Текст книги "Хождение за камень"

Автор книги: Владимир Устюжанинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Устюжанинов Владимир
Хождение за камень

Владимир Устюжанинов

ХОЖДЕНИЕ ЗА КАМЕНЬ

"Всякая история, даже и неискусно писанная, бывает приятной".

Плиний Младший.

ОБ АВТОРЕ

Владимир Андреевич Устюжанинов – главный государственный горнотехнический инспектор Сургутской РГТЭИ Тюменского округа Гостехнадзора России. За его плечами горный техникум, геологоразведочный институт и 40 лет работы в геологии Среднего Приобья. За эти годы прошел все ступени: от рабочего до начальника геофизической экспедиции. Увлекается историей, особенно нашего края, и находит минуты, чтобы письменно (и устно тоже) рассказать об интересных исторических фактах людям. Читатели "Югры" знакомы с его историческими, увлекательными рассказами "В те годы в Нарымском крае", "Прошлое остается с нами" и другими, опубликованными в нашем журнале в прошлом году. Мы благодарны, что Владимир Андреевич стал постоянным автором журнала "Югра". Сегодня мы предлагаем вам его новый исторический очерк "Хождение за Камень", ради которого автор, жертвуя своим отпуском, побывал во многих архивах страны.

Победитель Мамая Дмитрий Донской был первым из Даниловичей, оставившим после себя многочисленное потомство. Разделив "отчину" между пятью сыновьями, он вновь подготовил почву для междоусобий, грозивших навсегда подорвать могущество Москвы. Сын Донского Василий I не унаследовал от отца его воинского таланта. Оставаясь татарским улусом, Русь оказалась втянутой в орбиту литовского влияния. После смерти Василия ордынский посол от имени Улу-Мухамета привез ярлык не только его сыну Василию Васильевичу, но и Юрию Дмитриевичу, получившему княжество Дмитровское. Василий II не посчитался с волей великого хана и изгнал наместника Юрия из Дмитрова, присоединив город к своей вотчине. Поддержка братьев Андрея, Петра Константина обеспечила ему решающий перевес сил. После смерти братьев Василия, удельный князь Юрий Галицкий (сын Донского) занимает Москву. Он не отличался мягким характером, а его сыновья Василий Косой и Дмитрий Шемяка славились жестокостью и развращенностью, что не было большим подарком для жителей Москвы, привыкших видеть в Василии образец благочестия и мягкосердечности. И потянулись из Москвы обозы. Жители, не жалея оставляемых жилищ, выезжали в Коломну. Москва полностью обезлюдела. Видя, что московские бояре оставили город, Юрий счел невозможным оставаться в обезлюдевшей Москве. По предложению боярина Морозова послал он гонца к племяннику с известием, что уступает ему Москву и выезжает всем своим двором в Галич. 20 марта 1434 года Юрий, соединившийся с сыновьями под Ростовом, нанес решающее поражение полкам Василия. Москва оборонялась от войск Юрия в течение недели. 31 марта бояре открыли крепостные ворота и Юрий занял великокняжеский трон, но 5 июня неожиданно умер, прокняжив всего два месяца. Нимало не считаясь с традицией, Василий Юрьевич объявил себя великим князем. Судьба великокняжеского престола находилась в руках Дмитрия Шемякина и Дмитрия Красного. В их распоряжении была военная сила. Узнав о вокняжении Василия Косого, они немедленно обратились к Василию II с предложением о союзе. Шемяка признал его "братом старейшим" и посадил его на московский трон. В 1440 году у внука Дмитрия Донского, великого князя Василия II, родился сын Тимофей. Игумен Троицкой обители Зиновий крестит его, именуя Иоанном (у русских князей и титулованного боярства существовало два имени: языческое, даваемое при рождении, и христианское – после крещения ребенка). Слава Москве! Иоанн победит князей и народы! Смута продолжалась на Руси четверть века и принесла