Текст книги "Шарлатан"

Автор книги: Владимир Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Покровский Владимир
Шарлатан

Владимир Покровский

Шарлатан

Собрание было подготовлено со всей тщательностью и никаких неожиданностей не предвещало. Председатель лично переговорил с каждым членом общества, а незаинтересованных приглашал на дом. Переговоры не велись только с Пышкиным.

Пришли все десятка два феноменов плюс восемь незаинтересованных товарищей, скромно занявших места позади.

– Мы ему верили, – говорил председатель. – Он пришел к нам, он был ничем, его все считали за сумасшедшего, но мы его взяли и сказали ему: "Давай, Пышкин, совершенствуй свои способности, а мы чем можем поможем". Хотя отбор у нас строгий, телепатов только самых сильных берем, да что телепатов, телекинетиков и то не каждого принимаем. Я уж не говорю о ясновидцах, этих мы проверяем по сто раз. Иначе нельзя, против нас академическая наука, им только дай поймать нас на нечистом опыте – съедят! И тем самым отсрочат прогресс человечества еще на сотню лет.

Председатель был не столько толстым, сколько квадратным, говорил густо и с нажимом. Он умел возбуждать в людях некое сильное чувство, даже не поймешь, какое именно – уважение, страх или энтузиазм. Его любили и сплетничали о нем с симпатией. Арнольд же Пышкин, сидящий особо, сбоку от председательского стола, был щуплый человечек с виноватым и в то же время вызывающим, даже каким-то склочным выражением лица. Он беспокойно ерзал на стуле, оглядывался, порывался что-то сказать, но молчал.

Председатель продолжал:

– Не успел он у нас прижиться, атмосферу прочувствовать, как начал устраивать склоки. Я не буду говорить о помоях, которыми он всех нас, здесь сидящих, систематически поливал. Мы ему и жулики, мы и воры, легковерных обманываем, настоящих феноменов затираем, фокусами пробавляемся. Вот такие слова он нам говорил. Тут возникает вопрос. А кто он, собственно. говоря, такой, этот Пышкин? Что он, собственно говоря, умеет?

Председатель сделал эффектную паузу.

– Вот именно, что? – выкрикнул с места один из незаинтересованных, внештатный корреспондент местной газеты.

– Он выращивает цветы.

– Цветы?

Председатель благожелательно кивнул.

– Может, он их как-нибудь по-особому выращивает, товарищи? Скажу прямо не знаю.

– Что-о-о?! – взвыл Пышкин. – То есть как это не знаете?

– Вот так, товарищ Пышкин. Не знаю, и все. – Председатель развел руками. Цветы, правда, красивые, спору нет. И пахнут, я проверял. Пышкин утверждает, что он их пассами выращивает, за считанные секунды. Но опять-таки вопрос. Кто-нибудь видел, как он это делает?

– Господи, да что вы, в самом деле...

– Ты про бога нам брось, Пышкин, ты лучше сам не плошай. – При этих словах председатель не то чтобы улыбнулся, но просветлел лицом. Он любил шутку. – Ты лучше скажи нам, кто видел.

Пышкин стремительно вскочил со стула.

– Как это кто? Многие видели. И вы тоже.

Председатель с отвращением посмотрел на Пышкина.

– Где же это я видел такое?

– Да что вы, честное слово! Помните, когда я записывался...

– Я горшок видел и в нем цветок, это правильно. Только при мне он не рос.

– Да рос же, вы забыли, наверное.

– Нет, Пышкин, нет, – сочувственно произнес председатель. – Кто-то из нас врет, и я догадываюсь кто. И люди догадываются. И товарищи незаинтересованные тоже догадаются, если посмотрят тебе в лицо.

Товарищи незаинтересованные без особой симпатии поглядели на Пышкина. Его лицо не открывало ничего приятного глазу. Оно было вороватым и крайне подозрительным.

– Может быть, еще кто-нибудь видел? – соболезнующе спросил председатель. Ты вспомни, постарайся, а то вдруг я ошибся и напрасно тебя обвиняю.

– Н-ну, я же многим показывал, – замялся Пышкин. – Хотя бы этому... Протопопову... телепату...

Пышкин, – совсем вкрадчиво просил председатель, – ты специально вспоминаешь тех, кто не смог сегодня присутствовать по болезни?

– Странно. Я ж его днем видел. И не скажешь, что больной.

– Очень странно, очень. Еще кого-нибудь вспомнишь?

– Оловьяненко тоже видел, – сказал Пышкин упавшим голосом. – Веня! Скажи им.

Оловьяненко, длинный задумчивый украинец, медленно встал.

– А шо я могу сказать, Алик? Шо я такого бачив?

– Веня! – прошептал вконец завравшийся Пышкин.

– Шо Веня, шо Веня? – в сердцах сказал Оловьяненко. – Ото сам кашу заварив, а потом – Веня.

