; видеть по Иисусу в мире, где всё выглядит не так, как кажется, где видишь вещи, но не себя – это видеть духом своего “я”, своей божественной духовной сутью – и увидев себя, различаешь реальность мира; не телесное непорочное зачатие – по учению церкви, а второе, духовное, – рождение по-Иисусу; и не женщина породила “первородный грех”, спихнутый на неё божком-провокатором и угодливыми служками, ибо она – божественный храм и лоно вселенной; Бог не свыше, а во всех, и все – Боги, и все – творцы; проповедь “каждому – по делам его” Иисус связывал с понятием реинкарнации – законом перевоплощения сущностей, – иудаизм вообще это понятие не вводил, а христиане изъяли: под индульгенции и торговлю раем-адом не подходило...

В общем, не ставил мой друг своё учение выше жизни, и все его максимы – творчество летописцев. Что-то подчистили, что-то присочинили – воз людских страстей и ныне там. Попытавшись эволюционно, сохраняя мудрость и искры добра древних, показать путь к единству Земли, мы не обольщались: времени после Евангелия должно быть не меньше, чем до него. Уже два тысячелетия Земля на карантине: Вселенные ждут. Не забывая своей колыбели, человечество – пока черновой набросок – должно найти и выдержать свой путь.

Слово Иисуса впитывалось столь медленно, что он решился на более кардинальный сценарий. Я сыграл роль предателя, загнав учеников в апостольскую миссию и подтолкнув трусливых первосвященников ввести в действие Пилата под людоедский вопль народа Господнего: “Распни!” А крест, Голгофа и, главное, кровь стали фундаментом веры и самопожертвования (из всех апостолов только Иоанн умер собственной смертью. Да и то его ранее варили в котле с кипящим маслом...). Но правильно поставив на жестоковыйных упрямцев, мы жестоко просчитались с фанатизмом христиан: Иисус никого не убил, но именем его убиты миллионы... Толкнули камешек – сошла лавина. Чуть перефразируя поэта,

Но вера – это Рим, который***

Взамен турусов и колес

Не читки требует с актера,

А полной гибели всерьез.

Режиссёр сам так решил: в земном теле испытать земную боль. И не столько “смертью смерть поправ”, сколько в попытке изгнания зла из человека. Ночью мы с Марией Магдалиной отвалили камень склепа и помогли воскреснуть Христу. Затем Мария опять нам подыграла: оповестила учеников и собрала их на прощание и уход. Она была его земной и единственной любовью. Он показал ей Вселенную и свой дом, но перешагнуть в энергетическую жизнь она не захотела. Он вновь и вновь предлагал Марии продлить её земную жизнь, посмотреть, что выйдет из христианской затеи, но она, увидев мученическую гибель апостолов, женской своей интуицией прозрела кровавое шествие-ответ порождённой ими религии и не смогла оставаться ни её движителем, ни её оболганной иконой. Иисус до конца дней, неузнанным, трудился с ней благовестником, идя за ней в Константинополь, Рим, Александрию, Францию... В Эфесе она помогала Иоанну писать Евангелие, там же как бы и окончила свои дни. В первые века по Средиземноморью повсюду возникают её культы. Как обычно, объявилось много мест, где “находятся” и мощи. Но христианство считало женщину изначально греховной, и ревнивые апостолы не могли принять её как равную. После энциклики папы Григория I в VI веке, окрестившего Марию мерзкой блудницей, спекулятивное искусство композицию “кающаяся грешница” отработало по полной. Лишь в 1969 году Католическая церковь изволила признать, что Магдалина не была блудницей (православие это и не утверждало), но краеугольным своим камнем положила всё-таки труса и интригана Петра – столпа идей Святой инквизиции, которая именем Христа лгала и принуждала. Ушли в своё завселенское путешествие Иисус и его миндаль, Башня рыб его из родной Галилеи. Помогая в других мирах выбирать путь разума и света, они уже не дают вовлечь себя в запрограммированный поток событий. Двигаясь к Началу, они возвращаются к Земле. Свою дочь – “легендарную чашу Грааля” – мать поручила близким в Провансе. Ей мать и передала портрет, написанный Иешуа Ха-Ноцри, когда он махнул бессмертие на любовь. Через чьи руки картина попала в эту общину ессеев, неизвестно, но ваша Мария и портрет нашли друг друга, и я счастлив, что в ней опять увидел своих друзей.

– Неужели для тебя это неожиданность? – удивился Мурад.

– В Мироздание не заложено предопределение. Есть цель – любовь и выбор к ней пути. Смысл движение – познание и восхождение. Но не самоцелью, а преображением мира. Не уничтожение хаоса, но его гармонизация. А гармония – постижение себя как части истины. С каждыми идеей, шагом, поступком сУдьбы человека и человечества ветвятся, и комбинации истории бесконечны: природа даёт вероятность различных будущих и прошлых, а не определяет единственно-узаконенное – Бог тоже кидает кости. В одну реку дважды не войдёшь. Библейская история – не факт, а версия. И события несли иную реальность или не случились вообще, и записывались по испорченному телефону. У вас опять пошло трагическое время, но уже рождаются дети-индиго, и в них – надежда на скачок. Технологически ещё можно развиваться. Не слишком далеко. Человечеству пора поворачивать к человеку. Не мнить себя избранным у местечкового Сатанаила-Яхве с заманушкой рая – вязанкой сена перед мордой осла, а среди равных рас и планет строить Мироздание, открывая его сверхизмерения своим магическим биоключом. И стать гипермерным существом, живущим в материальном и духовном мирах, – стабилизатором существования своей Вселенной. Чаша ещё не наполнена и есть куда восходить: ощущаемая и воспринимаемая вами материя составляет 5% от вещества Вселенной, всего на 5% работает ваш мозг, всего 5% генома хватает для существования вашего организма. Нет закрытых дверей – так идите и стучитесь! Любовь сокращает дорогу.

– И получилось, что один бог стал Сатаной, другой – Христом, а третий – Иудой?

– Можно и так. Хотели как лучше...

– Всё, что ни делается – к лучшему, но худшим из способов, – хмыкнул Роман. – Наши ребятки...

– Иуда, а как вы перемещаетесь во вселенных и между ними? – не отставал Мурад.

– Ну, постройте “кротовую нору” или чёрную дыру: искривите пространство-время сжатием объекта с массой Земли до размера в сантиметр. Всего-то энергии потребуется 1033 киловатт-часов, а человечеству, в сравнении с энергией, произведённой за всё время существования, около 1019 лет, что в миллиард раз больше возраста Вселенной... Или укорачивайте путь через иные измерения пространства и времени, или просто скажите формулу переноса сознания в нужные координаты, а плоть нарастите по прибытии, или, ещё проще, найдите построенные нами порталы...

– Так физические законы одинаковы во всех вселенных?

– С какой стати? Творение – это причина рождения разума, чтобы осознать смысл мироздания и его пути. А чёрно-белым зрением унифицированных законов и форм всей мировой радуги не увидишь. Может быть мир, в которой физические константы меняются. При каком-то их сочетании возникает разум. Может быть Вселенная с антиматерией и невообразимыми значениями её антиконстант. При благоприятных условиях неотвратимо возникает разум. Но не обязательно по щелчку. Сосуд без вина – форма без содержания, мироздание оживает разумом, и все не дураки выпить... Смешно ли-нет, но все миры и инопланетяне, придуманные земными фантастами, – лишь малая толика бесконечного их разнообразия.