Текст книги "Народные восстания в Древней Руси XI-XIII вв"

Автор книги: Владимир Мавродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Перед самым восстанием имело место какое-то столкновение между киевлянами и Изяславом, и какие-то киевляне по княжескому приказу были заключены в темницу ("поруб"). И когда восставшие, не найдя нигде воеводу Коснячко, отправились дальше и остановились у двора Брячислава, отца полоцкого князя Всеслава, решая вопрос о том, что им делать, кто-то предложил освободить заключенных в темницу киевлян. Половина восставших отправилась к "порубу" освобождать заключенных ("дружину свою"), другая половина пришла на княжеский двор. Изяслав в это время в сенях держал совет со своей дружиной.

Пришедшие к княжескому двору восставшие остановились внизу и начали спорить с князем. В открытое "оконце" князь смотрел на собравшихся внизу киевлян, не зная, что предпринять. Рядом с князем стояли его дружинники. Один из них по имени Тукы, брат видного и влиятельного киевского боярина Чудина, обратился к князю, указав на то, что расшумевшиеся киевляне могут освободить находящегося в заключении в Киеве полоцкого князя Всеслава и советовал постеречь Всеслава. В это время подошли и те восставшие, которые ходили освобождать из темницы заключенных. Выполнив свое намерение, они явились во двор Изяслава и присоединились к стоявшей здесь "простой чади". Тогда княжеские дружинники потребовали от Изяслава решительных действий. Они указывали на серьезность положения и советовали убить Всеслава. Изяслав не послушался. В это время восставшие киевляне направились к темнице, где сидел Всеслав, и освободили его. Изяслав бежал со двора, а через некоторое время ушел в Польшу.

Восстание в Киеве в 1068 г. Миниатюра из Радзивиловской летописи.

Восставшие разгромили княжеский двор и захватили бесчисленное множество золота, серебра (денег и слитков). Из других источников, а именно «Летописца Новгородским церквам» и «Печерского Патерика», известно, что в 1068 г., очевидно, во время восстания, в Киеве был убит своими холопами новгородский епископ Стефан и что какие-то «разбойники», в которых отнюдь нельзя усматривать просто грабителей с большой дороги, пытались овладеть ценностями, хранившимися на хорах монастыря, и перебить монахов.

Так закончился памятный летописцу день 15 сентября 1068 г.

Но как русское крестьянство во времена Болотникова, Разина и Пугачева не представляло себе образа правления без царя, так и "простая чадь" городов и сел древней Руси не представляла себе жизни без князя. Все дело, с их точки зрения, заключалось в том, чтобы выбрать "хорошего" князя. Таким "хорошим" князем казался мятежным киевлянам полоцкий князь Всеслав.

Князь Всеслав Брячиславич был, несомненно, выдающимся политическим деятелем той далекой поры. По преданию, записанному летописцем, он родился "от волхования", слыл чародеем, умевшим оборачиваться и рыскать волком, как воспел его позднее автор "Слова о полку Игореве". Всеслав был храбр, а превратности судьбы заставили его не чуждаться социальной демагогии, использовать в своих целях "простую чадь", заигрывать с родовой религией. Но, как покажут дальнейшие события, хотя Всеслав запомнился народу как выдающийся князь, хотя посадили его на престол в Киеве восставшие киевляне, тем не менее мятежная "простая чадь" была ему социально чуждой.

Через семь месяцев на Русь возвратился бежавший в Польшу Изяслав, а с ним вместе пришел польский король Болеслав со своим войском. Киевские рати вышли навстречу им к Белгороду, но Всеслав, не желая сражаться за чужой ему Киев и за простой киевский люд, ночью бежал к себе в свой родной Полоцк. Оставленные князем киевляне вернулись в Киев. И опять в Киеве собирается вече, которое направляет посланцев к братьям Изяслава – Святополку и Всеволоду. Посланцы говорят этим князьям, что если они не явятся оборонять Киев и отдадут его "ляхам" Болеслава и Изяслава, то киевляне "ступят" (переселятся) в Греческую землю.