неисчислимые бедствия русскому народу. Во время ее были уничтожены все удельные княжества в Московском великом княжении. Удельные государи потерпели поражение. В пятнадцатом веке рядом с боярской знатью появилась многочисленная прослойка детей боярских, служивших в великокняжеском и удельных дворах. В 1453 году со смертью Дмитрия Шемяки, отравленного подкупленным Москвой поваром, заканчивается последнее междоусобие князей русских, начавшееся еще при жизни Владимира Святого, разделившего Русь между 12 своими сыновьями. "Затмила жадная корысть князьям разум и, позабыв добро, пошел сын на отца, брат на брата. Обуянный гордыней алчущей власти, отдал Святополк Русь на поругание иноплеменникам. И за то, из рода в род проклято имя его, ибо нет меры вины забывшего родительский дом, не будет прощения предавшему Отчизну свою..." В этом же году под ударами турецкого оружия пала просуществовавшая одиннадцать веков Византийская империя. Пал второй Рим. В 1476 году по совету своей второй жены Софьи Фоминишны, племянницы последнего императора Византии, погибшего на развалинах Константинополя, Иоанн III ломает в присутствии татарских послов басму с изображением золотоордынского царя Ахмата и топчет ее ногами. Россия окончательно освобождается от татарского ига. В конце ХV века знамена Москвы развевались на снежном хребте Каменного Пояса (или древних Рифейских гор), и воеводы Иоанна III провозгласили его великое имя на берегах Сосьвы, Иртыша и Оби, в трех тысячах верстах от столицы. Третий Рим – это Москва, а четвертому не бывать. Шел 1436 год. Тихо и спокойно было на севере Московского княжества в граде Гледене-Устюге. Кругом кипели удельно-поместные страсти, шла борьба честолюбия и алчности. Князья воевали друг с другом. Но этот лесной край продолжал жить своей жизнью, не ведая о том, что и его готова захлестнуть кровавая петля междоусобия. Едва ли отыщется на Руси хоть десяток городов, что могли по возрасту потягаться с Гледеном. Основанный в глубокой древности новгородцами, город был населен вольнолюбивыми, знающими себе цену, людьми. На "Устюзе на погорке доныне зримо место всеми, нарицаемо Гледен, а граждане устюжане нарицаеми, обладаеми великими князьями Светославом и Владимиром и прочими", – пишет велико-устюгский летописец. На высоком и крутом нагорье, над стремниной реки Сухоны, что вобрала в себя воды Юга, тянулись неприступные стены и башни детинца. Городские стены строили из ряда толстых бревенчатых срубов, приставленных вплотную один к другому. Внутренность этих срубов-клетей заполнялась песком и щебнем. Внутри этого, защищенного стенами пространства, помещалась вся основная часть города. Здесь находился государев двор, административные здания, церкви, дворы и хоромы бояр, дома старших служилых людей, оружейные мастерские и склады, а также главная городская площадь, где горластые бирючи выкрикивали распоряжения воеводы и великокняжеские указы. Вплотную к кремлю примыкал разделенный на улицы посад, в котором жил народ попроще – торговый люд и ремесленники. Извилистые улицы из посадских изб, огороженных деревянными тынами, выводили путников на площадь, где находились торговые ряды. К самому яру подступали избы на высоких подклетах, срубленных из звонкой северной сосны. Посад не был защищен внешними стенами. Поэтому в минуты опасности все его население покидало свои жилища и укрывалось за стенами детинца. Над крутым, подмываемым вешними водами, берегом стоял высокий лес. Другой пологий берег зеленел лугами, чернел темными пашнями. Земля здесь была малоплодородна и неохотно делилась с людьми своими щедротами. Далее на север лежала пермская земля. Миролюбивые их князьцы еще в двенадцатом столетии покорились