Текст книги "Светочка (СИ)"
Автор книги: Владимир Осипцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
День за днём, долгое и жаркое лето длилось. Где-то в телевизоре, непроизносимым названием извергался вулкан, сын начал писать большую картину, сноха позволяла на работе себе всё большее и большее, а дочь нашла парня. Ох, и боялась же Валентина за младшую! Да что же виданное дело, пятнадцать лет ребёнку – а с парнем старше неё на 5 лет водится. Свела их Светочка, как ни странно, друг её какой-то был на дискотеке, или по-модному: «в клубе» нашла. «Для меня-то говорит, молод больно, а тебе в самый раз – и по гороскопу походите» – говорила. А ещё: «Хватай его – будете жить душа в душу, а умрёте в один день». Как в воду глядела же, если посмотреть...
Младшая в школе же начитанной была. Книжек полная комната, стихи писала ещё недавно. Но потом пошли компьютеры, эти всякие тамогочи покемонистые – забросила ради игрушек, а с Интернетом вообще из дома перестала выпазить. Сама темненькая, мужниной, не Валентининой светлой породы – ещё в черное одевалась и чем старше, тем угрюмее становилась. Да Валентина молиться была готова на сноху, что её в свет вытащила! Правда бабка старая – татарка Лия Ренатовна, каждый денье пугала: видит дочку с компанией в кожаных куртках и с мотоциклами (её парень мотоциклистом был, не старомодным рокером, а нормальным), и говорит вечно: «Наркоманы будуть».
Валентина ей уже с мату выражалась: «Да какие наркоманы, баба Лия?! Как он под наркотиками-то на мотоцикле будет?!». Но старая не слышала добрых слов, и упрямо твердила своё.
А тут как раз на работе опять – отпускники вернулись (в тот год мало кто летал, дым от того вулкана мешал), Светочка опять пред ними хвостом завертела. Валентина, чтобы напраслину ни на мужиков, ни на девку не возводить сначала выговор сыну сделала – а то знает же, как он в работе и молодую жену и всё на свете забыть может – чтоб приласкал, сводил куда-нибудь соскучившуюся девку-то. А потом как-то задержалась на работе со счетами, и слушает – парни-то, думая, что начальницы нет, говорят за спиной: « Ну что, спорим на бутылку, кто первый у Миледи сноху завалит» – «Миледи», так между собой Валентину звали подчиненные. Росту она всегда была невысокого, молодая так на актрису Терехову похожа, да и на работе прежде позволяла фамильярность, раз то холостая, то дважды вдова. Вот они и страх потеряли.
Выглянула она тогда один раз, разогнала спорщиков, на следующий день их всех по производственной надобности разослала в разные концы города, а себе, в кабинет, вызвала Светочку.
Сидит та, улыбается, вся накрашенная-причесанная, а глазки-то сверкают – словно знает, почему свекровь позвала.
– Ну вот, что, дочка... – начала Валентина...
– Да, мама?! – мигом ответила та. А глаза-то бесстыжие, довольные – подумалось тогда: «А ведь ей дурная слава не в укор будет. Девка-то детдомовская, подумает „и хорошо так“. Надо как-то по-другому объяснить...» – И только набрала воздуха – как телефон: дзынь!
Звонил оперуполномоченный из милиции. Вернее ГАИ, или как там, ГИБДД, язык сломаешь выговорить. Поймали младшую дочку с хахалем, гонки посреди дня устроили, да ещё с несовершеннолетними. Пришлось и Валентине и Светочке с работы срываться, бежать и выяснять. Хорошо, что в тот день из-за длинных языков отдел разогнала, работа от этого не встала!
Увозили дочку домой на милицейской машине, вся угрюмая сидела, мрачная, как и прежде: все ей враги, с любимым разлучили. Мимо Лии Ренатовны шли, та как не к месту скажет: «Наркоманы они» – дочь как зверёныш, как развернется, прямо старухе в лицо, как лязгнет зубами! Словно и правда зверь – старая татарка чуть со скамейки не упала. Вот ведь, хулиган, а любовь-то, какая! Валентина сказала тогда Свете: «Ну, ты... ну ведь подружки вы. Ну, подговори как-нибудь, чтобы дурью такой не маялась! Взрослая ведь уже и родственница ты нам теперь! Помоги с дочкой!»