Все слышали? – спросил председатель, нарушая неприятную тишину. Один из незаинтересованных досадливо крякнул:

– Эх, чего время тратим? Будто сами выгнать не могли.

– Не могли, дорогой товарищ, никак не могли. История, сами видите, неприглядная, и мы не вправе допустить, чтобы тень сомнения...

– Постойте, вспомнил! – бесцеремонно перебил его Пышкин. – Я же выступал в Доме Облмежмехпоставки, разве забыли?

– Во-от! – радостно подхватил председатель. – Вот мы и добрались до того самого места! Досюда, товарищи незаинтересованные, была одна поэзия, а сейчас начинается проза жизни. Начинаются, мягко говоря, неприглядные факты, из-за которых мы это собрание и собрали. Если раньше были только сомнения в способностях товарища Пышкина и его моральной чистоплотности, то теперь у нас появились факты.

Зал сдержанно загудел. Это было на редкость дисциплинированное собрание, несмотря на то, что феномены люди возбудимые и, что скрывать, не всегда могут держать себя в рамках. Но сегодня они сидели с озабоченными лицами, редко проявляли свои чувства и вообще вели себя так, будто они не на собрании, а в трамвае. Какая-то странность в их лицах имела место; видимо, это печать, которую природа накладывает на людей с паранормальными способностями.

– Тут Пышкин твердил нам о вечере в Облмежмехпоставке, где он якобы выращивал цветок своими пресловутыми пассами. И все мы видели, как цветок рос.

Незаинтересованные переглянулись.

– Да, товарищи, мы видели. Но нашлись люди, которые видели и другое. Они видели... – председатель повысил голос, – они видели нитку в руках у этого, я извиняюсь, феномена. И они видели, как он за нее вытягивал цветок из земли.

– Кто видел? – сипло спросил Пышкин.

– Не бойся, Пышкин, мы не ты, мы жульничать не будем. Встань, Женя!

Поднялся человек роста примерно такого же, как и Пышкин, но наружности несравненно более благородной.

– Наш Женя Принцыпный, – ласково представил его председатель. – Инженер. У него редкая способность, которой даже нет еще названия. Стоит ему сесть за компьютер, как тот сразу ломается.

В ответ на любопытные взгляды незаинтересованных инженер Принцыпный с достоинством поклонился. Пышкин не сводил с него округлившихся глаз. Лицо его было искажено подлыми мыслями.

– Свидетельство Жени Принцыпного тем более ценно, – продолжал председатель, – что он был другом Пышкина. Вы не представляете себе, с какой болью рассказывал он мне о махинациях своего бывшего друга, который попрал... который...

Мотнув головой, председатель потянулся к графину. Принцыпный потупил взор и мужественно вздохнул.

– И ты, Женька? – хватаясь за воротник, просипел разоблаченный Пышкин.

Председатель осушил, наконец, графин, откашлялся, взял Пышкина под прицел указательного пальца и обжег его непреклонным взглядом.

– Так, может быть, хватит, Пышкин? Может быть, сам все расскажешь?

Но тот молчал. Ему нечего было сказать в свое оправдание.

– У меня все,– сказал председатель деловым тоном.

Начались прения. Первым слово попросил Сашенька Подглобальный, очень молодой человек с подозрением на левитацию. Но он поступил в общество совсем недавно, еще не сориентировался как следует, поэтому председатель сказал ему:

– Ты, Сашок, помолчи пока, уступи место женщине. Давай, Антонина.

Антонина Зверева, пожилая ведьма из секции дурного глаза, встрепенулась, окинула собрание знаменитым летальным взглядом, зафиксировала его на Пышкине и начала излагать свою точку зрения на вопросы, затронутые в докладе. Речь ее сводилась к тому, что она, Зверева, за себя не отвечает, когда ей мешают проявлять свои способности, изводят подозрениями, оскорбляют заглазно и открыто. Далее в своей речи Зверева перешла на личности и подчеркнула, что товарищ Пышкин выделяется среди них особо. Товарищ Пышкин, отметила Зверева, действует так нахально, зная, что она не в состоянии отомстить ему по причине своего ангельского характера, а также из-за того, что ее сверхъестественные способности проявляются только в сфере сельского хозяйства, как-то: сглазить скотину, погубить урожай, наслать мор на трактор и т. д. В заключение Антонина Зверева попросила собрание оградить ее от нападок этого проходимца и применить к нему самые крутые меры, в каковых она, Зверева, охотно примет активное участие.

Затем снова вызвался Сашенька Подглобальный, но председатель, руководствуясь соображениями высшего порядка, предоставил слово Федору Перендееву.

Перендеев насупил брови и, запинаясь, стал телепатировать по бумажке. Речь его была встречена телепатами очень горячо, она неоднократно прерывалась аплодисментами. Когда он закончил, председатель подвел итог:

– Товарищи, поступило предложение вычеркнуть Пышкина из списков, если он не докажет, что является феноменом, то есть не вырастит цветок здесь, на наших глазах, без всяких своих факирских штучек.

