Текст книги "Стихи и поэма"

Автор книги: Владимир Державин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Он пену вскидывал из черной глубины.

Да корабля фонарь, как огненная муха,

Летел к нему. И льды, хребтом взгромождены,

Смыкались за кормой. Налево были горы.

Направо – ночь и льдом забитые просторы.

XLII

И под лучами зорь последних, на востоке,

Тресковой чешуей канал воды блеснул.

То был желанный путь, неведомый, далекий,

Лишь —Вегой&raqyo; пройденный. А следом

реял гул

Орудий. Это льды сшибались на пороге

Двух водяных домов. А север потонул

В огне. Он весь пылал, как пуншевая чаша,

И плыли в золоте вечернем, в иглах башен,

XLIII

Соборы айсбергов. Двенадцать моряков

И Кучин – капитан, ходивший к Антарктиде —

Взошли на палубку, Завал тяжелых льдов

Раскрылся западней пред ними. На корыте

С названьем «Геркулес» они без лишних слов

Решили дальше плыть: иль потонуть, иль выйти

К проливу Беринга сквозь тысячу ворот

Возможной гибели. И ночь открыла рот

XLIV

И поглотила их навек...

А на год раньше

У горла двух морей столпились корабли.

В проливе – караван. На взморьи – караван же..

Все в море в этот год проникнуть не могли.

И вот уж в сентябре, – когда багров, оранжев

Лег за кормой закат, – как бы паря вдали

На дымовом крыле, расталкивая льдины,

Как лебедь пронеслась проливом баркантина.

XLV

Лишь имя золотом на выпуклой корме

«Святая Анна» враз зажглось под солнцем

поздним

И враз погасло... «Снег шумел в вечерней тьме.

Слетаясь к фонарям, шепча о чем-то грозном,

О чем-то сказочном, как детство. Как в уме,

Во вьюге понеслись преданья. То в морозном

Дыму, в огнях, встают большие города.

Tо слышен женский смех, то – хор. А то —

суда,

XLVI

В скульптуре, в фонарях, кренясь под парусами,

Но не касаясь волн, во вьюге пролетят

Легки, хоть доверху загружены тюками,

На Белых островах сгибаются, шумят

Багряные леса, невиданные нами...

Так – в мутно-синее кольцо сомкнув закат

С восходом, ночь несет легенды снеговые,

Как миллион гусей, над Колой, над Россией,

XLVII

До Крыма... Если вы увидите хоть раз

Миражи снежных бурь над Баренцевым морем,

Вам будет чудиться и будет мучить вас

Цветущая страна за ледяным простором,

Которой нет еще, где лишь снега сейчас.

Вы захотите льдам, ночам, полярным зорям,

Любой снежинке дать другие имена,

Взяв их из тех глубин, где Эдда рождена...»

XLVIII

Толпится экипаж Норвегии и поморы

У грязной лестницы в салон. Порой до них

Доносятся слова ругательств или спора.

Вот капитан кричит, вот штурман. Крик утих.

Шаги. Наверх взбежал Альбанов: «Братцы! Скоро

Я ухожу к земле. Но это для других

Пусть будет не в пример!» И все, кто были в силе,

Тринадцать человек пойти за ним решили.

XLIX

На корабле цынга, раздор. Им все равно

Ждать было нечего. Они в конце апреля,

Взяв судовой журнал, покинули судн о.

Под ними зеркала пунцовые горели —

Корчаги тысяч зорь расколотое дно.

Но с каждым днем страшней недостижимость

цели

Им затемняла ум. Все знали: дрейфом льдов

Их тащит в океан, назад от островов.

L

От кулака цынги из челюстей крошились

Их зубы. От трудов ужасного пути,

Мертвели ноги их. Сильнейшие ложились

На лед, чтоб умереть, но дальше не итти.

Тогда к ним подходил Альбанов. Черен, жилист,

И сам чуть жив, он все ж их должен был вести.

В нем подымалася мостом огромным воля,

Верст на сто бросив тень на ледяное поле.

LI

Чтоб их от гибели спасти, он кулаком

Отставших бил в лицо, пока они, рыдая,

Не встанут, не пойдут. Забывшись кратким сном,

Он быстро вскакивал и, снова избивая,

Гнал обессилевших. Порой им островком

Казалось облако иль глыба ледяная.