«Ладно, мама» – ответила Светочка и в тот день до ночи разговаривала с младшей и даже ночевала в её комнате. Эх, знала бы Валентина!..
Прошло 15 суток, ровно – как кончился арест её друга. Дочь присмирела, стала слушаться и есть с ними за одним столом. И вроде как на лад пошло – но угораздила Валентине в тот день задержаться на работе! Как раз Светочка первый свой проект закончила, расстаралась радостная свекровь, всех позвала посмотреть и подсказать что не так (проект, кстати, тот так и не приняли – Светочка до ума не довела, но это уже другая история), возвращается вечером – а в доме окно открыто, и веревка из простыней с третьего этажа свисает! Ахнула Валентина, и бегом, а у подъезда Лия Ренатовна со своим: «Забрали наркоманы вашу доченьку. С концами забрали». Рявкнула ей Валентина: «Типун на язык» – а сама домой. Дверь на ключ закрыта, а в доме – сквозняк. И половины отложенных денег нет, (честной дочку воспитала! Не украла же!), и вещей дочкиных и даже одежду и обувь на зиму прихватила! Как есть сбежала! Телефон оборван – чтобы, мол, не позвонила сразу. Ну, Валентина не бабушка же – по сотовому в милицию и родне, и до матери в деревню (вдруг там?) и сына со снохой вызвала, и к всевидящей Лие Ренатовне сбежала – что да как узнать.... Вот когда старуху допрашивала и пришли – сначала сынок со Светочкой, а потом и участковый... Снял фуражку и говорит: «Так и так, Валентина, как вас по батюшке...»
...Права у её хахаля отобрали, как и мотоцикл – чтобы гонять не на чем было. Так они сбегать на попутках решили. На вокзале постеснялись билеты брать (испугались, что милиция найдёт, наверное) – и поехали «зайцами», на крыше. А тут как специально, на выезде из города – мост, пешеходный, над самыми вагонами, шантрапа вроде дочкиного хахаля постоянно там прыгала ,а милиция с вагонов потом снимала.. А сразу за мостом – низко-низко высоковольтный провод. Как под мост поезд – все машинисты сильно тормозят, потому что кто-нибудь да прыгнет, на полной скорости костей не соберут, и провода те же. А в тот день машинист был новый, он про мост не знал, дорога чистая – и дал сразу ход полный. Ну а они на крыше были. Парень-то не первый раз прыгал, но они были с вещами, баулы бросили, они поехали, потянулся – хватился за провод, его током шибануло, дочка, говорят, его вытащить хотела – так оба и умерли. Мгновенно. Без мучений. Дочь только по спице (после перелома) в ноге, да по серёжкам узнали.
Вот оно как бывает. Не успели по отцу траур снять – уже дочь хоронить. И если к отцу-то Валентина даже на похороны не приехала, то за дочкиным гробом первая шла, в слезах вся. Даже разрешила с её парнем в одной могиле похоронить – родители парня богатые были, врачи из роддома. Это стариков не жалко, а когда родная кровиночка, красавица, в гробу лежит, да так изуродована, что гроб открыть нельзя.... Валентина на неё, сгоревшую, все свои лучшие платья надела, которые ей при жизни-то не давала носить. Пусть... на том свете хоть чем-то, будет, маленькой, похвастаться...
А потом был тяжелый разговор со Светочкой. На поминках, выяснилось – ни чего путевого ей сноха-подружка и не сказала. Спросили её прямо: «О чем вы говорили-то тогда всю ночь?» А Светочка возьми, да и ляпни: « Ну, я ей и сказала – если так любит – пусть сама и решается» «Как – решается?!» – удивились все. А Светочка уже пьяненькая была, так и призналась: «Любила она его дюже. Что я дура что ли – против её любви говорить?! Так и так, сказала, если уверена в чувствах – то зачем же дело стало?! А то гонки, то зацепинг этот дурацкий»
В тот день у Валентины отказали ноги. Ладно дело – дома было дело, легла на кровать и полежала, утром отпустило – но какая же гадина отказалась сноха-то! Ведь из-за неё, дуры, дочка-то и погибла! И выходит и про гонки, про «зацепинг» ихний, давно знала, нет, чтобы матери сказать. И страшно ей стало за сына.