Новгороду. И вся эта область, названная Великой Пермью, считалась новгородской волостью, откуда она получала дань с местного населения мехами. Сами пермяки были белобрысы, курносы и отличались от русских широкими, как лопата, лицами и довольно щуплым сложением. Их диковинные жилища напоминали полуизбы-полушалаши с нелепыми крышами, которым хозяева пытались придать форму конской головы для устрашения духов. А беда была уже не за горами. Прибывший в город гонец от наместника Ростовского боярина Петра Добрынского известил князя-воеводу Глеба Оболенского о том, что из Галича на Устюг вышла рать Василия Косого. Рать двигалась медленно, грабя окрестные волости и погосты (население, село), ожидая подхода вятчан, звать которых в поход на Устюг были направлены гонцы. Вятская земля, отделившаяся от Великого Новгорода, управляласьсобственным вечем, в котором задавали толк члены нескольких влиятельных семей, разбогатевших на грабительских походах. Каждый представитель знати имел собственную дружину, состоящую из русских и вотяков (удмурты), которая силой добывала хозяину богатства и поддерживала его на вечевых спорах. Коварен был князь Василий Юрьевич. Самовольно, после смерти отца Юрия Дмитриевича, усевшись на московский трон, он был через месяц изгнан из Москвы своими братьями, признавшими старшинство Василия II. Покинутый вятчанами в решающем сражении с ратью великого князя в устье реки Костромы, он был вынужден согласиться на мир в обмен на предоставление вотчины в Дмитрове. Но через месяц, направив великому князю разметные письма, бежал в Кострому, а оттуда пошел в Галич набирать рать. Выйдя из Галича на Филипповки (14 ноября), на Николу – зимнего (6 декабря)*, рать подошла к Кичменге, что в ста поприщах (верстах) от Устюга. Чем ближе к городу подходила рать Косого, тем больше становился поток беженцев. Немногие смогли спасти свой жалкий скарб, другие несли только детей своих. – Княже! – кричали они Оболенскому. – Отчаялись так жить. И жизнь нашу разоряют и живот губят. Много зла ратные творят. Оборони, княже! Только дети не замечали тревоги взрослых. С веселым визгом бегали они от дома к дому и пели колядки. Канун христианского Рождества (24 декабря) совпадал с празднованием и величанием щедрой богини Лады – покровительницы семьи, материнства, детства и домашнего дыма. Ей пели песни благодарности за все щедроты. Люди одаривали щедровников и колядников сладостями, медвянками, орехами и пряниками. От дома к дому носили дети Звезду или Солнце с зажженными в них свечами, а колядники несли окруженное соломой с остатками зерна Коло, в котором тоже горел огонь. Каждая из семи спиц Коло была окрашена в особый цвет. В печи в этот вечер от колядина огня разводили новый Огонь, дабы был новый Дым. На новом Огне делали пшеничную кутью, взвар из сухих ягод и жарили рыбу. Но самое главное – в этот вечер хозяйки пекли кружалу – сладкий пирог с лучами в виде солнца. Каждый член семьи получал свой кусок В одном из них была залечена горошина. Кто ее находил, тот считался удачливым весь год. К Рождеству резали ягнят, кости которых отделяли от мяса и клали на шкуру во дворе дома, чтобы "волос просвятился огнем небесными" и ягнята не убывали. По старинному преданию, накануне Рождества, в самую полночь, отверзаются небесные врата и с высот заоблачных сходит на землю Сын Божий. "Пресветлый рай" во время этого явления открывает взорам праведных людей все свои сокровища неоценимые, все тайны неизъяснимые. Из райских пределов обитающее в них Солнце рассылает на одетую горностаевой снежной пеленой землю свои дары щедрые и богатые. В эту ночь гуляют домашние божки: Домовой с Овинником, Погребняком, Сенником, Коровником, Птичьим, Садовым