Конечно, переселиться в Греческую землю могли не простые люди. Переселиться туда могли только "гости", торговавшие с Византией, те купцы, кто бывал в Царьграде, так называемые "гречники", кто со всякого рода "товаром" (медом, воском и др.) и челядью ездил по великому водному пути "из варяг в греки".

Но почему же "гости" так боялись Изяслава? Ведь они же не "простая чадь", которая разграбила двор князя, разделила его "злато и серебро, куны и бель" и, наверное, расправилась не с одним "княжим мужем". Разве им грозила месть Изяслава, разве они принимали участие в сентябрьском восстании, разве они сажали на киевский стол Всеслава? Да, оказывается "гости", торговавшие с Царьградом, принимали активное участие в киевских событиях 1068 г.

С тех пор как Ярослав Мудрый в грозной битве при Сетомле (1036 г.) разгромил кочевников-печенегов, путь "из варяг в греки" стал безопасным. Уж никто не поджидал у порогов каравана русских послов и купцов, как во времена хозяйничанья в степях печенегов, когда меткая стрела и острая сабля печенега могли каждую секунду прервать жизнь "храброго русича". Спокойно плыли вниз по Днепру русские однодеревки, груженные до верха мехами, медом и воском, и так же спокойно по осени поднимались вверх по течению Днепра, везя в Киев дорогие ткани, украшения, вина, фрукты. А если и появлялась где-либо на горизонте фигура всадника, "гости" были спокойны, так как знали, что малочисленные, слабые, мирные торки чаще всего выступали в роли не врагов, а союзников, даже вассалов русских князей.

Битва на Альте все изменила. Половцы не только "росулися по земле", они вышли к берегам Днепра, перерезав важнейшую торговую артерию. Теперь "торг" по пути "из варяг в греки" зависел от половцев. Мирные отношения с ними – это дело еще далекого будущего. А пока что половец – страшный враг, сильный, неустрашимый и неуловимый. Как же плыть теперь в Царьград, как вести торг с Византией? Князь оказался не в состоянии "боронить" великий водный путь, связывавший Киев с Царьградом. Вот почему в сентябрьские дни 1068 г. вместе с "простой чадью" кричали на вече на Торговище и "гости", вот почему они освободили из заключения ("высекли из поруба") и "дружину свою" и Всеслава. Вот почему они грозились князьям: "ступим в Гречьску землю".

"Гости"-то могли покинуть Киев, которому угрожала жестокая месть, а куда, в какой обетованный край пошел бы простой люд? Ему только и оставалось готовиться к борьбе или с отчаяния зажечь "град".

Опасаясь этого, Святослав и Всеволод заступились перед Изяславом за мятежный Киев: "Не води ляхов Кыеву", – заявили они Изяславу.

Изяслав не послушался братьев. Вместе с польским королем Болеславом, взяв с собой часть польского войска, он двинулся к Киеву. Впереди шел со своим отрядом его сын – Мстислав. Мстислав первым вошел в город и тут же нарушил слово, данное отцом, обещавшим не трогать киевлян. Он перебил 70 жителей Киева, участвовавших в освобождении Всеслава из темницы. Множество киевлян было казнено, ослеплено.

Эта жестокая расправа сделала свое дело: народ был терроризирован, и 2 мая Изяслав спокойно въехал в Киев. Став снова киевским князем, он принимает меры против опасных для него вечевых сходов. Прежде всего он "взгна торг на Гору". Это означало, что отныне вечевые сходы должны были протекать под неусыпным надзором князя и его "мужей".

Но киевский люд продолжал волноваться. Почувствовав свою силу, "простая чадь" еще долго не могла успокоиться и не сгибала спины перед своим "ворогом" (врагом). А "ворогом" "людья" окрестных земель был не только Изяслав и его "мужи" – это был социальный враг; "ворогами" были и приглашенные Изяславом поляки.

