Текст книги "Светочка (СИ)"
Автор книги: Владимир Осипцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
...Валентина не хотела этого. Недолгая надежда на восстановление прежних чувств, три безумных дня на долгие выходные мартовских праздников... всё равно ничего не получилось. Но «последствия» как она сказала маме – остались. И становились всё заметнее. К счастью, весна, полная праздников, прошла без происшествий, летом у подруг, что могли проболтаться, начался сезон отпусков, а торчащим на работе мужикам-алкоголикам ни до её живота, ни до настроения не было дела, а когда стали возвращаться подруги-отпускницы, сначала утягивала живот (всё равно не собиралась сохранять этого ребёнка), а потом подобрала себе удачную униформу, и врала всем что «опять не нашли её размера». Мама звонила из деревни: «иди к врачу, пока не поздно» – она боялась. Вдруг уговорит оставить? А вдруг нельзя аборт? А вдруг Он вернётся и подумает, что она хочет привязать его ребенком? А вдруг Он вернется и узнает, что она хотела аборт? Да ещё неизвестно – как он, вдруг, что с наркозом... вон, сколько случаев рассказывают. Или не надо наркоза?! Да и врачи сами ничего не знают. Мама звонила ей, говорила: «Ты дура!» она отвечала: «Да, дура» – и вешала трубку. А ведь межгород такой дорогой, а у родителей в деревне не шибко денег, чтобы её дуру, уговаривать решиться – туда или обратно.
А ещё был сын. Прекрасная память о первой настоящей любви, красивый и добрый мальчик, награжденный талантом, как и его покойный отец. Десятилетняя радость одинокой Валентины, из-за которой она долго носила вдовий венец и только в последние годы стала давать себе послабление... и вот, слишком сильно расслабилась... Сколько она ему рубашечек, пиджачков, даже носовых платков покупала и своими руками вышивала! Она боялась и за него тоже – хватит ли сил поднять двоих, хватит ли ей сердца и ума – сможет ли она любить и его и другого ребёнка так же сильно, не забросит ли его ради маленького... А ведь ему рисованию учиться, с двумя детьми на шее об учебе для него можно забыть...
В сентябре она взяла отпуск, и увезла сына к маме – четвертый класс он начал в деревенской школе. Родит так родит, скинет так скинет. У матери были знакомые, могли помочь, а в деревне никто не узнает. К октябрю мама сделала у фельдшера справку, что ей нужен уход и дочь останется ещё на месяц. На работе отпустили. А в конце октября, на праздники, на седьмом месяце, она родила...
Сын был на линейке, мама готовила у печи, а отец вышел поправить сарайку за огородом. Она вызвалась с ним, подавать доски, и вот там-то на лестнице её и схватило. Она помнила – было холодно и больно. С почему-то крутящегося вокруг неё серого неба падал первый снег, отец дотащил её до дома на себе прямо вместе с лестницей – разжать руку было не в её силах, в дверях просто выломали ступеньку, за которую она держалась. Мать ругалась на отца, зачем потащил беременную дочь на верхотуру, отец орал на неё, чтобы мыла руки и тащила горячую воду, «или что ещё там, у вас по бабским делам требуется». Её раздевали в четыре руки, она дралась и кричала «позовите фельдшера», но фельдшера звать было уже поздно. Она родила дочь – прямо на столе, на вышитой красными цветами и зелёной листвой праздничной скатерти, девочку с белыми кудрями до плеч. Сразу стало тихо, мать что-то делала далеко-далеко внизу с чем-то блестящим, потом раздался детский плач. И страшно как стало Валентине, страшно так, что сама она показалась себе маленькой, тоненькой куколкой лежащей на игрушечном столике, к которой подносят визжащее чудовище, что она не выдержала, и когда дочь приложили её груди – махнула левой рукой, чтобы избавиться от наваждения. Под руку попало что-то тяжелое, раздался влажный удар об пол.... наступила благословенная тишина.
Отец и мать смотрел на неё с ужасом, и она не понимала почему.
– Что ты натворила, Валька! – прохрипел отец.
– Молчи, молчи, старый, дурак, может так и лучше! – накинулась на него мать.
– А?! Что?! – Валентина попыталась подняться, он от слабости закружилась голова и она потеряла сознание...