и Огородным, Дворовым и Закутником. Гуляют, о хозяйском добре разговор ведут. Кошку за мышами посылают, пса вокруг дома бегать, не спать, беречь добро хозяйское. А потом идут в баню, где в предбаннике встречает их Банный с угощением, поставленным на ночь. Хозяйки сами относят в баню все, что на столе дома было: пиво и брагу, пироги постные да оладьи медовые, кутью со взваром. Божки пируют да старину вспоминают. С глубокой древности баня на Руси была неотъемлемой частью каждого домашнего очага. Древнейшее свидетельство об этом принадлежит апостолу Андрею Первозванному. "Дивно видех аз само, словенской землей идучи, бани древенных зело натоплены. И люди тамо совлокут с ся одежды и останется нази, и облеваются квасом. и, взяв прутие младое, биют ся сами, и тако ся добьют, едва вылезут живы, и облеют водой студенною и тогды оживут. И то творят по все дни, – мовение себе, а не мучение". Свет декабрьского низкого солнца едва проникал в горницу, где старая мамка кормила кашей маленького Щавея. Весело потрескивали в печи дрова. Горница была убрана скромно и опрятно. На ее стенах, облицованных побуревшими от времени березовыми досками, были развешаны лосиные рога, оружие и резные деревянные блюда. В красном углу, возле небольшой божницы, оправленной вышитым полотенцем, перед ликом Николы Угодника – Гостунского покровителя города, теплилась лампада. Вдоль одной из стен стоял сосновый ларь с резной наклонной крышкой, над ним висело несколько полок с посудой и домашней утварью. У других стен стояли крытые домотканными ковриками лавки, а в центре стоял широкий стол, уставленный яствами рождественскими. В медном свечнике горело несколько восковых свечей, мягкий и рассеянный свет от которых придавал особый уют. Молода и красива хозяйка этого дома. На вид ей можно было дать года двадцать четыре. Она была немного полна. Но эта полнота скрадывалась высоким для женщины ростом, который казался еще выше благодаря высоким каблукам красных сафьяновых сапожек и длинному сиреневому летнику с кружевными зарукавьями. Голова ее, поверх шитого бисером волосника*, по обычаю замужних женщин, была повязана парчовым повойником**. Темные, круто изогнутые брови, прямой, чуть с горбинкой, нос и небольшой твердо очерченный рот придавала всему ее облику чарующую прелесть. Думала ли она, дочь обедневшего боярина, в такой почет попасть. Для полного счастья боярыне не хватало присутствия мужа, что занят был на укреплениях города. Много натерпелся боярин Травин Скрябин с женой, тогда еще его невестой Марфицей, от насилия литовцев, захвативших его родовую вотчину в Смоленском княжестве. На радость и счастье рос у них сынок Щавей Васенька, оглашая терем своим лепетом. Боярыня старалась забыть о надвигающейся на город грозе, и проводила все время в заботах о сыне и муже. Рать подошла к городу на Васильев день (1 января), что по месяцеслову Православной церкви посвящается не только чествованию святого Василия Великого, архиепископа кесарийского, но и празднованию Обрезания Господня. Князь Глеб Оболенский, сопровождаемый своим верным помощником боярином Романом Травиным Скрябиным, поднялся на укрепления города. С высоких городских стен была видна как на ладони вся подошедшая к городу рать и раскачивающиеся над ней хоругви. Впереди на белом бахмате сидел Василий Косой, Кольчатый панцирь, точно серебристая чешуя, облек его крупное тело. Поверх кольчуги блестело ярко начищенное зерцало – доски булатные, прикрепленные на плечах и боках серебряными пряжками. За его спиной на древке колыхался великокняжеский стяг. По правую руку ехал боярин Харлам Лютый, в полных ратных доспехах с арбалетом и мечом. За конницей шел обоз, за ним шагали пешие ратники.