Сломало Валентину это горе. И руки стали дрожать, и спина согнулась, как от тяжести, и седина пустила в её волосы щедрую струю. Ладно, блондинка светлая, не сразу и заметишь, но пришлось в парикмахерской попросить подкраситься. Там ей, Наташка, подружкина дочка, и сказала, что у сына-то вовсе не всё так ладно и молодая жена дома не ночует.
Этого ещё не хватало! Пришла, наконец, Валентина к сыну в гости – время к зиме было, к осени шло – и сама ужаснулась. Пока она в трауре да печали – прежнего порядка, за который хвалила Светочку, как не бывало. И накурено, и сын нервный весь, а в дальнем углу под диваном – бутылки пустые валяются. Сын сказал, что это Светочкины...
Упустил он, говорит, жену-то. То картина, то заказ, то репетиторство – нашел себе, жена много просила, а деньги на дереве не растут – и не заметил, как она то напьется, то дома только к утру придёт... и словно чужие стали...
На работе Валентина как специально – Светочку на коленях у верстальщика заметила. Показывал ей, грязный и бородатый, какую-то игру на рабочем компьютере, рукой вместо мышки к ней под юбку залазил, а та смеялась, и целовала его за это. В тот же час – у Валентины строго: Светочку на ковёр, а на дурака докладная – и за аморалку и за игры в рабочее время. Он у неё до самого конца прощения просил!
А Светочка? А чо Светочка. Постояла на ковре перед свекровью, полыбилась, позыркала бесстыжими серыми глазками, и сказала: « А что вы хотите?! Сами нам совет да любовь обещали, где ж он этот совет да любовь? Я дома одна, а ваш сын не на мне, а на своей новой картине женат!» А Валентина ей: «Постыдилась бы, чучело! Муж на тебя не надышится, из-за тебя на трёх работах вкалывает, а ты недовольна, что он редко дома бывает!» – не ответила ей, Светочка только расхохоталась, и, повернувшись кругом, вильнула бёдрами – и прочь из кабинета.
Лопнуло терпение у Валентины. Поговорила с сыном – так и так, жену воспитывать надо – и написала докладную и на Светочку. Благо из-за того, что устраивалась по-черному, не составило труда всё уладить, чтобы её вышвырнули со свистом. Пусть посидит без работы, посмотрит, как мужем деньги зарабатываются, поумнее станет! Свои-то она на наряды да выпивку тратила, а сын обещал не давать, пока за ум не возьмется. Только разве получилось? И не вспомнит теперь Валентина, как недавно на молодую нарадоваться не могла...
День Рождения у Светочки в первые дни ноября был – Скорпион по гороскопу. Свой-то, в сентябре Валентина не праздновала, траур по дочке ещё не сняла тогда, а теперь приготовилась – свитер по наряднее связала (ещё со свадьбы начала, и, несмотря на всё, что творилось, не переставала), чайник новый им подобрала, термос, чтобы в походы ходить – сын раньше любил это дело. Пришла в гости – а там тихо... Испугалась Валентина – да что там, как где сын?! А сын спустя пять минут приходит с улицы и говорит: «Светочку не могу найти». В свой день рожденья загуляла! Принялись по друзьям – подружкам звонить – никто Светочку эту не знает, и знать не хочет. Ясно дело – когда невесткой начальницы была, так сразу вспоминали, а как стало никто и никем – так и не нужна стала! И вдруг – входит Светочка, вся со снегу, пьяная, как лошадь, да и два мужика в обнимку – один косоглазый такой, в детской шапочке, на Валентину ор поднял, что мол, она виноватая, а другой, по виду военный, в шинели старой – всё «дочкой» назвать хотел. Тоже мне вполовину моложе, вздумал в отцы набиваться! Погнала их Валентина поганой метлой – вернее, лентяйкой с тряпкой, а самую главную лентяйку и виновницу в постель уложили отсыпаться. Так и не получилось извиниться. А пьянь эта ещё под окном стояла, с мотоциклом, баба ещё с ними какая-то малолетняя визгливая была...