Вот наконец земля дневной луной вдали!..

Но двум лишь удалось добраться до земли.

LII

..Отходит мглы стена, от солнца кровяная.

Под ней на берегах Гренландии шумят

Леса дубов, листву к прибою наклоняя.

Порхают бабочки, стада слонов трубят

Над теплым озером. Из моря выплывая,

Дюгони грудью вверх на отмелях лежат.

Прошло сто тысяч лет. В седых глазах варяга

Дым от колонии встает с архипелага.

LIII

Но спят под глетчером погибшие года —

Толпа богатырей и скайльдов, с городами

И войнами... И вновь ночные (ворота

Открыл морской апрель. Сверкая плоскостями,

Взлетает самолет следить движенье льда,

Чертя крылом волну, кружась под облаками,

Блестя за тучами сигнальным фонарем

И отражая даль серебряным крылом.

LIV

В очках и пыжике под шлемом желтой кожи,

Сжав рукавицей руль, ведет его пилот.

Оттуда глубже мир и молодость моложе...

Вот падает из туч огромный самолет,

Поджавши плавники. Тяжелым, полным дрожи

Крылом не зачерпнув кипящей пены вод,

Он над торосами и над волнами мчится,

Ведя во льдах дымки весенних экспедиций.

LV

Семь дней шатали дом и улетали прочь

Бураны. Ключ стучал в руках радиста. Канув

За Хатангу, в Таймыр откатывалась ночь.

Все ждали. Наконец через пролом туманов

Спустился самолет. И кто-то во всю мочь

Вскричал: «Опять у нас, товарищ Водопьянов?»

Плечистый человек, сошедший с корабля,

Ответил весело: «Всегда у вас, друзья!..»

LVI

До палуб вал вставал, крутой, зелено-сизый.

И ветер флаги рвал, глуша команд слова.

Шли выше Северной Земли. В очках у Визе,

В оранжевых кругах, качались острова.

Серебряной стеной подол полярной ризы

Волокся вдоль борта. Сверкала голова

Горы. И айсберг плыл в табачной мгле туманов

Обеденным столом харчевни великанов.

LVII

В завесе дымовой он плыл, как будто флот

В проливе надымил, при этом все матросы

Курили. Ни один корабль до тех широт

Еще не доходил. Лишь опустивши тросы

Как струны и как дом, поставленный на лед,

Там проволокся «Фрам». Стеклянные морозы

Сменяла оттепель. Борьба с тяжелым льдом

Сменялась широко распахнутым путем.

LVIII

Все зданье воздуха шатается от взрывов.

Ад перегрузок. Мга. Летящие снега.

И горы лунные и пропасти проливов.

Пурга. И снова льды на миллионы га.

Так шел «Сибиряков», раскидывая гриву

Осколков. Так была прорублена дуга

Заветного пути в закованном просторе

От моря Белого до Берингова моря.

LIX

«...Раздался громкий треск. Конец гребного вала

Обломлен. Винт лежит на дне. Теперь всему

Конец! Пути конец!» У мертвого штурвала

Встал Отто Шмидт, глядя в клубящуюся тьму.

Там мыс Шелагский нес чудовищные скалы.

А льдины прыгали и бухали в корму

И грохались в борта саженными краями

Зеленых панцырей... Четырнадцатью днями

LX

Неслыханных трудов оплачена была

Победа. Шесть больших брезентов с трюмных

люков.

Заместо парусов команда подняла.

Отпихивали лед багром я друг у друга

Учились ярости, чтоб ярость вон гнала.

И вырвали корабль из ледяного круга

И вынесли его на волю на плечах.

И враз осыпались на страшных воротах

LXI

Печати и замки!.. И партия решила

Отметить славную победу. Создан был

«Главсевморпуть». И вновь с учетверенной силой

Шло наступление. «Челюскин» повторил

Сквозной поход...

* * *

...Льды нарастали, целиком заполнив

Серебряное моря колесо,

Под южным ветром приходя в движение,

То расходясь разводьями, а то

Валы нагромождая. А разводья

За сутки застывали иль под ветром

Опять смыкали створки, становясь

Порогами сильнейших торошений.