Болеслав чувствовал себя в Киеве хозяином. Польский летописец Мартин Галл рассказывает о том, что Болеслав, не сходя с коня, поцеловал Изяслава и потряс его за бороду в знак того, что русский князь становится его вассалом. За этот поцелуй Изяслав, по польскому преданию, должен был заплатить столько марок золота, сколько было шагов от польского лагеря до места встречи. Чувствовали себя хозяевами и польские воины. Изяслав и Болеслав распустили польское войско по городам и селам киевской земли на покорм.

Начались грабежи и произвол в "весях (селах) и городах". Почти десятимесячное хозяйничанье поляков в Киевской земле (поляки зазимовали на Руси) не могло пройти для них безнаказанно. Люди поднялись. Это не было открытое восстание: народ "избиваху ляхы отай", т. е. тайно, сообщает наша летопись. Но это избиение поляков "отай", в котором нетрудно усмотреть выступление народных масс против иноземных захватчиков, приняло такой широкий и массовый характер, что Болеслав поспешно возвратился в Польшу.

Почему же движение киевлян не приняло характера открытого восстания? По-видимому, потому, что наиболее активные элементы из "простой чади", которые могли возглавить движение, были перебиты Мстиславом при его вступлении в Киев. Народное движение, начавшееся 15 сентября 1068 г., уже приходило к концу. Тем не менее даже в этот момент киевский люд, обескровленный террором своих князей, придерживавшихся "ляшской" ориентации, нашел в себе достаточно сил и мужества для того, чтобы "малой" народной войной, тайным истреблением ненавистных захватчиков вынудить их покинуть Русь.

Следует отметить также и то обстоятельство, что застрельщиками борьбы с чужеземцами были народные массы, "людье", "простая чадь".

Каковы же были последствия киевского восстания 1068 г.?

М. Н. Тихомиров справедливо полагает, что события 1068-1071 гг., т. е. восстания смердов, датированные "Повестью временных лет" 1071 г., и Киевское восстание 1068 г., объясняют нам появление нового, более современного феодального законодательства – "Правды Ярославичей".

2 мая 1072 г. в Вышгороде, под Киевом, по случаю перенесения мощей причисленных к лику святых князей Бориса и Глеба съехались три старших Ярославича – Изяслав, Святослав и Всеволод, их "мужи", виднейшие бояре: вышегородец Чудин Микула и киевляне Коснячко, Микифор и Перенег. Результатом их совместной деятельности явилась так называемая Правда Ярославичей ("Правда уставлена Руськой земли").

Восстания смердов и киевские события 60-х годов XI в. показали, что феодальная собственность князей и бояр и сама система организации княжеской власти могут оказаться под ударом. Нужно было принять меры, чтобы и собственность и власть феодалов были ограждены от посягательств со стороны народных масс. ЭТУ задачу и должна была выполнить "Правда Ярославичей".

Она устанавливала высокие виры за убийство огнищан и конюхов, тиунов и кормильцев, сельских и ратайных старост. Ограждая княжескую собственность, она назначала столь же высокие штрафы за "княжь конь" и за вола, за "княже борти" и ладью, жестоко карала тех, кто перепашет межу, срубит межевое дерево или затешет знак на дереве. "Правда Ярославичей" предписывала карать смертью на месте преступления того, кто убьет княжеских слуг, огнищанина или тиуна, защищающих княжеский скот, коней, клеть. Заботясь о своей княжой собственности, Ярославичи не забывали и своих "мужей", они устанавливали столь же высокие виры и за боярских огнищан, тиунов и старост ("тако же и за боярск").

Строгие наказания за покушение на феодальную собственность, на слуг и людей феодалов, установленные "Правдой Ярославичей", явились и средством предупреждения народных движений, имевших место в годы обострения социальных противоречий. "Правда Ярославичей" отражает победу социальных верхов над трудящимися массами.

Глава четвертая. Киевское восстание 1113 года

Классовые противоречия нарастали. Дань, поборы во время полюдья, судебные штрафы, служившие одним из важнейших источников обогащения феодалов, все больше и больше уступали место барщине и оброку, кабале, феодальной эксплуатации.

