Текст книги "Генералиссимус. Книга 2"

Автор книги: Владимир Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Тегеранская конференция

Здесь я сделаю небольшое отступление. Верный своим намерениям быть в повествовании поближе к местам описываемых событий и опираться на рассказы их очевидцев или участников, я, собирая материалы к этой главе, слетал в Тегеран (в августе 1995 г.), нашел там хорошие материалы о конференции. Я осмотрел дом, где жил Сталин, небольшой особняк на территории посольства, сейчас это резиденция нашего посла. В дни конференции на первом этаже находился начальник оперативного управления генерал Штеменко. Он поддерживал постоянную связь с Антоновым, а Сталин не раз говорил по ВЧ, интересуясь ходом боевых операций. Особенно его беспокоило положение под Киевом. С разрешения посла я осмотрел весь особняк. Сталин располагался на втором этаже, здесь были кабинет, спальня, ванная, комнаты для охраны. Мебель тех времен не сохранилась. Затем я обошел все помещения основного здания посольства, где проводились заседания и куда переселился из американского посольства президент Рузвельт. Это было связано с вопросами его безопасности. Еще по прибытии в Тегеран Черчилль отметил в своих воспоминаниях: «Я был не в восторге от того, как была организована встреча по моем прибытии на самолете в Тегеран. Английский посланник встретил меня на своей машине, и мы отправились с аэродрома в нашу дипломатическую миссию. По пути нашего следования в город на протяжении почти 3 миль через каждые 50 ярдов были расставлены персидские конные патрули. Таким образом, каждый злоумышленник мог знать, какая важная особа приезжает и каким путем она проследует. Не было никакой защиты на случай, если бы нашлись два-три решительных человека, вооруженных пистолетами или бомбой. Американская служба безопасности более умно обеспечила защиту президента. Президентская машина проследовала в сопровождении усиленного эскорта бронемашин. В то же время самолет президента приземлился в неизвестном месте и президент отправился без всякой охраны в американскую миссию по улицам и переулкам, где его никто не ждал». Советское и английское посольства находятся рядом, их разделяет неширокая улица. Я познакомился с Петром Ивановичем, он владелец автомобильной мастерской. В 30-х годах его отец эмигрировал из Союза и обосновался в Иране. В 1943 году Петр Иванович был еще мальчиком и приходил с другими ребятами посмотреть на иностранных солдат: – Их было много, они ходили вдоль стен, ограждавших посольства. Охрана перекрыла улицу, которая разделяла советское и английское посольства. Повесили на тросах брезент, и таким образом два квартала были объединены, работники ходили через эту улицу свободно. Мы старались заглянуть внутрь, когда охранники приоткрывали брезент, чтобы пропустить своих работников или посетителей. Нам хотелось увидеть кого-нибудь из глав государств, но солдаты нас прогоняли. Между тем события, по записям Черчилля, развивались так: «Американская миссия, которая охранялась американскими войсками, находилась более чем в полумиле, а это означало, что в течение всего периода конференции либо президенту, либо Сталину и мне пришлось бы дважды или трижды в день ездить туда и обратно по узким улицам Тегерана. К тому же Молотов, прибывший в Тегеран за 24 часа до нашего приезда, выступил с рассказом о том, что советская разведка раскрыла заговор, имевший целью убийство одного или более членов „большой