На палубах заранее был сложен

Двухмесячный запас продуктов, бочки

Горючего, палатки и одежда.

Особым расписаньем люди были

Разделены на несколько бригад,

Чтоб сразу выгрузку начать и быстро

Ее закончить в случае беды.

Как дрейфовал «Челюскин». Неизменно

Научные работы продолжались.

И ежедневно в полдень капитан

Влезал высоко в марсовую бочку

Глядеть, как изменяются в лице,

Меняясь словно градовые тучи,

Высокие торосы, из которых —

Он знал – корабль не выйдет никогда.

Была пурга, большой мороз и ветер.

По ветру долетал далекий гром.

То опускаясь, то приподнимаясь,

Дышала в майне черная вода.

Как вдруг корабль внезапно покачнулся,

И на подвесах закачались лампы,

И корпус парохода тонким звоном

Наполнили авральные звонки.

Вал, много дней стоявший неподвижно,

Вдруг покатился на корабль. Обломки

Многопудовых глыб друг через друга.

Играя, перекатывались белым

Кипящим гребешком морской волны.

Еще вчера во льду под левым бортом

Образовалась трещина. Теперь

Она расширилась. И вдоль ее

Задвигалась тихонько половина

Хрустального расколотого поля,

Неудержимо вдавливаясь в борт.

Над нею пучились листы обшивки,

Наружу выгибаясь. Наконец

Обшивка лопнула по шву. Заклепки

Свистя летели словно пули. Разом

Был прорван левый борт.

Хотя пролом

Пришелся выше уровня воды

И не грозил мгновенным потопленьем,

Но толстым краем движущейся льдины

Был прорван борт и под водой.

Вода

Фонтанами рванулась из проломов

В машинном и котельном отделеньях.

И льдина влезла в самый трюм и краем

Котел спихнула с места, разорвала

Трубопровод, зажала клапана.

Пар начал бить сквозь щели и разрывы

И раскаленным облаком наполнил

Трюм, прогоняя кочегаров.

Новым

Напором был продавлен бок у двух

Передних трюмов. Море устремилось

Туда. Корабль тяжелыми толчками

Стал погружаться носом. Слышно было

При каждом оседаньи, как хрустят

Раздавленные льдинки.

Теплый воз-

дух,

Гремя и воя, вылетал наружу

Сквозь вентиляторы. Был виден в двери

Кают пролом борта, и сквозь пролом

Из парохода люди вылезали.

Все было приготовлено заране.

По лестницам, подставленным к бокам,

Слезали люди. По доскам на лед

Катились бочки, ящики. Работа

Шла четко, молча, бешено и быстро.

За спуском наблюдали штурман а.

Следя за всем, всем правя, на спардеке

Стояли Шмидт, Бобров и капитан.

Не слышно было криков. Каждый знал,

Что делать. Под пургой сновали люди,

Подхватывая выброшенный груз,

Спасенное оттаскивая дальше,

Туда, где разворачивался лагерь,

Туда, где вырастали бастионы

Тюков, мешков и бочек. До последней

Минуты сбрасывали грузы...

Нос

Был под водой. Раскатывалась пена

По верхней палубе. С нее вода

Трескучим водопадом полетела

На задранную вверх корму. Треща,

Обрушивался мостик. Покатились

Обломки палубных построек, доски

И бревна.

По качающимся трапам

Уже сходили капитан и Шмидт.

Откуда-то летящее бревно

Сшибает с ног Воронина. «Скорее!»

И Могилевич прыгает в толпу

Летящих в пропасть сумасшедших бочек,

Заносит ногу в валенке за борт

И падает на-

зад.

Корма взлетает

На высоту шестого этажа.

И, прикрываясь черной лапой дыма,

Пловучая громада оголяет

Окрашенное киноварью днище

И двухсаженный мотылек винта.

Так увлеченный тяжестью воды,

Наполнившей его до половины,

Гигант обламывает зубья льда,

Державшие его в своем зажиме,

И шумно погружается.

Из майны

Кипящим колесом взмывает пена, —

Водовороты в шапках белых льдин.

* * *

В ста сорока, иль больше, километрах

От берега за вечер вырос лагерь

На голубой, ломающейся льдине,

Теченьем уносимой в океан.