Со слов Яна Вышатича, составитель "Начального летописного свода" 1093-1095 гг. монах Киево-Печерского монастыря Иван записал о том, как изменилось под конец жизни поведение князя Всеволода Ярославича, который окружил себя младшими дружинниками, слугами ("юными"), помогавшими ему в управлении не только княжеством, но в первую очередь его княжеским феодальным хозяйством. С ними он советовался, к их голосу прислушивался. Эти же дружинники начали "грабить и продавать людей", "и люди не могли добиться суда княжего" ("Повесть временных лет", ч. 1, стр. 142, 343).

В Новгородской I летописи, использовавшей Начальный Свод монаха Ивана, мы читаем обращение к русским людям, "стаду Христову". Обращение противопоставляет старых ("древних") князей и их дружинников новым князьям, новым дружинникам, и сравнение это не в пользу последних. "Древние" князья и их "мужи" не были жадны. Они защищали Русскую землю и подчиняли себе другие Земли, жили за счет дани с населения покоренных земель и военной добычи. Не было тогда несправедливых поборов, а то, что князья собирали по справедливости, они давали своим дружинникам на оружие. Жены прежних князей не требовали для себя золотых украшений, а довольствовались серебряными.

Дело другое – новые князья и их дружинники. Они обогащаются за счет населения уже не чужих, покоренных земель, а самой Руси. Дружинники требовательны, жадны. Жены их ходят в золоте. На Руси царит неправда, народ страдает от тяжелых, несправедливых поборов.

Летописец, конечно, идеализирует "древних князей" и их якобы бескорыстную дружину. Но, тем не менее, в его словах много правды. Он правильно подметил и расценил происходившие на его глазах во второй половине XI в. перемены в деятельности князей и дружинников. Конец XI – начало XII в. характеризуются необычайным ростом ростовщичества. В тяжелое кабальное положение попали не только неимущие слои города и деревни, но даже те купцы, которые были вынуждены прибегать к займам.

Богатый купец, ссудивший деньгами и товарами менее состоятельного купца, фактически становился полновластным хозяином своего должника и в случае неплатежеспособности последнего мог распоряжаться его имуществом и им самим независимо от того, чем вызвана эта неплатежеспособность: злым ли умыслом несостоятельного должника или бедственным положением, в котором он очутился по не зависящим от него обстоятельствам.

Процент на взятую ссуду был чудовищно высок, и нередко должник ежегодно выплачивал своему кредитору в виде процента половину взятой в долг суммы. Причем, видимо, проценты взимались и тогда, когда должник внесенными в виде процентов деньгами давно уже погасил сумму, данную ему в долг.

Еще хуже было положение закупов, среди которых особо выделялись так называемые ролейные закупы, т. е. закупы, работавшие на пашне ("ролье") своего заимодавца.

Как уже говорилось, закупы фактически навечно теряли независимость, так как, не имея права зарабатывать на стороне ("искать кун"), все время работали во дворе, в доме или на запашке ("ролейные" закупы) господина, отрабатывая этим только проценты по ссуде. Господин мог и продать закупа (в холопы), и бить его "без вины", и всячески "переобидеть", в частности мог увеличить произвольно "купу" (сумму, взятую в долг) под видом материальной ответственности закупа за испорченный или пропавший, хотя бы и не по его вине, инвентарь. Не случайно в русском переводе проповеди Григория Богослова, датируемом концом XI в., греческое слово, обозначающее "полураб", переведено русским словом "закуп". Закабаленные люди искали выхода из создавшегося положения: должники требовали установления более льготных условий – уменьшения "реза", закупы – права "искать кун". Немало "ролейных" закупов в поисках "кун", т. е. заработка, тайно от господ находилось в Киеве.

Развитие ростовщичества в Киевской Руси на грани XI и XII столетий нашло отражение в ряде источников той поры. Митрополит Никифор, обращаясь к Владимиру Всеволодовичу Мономаху, подчеркивает рост лихоимства и ростовщичества. В этой же связи находится и характеристика Патериком Киево-Печерского монастыря киевского князя Святополка Изяславича.

