Текст книги "1945. Год победы"

Автор книги: Владимир Бешанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Стремясь закрыть образовавшиеся бреши, командование 9-й немецкой армии ввело в сражение 19-ю и 25-ю танковые дивизии (150 танков) 40-го танкового корпуса. Однако уже в ходе выдвижения они попали под удар соединений 1-го Белорусского фронта и вынуждены были отойти.

Наступавшие с пулавского плацдарма войска, прорвав вторую полосу обороны, перешли к преследованию противника. В ночь на 16 января армия генерала Колпакчи и 11-й танковый корпус штурмом овладели важным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом – городом Радом. Соединения 33-й армии с 9-м танковым корпусом подошли к городу Шидловец.

В результате двухдневных боев удары войск 1-го Белорусского фронта с двух плацдармов практически слились в один мощный удар в полосе 120 километров.

Выход 2-й гвардейской танковой армии в район Сохачева и наступление 47-й армии Перхоровича севернее польской столицы создали для варшавской группировки угрозу окружения. Под натиском советских войск 46-й танковый корпус противника вместо отхода на запад, к Познани, вынужден был отступать на северо-восток, за Вислу. С утра 16 января погода заметно улучшилась, и 3-й бомбардировочный авиакорпус генерал-майора А. З. Каравацкого бомбил лед на реке, штурмовики 6-го авиакорпуса генерал-майора Б. К. Токарева прочесывали берег Вислы, уничтожая переправочные средства, и наносили удары по немецким колоннам, 3-й истребительный авиакорпус генерал-лейтенанта Е. Я. Савицкого осуществлял прикрытие наземных соединений. За два дня 16-я воздушная армия совершила 5979 боевых вылетов.

16 января перешла в наступление 1-я армия Войска Польского под командованием генерала С. Г. Поплавского. В ночь на 17 января ее главные силы, переправившись через Вислу в полосе 61-й армии, подошли к городу с юга. Из немецких войск в Варшаве оставались четыре пехотных батальона и инженерные части. Штаб группы армий «А» поставил ОКХ в известность, что удержать город не удастся, более того, поскольку связь с гарнизоном прервана, вообще неизвестно, в чьих руках он находится. Смирившись с неизбежностью, Гудериан, не мешкая, передал генералу Харпе распоряжение действовать по обстановке и «наметить следующий рубеж обороны, исходя из предположения, что Варшава уже находится в руках противника». Во время доклада Гитлеру в ставку поступила радиограмма от коменданта Варшавы, в которой сообщалось, что он намерен оставить «крепость» в течение ночи.

Фюрер буквально взбесился и велел удержать Варшаву любой ценой. Однако восстановить оборону не удалось – гарнизон, уничтожив тыловое имущество, уже уходил.

Утром 17 января дивизии Войска Польского одновременно с частями 61-й и 47-й армий завязали бои на улицах Варшавы. К полудню они полностью освободили столицу Польши.

Город был мертв: «Варшава представляла собой горы руин. Повсюду почерневшие от пламени стены разрушенных зданий. Улицы завалены кирпичом и битым стеклом». Из 1 млн 310 тысяч довоенного населения в нем осталось только 162 тысячи. Отступая, немцы установили большое количество противотанковых и противопехотных мин, фугасов замедленного действия и различных взрывных ловушек. Советские саперы немедленно приступили к разминированию важнейших объектов.

Штаб фронта переместился в предместье Варшавы – Прагу. Сюда же поспешило Временное правительство Э. Осубки-Моравского. С ним Жукову приходилось дипломатничать, к чему Георгий Константинович, привыкший делить людей на начальство и остальных прочих, был органически неприспособлен. Эту раздраенность маршальских чувств отмечает его личный шофер А. Н. Бучин: «К привычным военным делам добавились хлопоты с вздорными и скандальными польскими деятелями. Во всяком случае, после встреч, хотя и редких, с ними маршал выглядел не лучшим образом».

Обидно было также, что поляки не слишком праздновали «освободителей», а сама Польша, за исключением столицы, «мало пострадала»:

«Стоило пересечь советскую границу, как мы оказались в ином мире. В Польше почти не видно разрушений, в деревнях скот, лошади. Живут очень прилично. Немцы, отходя на запад, не разрушают ничего и, конечно, не сжигают дома. Удивились, почесали в затылках и порешили – Европа, значит…

Красная Армия один на один дралась с Вермахтом при общей пассивности, а иногда и враждебности местных жителей. За них же отдавали жизнь наши бойцы и командиры!»