– Да, не много еще силы собрал Косой, – молвил князь Оболенский, глядя на кое-где вспыхнувшие пожары на посаде. Малое время спустя, к стенам города подступили лучники Косого и начали бить по стоящим наверху стен ратникам. Стрелы шоркали порой рядом, падали за сосновые стены, где мальчишки, с криком кидавшиеся за ними, набивали для отцов колчаны. Потекли долгие дни осады. Ратники Косого ежедневно тревожили защитников города Кровь лилась за стенами и на стенах города. После нескольких приступов Косой решил больше их не повторять. Его дружина расположилась лагерем привольно, словно на отдых. Потекли дни и ночи, полные напряжения и тревог, к которым вскоре прибавился и голод. Запасов было немало, но первые дни, со дня на день ожидая помощь от великого князя Московского, их особенно не берегли. Наступил март. В годы наших пращуров звался этот месяц на Руси "березозолом". Первый его день именовался "новичком", потому что с него (до начала ХV века при великом князе Василии Дмитриевиче новолетие было перенесено на сентябрь) велся счет новому году. На Герасима-грачевника (4 марта) к Косому подошла вятичская рать. Все, как один, рослые, в кафтанах из грубого некрашеного сукна, которое валяли из разномастной шерсти. Штаны из толстой пестряди – лен с пенькой, шерстяные онучи, туго навитые до колен и прихваченные крест – накрест бечевкой, на головах – низкие суконные башлыки. Над головами ратников колыхались секиры или боевые топоры, состоящие из клинка в виде острого с выпуклой стороны полумесяца. Поясные ножи с двумя лезвиями цеплялись крючком, приделанном к устью ножен с нижней стороны. "Хлыновские бояре"* подошли к Косому, разнеслась весть по городу: "Вот она – "кикимора", что гонит из изб и сараев, на Герасима-грачевника появилась, – говорили устюжане, глядя с городских стен на подошедшую вятичскую рать. – Жидовское племя, слепороды... Эти спуска не дадут, привыкли грабить. Беглецы бают, что с Галича огненный бой привезли (пушки). Наши стены его не выдержат". Усиленная вятчанами рать подошла к стенам города. Из окружения Косого выехал бирюч: – Великий князь Василий Юрьевич, вас жалеючи, повелел сказать: пошел он войной на князя Василия, дабы поучить его. Вам же он зла не хочет и готов помиловать, коли вы сами не станете лезть на рожон. И хочет он токмо того, чтобы вы отворили ему ворота и встретили с хлебом – солью. – Надо ехать, сила солому ломит, – молвил князь Оболенскмй. – Собирайся, боярин, поедешь послом к Косому. Наказную память (инструкцию) получишь у дьяка в воеводской избе. Недолгим было прощание с близкими, проводившими боярина на смерть неминуемую. Слухами о свирепости Косого полнился весь город. Далеко разнеслась весть, как князь Косой повелел отрубить руку и ногу своему бывшему товарищу – князю Роману только за то, что тот, не желая больше участвовать в грабительском походе, хотел тайно оставить его. Поэтому не стерпит князь тех дерзких слов, что повелел передать ему через посла князь Глеб Оболенский. Заботясь о судьбе остающихся здесь близких ему людей, наказал боярин своему верному дядьке – пестуну в случае его гибели во вражеском стане немедленно отправить семью с верными слугами в далекий починок на Вычегде к старому боевому товарищу Протасу, что заслонил его в бою от смерти, приняв на свою грудь удар стрелы татарской. Выезжали рано поутру Еще затемно были выведены кони, и к рассвету, когда боярин вышел на крыльцо уже одетый и оплаканный Марфицей, внизу в походном облачении стояли опытные ратники – старые товарищи по боевым походам. На них блестели новые калантари (доспехи). У крыльца стояла молчаливая челядь. Первым от реки, отдельно от всех, расположился лагерь Василия Косого. После вчерашней попойки с вятчанами князь проснулся не в духе. Он сидел в жарко натопленной с вечера горнице в одной сорочке с подвернутыми рукавами. Его угрюмое лицо венчало коротко подстриженная смоляная борода. В горнице царил полумрак. Луч мартовского солнца, пронизая танцующие в хороводе пылинки, упирался в желтеющие половицы. Неслышно ступая, к нему приблизился верный