тройки“, как нас называли, и поэтому мысль о том, что кто-то из нас должен постоянно разъезжать туда и обратно, вызывала у него тревогу. „Если что-нибудь подобное случится, – сказал он, – это может создать самое неблагоприятное впечатление“. Этого нельзя было отрицать. Я всячески поддерживал просьбу Молотова к президенту переехать в здание советского посольства, которое было в три или четыре раза больше, чем остальные, а занимало большую территорию, окруженную теперь советскими войсками и полицией. Мы уговорили Рузвельта принять этот разумный совет, и на следующий день он со всем своим штатом, включая и превосходных филиппинских поваров с его яхты, переехал в русское владение, где ему было отведено обширное и удобное помещение. Таким образом, мы все оказались внутри одного круга и могли спокойно, без помех, обсуждать проблемы мировой войны. Я очень удобно устроился в английской миссии, и мне нужно было пройти всего лишь несколько сот ярдов до здания советского посольства, которое на время превратилось, можно сказать, в центр всего мира». Работник посольства Андрей Мыздриков, с которым я особенно сблизился, потому что он в молодости жил в Ташкенте и у нас оказалось немало общих знакомых, рассказал мне подробности намечавшегося покушения. Он показал выход из колодца (кяриза), через который должен был проникнуть снайпер. Немецкая разведка подготовила вполне реальный план – снайпер по подземным кяризам проникал в самый центр территории посольства и появлялся буквально из-под земли в ста метрах от лестницы, на которой сфотографировались главы трех государств. Этот снимок широко известен. Я стоял у бетонного люка, который теперь закрывает этот выход, и думал о том, что с такого расстояния не только снайпер, а любой умеющий неплохо стрелять не промахнулся бы и успел сделать три выстрела, пока охрана сообразила бы, откуда стреляют. Но, к счастью, наши чекисты вовремя раскрыли план гитлеровцев, устроили в колодце засаду и схватили всю группу террористов. Не без удовольствия хочу напомнить, что спасли от покушения одного или всех троих глав государств мои коллеги, военные разведчики из Главного разведывательного управления, в котором и я имел честь служить немало лет. Первым засек подготовку террористической операции Николай Кузнецов, известный разведчик, Герой Советского Союза. В те дни он работал в Ровенской и Львовской областях под видом обер-лейтенанта Зиберта. Кузнецов завел знакомство с гитлеровскими офицерами. Один из них, фон Ортель, был очень похож (если читатели вспомнят) на Вилли Поммера из фильма «Подвиг разведчика». Похож не внешностью, а поступками – любил погулять, играл в карты. Кузнецов давал ему деньги взаймы. Ну а насчет того, чтобы отдавать долги, у фон Ортеля было туго. И вот однажды он сказал Кузнецову, что скоро рассчитается, появилась возможность подзаработать. «Каким образом?» – поинтересовался Николай. «Куплю и перепродам ковры», – ответил таинственно Ортель. «Какие ковры! Идет война. Где вы их купите?» Офицер понизил голос и предупредил: «Это большой секрет. Я поеду с особой группой в Тегеран. Поедут большие специалисты по таким делам... Только, предупреждаю, об этом нигде никому ни слова... После дела я куплю знаменитые персидские ковры и в Берлине хорошо перепродам. Тогда и рассчитаюсь с вами». Можно ли верить подвыпившему болтуну? Однако Кузнецов передал в Центр информацию об этом разговоре. Ну а дальше это дело раскручивали наши контрразведчики.