Варшаву, конечно, немцы порушили сильно, но не было к полякам сочувствия, несоветские они были какие-то и девушек своих от греха подальше прятали:

«Город был разбит почти так, как наши советские города. Пожалуй, то был единственный случай за время наступления в Польше, когда мы столкнулись с редкими разрушениями, напоминавшими повсеместные злодеяния немцев на наших землях. По делам мне пришлось тогда несколько раз побывать в Варшаве и наблюдать удивительную картину: солдатня Войска Польского обнималась и бражничала с варшавянами, а множество предельно усталых наших саперов с сосредоточенными лицами разминировали центральные улицы города, очищали их от битого кирпича, от всякого хлама. Они очень торопились – 20 января в Варшаве состоялся парад Войска Польского…

Конечно, нас приветствовали, когда население получало из рук Красной Армии немецкое имущество. Впрочем, часто не дожидалось, пока дадут, а хватало все, что плохо лежит. Удивляло и обилие мужской молодежи призывного возраста, пересиживавшей войну. Пусть Иван воюет…

В Польше, насколько мы могли судить, молились мелочной торговле. На каждом шагу натыкались на торгашей, что-то продававших, менявших и по этому случаю пытавшихся вступать в контакт с нами – нельзя ли хоть чем-нибудь поживиться у Красной Армии. Торгашеский дух пронизывал всю страну.

Чем дальше мы шли по Польше, тем лучше понимали и другое – Красная Армия вскрыла тыл немецкого Восточного фронта, питавшего Вермахт в войне против нас. Приняв за чистую монету разговоры чуть ли не о любви местного населения к нам, мы на первых порах торопились улыбаться, протягивать руки и прочее. Прием обычно был холодноватый.

Обидно было даже не это, а то, что, пройдя тысячи километров по нашей сожженной и разрушенной войной Родине, мы попали в мир, проживший эти годы, может быть, и не в роскоши, но в относительной сытости. Опрятные города, упитанные деревни, прилично одетая публика. Могу поручиться: удивляло все это Георгия Константиновича и было чуждо ему, как и шепелявая речь, слышавшаяся на улицах, когда нам приходилось неторопливо проезжать через населенные пункты. Нет, не встречали нас в Польше хлебом-солью, да мы и не просили. Обходились своим».

Обзорную экскурсию по освобожденным районам Польши совершил первый секретарь компартии Украины Н. С. Хрущев, тоже не преминувший отметить: «Сравнивая разрушенные Киев, Харьков, города и шахты Донбасса, Полтаву с тем, что я заметил здесь, я пришел к выводу, что Польша «отделалась» довольно легко, за исключением Варшавы».

А вот насчет того, что «обходились своим», Саша Бучин приврал, поскольку вместе со всем многолюдным фронтом жевал польский хлеб, собранный польскими крестьянами на польской земле. Одними из первых законов, принятых Люблинским комитетом еще в августе 1944 года, были декреты об обязательных поставках картофеля, зерновых культур, мяса, молока, сена «для государства». Одновременно были подписаны обязательства по снабжению Красной Армии продовольствием и другими необходимыми материалами (к примеру, план по зерну на 1944 год первоначально «весил» 530 тысяч тонн, затем по просьбе поляков его снизили до 380 тысяч) согласно установленным местными властями заготовительным ценам в польской валюте. Как правило, при закупках ориентировались на цены, сложившиеся при немцах; чуть позже поступило указание платить на 10 % больше, чем «фашисты». Злотые «в размере, необходимом для содержания Красной Армии», предоставляла польская сторона. Советское командование получило также право в случае надобности проводить реквизицию имущества «у местного населения и частных фирм» и принудительную мобилизацию военнообязанных мужчин и женщин от имени и по поручению Комитета национального освобождения, не обладавшего ни авторитетом, ни реальной властью.

Советские тыловые службы, комендатуры и политорганы провели во всех воеводствах «широкую массово-разъяснительную работу», призывая крестьян выполнить правительственное задание неуклонно и досрочно. И, о чудо, пишет генерал Н. А. Антипенко:

«Хлеб и другие продукты тысячами тонн стали поступать на приемные пункты. Декрет обязывал крестьян доставлять все собственным транспортом, но мы не отказывали в автотранспорте, если поступала просьба об этом. Однако это бывало не так часто: крестьяне группировались в обозные колонны и под развевающимся красным флагом торжественно следовали на пункты сдачи. 15 декабря 1944 года в приказе по войскам 1-го Белорусского фронта командующий фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков объявил благодарность большой группе генералов и офицеров за полное завершение заготовок продовольствия, которого должно было хватить до нового урожая».