Жадный, корыстолюбивый, жестокий Святополк отнимал землю, прибегал к пыткам для того, чтобы выведать о спрятанных ценностях, поощрял спекулянтов солью и хлебом, наживавшихся во время войн и голодовок, сам принимал участие в ростовщических сделках. Имя князя Святополка стало ненавистным простым людям. Жестокими наказаниями Святополк сумел предупредить выступление народных масс Киевской земли при своей жизни. Но когда он умер, то весть о его смерти послужила сигналом к крупнейшему в истории древней Руси восстанию, вспыхнувшему в Киеве в апреле 1113 г.

Святополк умер 16 апреля. Его вдова пыталась предотвратить надвигавшиеся события раздачей милостыни, но было поздно: восстание началось.

Ипатьевская летопись, сохранившая рассказ об этих событиях, сообщает о наличии в Киеве в те бурные дни двух группировок жителей. Одни "кияне" бушуют на улицах и площадях Киева, а другие, напуганные их действиями, принимают меры, для того, чтобы погасить огонь восстания. Первые – это простой люд Киева и его окрестностей, а вторые – это киевская знать, в первую очередь богатые и именитые бояре. Эти "больший и нарочитии мужи", как называет их "Сборник XII века Московского Успенского Собора", сейчас же после смерти Святополка собрались на совет и решили пригласить в Киев на княжеский престол переяславльского князя Владимира Всеволодовича, будущего Мономаха.

Почему же "совет" киевской знати остановил свой выбор именно на Владимире Мономахе, отец которого, Всеволод, был не очень популярен в Киеве? Очевидно, это объясняется качествами этого князя как политического деятеля и его популярностью в народе.

В годы "браней Олеговых", т. е. княжеских усобиц конца XI в., Мономах выдвинул киевлян в качестве третейских судей в споре между ним и Олегом Святославичем. Этим он вызвал естественные симпатии киевлян и способствовал укреплению своего авторитета среди них. Олег же больно ударил по самолюбию киевских "людий градьских", заявив, что он не позволит ("несть мене лепо"), чтобы его судили какие-то "смерды". Мономах был известен среди народа как князь, пытавшийся на Любечеком съезде князей положить конец разорительной княжой усобице ("которе"). Он был популярен и как организатор успешной борьбы со страшным "ворогом" – половцами и как князь, который не давал "пакости деяти отрокам ни своим, ни чюжим, ни в селах, ни в житех".

Вот почему "больший и нарочитии мужи" киевские считали Мономаха единственным, кто мог успокоить "мятеж и гълкоу (смятение) в людех" в тот момент, когда уже ничто, казалось бы, не могло "утишить" "въетань", т. е. народное восстание.

Но Мономах не принял предложения "больших и нарочитых мужей" занять Киевский стол. Отказ Мономаха не трудно понять, если вспомнить, что именно по его инициативе с целью прекращения княжеских усобиц в 1097 г. в Любече был созван съезд князей, согласно решению которого каждый из князей должен был владеть тем княжеством, в котором княжил отец, и не претендовать на чужие владения.

Киев не был "отчиной" Владимира Мономаха, и хотя киевский престол одно время занимал его отец, Всеволод Ярославич, но по завещанию Ярослава Мудрого стольный город Руси принадлежал другому его сыну, Изяславу, сын, которого Святополк своими действиями и вызвал восстание. Явиться в Киев княжить для Мономаха означало попрать решение Любечского съезда, гласившее: "каждый владеет отчиной своей". Этим и объясняется его отказ от предложения занять киевский престол.

Тем временем восстание в Киеве разрасталось. Восставшие киевляне разгромили двор тысяцкого Путяты, двинулись дальше и разграбили дворы сотских и евреев-ростовщиков. Тогда киевские "большие и нарочитые мужи" вторично послали гонцов к Мономаху. Ему указывали на всю серьезность положения, сложившегося в Киеве, говорили, что его отказ приведет к разгрому и разграблению дворов не только тысяцкого Путяты, сотских и ростовщиков, но также и дворов вдовствующей княгини Ятрови (жены двоюродного брата Мономаха), бояр и монастырей. Посланцы укоряли Мономаха и грозили ему ответственностью за разграбление монастырей.