Фонарь, зовущийся «летучей мышью»,

Резцом луча из мрака вырезал,

Как маску из коричневого камня,

Рельеф надбровья, веко и скулу

Радиста Кренкеля.

Кругом в па-

латке

В два этажа лежали друг на друге

Измученные выгрузкой, вповалку

Тяжелым сном поваленные люди.

Что предстояло им? Не знал никто.

...И утром, наконец, радист Ив анов

Услышал: «Отвечает Уэллен».

Тогда поспешно начали готовить

Площадку для приема самолетов,

И метров на четырнадцать над морем

Решетчатая башня поднялась,

Вздымая огнедышащую бочку,

На дне которой жгли кошму и нефть,

Обозначая лагерь длинным дымом.

В восьмом часу вставали. По палаткам

Гудел огонь в железных камельках.

А после чаю люди уходили

Чинить раздавленный аэродром.

Ценой любых трудов, в любое время

Суметь принять внезапный самолет;

Глядеть, как гибнет многодневный труд,

И начинать все снова, – это было

Единственным, прямым путем к спасенью!

* * *

Тяжелый АНТ идет над бледносерым

Простором замороженного моря.

Внизу беззвучно лопается лед.

Из трещин вьется облако. Пилоту

Мерещится, что это дымовой

Сигнал над лагерем. Но вот летнаб

Увидел самолет на льду. Теперь

Уже заметна сетчатая башня,

Палатки и барак

И черным

роем

У полыньи толпящийся народ.

Но как узка и коротка площадка,

Какими глыбами окружена!

Одно неверное движенье, и крылатый

Гигант сломает ноги, разобьет

Трубящую, сверкающую морду.

Но у руля товарищ Ляпидевский,

И бомбовоз, широко опоясав

Простор двумя кругами, сел, слегка

Качнувши льдину...

«Красин» под-

плывает

К Панамскому каналу. С парохода

«Совет» перегружаются поспешно

Аэросани, лодки, дирижабли

На пароход с названьем «Сталинград».

Три летчика – Доронин, Водопьянов

И Галышев – летят к Анадырю.

Через Америку в сверкающем экспрессе

В Аляску с Леваневским и Слепневым

Проносится Григорий Ушаков,

Чтоб переброситься одним громадным

Прыжком с материка на материк...

Корабль, крещенный именем «Смоленск»,

Каманина привозит в Олюторку.

С ним все его звено. Седоголовый

Полярный летчик Молоков и трое

Других товарищей.

(Кто знает,

что такое

Лететь сквозь тучи – белым днем сквозь ночь,

Когда за самолетом командира

Идет звено послушных самолетов?

И, вылетев из тучи в белый день,

Найти в кабинном зеркале не тройку

Машин, вошедших в тучу за тобой,

А только две, и самому себе

Сказать: «Что ж он? Поворотил назад?

Не выдержал? Он мало тренирован

Для трудного полета в облаках?

А может быть, разбился?»)

...Наконец …

(Кто знает, что такое проноситься:

В таком густом тумане, что не видишь

Ни правого, ни левого крыла?

Не видеть ничего и слышать, как сгорает

Последнее ведро бензина? В том

Тумане на землю нельзя садиться.

Хоть летчик, пробивающий туман

По вертикали, может пролететь

В прозрачное пространство высотою

На полверсты и место приглядеть

И, выравняв умолкшую машину,

Он может сесть. Но если тот туман

Течет молочным морем по земле,

И летчик, пробивающий его,

И за два шага не увидит землю,

Тогда...)

И, наконец, перелетели

Великое пространство! И спустились

На льдину два быстрейших из пяти.

Дней через пять еще за ними двое,

На помощь людям в темном океане,

Свои серебряные корабли

Примчали за пять тысяч километров

Сквозь стужу и снега арктической весны...

И за четыре дня все были спасены.

LXII

Пусть ульи городов над колесом прибоя

На диких берегах заблещут, загудят!

Пусть Лена с Колымой щербленою волною

Электростанции ночные отразят!

Пусть эти города наполнятся толпою

И грузы, в гулкий трюм срываясь, заглушат

Прибой! Пусть корабли несметной вереницей

Пойдут в приморские, сибирские столицы!