Действительно, большинство населения относилось к Красной Армии лояльно и дружелюбно. Эта дружба основывалась на понимании, что без помощи советских войск освобождение страны невозможно, и ненависти к общему врагу – немцам. В то же время поляков пугал возвратившийся в Европу «призрак коммунизма». Многие не желали признавать привезенное из Москвы «демократическое правительство» и затеянные им «социальные преобразования», отделение от Польши «крэсов всходних» – Западной Украины и Западной Белоруссии, разоружение отрядов Армии Крайовой, после пяти лет борьбы с гитлеровцами оказавшихся вдруг «бандами». Короче говоря, польское общество, с точки зрения советского человека, было засорено «враждебными элементами» и «реакционными кругами».

«На территории Польши, – вспоминает генерал И. Т. Коровников, – воины столкнулись с капиталистической действительностью, враждебной идеологией, чуждым советскому человеку бытом».

Генерал К. Ф. Телегин: «Теперь уже всем было понятно, что в ликующих толпах освобожденного народа маскировались и враждебно настроенные элементы, готовые в любую минуту пустить в ход и клевету, и оружие».

А вот генерал К. В. Крайнюков: «Польская реакция встретила в штыки демократические свободы и социальные преобразования. Классовая борьба между помещичье-буржуазной реакцией и демократическими силами приобрела особую остроту. Показала свое истинное лицо и так называемая Армия Крайова, представлявшая собой вооруженный оплот эксплуататорских классов, международной и внутренней реакции».

Отловом «враждебных элементов», нарушавших приказы советского командования о сдаче оружия и радиоприемников, уклонявшихся от мобилизации и «оборонительных работ», занималась контрразведка «Смерш», сроки им лепили советские военные трибуналы. Польская военная прокуратура открыто манкировала своими обязанностями: дескать, по их законам, «военные суды не имеют права судить гражданских лиц, независимо от того, какие преступления эти лица совершили». Вот эти-то нерешительность и «дряблость» местных властей – «вздорных польских деятелей» – в проведении репрессий против соотечественников и вызывали раздражение Жукова и Телегина:

« ПКНО… слишком робко подходит к решению вопроса о ликвидации враждебных организаций, затягивает создание судебно-прокурорских органов, слабо применяет репрессии к враждебным элементам, как бы подчеркивая этим свою слабость и нежелание обострять отношения…

Необходимо отметить, что население Польши еще до сих пор не чувствовало твердости руки ПКНО. Еще ни одного серьезного процесса над враждебными элементами не проведено, никто не осужден и не расстрелян, и это в глазах населения, подогреваемого аковцами, расценивается как слабость и неуверенность самого ПКНО».

Наш человек о твердой руке помнил всегда: «О, это роковое слово «Смерш». Оно действовало безотказно. Мы все замирали от страха, услышав его». А полякам еще предстояло учиться, учиться и учиться…

На главном направлении командование Вермахта пыталось отводом своих войск на оборудованные позиции вдоль рек Бзура, Равка, Пилица создать новый фронт обороны, но стремительное продвижение армий 1-го Белорусского фронта сорвало его замыслы. 1-я гвардейская танковая армия разгромила резервные части противника и преследовала их остатки на познаньском направлении.

5-я ударная и 8-я гвардейская армии, преодолев реку Равка, к исходу 17 января овладели Скерневице и Рава-Мазовецка, уничтожив при этом части танковой дивизии 40-го корпуса. С темпом 25–30 километров в сутки преследовали противника 69-я и 33-я армии, танковые корпуса которых в районе Томашув-Мазовецки подошли к Пилице. Сюда же выдвинулся введенный в сражение 7-й гвардейский кавалерийский корпус генерала М. П. Константинова. В результате четырехдневного наступления войска 1-го Белорусского фронта разбили главные силы 9-й немецкой армии и продвинулись в глубину на 100–130 километров.