Мономах учел всю серьезность положения. В Киеве полыхало пламя грандиозного антифеодального восстания "простой чади". В начале оно было направлено против наиболее ненавистных носителей зла, против тех, кто олицетворял кабалу, притеснения, гнет и произвол, всей тяжестью обрушившиеся на плечи киевлян. Ими были в первую очередь тысяцкий Путята и сотские, т. е. бояре, возглавлявшие княжескую городскую администрацию, творившие суд и расправу, облагавшие поборами, измышлявшие всякого рода "творимые" штрафы, подчинявшие себе и угнетавшие работный, ремесленный и мелкий торговый люд Киева.

Такими же непосредственными носителями зла для народа были ростовщики, ссужавшие нуждающихся из числа "простой чади" деньгами под чудовищно высокий процент, разного рода спекулянты, грабившие народ, которым покровительствовал Святополк Изяславич.

Но затем восстание стало принимать характер, опасный для всех категорий господствующей феодальной верхушки – для князей, бояр, монастырей. Оно оказалось направленным против всей феодальной системы эксплуатации, феодальных форм господства и подчинения. Речь шла об угрозе всему феодальному миру Киевской земли.

Это обстоятельство побудило Мономаха согласиться принять киевский княжеский престол. Он явился в Киев и, как говорит летопись, "прекратил мятеж и смятение в людях" ("Ипатьевская летопись", ПСРЛ, т. II, стр. 272). Такой быстрый успех надо отнести на счет тонкой социальной политики Владимира Мономаха – этого действительно выдающегося государственного деятеля древней Руси.

Мономах умел использовать авторитет, который он приобрел в народе благодаря своим успешным войнам с половцами, стремлению прекратить бесконечные разорительные и опустошительные межкняжеские усобицы. Он умело играл на вечевых традициях, дорогих сердцу простых людей, выдвинув их в роли арбитров в княжеских спорах, сдерживал алчность дружинников, контролировал деятельность своих "мужей", управлявших и княжеством и его собственным хозяйством. Умный, деятельный и храбрый, Владимир Мономах снискал большую популярность в народе. И теперь, в трудную для феодалов Киева минуту, он прибегнул к политике уступок.

Видимо, еще до своего приезда в Киев, Мономах созвал важное совещание в селе Берестовом, под Киевом. Это было совещание богатых и влиятельных, близких к князю бояр. На нем присутствовали тысяцкие: киевский Ратибор, белгородский Прокопий, переяславльский Станислав, как люди, ближе всего стоявшие к народу, судившие простых людей и собиравшие с них разные поборы. Присутствовали и княжеские "мужи" Нажир и Мирослав, а также боярин двоюродного брата Мономаха, новгород-северского князя Олега Святославича ("Олега Гореславича", как называет его "Слово о полку Игореве").

Результатом этого совещания явился "Устав" Владимира Мономаха. "Устав" ограничивал ростовщичество. Грабительские проценты были отменены. Кто давал деньги из 50 процентов и уже три раза получал проценты ("рез"), тот уже не имел права требовать сумму, данную им должнику. Впредь такой процент считался незаконным. Устанавливался новый порядок, по которому законным считался процент в размере не выше 10 кун на гривну.

Трудно определить действительную величину этого процента, так как количество кун в гривне менялось: в XI в. гривна состояла из 25 кун, а в XII столетии – из 50. Не зная, какую именно гривну имеет в виду "Устав" Мономаха, мы не может сказать с уверенностью, идет ли и нем речь о 20 или 40 процентах. Если предположить, что гривна в 50 кун существовала уже в самом начале XII в., то, следовательно, "Устав" Владимира Мономаха ограничивал "рост" двадцатью процентами. Это было известное облегчение положения людей, вынужденных прибегать к займу.

Изменялось и положение мелкого купца-должника. В случае, если он не мог расплатиться со своим заимодавцем, надо было выяснить, чем объясняется его неплатежеспособность. Если он сам был в ней повинен, "Устав" отдавал его на волю кредитора, но если причиной ее были стихийные бедствия или несчастье, то заимодавец должен был терпеливо ждать, когда его пострадавший должник ежегодными взносами расплатится с ним.