На конференции 1943 года был решен один из важнейших вопросов, который особенно интересовал Советский Союз: об открытии второго фронта в Европе, операции «Оверлорд». Она должна была начаться не позднее мая 1944 года. Очень много выдвигал объективных причин Черчилль, чтобы оттянуть открытие второго фронта. Он считал более выгодным вторгаться не через Францию, а через Средиземное морс – как он говорил, в «мягкое подбрюшие немцев». Но Сталин твердо отстоял вторжение через Ла-Манш. Он давал совет, делился опытом как это лучше осуществить. Говорил: – Я думаю, что «Оверлорд» – это большая операция. Она была бы значительно облегчена и дала бы наверняка эффект, если бы имела поддержку с юга Франции. Я лично пошел бы на такую крайность. Я перешел бы к обороне в Италии, отказавшись от захвата Рима, и начал бы операцию в южной Франции, оттянув силы немцев из северной Франции. Месяца через 2—3 я начал бы операции на севере Франции. Этот план обеспечил бы успех операции «Оверлорд», причем обе армии могли бы встретиться, и произошло бы наращивание сил... По опыту наших операций мы знаем, что успех достигается тогда, когда удар наносится с двух сторон, и что операция, предпринятая с одной стороны, не дает достаточного эффекта. Поэтому мы стремимся нанести удар противнику с двух сторон, чтобы он вынужден был перебрасывать силы то в одном, то в другом направлении. Я думаю, что и в данном случае было бы хорошо осуществить операцию сюга и с севера Франции. И чтобы закрепить и конкретизировать это решение, Сталин требовал здесь же, на конференции, назначить командующего этой операцией. Позднее Черчилль об этом вспоминает так: "Затем Сталин задал самый важный вопрос: «Кто будет командовать операцией „Оверлорд“? Президент ответил, что это еще не решено. Сталин прямо сказал, что операция будет сведена к нулю, если вся подготовка к ней не будет поручена одному человеку. Рузвельт разъяснил, что это уже сделано. Английскому генералу Моргану выделен объединенный англо-американский штаб, и он уже в течение значительного времени разрабатывает планы». Далее Черчилль пишет: «Я сказал, что вопрос о назначении верховного главнокомандующего скорее подлежит обсуждению тремя главами правительств, чем на довольно широком заседании. Сталин сказал, что Советское правительство не претендует на право голоса в этом назначении. Оно желает лишь знать, кто будет этим главнокомандующим. Очень важно, чтобы это назначение было сделано по возможности скорее и чтобы генерал, который будет избран для этого, нес ответственность не только за подготовку плана, но и за его осуществление. Я согласился, что вопрос о том, кто будет командовать операцией „Овер-лорд“, является одним из важнейших моментов, которыми нужно заняться, и заявил, что он будет решен не позже ближайших двух недель». Представляй себе участников и события, происходившие в залах посольства, я особенно реально хотел воспроизвести торжественный момент, о котором прочитал в мемуарах многих участников этой процедуры. Все они непременно отмечают два факта: Сталин поцеловал меч, а Ворошилов его уронил. Вот как это подает Черчилль: «Перед нашим вторым пленарным заседанием, начавшимся в 4 часа, я по поручению короля вручил Почетный меч, который был изготовлен по специальному заказу Его Величества в честь славной обороны Сталинграда. Большой зал был заполнен русскими офицерами и солдатами. Когда, после нескольких пояснительных слов, я вручил это великолепное оружие маршалу Сталину, он весьма внушительным жестом поднес его к губам и поцеловал. Затем он передал меч Ворошилову, который его уронил. Меч был вынесен из зала с большой торжественностью в сопровождении русского почетного караула». На конференции было зафиксировано, кроме открытия второго фронта, обязательство СССР объявить войну Японии после разгрома Германии, а также другие вопросы сотрудничества после окончания войны. В Тегеране Черчилль отметил свое 69-летие. Это событие, конечно же, лучше других описывает он сам: «До сих пор мы собирались для наших заседаний и обедов в советском посольстве. Но теперь я заявил, что третий обед даю я, и он должен состояться в английской миссии. Никто не мог против этого возражать. По алфавиту и Великобритания, и я сам стояли