Стрелковые корпуса, сворачиваясь в походные колонны, перешли к преследованию. Впереди колонн двигались передовые отряды, оснащенные сверхкомплектом переправочных средств. Быстрому продвижению советских войск благоприятствовала морозная погода, сковавшая грязь на дорогах. Среднесуточный темп продвижения механизированных соединений составлял 45 километров в сутки, общевойсковые соединения продвигались со средним темпом 30 километров; «чтобы не оторваться от противника, наши части в максимальной мере использовали все виды трофейного транспорта: автомобили, мотоциклы, велосипеды, повозки пр.». На многих трофейных машинах за рулем сидели пленные. Все фронтовики понимали, что лучше преследовать разбитого противника, чем с кровью выбивать его с очередного рубежа. И тыловикам тоже радость, хотя работы прибавляется: «Кроме того, высокие темпы наступления обычно дают огромную экономию материальных средств, и это легко доказать арифметически, если подсчитать, какой ценой доставался нам каждый километр завоеванной территории. Поспешно отходящий противник не успевает разрушить дороги, мосты, другие важные объекты, и это облегчает задачу восстановления – не снимает ее, конечно, а только облегчает, ибо почти все мосты стратегического значения противник успевал и в этом сражении подорвать. Наконец, высокие темпы наступления дают много трофеев, пусть даже частично приведенных в негодность…

В конечном итоге высокие темпы наступления создают для оперативного тыла более благоприятные условия, нежели замедленный темп, хотя и требуют в кульминационные моменты исключительного напряжения».

Вслед за боевыми частями и армейскими тылами следовали железнодорожные бригады Управления военно-восстановительных работ, восстанавливая магистраль Варшава – Познань – Франкфурт. Этому процессу предшествовала долгая дискуссия между Военным советом фронта, транспортным комитетом при ГКО и Наркоматом путей сообщения СССР. Военные инженеры с целью обеспечения бесперебойного снабжения действующей армии по мере продвижения в глубь Европы предлагали перешивать основные железные дороги на союзную колею. В противном случае требовалось иметь сеть перевалочных баз, которые, по-хорошему, надо было построить на государственной границе СССР еще летом 1944 года. Наркомпуть возражал, утверждая, что «удлинение на запад железнодорожных путей союзной колеи еще более усилит напряженность перевозок внутри страны, особенно в связи с развернувшимися работами по восстановлению народного хозяйства». Победили в споре «хозяйственники», и Государственный Комитет Обороны принял решение об эксплуатации в Освободительном походе западноевропейской колеи с использованием трофейного подвижного состава.

К исходу 17 января центральная группировка 1-го Белорусского фронта (5-я ударная, 8-я гвардейская, 1-я и 2-я гвардейские танковые армии), успешно развивая наступление, уже подходила к главным коммуникациям и магистральным шоссейным дорогам Варшава – Берлин.

«Особого сопротивления, – отмечает В. И. Чуйков, – наши войска не ощущали. На этом направлении основные силы противника были разгромлены, крупных резервов у него здесь не имелось».

Маршалом Жуковым была сделана следующая оценка обстановки: « Противник в настоящее время против 1БФ очень слаб, и эту слабость войска фронта обязаны использовать для успешного выполнения поставленных задач».

Таким образом, к исходу 17 января войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов при содействии войск 2-го Белорусского и 4-го Украинского фронтов прорвали оборону противника в полосе до 500 километров и продвинулись на глубину 100–160 километров. Основные силы группы армий «А» были разгромлены. Погиб командир 56-го танкового корпуса генерал Блок. Командир 17-й танковой дивизии полковник Альберт Брукс, командир 88-й пехотной дивизии генерал-лейтенант граф фон Риттберг, командир 214-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Киршбарх были взяты в плен.

Первый этап операции прошел сверхуспешно, и Ставка Верховного Главнокомандования уточнила дальнейшие задачи.

1-му Белорусскому фронту было приказано не позднее 2–4 февраля овладеть рубежом Быдгощ, Познань.

1-му Украинскому – главными силами продолжать наступление в общем направлении на Бреслау, не позднее 30 января выйти на Одер и захватить плацдармы на его западном берегу. Левофланговые 59-я и 61-я армии должны были не позднее 20–22 января овладеть Краковом и продолжать наступление с целью захвата Силезского промышленного района. Первоначально Краков должен был брать 4-й Украинский фронт, но у генерала Петрова не заладилось, его армии все больше отставали от соседей. Поэтому часть сил 1-го Украинского пришлось перенацеливать на юг.

Гитлер между тем устроил «разбор полетов».