Пышкин вскочил с места, но председатель остановил его:

– Погоди, Пышкин, у меня не все. Такая к вам просьба, – обратился он к собранию, – покажем товарищам незаинтересованным, что умеем, а? Кто что может, много не надо, но так, чтобы никаких сомнений.

– Покажем, не сомневайтесь! – послышались выкрики феноменов.

На лицах незаинтересованных зажглось крайнее любопытство.

После короткого перерыва феномены продемонстрировали немногое из того, на что они способны. Первыми были телекинетики. Они вышли впятером на середину зала, тщательно установили на полу детский резиновый мяч и устремили на него непомерно пристальные взгляды. Мяч качнулся из стороны в сторону и начал медленно подниматься. Незаинтересованные затаили дыхание. Одному из телекинетиков стало нехорошо, но он пересилил себя и не покинул боевой позиции. Мяч поднялся над головами и стал описывать медленные круги. Это был подлинный триумф человеческих паравозможностей.

Но уж если есть ложка дегтя, то она своего не упустит. Так и здесь. Пышкин, который телекинетировать не умел, заявил из зависти, что через плафон перекинута нитка и ее кто-то тянет, но сейчас нитка за что-то зацепилась и плафон висит косо. Разумеется, никакой нитки нет и не было, а насчет плафона председатель все объяснил: психополе не концентрируется исключительно на мяче, но распыляется и на другие предметы, в данном случае на плафон. Пышкин был посрамлен.

Затем продемонстрировали свое умение телепаты. Один за другим они подходили к председателю и угадывали его мысли на расстоянии.

– Про что я подумал? – спрашивал председатель.

– Про семгу, – без запинки отвечал очередной телепат.

– Правильно. Молодец. Следующий!

Председатель думал не только про семгу, он думал про множество вещей, в частности про общую теорию относительности и кимвалы, и все его мысли были отгаданы с исключительной точностью.

А уж после этого выступать предложили Пышкину.

Сначала он стал отнекиваться – дескать, не готов, у него сегодня душевная травма, его, видите ли, предали люди, которых он считал своими друзьями... Но ему сказали твердо – раз так, товарищ Пышкин, раз ты не можешь, то иди отсюда, нечего тебе здесь околачиваться.

– Я попробую, – ответил Пышкин. Из фойе принесли цветочный горшок. Пышкин и тут попытался схитрить и вынул из кармана заранее припасенное зернышко.

– Нет, Пышкин, так не пойдет, – предупредил его председатель. – Нам нужен чистый опыт. Кто его знает, что ты с этим зернышком раньше делал.

Он обратился к товарищам незаинтересованным.

– Нет ли у вас какого-нибудь цветочного зернышка?

Зернышко случайно нашлось у внештатного корреспондента.

– Какое-то оно подозрительное, – сказал Пышкин.

– Ничего! – прикрикнул на него председатель, безграничное терпение которого стало истощаться. – Бери, что дают.

Зернышко сунули в землю и поставили горшок перед Пышкиным. Ему очень не хотелось саморазоблачаться, поэтому он сказал:

– Может и не получиться...

Незаинтересованные рассмеялись. Пышкин медленно поднес ладони к горшку. На его лице отразилось хорошо разыгранное недоумение.

– Не чувствую. Совсем не чувствую зерна.

Многие понимающе улыбнулись.

– Давай, давай, Пышкин, это тебе не ниточки дергать.

Он закусил губу и напрягся. На лбу его выступил пот. Но, конечно, никакого цветка не выросло.

Пышкин кряхтел, делал страшные глаза, но цветок почему-то расти не хотел. И вскоре всем это надоело, и стали раздаваться выкрики, что пора, мол, кончать это представление, как вдруг... Земля в горшке приподнялась, из нее проклюнулся зеленый росток, он на глазах покрылся крохотными разноцветными листиками, цветок становился больше и больше, красивее и красивее. Никогда и нигде не было такого прекрасного цветка! Пышкин плакал и трясущимися руками делал пассы. Круг любопытствующих раздался; а цветок, самый лучший в мире цветок, потянулся вверх, разливая по залу аромат. Женя Принцыпный доверчиво потянулся к Пышкину, он хотел тронуть его за плечо и, кто знает, может быть, даже простить...

И тогда раздался голос корреспондента.

– Он шарлатан! Не верьте ему! Зернышко было пластмассовым!

Так восторжествовала справедливость. Пышкина с позором изгнали из общества; с тех пор о нем ничего не слышно. Говорят, что его можно встретить на вокзальной площади, где он продает щуплые тюльпаны. Общество процветает и недавно в полном составе ездило на Камчатку на какую-то там конференцию по ясновидению с применением технических средств.