первыми, а по возрасту я был лет на пять старше Рузвельта и Сталина. Я сказал, что 30 ноября мой день рождения. Эти аргументы, в особенности последний, оказались решающими, и наш посланник сделал все необходимые приготовления к обеду примерно на 40 человек... Это был памятный день в моей жизни. Справа от меня сидел президент Соединенных Штатов, слева – хозяин России. Вместе мы фактически контролировали все флоты и три четверти всей авиации в мире и управляли армиями примерно в 20 миллионов человек, участвовавшими в самой ужасной из всех войн в истории человечества. Рузвельт преподнес мне в подарок прекрасную персидскую фарфоровую вазу; она разбилась в пути, когда я возвращался на родину, но была чудесно восстановлена, и я храню ее среди прочих дорогих для меня вещей». О том, что подарил Сталин, именинник не пишет, но один из подарков был такой. Во время неофициальной беседы за чашечкой кофе Черчилль как-то сказал, что ему очень нравятся русские романсы в исполнении Вадима Козина. Сталин это запомнил, дал указание привезти певца в Тегеран спецрейсом. Представьте, как артист испугался, когда к нему пришли чекисты и сказали: «Собирайтесь». И еще представьте, какой эффект произвел Козин своим появлением на именинах и исполнением песен на изумленного Черчилля. Сталин умел делать приятные сюрпризы и умел продемонстрировать, что для него все возможно. Дальше опять слова Черчилля: "Во время обеда у меня завязался исключительно приятный разговор с обоими моими знатными гостями. Сталин повторил вопрос, который он задавал на совещании: «Кто будет командовать операцией „Оверлорд“? Я сказал, что президент еще окончательно не решил...» Как видим, Сталин гнул свое даже в неофициальной обстановке. И добился – имя главкома было названо: генерал Эйзенхауэр, а начало операции «Оверлорд» – не позднее мая 1944 года. В завершение расскажу о любопытном эпизоде, который произошел до начала Тегеранской конференции, Сталин со своей делегацией выехал из Москвы поездом. В Сталинграде пересели на самолеты. На аэродроме делегацию встречали командующий ВВС А. А. Новиков и командующий авиацией дальнего действия А. Е. Голованов. На поле стояли несколько самолетов Си-47. Новиков доложил: – Для вылета подготовлены два самолета, один поведет генерал-полковник Голованов, другой – полковник Грачев. Через полчаса за нами пойдут еще два самолета с группой сотрудников МИДа. Полет прикрывают три девятки истребителей. Сталин без церемоний сказал: – Генерал-полковники редко водят самолеты, мы лучше полетим с полковником. И пригласил с собой Молотова, Ворошилова, Берию и Штеменко. Кстати, Грачев не простой полковник авиации, а один из лучших летчиков, поэтому и был он личным пилотом Берии и самолет, который выбрал Сталин, тоже был его «личный». Я был в Тегеране в год празднования 50-летия Победы. Посол Сергей Михайлович Третьяков и военный атташе полковник Михаил Иванович Крицкий со своими коллегами сделали доброе дело к этому юбилею. В Иране, как известно, были наши войска, перегонялась техника из портов Индийского океана на север, на советскую территорию. Случались здесь и аварии, и террористические акты – гибли наши советские воины. Их хоронили, как и на фронте, в братских или одиночных могилах, на которых ставили фанерные красные звезды и тумбы с именами погибших. Солнце и дожди смыли эти имена. Истлели фанерные памятнички. Вот и решили работники российского посольства на свои средства поставить мраморный обелиск на российской земле (во дворе посольства) и перезахоронить здесь 48 обнаруженных ими останков наших воинов, – что и сделали. В торжественной обстановке был открыт этот обелиск. Священник отец Александр отслужил панихиду. Послы бывших советских республик и бывшие союзники американцы и англичане возложили венки. Посол сказал мне: – В Москве могила одного неизвестного солдата, а у нас их 48. Ни одного имени нам установить не удалось... На совещании Ставки Сталин не рассказывал подробностей о своем пребывании в Тегеране. Верховный только коротко сказал: – Рузвельт на Тегеранской конференции дал твердое слово открыть широкие действия во Франции в ]Ч44 году. Думаю, что он слово сдержит. Ну а если не сдержит, у нас хватит и своих сил добить гитлеровскую Германию.