17 января генерала Харпе, обвиненного в катастрофе на Висле, отстранили от командования группой армий «А». На его место был назначен волевой и энергичный генерал-полковник Фридрих Шёрнер, снискавший себе славу мастера оборонительных операций и одного из самых жестоких командующих. К тому же «народный генерал» весьма симпатизировал революционным идеям национал-социализма, а в силу мелкобуржуазного происхождения был далек от раздражавших Гитлера представителей прусской военной аристократии. Распоряжения фюрера Шёрнер выполнял беспрекословно. Таким, к примеру, был один из его приказов подчиненному дивизионному командиру: «Генерал-лейтенанта Вальтера Шаль де Болье следует поставить в известность, что он обязан восстановить свою собственную честь и честь своей дивизии мужественным поступком. В противном случае я с позором изгоню его из армии. Более того, к 21.00 он должен сообщить, каких командиров он уже расстрелял или отдал приказ расстрелять за трусость». В другом месте он писал: «Слабые натуры должны знать, что у командования найдется достаточно сил и средств, чтобы наказать их по законам военного времени за отсутствие должной инициативы, любое нарушение долга и трусости перед врагом. В решающей схватке мировоззрений жизнь отдельного индивидуума не играет никакой роли… От каждого я требую проявления фанатизма и ничего более».

Доктор Геббельс, так просто был в восторге от этого военачальника: «Шёрнер – настоящий полководец. То, что он докладывает мне в деталях о своих методах поднятия морального духа, просто великолепно и свидетельствует не только о его широком политическом кругозоре. Он действует совершенно новыми, современными методами. Он не генерал за письменным столом и у военной карты; большую часть времени он проводит в боевых частях, с которыми у него установились отношения хотя и строгие, но тем не менее основанные на доверии. В частности, он взял под прицел солдат, отстающих от своих частей. К ним он относит тех солдат, которые в критической ситуации всегда стремятся отстать от войск и исчезнуть под каким-нибудь предлогом в тылу. Он довольно жестоко обходится с такими лицами, заставляет вешать их на ближайшем дереве и прикреплять щит с надписью: «Я дезертир, отказавшийся защищать германских женщин и детей».

От солдат Шёрнер удостоился прозвищ «террорист» и «имперский полевой жандарм». Кажется, это был единственный в Вермахте командир, которого после войны обвинили в военных преступлениях собственные подчиненные. На новом посту он начал с того, что сместил командующего 9-й армией Смило фон Люттвица под тем предлогом, что в день, когда была оставлена Варшава, его распоряжения были «недостаточно ясны и категоричны». Во главе армии был поставлен генерал пехоты Теодор Буссе.

Далее, расценив историю с оставлением Варшавы как откровенный саботаж, Гитлер вечером 18 января приказал арестовать и расследовать «предательскую» деятельность трех старших офицеров оперативного отдела ОКХ, отвечающих за составление донесений и приказов по Восточному фронту, в их числе начальника отдела полковника фон Бонина. После очередного бурного объяснения между фюрером, вознамерившимся «покарать Генштаб», и Гудерианом, пытавшимся отстоять своих сотрудников, генералу тоже пришлось отправиться на Принц-Альбрехтштрассе. Поэтому в самый критический момент битвы на Висле начальник Генерального штаба сухопутных войск интересно проводил время в Управлении имперской безопасности, давая показания Эрнсту Кальтенбруннеру и гестапо – Мюллеру. Гудериану удалось добиться освобождения двух офицеров, правда, их отправили на фронт командирами полков, а фон Бонина мытарили по концлагерям до конца войны. Командир 46-го танкового корпуса генерал Вальтер Фрис, кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями и Мечами, за отступление от Варшавы был отстранен от командования и отдан под суд военного трибунала.

Наконец, фюрер окончательно решился «рулить» боевыми действиями самостоятельно, руководствуясь не соображениями генералов, а своими собственными «прозрениями». Отныне – никакой самодеятельности!

19 января он отдал приказ по вооруженным силам, согласно которому любой военачальник до командира дивизии включительно нес личную ответственность перед Верховным Главнокомандующим за любое передвижение своих войск, будь то наступление или отход: «Во всех перечисленных случаях надлежит докладывать заранее, с тем чтобы у меня была возможность вмешаться в принятие окончательного решения и чтобы в случае отдания мною возможного контрприказа последний мог быть своевременно доведен до сведения войск». Основной обязанностью «в условиях ведения тяжелых боевых действий» стало следить за сохранностью средств связи, и все попытки оправдать свои действия ее отсутствием или скрыть в донесениях «неприкрашенную правду» отныне влекли драконовские меры наказания. По этому поводу фельдмаршал фон Рундштедт как-то заметил, что единственные солдаты, которыми он может распоряжаться по своему усмотрению, это те, которые охраняют двери его кабинета.