Дочь похоронили во дворе, под молодой рябинкой, которую посадили отцу однополчане. Отец копал яму и ревел: «Убийцы!», закапывая трупик, завернутый в испорченную скатерть со злосчастной ступенькой от лестницы. Мать шипела на него: «Тише-тише, молчи!», а Валентина... Валентина сама не понимала, откуда у неё такая пустота в сердце и никакого волнения. Ну да, убила... но ведь может быть, и не выжила бы – деревня всё-таки, 9 месяцев не было... лучше бы было, чтобы она умерла позже, когда бы они к ней привязались, дали имя? Нет, наверное... Но имя они ей всё-таки дали. После похорон отец вытащил бутыль самогона, и разлил всем: «Выпьем, – говорит, – за рабу божью...» – «Да ты что, ты же некрещеный! – зашипела на него мать: – Грех это!» – «Нет, – продолжал на своём отец: – Выпьем, говорю, за рабу божью... ну Валька, как ты назвала нашу внучку?». Мать накинулась на него с упрёками, а Валентина ответила: «Светочка, – холодно так, чувствуя себя словно дерево: – Всегда любила это имя» – и опрокинула в себя стакан первача...
Сыну они ничего не сказали. «Мама приболела, не беспокой её» – этого достаточно мальчишке. А на следующую ночь она впервые ей приснилась...
Она проснулась от жара, грудь болела, а рубашка была мокрая от молока. Далеко, за дверью, плакал ребёнок. "Сейчас, сейчас, заторопилась она, выбираясь из-под одеяла, и вытаскивая валенки: «Сейчас». И только у двери спохватилась: «Куда, собственно, я иду?!». А дверь уже сама открылась – и что странно: вместо темных сеней, открытых стеной в гараж и свинарник, там была сторона сада, с рябинкой, которая совсем на другой стороне дома! А под деревом, под этой рябинкой, стояла Светочка...
Нет, уже тогда она была совсем не как новорожденный ребёнок – девочка, лет 6-7, тоненькая, уже не пухлый карапуз, но ещё не школьница, на плечах, словно шаль, вышитая русскими узорами окровавленная скатерть, и длинные, красивые волнистые волосы – до щиколоток... Она светилась, освещая двор покрытий инеем, словно лунным светом – да, это Валентина, когда была маленькая, верила что все, кого зовут Света – святятся. И поэтому и хотела такую дочь...
«Мама, мамочка» – звала она, протягивая руки. Валентина бросилась к ней, выбежала на замерзший двор. «Пойдём со мной, мамочка», – требовала они, и только тогда Валентина опомнилась. «Ты же умерла»... – сказал она хриплым, не своим голосом. «Ну и что?» – ответила наваждение. Валентина, хоть и была неверующая, перекрестилась, на что мертвая просто рассмеялась:
«Ну что, идёшь? Это будет не больно».
«Я говорю же – нет» – тем же чужим голосом ответила она.
«Не говоришь, а думаешь» – рассмеялась ей в ответ: «Ладно, не крестись, скажи лучше брату, чтобы косоглазого на карьер не брали – а то мне в женихи достанется»
«Что?» – не поняла Валентина – и проснулась. Сразу стала холодно, она стоял во дворе перед рябиной в одной рубашке и валенках. И все двери в дом были закрыты изнутри...
Уж не известно как, достучалась она до стариков, разбудила и перепугала их. Утром отец увидел следы к рябинке, и сразу сказал: «Вот совесть тебя мучает! Зовет тебя дочка!» Мать зашикала на него, но она и сама ходила тише воды, ниже травы и вся мрачная. А ночью Валентину разбудил уже мамин плач.
Опять болела грудь, и вся постель была мокрая от молока, жутко светилась дверь, и тихо плакала мама. Валентина, упав с кровати, на четвереньках подползла к ней:
– Ты что... тебя тоже, мама?!
– Да... зовет... манит к себе... ой, грех мы совершили, дочка!
– Да тебя-то за что?! Я же толкнула!
– Что молчала... не вразумила... за это...
Они сели за печкой, обнялись.
– А чего она так светится, а?! Как лампа дневного света, или молния какая шаровая...
– Да я дура... в детстве дразнили: «Наша Валя всех завалит, наша Катя всех закатит...» Помнишь Катьку председателеву?
– Да! Катя закатит, так закатит!
– Ну вот, я думала, если у нас бы в садике была Света, то она бы светилась... И дочку же поэтому хотела...
– А помню, ты куклы покупала...
– Ну вот, дочка, и...
– Плохо это плохо... вот так вот и начнешь верить в барабашек.
– В Бога надо верить!
– Нет бога, мама.
– Нельзя так говорить. Вот бог тебя и наказал, что не веруешь.
– Не хочу я верить в бога, что только наказывает.
– Ты и в детстве только шлепки помнила, а не пряники и дни рожденья.
– Глупости.
– Спать ложись. Просто не слушай, что она шепчет – это перетерпеть надо, потом отстанет...