Гимн

Сталин в трудных условиях войны задумался о том, что в стране нет гимна. Неофициально это был «Интернационал». Его исполняли на торжественных заседаниях. Но «Интернационал» считался гимном международного пролетариата. В условиях, когда Коминтерн был распущен, гимн, символизирующий всемирную коммунистическую борьбу против эксплуататоров, как бы утратил свою значимость. Возникла необходимость заменить его, создать свой государственный гимн, который будет отражать не партийное, а национальное единство, в СССР – многонациональное. В условиях войны такой общенародный символ очень нужен. Наверное, Сталин не раз задумывался об этом, может быть, впервые, когда сказал в своей речи 3 июля 1941 года: «Братья и сестры! Друзья мои!» Это уже как бы отражало не партийное, а государственное содержание. Патриотическое сознание, укрепление любви к Родине (тем более, когда она в опасности), память о былых победах и величии своих предков – все это всегда поднимало моральный дух народа, укрепляло государство и его армию. Сталин это понимал и поэтому, несмотря на занятость боевыми операциями, нашел время и для создания гимна. Политбюро поддержало его предложение. Была создана специальная комиссия под председательством Ворошилова, в нее вошли видные композиторы, поэты. Был объявлен конкурс на создание музыки и текста. В нем приняли участие самые известные поэты: прислали тексты Долматовский, Демьян Бедный, Берггольц, Симонов, Сурков, Асеев, Тихонов, Щипачев, Антокольский, Исаковский и многие другие. Все эти тексты внимательно прочитывались и некоторые пробовались на музыку, которой тоже поступило в комиссию немало. Произведения показывали Сталину, но они ему не нравились, по разным причинам: то мелковато, то нет патриотической идеи, то музыка слишком маршевая. Наконец внимание Сталина привлекли стихи Михалкова и Эль Регистана. – Будем работать над этим текстом, – сказал Сталин Ворошилову. – В таком виде он еще не подходит, но патриотическая идея в этом варианте есть. В этой фразе открывается главная цель Сталина при создании гимна: воспитание, укрепление патриотизма. Он как бы

преодолевает локальные рамки партийных, революционных интересов. Теперь он ищет опору во всенародном, отечественном патриотизме. ...И опять судьба подарила мне очередную писательскую удачу: помог Сергей Михалков, мой давний товарищ по работе в Союзе писателей и добрый друг во внеслужебное время. Я не раз бывал у него дома, он, наряду с другими книгами, подарил мне изданный большим тиражом гимн с текстом, нотами и с теплой надписью. Тогда же Сергей рассказывал, как он и Эль Регистан вместе со Сталиным «доводили гимн до кондиции». Теперь, работая над этой главой, я еще раз навестил Михалкова и попросил напомнить детали работы над гимном, потому что я многое запамятовал. Новая его жена Юля (прежняя, Кончаловская, скончалась) приготовила нам душистый чай, и Михалков, со свойственным ему юморком, стал рассказывать: "– Вдруг в 2 часа ночи – звонок телефона. Думаю, какой болван так поздно? «С вами говорит Поскребышев». Вот это да! Секретарь Сталина! Уже ошеломило. А он заявляет: «С вами будет говорить товарищ Сталин». И тут же переключил, и слышу голос Сталина: – Здравствуйте, товарищ Михалков. – И сразу к делу. – Мы прослушали несколько вариантов гимна, в том числе и ваш. Он немного коротковат. Надо бы припев, который повторяется, и еще один куплет, в котором – не могли бы вы? – отразить мощь Красной Армии, сказать о том, что мы бьем и будем бить фашистские полчища. – Конечно, товарищ Сталин, мы постараемся это сделать с Эль Регистаном. – Постарайтесь. И не затягивайте. Сделайте за несколько дней. Этот разговор состоялся 27 октября 1943 года. С этого дня все закрутилось. Нам с Регистаном выделили комнату в Кремле, в ней мы работали над текстом. Новые варианты Ворошилов носил Сталину и возвращал нам листы с его правкой. Он заменял отдельные слова, вписывал новые строки. Было с правкой Сталина несколько вариантов. Наконец нас повели к нему в кабинет. Сталин подает нам правленный им текст, без предисловий просит: – Посмотрите, как получилось... По сути, Сталин был соавтором гимна. И в последнем варианте