LXIII

He страшно будет плыть по Северным морям

Им под охраною сверхмощных ледоколов.

...Как далеко горит стекло веранд и рам

В приморском городе! Проходят стены молов,

Цистерны, пристани. Идут по берегам

Стеклянные дворцы. Восьмимоторный голубь

На крышу снежную садится. Высоко

Плывет аэростат над черною рекой...

LXIV

Сквозь пять иль семь веков неслась моя поэма,

Как шумный снегопад Каспийских лебедей.

Не близок перелет. Была большая тема

Трудна. И, может быть, не справился я с ней.

Но лебеди летят сквозь облака и темень

И на волну озер садятся все тесней.

И плавно кружатся, как цвет огромных яблонь,

Над полосами рек, подобных синим саблям.

LXV

И я кладу перо. В нем мало волшебства,

Чтоб все сказать о днях боев с первоначальной

Стихией и о днях побед и торжества.

Когда-нибудь вернусь дорогою недальней,

Вернусь и принесу надежные слова

И скрепы стойкие: все для десятибалльной

Поэзии. Пока и то, чем болен я,

И то, что я люблю, и все, чем жизнь моя

LXVI

Уязвлена до дна, лежит безмолвной глыбой,

Гренландию души, как глетчер, придавив.

А мир плывет китом, пунцовохвостой рыбой,

Столицы на спине неся.

«... Ночной

отлив

Умолк. По голубой, по сыплющейся зыби

Тьму светоносных вод носами раскроив,

Клубя хвосты огня, громады пароходов

Вниз головой плывут под небом антиподов.

LXVII

Плывут. Они с собой уносят все, о чем

Я раньше тосковал. Все глубже в сердце тонет

Нагорный городок и с белой крышей дом.

И память их на том янтарном дне не тронет,

И в них – затоплено живым, стоглавым сном —

Спит все, что ты звала любовью. Буря гонит

За окнами снега. Она меня зовет

Для высшей доблести в просторы темных вод...»

LXVIII

Уж полночь. Над столом в Кремлевском кабине-

те

Склонился лоб вождя. Над Волгой, в фонарях,

Синеет новый мост. Давно уснули дети.

Гремят пропеллеры в холодных облаках.

Несутся поезда. И в снеговые сети

Вплывают города на Северных морях

Толпой светящихся, огромных рыб. И в пене

Ныряют стаи шхун у стойбища тюленей.

LXIX

В поселках Груманта проснулись горняки.

Встают в Азовщине колхозники. Высоко

Взлетают на берег из лопнувшей реки

Осколки льдин... Рассвет, замедлив у порога,

Родил прозрачный мир, чтоб те, кто далеки,

Казались близкими. Чтоб гул тайги с востока

Услышан был живой, безмолвною стеной

Сторожевых эскадр на Балтике ночной...

LXX

От Крыма до ворот, куда въезжают зори

В санях, от Каспия до Беринговых пуч,

По выгнутым мостам циклонов, на просторе,

Над нами катятся телеги гулких туч.

Но тучи крышами от моря и до моря

Встают, коль ветра нет. А он, космат, колюч,

Несет дожди, снега... И утро родилося!

И мир влетает в день! В оврагах скачут лоси,

LXXI

Рогами брякая о ветки на скаку,

Боками красными мелькая меж стволами.

...Шли по тайге моря, оставивши реку

В дыму, отгородив прозрачными стенами

От ночи новый день. И утром – по песку

Свивая пояс пен, сшибаясь с берегами —

Жгутом клубят прибой четырнадцать морей,

Семейство шумное Морской Страны моей.

LXXII

Выходим в океан! Срок наступил. Пора.

На шеях плотников сплелись и вздулись вены,

Судостроители, матросы, мастера

Склонились у стола над чертежом вселенной.

Солоноватый дождь приносят вечера

В открытое окно. И лето в черной пене

Листвы, обрызганной пророческим дождем,

Шумя сказаньями, накрыло каждый дом.

1935

ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ ДЕРЖАВИН

На Середине Мира

Державин В.В. Стихотворения. М.: Советский

писатель, 1936.

Первоначальное накопление (поэма). Детство (Ро-

дина).

Стихотворения. Часть 1.

Стихотворения. Часть 2.