Вот так и рухнула семья сына. Валентину это согнуло совсем, с лица спала, и морщины по лицу поползли. Светочка всё разъезжаться не хотела – то одна причина то другая. А что ей безработной-то из дома выезжать! Сын и сам мучался и её жалел. Придет, бывало, спросит: «Мама, а от сестры прокладки остались? Или тампоны?! Светочка денег просит на них, не хочу давать, а то на водку потратит» – открыли дочкину комнату, все её запасы нашли. Потом и к Валентине Света приходила – тоже «на прокладки» просить. Та только смеялась: «что-то больно часто, свекровушка они у тебя»... Так и прожили новый год...
А на Рождество – долгие выходные были, хороший праздник придумали – опять встретились. Да как-то странно. Сидела Валентина дома одна, слышит стук в дверь комнаты – поспешила, распахнула – а там Светочка стоит. Волосы распущены, на плечах свадебная фата, её руками вышита, и босиком – на снегу. «Ну что, говорит, пошли со мной мама?» – «Да какая я тебе мама!» – разозлилась Валентина, дверью хлопнула, так что снег полетел, и рукой к телефону – милицию звать. И чуть не упала. Не у входной двери она стояла, где слева был телефон, а у дочкиной, справа от входа, а слева – коридор. Она руку протянула – хвать – а там пустота, и ноги поскользили по снегу. Села Валентина на пол, и в ужасе смотрит, на мокрые шлепанцы. И снежные заносы перед дочкиной дверью. Дверь открыла – а комната у неё дочкина закрытая была – там комната, нет никакого снега! Тут-то и дало ей в голову – не сноха это, а призрак! Тот самый дочки первой, убиенной. Точно же. У Светочки же черная коса, а у мертвой – белые кудри до щиколоток... Вернулось, значит, сумасшествие-то...
Только вот талые следы на половике так и остались. Словно и настоящий снег-то был.
А после праздников позвонила Катя, та самая председателева дочка из деревни. Так и так говорит – мама твоя убилась насмерть. «Как?!» – Удивилась Валентина, и быстро, сыну в дверь записку воткнула и первым же частником – в деревню, по снегу. Ещё застряли по дороге, на пару с мужиком толкали иномарку из сугробов. Пришла – в мамином доме чужие люди, мама в гробу. Фельдшер сказала: « Упала с лестницы, ступеньку в руках нашли». У Валентины шок: «Какую ступеньку?!» Показывают ступеньку, показывают лестницу – а Валентина в ужасе, не могла сломаться эта ступенька, её двадцать пять лет не было, с тех пор как она же её во время родов, дома, и выломала. А она вот тут – разжали пальцы у уже мёртвой матери. Следователь из райцентра так и записала: «Приступ стенокардии на лестнице» – мол, сердце схватило, и не сумела удержаться, когда на чердак лезла...
Валентина сразу, как всё закончилось – к той рябине, где младенец был закопан. Нет. Всё чисто, если и были какие следы – то замело давно, да и рябина разрослась так, что могилка, наверное, вся под корнями... Только одна вещь её удивила – сугроб. Прямо пред рябиной заметён снегом, но со стороны дома – как по линейке обрезан. Лопатой что ли... Обошла его Валентина, ничего не поняла, поднялась на сугроб – а смотрит – там дверь. Прямо в чистом поле. И звонок телефонный из-за неё доносится, такой же, как дома. Она дверь толкнула – за ней её прихожая, половики, не просохшие с того раза, и телефон звонит. Взяла трубку – там сын спрашивает, вернулась ли мама уже. Она говорит: «Нет, не вернулась, приезжай хоронить бабушку» – и как во сне назад и сквозь открытую дверь снова на снег перед рябиною.
Мистика какая-то... А телефон всё звонит и звонит, хоть двери-то нет. Наконец до неё дошло – это же её сотовый. Там переадресация. Наверное, звонок услышала и психика испортилась, вот и подумала, что домой попала...