очень значительна его правка. Авторы, конечно, со всем согласились и попросили разрешения взять варианты себе на память: «История, товарищ Сталин!» Он разрешил. Состоялось несколько прослушиваний гимнов в Большом театре в разном исполнении, с хором, с симфоническим, духовым оркестрами. Сталин приезжал обязательно. Слушал, делал замечания, давал советы. Он отобрал музыку трех авторов – Шостаковича, Хачатуряна и Александрова. На одном из прослушиваний хор и оркестр исполнили для сравнения гимны: царский «Боже, царя храни», Великобритании и США. Сталин остановил выбор на музыке Александрова, на тексте Михалкова и Эль Регистана. После завершения всех предварительных работ состоялось в Большом театре прослушивание, на которое были приглашены члены Политбюро, руководящие работники Министерства обороны. Высокие гости сидели в правительственной ложе. Гимн всем очень понравился. Сталин был доволен – добился того, что считал важным и необходимым. Он весело сказал: – Ну, по русскому обычаю полагается обмыть гимн. Пригласите авторов текста, композитора и дирижера. Молотову он сказал: – Ты будешь председателем нашего собрания. Стол накрыли в комнате перед ложей. Михалкова и Регистана Сталин посадил рядом с собой. Первый тост – за создателей и успех нового гимна! ...Михалков рассказал, что Сталин попросил его читать стихи: – Я прочитал «Дядю Степу» и другие веселые. Сталин смеялся от души. Я был счастлив от своего успеха и после каждого тоста выпивал полную рюмку. Вдруг Сталин мне негромко сказал: «Вы зачем осушаете бокал до дна? С вами будет неинтересно разговаривать». Потом он спросил: «Вы член партии?» Я сказал: «Пока нет». Он пошутил: «Ну ничего, когда я писал стихи, тоже был беспартийным». В застолье Сталин говорил о театре, о необходимости постановки «Сусанина», о кино, о плохой трактовке в одноименном фильме Кутузова как больного старика, а он был великий полководец. Говорили и о делах военных – война не позволяла о себе забывать даже за праздничным столом. Около двух часов ночи Сталин предложил выпить «последнюю, заключительную». Разошлись в прекрасном настроении. 1 января 1944 года гимн впервые был передан по всесоюзному радио. С этого дня мы просыпались и засыпали с этой торжественной и величественной музыкой. Создатели гимна были отмечены денежной премией. И еще Михалков рассказал: – Мне дважды довелось модернизировать гимн, в соответствии с переменами политической обстановки в стране... Эль Регистан умер в 1945 году. Новый текст, который в 1977 году я дорабатывал, от старого отличался тем, что в связи с осуждением «культа личности», из текста было рекомендовано изъять упоминание о Сталине и его делах. Но оставалась наша вера в победу коммунизма. И вот совершенно неожиданно на пороге XXI века мне пришлось еще раз осовременивать гимн. Хорошо хоть музыку Александрова сохранили. Какие баталии шли по поводу создания нового гимна в различных партиях, государственных и общественных организациях, ты. Володя, хорошо знаешь, и, поскольку это уже за пределами твоей книги, распространяться не стану. Необходимость создания гимна, тщательная работа над его содержанием еще раз свидетельствуют о дальновидности Сталина и его глубоком понимании фундаментальных опор и основ морально-нравственного состояния народа. Гимн долгие годы вдохновлял, объединял советских людей. При его звучании человек внутренне возвышался до уровня государственной значимости, в нем поднималось чувство гордости за свою Великую Державу, в человека вселялась уверенность в счастливом будущем Отечества. Гимн укреплял любовь к Родине, дружбу народов, ее населяющих, – именно поэтому поднялась свара «инопланетян», раздирающих наше Отечество, когда возникла необходимость (да и была ли она?) создать новый гимн. Сколько грязи и небылиц было выплеснуто СМИ, в первую очередь, телевидением, чтобы опорочить старый текст и музыку! Однако люди, с детства впитавшие в свое сознание величие гимна, с которым жили и побеждали отцы и деды, не хотели отказаться от него. И хоть в нем заменили некоторые слова, музыка поднимает в сердцах людей и старый текст, и любовь к Родине, которую они помнят в ее сиятельном величии.