телохранитель и, поклонившись, промолвил: – Княже, господине! Посол князя Глеба Оболенского прибыл до тебя и хочет тебя видеть. – Косой раздраженно кивнул головой: – Кто такой? – Из княжат смоленских, боярин Травин Скрябин. – Зови! Боярин приблизился к князю и молча поприветствовал его поясным поклоном. – Буди здоров, княже Василий Юрьевич! Наместник и воевода великого князя Московского князь Глеб Романович просит спросить тебя. Пошто, замирившись с великим князем, без всякой причины ты волости и погосты наши пожег? Доколе будешь ты землю русскую губить и град Гледен-Устюг отныне завоевать хочешь? Отпусти наших злейших врагов вятчан и возвращайся в свою вотчину Дмитров. Пойдешь приступом – щит ставить будем (обороняться). Боярин умолк. В горнице наступила жуткая тишина, было слышно, как жужжит, вращая ослабевшими крыльями, разбуженная солнечными лучами муха. Бояре и телохранители Косого стояли, не шелохнувшись, ожидая грозы. Смелая речь посла ошеломила Косого. Первым его желанием было отдать приказ – казнить боярина Но припомнив, как был покинут ненадежными вятчанами в решающем сражении с московской ратью, он подавил в себе вспыхнувшую злобу. Слушая посла, у него возникла и укрепилась коварная мысль которую он не торопился высказать вслух. – Ступай, боярин. Нет ныне ни войны, ни мира. 3автра ждите меня в городе с посольством. Не с жителями города я пришел воевать, а только наказать Ваську московского за то, что, вступив в сговор с моими братьями, определил мне в кормление худую вотчину. Если откроют мне городские ворота, то будет мир и любовь. И в этом я готов крест целовать. Так и передай князю Глебу. По возвращении посла в воеводскую избу были приглашены бояре и старшие служилые люди. – Князь Косой ненасытен и меч его голоден. Нужно продолжать обороняться. Посмотрим, чья возьмет, – говорили одни. – Кто устоит против нас? Мы сами охотники до вражьей крови. Более благоразумные и рассудительные молвили: – Словами и комара не убьешь. Где нам взять народа против рати Косого? Помощи от великого князя и наместника Ростовского не будет. У Косого ратников теперь больше, чем у нас стрел. Лучше поклониться ему пониже. Другие предупреждали: – Да он сожрет наши головы, как колосья снимет. Кланяться ему, что вкладывать пальцы волку в пасть. В просторной, но низкой палате воеводской избы стало жарко и душно. Сквозь слюду небольших окон заходящее солнце льет рассеянный свет на понуро сидящих на лавках бояр и служилых людей. – Молви и ты, отче, – обратился князь Глеб к представителю владыки Ростовского Тихона, соборному протоиерею Иеву Булатову. Неподвижное, смуглое лицо владычного представителя слегка оживилось. Затем, чуть наклонив голову, он молвил: – Не мне, князь, худому и недостойному рабу, поучать тебя, что делать. Лучше ты поведай нам о своем решении. Князь Глеб встал и поднял, призывая к тишине, руку: – Да, я решил, бояре: войну с князем Косым мы принять не сможем. В городе кончаются последние запасы. Да наши стены против огненного боя не спасут. Если князь Косой присягнет на кресте, что не разорит город, то мы откроем ему городские ворота. Боярин Роман поднялся и, что бы как-то разрядить наступившую тишину, спросил: – Что еще велишь, княже? Князь Глеб постучал по колокольцу. Неслышно появился дворецкий. А что велить? Пошто встали? Садитесь! Изопьем, братие, по единой, по братской чаше. Багровая заря взошла на небо и бросила свой красноватый отблеск на землю. Наступило раннее утро. Порой ветер разгонял облака и показывалось солнышко. то опять оно затягивалось тучами. Послышался звон с колокольни Успенской церкви, которой стали вторить колокола других святых храмов. Иев Булатов. войдя в Успенский собор, начал со слезами молиться. И облекся он в священные ризы. и повелел причту взять, Животворящий крест Господен и образ Пречистой Богородицы Одигитрии и пошел к воротам. за ним священники и причет церковный. и много народа, говорящего: – Укроти их, Господи, молитвами нашего владыки. – И люди припадали к ногам протоиерея со слезами: – Иди, господине, да остановит Господь твоим