Пока суд да дело, новое командование группы армий «А» рассчитывало закрепиться на подготовленных в глубине оборонительных рубежах. Войска 9-й армии должны были удерживать рубеж между Лодзью и Вислой, а правым флангом нанести контрудар в южном направлении. 4-й танковой армии ставилась задача остановить русских, наступавших на Бреслау, западнее Ченстоховы. 17-я армия отвечала за Верхнюю Силезию. Правда, командование 4-й танковой армии реально имело под рукой две неполные дивизии и полторы бригады, остальные соединения, в том числе остатки 24-го танкового корпуса, находились где-то в «блуждающих котлах» и пробивались на северо-запад на параллельных курсах с советскими танкистами, которые по-прежнему опережали в этой гонке.

Генерал Шёрнер едва успел разослать свой приказ адресатам, как 19 января немецкими войсками были оставлены города Лодзь и Краков.

Что касается Лодзи, то соединения 1-й гвардейской танковой армии, нацеленные на Познань, ее просто обошли. Прибывшие к этому моменту две дивизии корпуса «Великая Германия» исправить положение не смогли: им пришлось выгружаться в чистом поле под огнем русской артиллерии и вести оборонительные бои. Город заняла 82-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора Г. И. Хетагурова.

Краков был подготовлен к длительной и упорной обороне: вокруг города соорудили три обвода с развитой системой траншей, отсечными позициями, противотанковыми рвами, долговременными огневыми точками, минными полями и прочими заграждениями – все как положено. На улицах были установлены железобетонные надолбы и баррикады, многие объекты – заминированы, причем с фантазией: «Войска встретились с новым видом противотанковых заграждений, который гитлеровцы называли пилонами. Пилоны представляли собой массивные железобетонные трубы двухметрового сечения и четырехметровой высоты; под подошвой их укладывался заряд, который взрывался по проводам из «диспетчерского пункта». Такой способ баррикадирования был удобен неприятелю, так как улицы не перегораживались до последней минуты, да и стоявшие столбы не вызывали подозрений гражданского населения, будучи похожи на устройства городского хозяйства. Гитлеровцы ставили пилоны на тротуарах и обочинах дорог; рядом строились огневые точки с амбразурами вровень с упавшим пилоном».

Однако «героической обороны» не получилось. К утру 19 января дивизии 59-й армии Коровникова охватили Краков с севера и северо-востока, соединения 60-й армии Курочкина – с востока и юго-востока, бригады 4-го гвардейского танкового корпуса обходили город с запада. У гарнизона оставалась открытой одна дорога на юг, и немцы поспешили ею воспользоваться. Маршал Конев, лично руководивший штурмом, на это и рассчитывал: «В данном случае мы не ставили себе задачи перерезать последний путь отхода гитлеровцев. Если бы мы это сделали, нам бы потом долго пришлось выкорчевывать их оттуда, и мы, несомненно, разрушили бы город. Как ни соблазнительно было создать кольцо окружения, мы, хотя и располагали такой возможностью, не пошли на это. Поставив противника перед реальной угрозой охвата, наши войска вышибали его из города прямым ударом пехоты и танков. К вечеру войска генерала Коровникова, громя арьергарды противника, прошли весь город насквозь…» Древняя столица Польши была взята целой и невредимой.

В тот же день 56-я гвардейская танковая бригада – передовой отряд 7-го гвардейского танкового корпуса – и 53-я гвардейская танковая бригада – передовой отряд 6-го гвардейского танкового корпуса – пересекли границу Германии и захватили первые немецкие населенные пункты – Нальгемсбрюкк и Питшен. 20 января границу перешли части 5-й гвардейской армии и, продвинувшись на 20 километров, овладели городом Розенберг.

В приграничных районах сопротивление противника резко возросло: с одной стороны, расширялся фронт советского наступления, с другой – подтягивались немецкие войска с других участков фронта. С 18 по 20 января в Силезию из Венгрии прибыли 20-я (78 танков) и 8-я (91 танк) танковые дивизии, с Запада – 712-я пехотная дивизия; восточнее Бреслау выгружались 269-я пехотная дивизия и 405-й народно-артиллерийский корпус. Кроме того, немецкая группировка усиливались за счет соединений, отступавших от Вислы. Так, объединив силы, пробились к своим 24-й танковый Корпус Неринга и корпус «Великая Германия». Темп советского наступления замедлился.