Эти статьи "Устава" Мономаха в первую очередь облегчали положение городских должников, в частности тех, кто торговал, купив товары на деньги, взятые в долг (на "чужие куны"). Вторая часть "Устава" посвящалась закупам, положение которых изменялось в лучшую сторону. Закуп получил право уходить (очевидно, в свободное от работы на господина время) на сторону с целью заработка, который дал бы ему возможность выплатить господину долг ("купу") и вновь вернуться в прежнее состояние, в котором он был до того, как стал закупом,

"Устав" Владимира Мономаха предоставил закупу также право обращаться к князю и его "мужам" с жалобой на господина, и отлучка закупа в этом случае не только не превращала его в холопа, как раньше, но закупу нужно было "дать правду", т. е. справедливо рассудить его спор с господином.

Закупа уже нельзя было бить не "про дело", т. е. без вины, нельзя было продать в холопы ("обель"), как ранее. Более того, в "Уставе" указывалось, что если все же господин попытается это сделать, то сама эта попытка освобождает закупа от каких бы то ни было обязательств по отношению к господину. Закуп получал право распоряжаться своей собственностью; устанавливался порядок ответственности закупа за скот и инвентарь господина.

Господин не имел права по своему усмотрению повысить сумму долга закупа. Наконец, по делам не особенно большой важности закуп получил право выступать на суде в качестве свидетеля.

Народное восстание в Киеве в 1113 году. С картины И. С. Ижакевича

Как мы видим, народное восстание в Киеве в 1113 году не было вовсе безуспешным. Оно принудило господствующий класс создать законодательство, до некоторой степени облегчавшее положение народных масс.

Пусть многие статьи "Устава" в отношении закупов и не применялись на практике, ибо власть и богатство, суд и военная организация оставались в руках феодалов, что давало им возможность превращать любое законодательство в орудие борьбы с народными массами. Все же надо признать, что "Устав" Мономаха был первой известной нам из источников уступкой, вырванной у феодалов трудовым людом древней Руси в процессе ожесточенной классовой борьбы.

"Устав" Владимира Мономаха говорит еще и о другом, а именно о размахе восстания 1113 г., о его участниках. То обстоятельство, что "Устав" явился результатом совещания, созванного Мономахом еще до того, как он вступил в Киев и занял княжеский престол, свидетельствует о силе народного движения, о страхе, который испытывали перед ним феодалы.

Об этом свидетельствует и тот факт, что в Берестове собрались виднейшие княжеские "мужи" не только Киева, но и Белгорода (Киевского), и Переяславля (Южного, или Русского, ныне Переяславля-Хмельницкого), и Новгорода-Северского, где княжил Олег Святославич. Из этого следует, что волнение народных масс охватило обширную область и угрожало феодальным верхам всего Среднего Приднепровья.

Своими статьями, касающимися положения закупов, "Устав" говорит, что последние были одной из главных движущих сил восстания. В грозные дни апреля 1113 г. закупы поднялись против своих господ, против оберегавших их княжеских "мужей". В восстании 1113 г. приняли участие закупы самого Киева, закупы окрестных сел и городов Киевской земли и, в частности, те из них, которые тайно, рискуя навеки превратиться в холопов, "искали кун", т. е. Заработка в Киеве. И последних, по-видимому, было немало.

Если Владимир Мономах смог уже 20 апреля вступить в Киев, то это можно объяснить тем, что к этому времени весть о новом "Уставе" уже дошла до мятежных киевлян. Трудно себе представить, чем кончились бы "мятеж и смятение" в Киеве, если бы не был выработан "Устав". Силу уступок, не лишенных значительной доли социальной демагогии, Мономах предпочел силе меча.

Все приведенное говорит о том, что восстание 1113 г. в Киеве как по размаху, так и по своим последствиям было наиболее значительным проявлением классовой борьбы в древней Руси в начальный период ее феодальной раздробленности.