Маму хоронили всей деревеней. Хоть её там любили меньше, чем отца-ветерана (были живы завистницы, строившие ей гадости за то, что после войны красавца-героя увела у них), но из уважения к нему, собрались все. Тем более и деревня уже не та, что прежде... Говорили много, много сына нахваливали, Валентину пожалели – надо же – столько несчастий: в один год – и отца, и мать, и дочку.... Жутко стало Валентине – а вдруг и сына так же заберут? – после этих жалостливых речей. Поэтому ещё по дороге в город условились, что она сейчас переезжает к нему, а квартиру... квартиру сдадут, будет приработок... Заодно, и если у Валентины начались опять эти видения прошлого, теперь сын поможет.
А дом мать завещала внуку, так что сын Валентины теперь богатый жених. Только вот продать бы кому не ближний же свет... а фермеры – та же Катя председателева и не хотят – земли-то там хорошей только сад, а им пахать надо...
Весна у них прошла спокойно, ни сноха Светочка, ни призрак Светочка Валентину больше не донимали. Брак сын не расторгал – ведь любил её, дуру непутёвую, даже под уговорами матери, верил, что вернётся... Так что весной, перед майскими праздниками, Светочка подала на развод сама.
Неизвестно, она ли додумалась, или кто подсказал – но из-за того, что сын жалел эту дуру, бабушкин деревенский дом проходил как «совместно нажитое имущество». Так Светочка по телефону сказала. И теперь требовала этот дом себе (ей жить негде было, отовсюду выгнали), а это такие деньги! Откуда узнала – неизвестно, может сын, добрая душа, сам и рассказал. Валентина, пока суд да дело, решила подстраховаться – попросила деревенских за домом проследить, чтоб не залезла та, и вот, на первое мая ей и говорят: «Там она, болезная, прикатила» – кажись, отцовский однополчанин был. Голос на отца похож. Сорвалась Валентина и поспешила в деревню...
Весна в том году была поздняя, только в мае всё и зазеленело. За околицей, в лесах – снег вовсю и лежал. Валентина вышла из автобуса, и тут к ней подскочил какой-то мальчишка – косоглазенький такой, чумазый, в старой шапочке-"петушке", такие ещё в Перестройку носили. Кричит: «Тетя Валя, Тетя Валя, Светочка дома, ждёт вас!» – громко так на всю улицу. Взрослые смеются. А Валентина взяла на заметку: «Вот как её. Даже дети не Светланой, а Светочкой кличут» – и поспешила к маминому дому.
Ворота были заперты, «Чрез забор, что ли перелезла?» – подумала она, отпирая калитку. В доме, слава богу, никто не похозяйничал, только дверь из гаража на улицу открыта – та, что со двора. «Наверное, осматривается» – решила Валентина. «А может, и сбежала, струсила» – мстительно подумала она, проверяя всё ли на месте в горнице. И из горницы в окна и увидела – стоит. Там, за домом, под рябиной отцовской. В небо смотрит...
Валентина посидела, отдохнула, собралась с мыслями и вышла поговорить. Надо всё-таки по-доброму всё решить. Ладно, она зла на неё сама – но ведь девка всё-таки сирота, негоже так бросать её, пусть и пьянь и шлюха последняя. Поговорит, что-нибудь предложит ей – может, удастся и добром договориться...
Светочка, улыбаясь, ждала ей. Сразу из-за веток рябины Валентина и не разглядела – распустила сноха свою черную косу... и покрасилась в белый... Точь-в-точь как призрак тот... и волосы тоже до щиколоток, и цвет – чистая белизна, как у неё, у самой Валентины, когда-то, до седых лет был...
Ущипнула себя Валентина за руку – может и не Светочка это, а наваждение, – но нет – та осталась, и стоит, улыбается. Даже духами пахнет...
Подошла.
– Здравствуй мама, – первой начала та: – Ну, вот мы, наконец, и встретились тут, где и расстались.
Валентину таким не проведёшь:
– Не мама я тебе более. А расставались мы не тут – нечего зубы заговаривать.