Падение Кракова открывало дорогу в индустриальные районы Верхней Силезии, захват которых являлся важнейшей задачей фронта. Здесь, на сравнительно небольшой территории, почти примыкая друг к другу, находились такие промышленные города, как Катовице, Домброва-Гурнича, Сосновец, Бейтен, Глейвиц и другие. Здесь насчитывалось несколько сот различных предприятий, в том числе военные заводы, десятки шахт, железных и цинковых рудников, доменных печей, металлургических и химических предприятий. Все эти заводы и шахты находились вне зоны действия союзной авиации и продолжали работать на полную мощность, компенсируя немцам разбомбленный Рур. Главный рубеж обороны на подступах к Силезскому району проходил по западному берегу реки Пшемша и ее притокам. Господствующие берега способствовали созданию прочной позиционной обороны, тогда как открытые заболоченные поймы восточного берега затрудняли советским войскам не только переправы, но и подходы к ним. Все населенные пункты были превращены в «крепости».

Прикидывая план взятия Силезского промышленного района, оценивая противостоящие силы противника в 9 пехотных и 2 танковые дивизии, не считая отдельных батальонов и боевых групп (примерно 100 тысяч человек), маршал Конев разработал следующую диспозицию. 20 января он приказал круто изменить направление движения 3-й гвардейской танковой армии. Генерал Рыбалко должен был повернуть свои «коробочки» на 90 градусов и вместо Бреслау следовать на юг к городу Оппельн (где находился штаб группы армий «А»), отрезая пути отхода немецких войск, действующих против армии Жадова, в дальнейшем: « С форсированием 5-й гвардейской армией р. Одер быть готовым по переправам 5-й гвардейской армии форсировать р. Одер для дальнейшего наступления на запад». Свежая 21-я армия (55, 117, 118-й стрелковые корпуса) генерала Гусева, усиленная 31-м танковым корпусом генерал-майора Г. Г. Кузнецова и 1-м гвардейским кавалерийским корпусом генерал-майора В. К. Баранова, наносила удар на Бейтен, охватывая Силезский район с севера и северо-запада; 59-я армия с 4-м гвардейским танковым корпусом продолжала наступление на Катовице; 60-я армия продвигалась вдоль Вислы, заходя с юга.

С рассветом 21 января 3-я гвардейская танковая армия повела атаку в новом направлении. Опасаясь окружения, немецкие войска, еще продолжавшие сопротивление перед фронтом 5-й гвардейской армии, начали отводить свои силы за Одер.

«Когда 21 января 1945 года я встретился в Оппельне с вновь назначенным командующим группой армий «А», – вспоминает Шпеер, – он сообщил мне, что от нее осталось одно название: танки и тяжелое оружие были уничтожены в проигранном сражении. Никто толком не знал, как далеко продвинулись советские войска в направлении Оппельна. Во всяком случае, офицеры бежали из штаб-квартиры, а в нашей гостинице осталось лишь несколько человек, решившихся переночевать здесь».

К исходу 23 января дивизии генерала Жадова прорвались к Одеру, совместно с танкистами заняли Оппельн и, проложив по льду деревянные настилы, в сплошном тумане «относительно спокойно» захватили первый плацдарм на западном берегу размером 22 на 5 километров. Севернее к реке пробился 78-й стрелковый корпус армии Коротеева, южнее – 21-я армия Гусева. На следующий день передовые отряды 4-й танковой армии тоже вырвались к Одеру и приступили к его форсированию севернее Бреслау; за корпусами Лелюшенко подтягивались дивизии генерала Пухова. Наступательный порыв был велик, все понимали, что Одер – рубеж символический, и «все знали об указании Верховного Главнокомандования о представлении особо отличившихся при форсировании Одера к званию Героя Советского Союза». В 4-й танковой особо отличилась 17-я гвардейская механизированная бригада подполковника Л. Д. Чурилова, 25 января с ходу преодолевшая реку на подручных средствах в районе Кебен, севернее Штейнау, и обеспечившая переправу 6-го гвардейского мехкорпуса. В боевой летописи бригады числится 30 Героев, из них 16 – за одерский плацдарм.