благословением усобную рать. – Пресвятая госпожа Дева Владычица! Милостью своей спаси и помилуй рабов твоих, и избави град, и отведи от него великую беду, и не дай его разорения. И выйдя из врат городских. стал Иев Булатов благословлять обе стороны. Подошли к нему князь Косой с другими боярами и сынами боярскими, преклонили колена и приложились к кресту. – Обещаю всем устюжанам, кто присягнет мне на верность, свою любовь и милость. В ту же минуту вятчане с грозными криками устремились вперед. Толкая коньями безоружных людей. двигающихся навстречу с дарами и иконами. Они бросились к воротам и успели ворваться в них прежде, чем горожане осознали страшную действительность и сделали попытку их затворить. В воротах возникла жестокая давка. Вятчане протискивались через них медленно и с большим трудом, а к воротам бежал отовсюду вооруженный чем попало народ. Вспыхнула кровавая схватка, и устюжанам, дравшимся с яростью поруганной надежды и отчаяния, удалось лишь на некоторое небольшое время потеснить вятчан. На улицах города началась и продолжалась до глубокой ночи жестокая резня. Повинуясь знаку, поданному Харламом Лютым, часть вятчан отсекла от толпы и взяла в кольцо князя Оболенского и боярина Травина Скрябина. – Княже! – Закричал, глядя широко раскрытыми глазами на все происходящее, Иев Булатов. – Ты только сейчас целовал животворящий крест Господен, клялся не причинить никому зла. Зачем ты задержал князя-воеводу и боярина? Негоже тебе, княже, быть клятвопреступником перед Господом и народом нашим! Опомнись, что ты творишь в безумности своей! Князь Косой, отшатнувшись от креста, что держал на уровне его глаз священник, кивнул телохранителю: – Взять его, бросить в поруб и утром повесить. Услышав слова Косого, народ содрогнулся от такого святотатства. Даже дикие татары, уничтожавшие русский народ, не поднимали руку на слуг Господних. И стали дружинники Косого хватать бояр и лучших людей города, требуя от них присяги на верность князю Косому, и тех. кто отказывался повесили, посекли. Кназя Глеба и боярина Романа затолкнули в темную, освещаемую дневным, с трудом просачивающимся через пленку от бычьего пузыря на окнах светом. Откуда-то из темноты появился боярин Лютый и, держа на вытянутых руках меч, потребовал от пришедших принести клятву на верность великому князю Василию Юрьевичу. – У нас телько один великии князь Василий Васильевич. – сказал, отворачиваясь от протянутого меча, князь Оболенский. – Тебе, боярин, это хорошо известно. -Убрать! – Скомандовал Косой. – Пытать до тех пор, пока не согласится принести присягу. Князя Оболенского подтянули на дыбу. Дюжий вятчанин повис иа его ногах и руки, хрустнув в предплечиях, мигом вывернулись, как канаты. Раздался глухой стон. – Княже! – Рванулся к Оболенскому, освобождая руки от держащих его палачей, боярин Роман. Короткий засапожный нож стоявшего сзади вятчанина с хрустом вошел ему под лопатку. Посиневшие губы умирающего боярина успели прошептать: – Прими, Господи, душу мою с миром. Окровавленный труп боярина был выброшен на подворье. Не выдержал жестоких пыток князь Глеб. Не поступился он своей честью, не предал великого князя Московского, повторив подвиг своего предка святого Михаила Черниговского*. Тело его, после многочисленных просьб духовенства, Косой разрешил отнести в соборную церковь на Устюзе. Стоявший в толпе дядька Иван, увидя, как двое вятчан выбрасывают на подворье мертвого боярина Романа, с трудом пробираясь через скованную страхом от бессмысленной жестокости толпу, побежал в усадьбу боярина. – Боярыня! Боярин Роман убит! Нам нужно немедленно уходить из города. Марфица, прижав к себе маленького сына, оглянувшись на сразу опустевшую горницу, выскочила со слугами во двор. В городе шел настоящий бой. Вооруженные до зубов дружинники Косого с вятчанами теснили жителей к лесу. Устюжане, не желая сдаваться. сражались кто дрекольем, кто палицей. Лишь у немногих были в руках мечи, сабли и щиты. Ветер гнал пламя от горевших домов на другие. Успевшие выскочить погорельцы, молча, стискивая кулаки. смотрели, как огонь пожирает