И правда – не ездила Светочка никогда в деревню. Не до этого ей было.
– Как – не тут? Тут ты меня и закопала, вместе с бабушкой и дедушкой. Али не узнаешь, слишком взрослая стала? – она засмеялась и тряхнула кудрями. И на миг, на миг Валентине показалось – что и правда похожа же на неё, вернее на отца – те же глаза большие, те же веснушки отцовские... но хватит.
– Не знаю, кто тебя рассказал, наверное, отец или мать, но врёшь ты всё. Не получится у тебя, меня с ума свести.
– Не получится? – удивилась та? Бесстыжая! И рукой сквозь рябину – хвать, и рука в рябину как прозрачная вошла.
– А бабушке с дедушкой даже этого показывать не пришлось, узнали сразу – вдруг, как-то быстро оказавшись рядом, схватила руку матери и протащила сквозь себя, прямо через сердце!
Смотрит Валентина – и правда, прозрачная она, и рука проходит, и даже если приглядеться – косточки напросвет виднеются.
Дернула руку – не отпускает призрак, улыбается. Ждет.
– Это мой настоящий цвет волос, – наконец сказал она: – Всё хотелось похвастаться, но ведь ты бы узнала сразу... Пришлось покраситься прямо перед твоим приходом. Намусорила, намочила, как у брата в комнате, помнишь?!
Всплывает перед глазами у Валентины та, мокрая Светочкина коса и свежие лужи которые они вместе затирали.
– Но как же... как... да он твой брат...
– Это было труднее всего, – вздохнула она, отпуская руку. Смотрит Валентина – а она ведь ногами земли не касается, словно плывет: – Объясняла, ему врала, что нельзя, что испугали меня привыкнуть надо... он, бедняга, верил. Ну, в самом деле – нельзя же... с братом. У нас, на том свете, за такое по головке не погладят...
– Прочь прочь! – зашептала Валентина: – Изыди! – зажмурила глаза – а Светочка всё равно стоит перед нею, улыбается.
– Христом-богом прошу, исчезни! Мерещишься ты!
– Какой ещё «Христос-бог» для тебя, если ты никогда не молилась? – вдруг как-то зло сказала Светочка: – Ты про галлюцинации кому-то сказала? А про беременность? Кроме родителей?
У Валентины не было слов. Какой-то комок к горлу подступал – она его ни сглотнуть, ни выкашлять не может – только глядит на привидение, и слезы сами на глаза наворачиваются.
А мёртвая продолжала:
– Думаешь, мне не больно было? Младенцем, от маминой руки помереть! Мне ни в рай – потому что не заслужила, ни в ад нельзя – потому что не согрешила. Хотела тебя забрать со злости к себе, но, слава богу, ума хватило не тянуть...
Валентина опешила: ей ума хватила? Теперь она это себе приписывает?! Да ведь сын её все эти годы спасал!
– А ты тоже хороша – братом закрылась, знала, что я на него руку не подниму! Я ведь немного просила – ну хоть свечку, хоть поминки! Это же не тяжело, вам, живым! А ты была жадиной. Только бабушка иногда подарки присылала, и то легче становилось...
«Так вот про кого она в тот день встречи говорила!» – догадалась Валентина. Это всё про неё и её мать!
– Нельзя мама, так! Мне плевать, я уже мертвая, но ты-то что не исповедалась, не сняла греха с души! А он ведь только тяжелел, только всё вниз тянул, да и из-за тебя бабушка с дедушкой тоже в ад попали!
– Что ты такой говоришь! – прошипела она не своим голосом.
– А здесь строго! Ничего не забывается, всё запишут. И если заслужила ты котел, то отсидишь, если нет... – она вдруг замолчала, кусая пальцы, тревожно огляделась и продолжила по-другому:
– Я не могла к тебе долго являться, строго с этим тут. Если не родилась, не жила, не заслужила – то нет тебе не сил, ни власти над живыми. Ладно... убийство матерью – зло великое, поэтому-то мне и позволили год среди людей... чтобы придти, увидеть тебя...
– Отомстить?! – закончила за неё без голоса Валентина.
– А ты не догадалась, почему мне в церковь нельзя?! И что там за «мафия с попами и монашками», что меня бы сразу забрали бы?! Радовалась, небось, что не одна ты такая церковь ненавидишь. А мне потому и нельзя, что привидение я, и в церкви меня любой поп и монашка отправит на Небо...
– И никакой «милиции» не было?!
– Ну, если чертей называть «милицией» то не было. Ха! Это же они мне всё помогали устраивать... Дед-то меня узнал – я же приходила к нему сразу в первый день, злая сама как черт... а он меня пожалел... по моей просьбе тебе попросил имя мне дать... и на свадьбе тоже сказал, что понял всё. Я ему и напомнила про бутылку травленой водки. Хороший у меня дед, не заслужил такой смерти.
– Ты?! Ты это сделала?!
– Да ничего я не сделала... он сам решил, надоели вы ему с бабушкой вруньи и лицемерки...
– И маму... ступенька?!
– Бабушка сейчас на вертеле жарится, что горячее твоего в десять раз будет. Потому как не остановила тебя, потакая тебе, помогала врать. И при этом мама твоя и верующая. За это страдания горше. Поэтому я и не могла её сразу, нужно было, чтобы она смерть внучки увидела, и твоё горе...
– Как у тебя совести хватает так погано говорить!
– Совести?! А ты много поступала по совести?! Ты заслужила, это, мама.
– Врёшь ты всё, ты с ума меня решила свести! Какой ты призрак...
– А разве не догадывалась, как я нитки так ловко вдеваю и закатившиеся винтики достаю? Если руки-то бесплотные, то и несложно... Поэтому и на фотографиях не вышла, пришлось к фотографу придти и испортить самые подозрительные. Ах, как на заводе-то было забавно, когда ты меня повысить решила! Ведь не все меня видели, многие на работе и думали, что у тебя кукушка поехала.
– Что?!
– Я и сейчас только тобой видима. А представляешь, как на тебя смотрели в твоем отделе, когда я сижу невидимая у кого на коленках, а ты на ни в чем неповинного мужика орёшь!
– Да как же это...
– А труднее всего с сестрой было... это ведь она упросила, чтобы дали ей у тебя родиться...
– Что?
– То! – разозлилась призрак: – Тебе трое детей было обещано, но после того, как ты меня убила, ни один ангел больше тебе не хотел ни одного ребёнка доверять! А сестрёнка... она добрая... она упросила и ангелов и меня, и Смерть, отца раньше времени не прибирать, дать ей шанс родиться... она же самоубийцей была прежде, тебя очень любила, надеялась, что ты ей... что ты ей поможешь, жить научишь... Из-за неё отец целых лишних десять лет прожил – она свои ему отдала, чтобы зачал её. Поэтому и умерла так рано...
– Из-за отца?.. – Валентина ничего не понимала. Скептицизм уже развеялся, странно было, стоять и слушать, и не понимать верить или нет всему.
– Нашла я ей парня того, из-за которого она в тот раз убилась – он на войне умер, а она овдовела и не выдержала. Гавно человечек был, в прошлой жизни пулю заслужил, и в этой на позорную смерть заработал. Сестренке и суждено было довести её до края, она сделала, теперь ей свою судьбу жить, за то, что многим пожертвовала и наказание исполнила – счастье будет.
– Какое счастье?! Ты же сама ей...
– Что я ей? Я же солгала... Ничего я ей не говорила.. не хватало ещё сестру родную в могилу толкать...
– Что?
– Как я могла с ней ночевать, подумай, я же призрак! Меня видят лишь те, кто любят. А сестра в тот момент никого кроме него не любила! – не могла я ей ничего сказать, даже если бы захотела. А ты, которая могла и сказать и спасти и выслушать! – на привидение понадеялась... Так и угробили сестрёнку...
– Да ты...
– А чего ты злишься, мама? Такая судьба, только тот, кто по-настоящему любит, ей противостоять может. А ты. после того как мою смерть скрыла, любила кого-то по-настоящему, а?! Ты за чужой любовью пряталась – за дедом, за бабушкой, за братом и сестрёнкой! Или ты была не рада трем годам жизни с отцом, которыми тебя наградила сестренка, отдав свои десять?