их нехитрый скарб. Некоторые, пытаясь остановить огонь, протягивали к нему икону Неопалимой Купины. Застоявшие лошади взяли в намет по дороге, осевшей под теплыми мартовскими лучами солнца, и вскоре вынесли каптан (зимний закрытый возок) на лед Двины. Дорога под копытами коней превращалась в сплошное месиво. От конских копыт разлетались комья мокрого снега. Менялись заводные лошади, уносившие каптан с ослабевшей от горя и слез боярыней Марфой с сыном и слугами все дальше и дальше от города, где осталось на поругание тело отца, мужа и господина. Уже давно закатилось солнце. В верху над лесом заполыхало звездное небо, среди которого тусклой звездочкой светилась Матка (Полярная звезда), указывающая путь путникам. Не пожелала боярыня остановиться на отдых в Усть-Выми. Вновь засияла утренняя заря, когда каптан остановился на далеком починке, где знахарь-кудесник вылечил кашлявшего кровью от незаживающей раны в груди бывшего, дружинника боярина Романа – Протаса. Долгое время травами да заговорами пользовал Протаса знахарь. Ушла из тела хворь, и остался он жить на далеком починке, растя сына. И был его сын ровесником маленькому Щавею – Василию Травину Скрябину. По утрам еще иней серебрил землю. По оврагам, куда не добиралось солнце, лежал грязный снег. По теплу последние льдины, торопливо кружась, уплывали в Двину. Отопрела за тридцать апрельских дней Мать Сыра Земля, а на дворе уже новый травень-цветень месяц стоит, что маем по примеру земли греческой стал называться. На Николу-вешнего (9 мая) пришла лодья с четырьмя слугами боярыни. Принесенная весть, как расправился Косой с родственниками боярина Романа, развешав их на площади, сильно повлияла на болезнь Марфицы. Грустная, она не находила места под тяжестью постигшей ее утраты. Не проходило и дня, чтобы, вставая с жесткого ложа и отходя ко сну в молитве, не смахивала случайных слезинок, прося Создателя уберечь ее сына от опасности. Оплакивая мужа, она, глядя сухими, измученными глазами в образ святого заступника Николы Чудотворца, в мыслях просила даровать счастье своему сыну. Вырасти ему здоровым и сильным, чтобы отомстить убийцам его отца. Трагическая смерть мужа отняла у нее последние жизненные силы. Не помогли настои из трав, изготовленные знахарем, неоднократное опрыскивание с угольков, сделанное бабкой ведуньей Настеной, ревниво следившей за успехами знахаря. Почувствовав приближение смерти, она попросила верных слуг привести к ней священника. Несколько дней ждала она, прислушиваясь к голосам на подворье. Стерев в кровь руки от рукояток весел, доставили к ней слуги из Усть-Выми старичка-священника и дьякона из зырян, предки которых приняли христианскую веру из рук Стефана Пермского*, сокрушившего главного идола пермяков Воителя и Золотую Бабу. Причастившись Святых Таин, она навсегда закрыла глаза. Старая мамка гладила по головке маленького Васеньку, который, не осознавая всего происходящего, стоял на цыпочках, вцепившись в края домовины, стараясь разглядеть ставшее чужим и строгим лицо матери. В горнице горят погребальные свечи, душно и приторно пахнет воском и ладанам. Плачут, не скрывая слез, верные слуги. Тяжело отдаются в ушах монотонные слова дьякона, читающего Евангелие. И рассказывала мамка, укладывая спать ослабевшего от слез Щавея, вытирая красные, заплаканные глаза мальчика, что будет до девятого дня светлая душа его матери то голубицей-птицей виться около дома, то мерцающим огоньком дрожать ночью над кровлей избы, то белой бабочкой биться в слюдяное окошко. Пройдут девятины, и душа матери покинет земные пределы до сорокового дня, чтобы идти на уготованные ей земной жизнью в селения райские. Недолго находился князь Косой с ратью в Великом Устюге. Разграбив город, на четвертую неделю Великого поста (2 апреля) пошел с вятчанами к Вологде, где к нему присоединились дружина Дмитрия Шемяки. В Ростовской области у Скоротина встретился князь Косой с ратью великого князя Василия, воеводами у которого были князья Дмитрий Красный, Иоанн Можайский и Иоанн Баба с полком литовских копейщиков, боярин Борис Тоболкин.