– Да как ты можешь так спокойно говорить, будь ты даже и на самом деле призрак!
– А я призрак на самом деле, – сказал она, приближаясь, так что Валентина, отпрянула, шаг ещё дальше – и она почувствовала, что поднимается над рябиной над домом: – И ты мама, теперь – тоже...
Опустила взгляд Валентина – и увидела себя – лежит холодная, мёртвая, руками за сердце держится. А сама – напротив Светочки в воздухе висит, оглядела себя – прозрачная, словно вновь молодая, как в те года, когда Светочку рожала.
– Не поняла? Мы все тебя тут ждем – сестрёнка, дедушка, бабушка, жених мой косоглазенький... не вспомнила его? Помнишь, говорила, чтобы его спасала? А ты не спасла?! – и Валентина вспомнила про сына конюха, который на отвале погиб. Так вот почему паренёк на остановке таким знакомым казался...
– А мы ведь тебе в гости даже приходили... не узнала ты нас никого... на день рождения, помнишь? На отца наорала, а сестренка и видеть тебя не хочет, потому что ты про неё «шлюха малолетняя подумала»...
Валентина закрыла лицо от стыда – и правда же, тот в шинели, словно молодой отец... и «дочкой»-то всё время назвал... Но кто бы поверил! А руки прозрачные, на закроешься – сквозь них себя на земле видит мёртвую, испуганную...
– Очень уж хотел тебя отец встретить... да нельзя теперь ему к таким грешницам как мы... Это же всё нам за его подвиги, за страдания – и любовь матери, и твоя красота, и талант брата, и ум сестрёнки и моя хитрость...
– А нам – в ад?! – спросила Валентина и не узнала своего молодого голоса.
– А как ты думала? За убийство родного ребёнка, кто здесь жалеть будет? Тут всё припоминают – даже все плохие слова и нечаянные обиды. Есть правда, одна лазейка... – сболтнула Светочка и замолчала.
– Какая?! – спросила с надеждой Валентина.
– Если ты при жизни сама покаешься или отстрадаешь такими муками, что хуже адовых, – подняла ясный взгляд умершая дочь: – Поэтому, в твой последний год, я и пришла к тебе, мамочка. Всё, что могла тебе, испортила, старалась, чтобы боль более лютой была... чтобы за неё тебя простили... и вроде получилось...
– Что?
– Это мои 25 лет должны были быть. Это ты должна была умереть в том октябре, а я жить дальше. И выйти за жениха – сына конюха, нарожать детей косоглазому, потом встретить в городе брата, от бабушки узнать, что он брат, и повеситься на этой рябине сегодня.... Но...
– Светочка!
– Я не хотела жить без тебя, мама. Не хотела той мерзкой судьбы, которую заслужила. Я... Я просила – все семь месяцев просила – заберите меня, но спасите маму! Меня услышали... но так как ты не сделала ничего, чтобы заслужить эти годы – ты прожила их как детоубийца. Прости... я была ребёнком...
– Дочка... но как...
– Но я же всё исправила, мама?! Теперь я негодяйка, пусть и не жила эти годы. Теперь я отправлюсь в Ад и займу твоё место. А ты мама – в Рай.... – она легонько толкнула Валентину и быстро-быстро полетела вниз, Валентина протянула к ней руки, но поздно – с неба ударил свет, и всё забылось...
...Труп Валентины нашли вечером, когда вызывать «Скорую» было поздно. Приехавший спешно из города сын похоронил её на местном кладбище рядом с дедом и бабушкой, и удивительно быстро нашел покупателя на старый дом, который ему был больше не нужен.
Понемногу старые шрамы затянулись – он стал знаменитым художником, и стал ездить по заграницам и выставляться. Но самой известной картиной стал двойной портрет его матери, Валентины, и первой жены – Светланы, пропавшей без вести. На нем две женщины были изображены обнявшимися, закутанные в свои собственные светлые волосы, молодые, удивительно похожие -
как две сестры,
как мать и дочь...