..Но мертвая не отстала. Каждую ночь их будило сияние и зов, мама сначала храбрилась, потом снова стала плакать, Валентине же хотелось реветь в три ручья. Было что-то от этих ночей такой... злое, что ли... Но сыну она на отвал ходить запретила. А на 9-й день после похорон там случилось несчастье – нагрянула оттепель, старый грунт подтаял, и рухнул под мальчишками, игравшими в войнушку. Почти все деревенские, шустрые, успели спрыгнуть на твердую землю, только один – косоглазенький, сын конюха, не допрыгнул и поскользнулся на скользкой глине – насмерть. Валентина как услышала, так сразу же вытащила чемодан и засобиралась с сыном в город. На родительских харчах она уже окрепла, пора и честь знать, да и работа в городе ждёт. То, что её гонит прочь сбывшееся предсказание мертвой дочери они не сказала даже матери...
В городе призрак перестал являться. К счастью на фабрике у неё была сидячая и не пыльная работа, а от положенной беготни она всегда могла отказаться за чужой счёт. Подорванное здоровье пошло на поправку, сын много помогал по дому, только мама надоела звонить и просить поставить свечку за упокой. Да зачем, поправилась – и всё прошло. Это всё нервы были... А на 40-й день, посредине декабря, Светочка снова пришла...
Валентина опять проснулась от боли в груди и мокрой ночнушки. Дверь их комнаты – маленькой коморки семейной общаги – светилась и медленно открывалась, отдавая тепло центрального отопления, и оттуда задувал промозглый ветер. Она знала, что там будет – опять та же замороженная рябина, двор родителей, и светящийся призрак с кудрями до плеч. Валентина прижалась спиной к стене и вцепилась обеими руками и их маленький «Морозко», и держалась до тех пор, пока не загудел заводской гудок и сияние вокруг двери поугасло. Сын пошевелился:
– Мама? Уже пора?
– Рано, первый гудок, спи ещё...
Весь день она ходила квелая и ожидала худшего ночью, но ночью ничего не повторилось. А на следующий день позвонила мама (опять межгород!) и призналась, что поставила свечку за упокой «рабы божьей Светланы». Ох уж эта мама с её суевериями! Сколько этот психоз может продолжаться? Она тоже ходила к церкви, закутавшись в старый платок, чтобы не узнали знакомые, но так и не решилась переступить ограду. Посмотрела на старушек-нищенок возле крыльца, как они крестятся, неумело повторила – и повернулась спиной. Не верила – не стоило и начинать.
А на Новый год Светочка снова пришла. Прямо в полночь, когда включили елку, и она отдавала сыну подарок...
Дверь распахнулась, и в спину пахнуло морозным холодом. Валентина увидела это сияние на полу, и медленно развернулась, уже слыша какие-то слова призрака. «Неужели сейчас, прямо при сыне?». А сын просто встал, и сказав: «Извини мама, забыл на защелку» – захлопнул дверь.
– Стой! – прохрипела она.
– Что, мама?!
– Ты никого не видел?!
– Да нет, мама... просто дверь не защелкнул – по этажу Дед Мороз ходит и сквозняком открывает. Давай я форточку закрою, – и, обойдя ёлку, потянулся к форточке.
Валентина обогнала его и крепко прижала к груди.
– Мама?!
– Спасибо, мой милый, спасибо, мой защитник.
– Мама, да это просто сквозняк.
– Спасибо, что спасаешь... и от сквозняков...
По этажу, и правда, ходил Дед Мороз. Вот за тонкой стеной у соседей побогаче раздалось: «Хо-хо-хо!» – как с американской видеокассеты.
Итак, этот психоз видела только она и мама. Сын не видел – это было лучшим подарком на новый год! Значит, просто она сошла с ума, а никакой Светочки больше нет, она умерла, умерла! Но когда мама позвонила, наорала на неё – «как это её свечка не действует?». Мама ревела и оправдывалась – к ней тоже пришла покойница, она говорила, что всё потому, что свечку только у иконки поставила – а надо было ехать в город, в храм, и самой Валентине исповедоваться и ставить свечку. Валентина вспылила. Что значит исповедаться? А если батюшко донесёт?! Мама хоть знает что это преступление? Она что потом за её суеверия должна в тюрьму идти?! Чтобы даже и не видела её в городе! Потом, поутихнув, она сказала маме, что сын не видел её сегодня ночью, значит всё в порядке.
– Это значит, она только к нам двоим и является.
– Ты не понимаешь, мама, это значит что мы просто две сумасшедшие! И никто этого не видит!
– Но как у двоих сразу?!
– Давай-ка выясним...
И слово за слово, потратив кучу денег на межгороде, она выяснили – мама никогда не видела Светочку, только голос из рябинки и свет. Призрак являлся только самой Валентине, да и другие мелкие детали были разные. Она даже засмеялась:
– Ты понимаешь? Никакого призрака нет, просто мы сумасшедшие!
– Да дочка, как же так, ты же...
– Вот, и никому не болтай! И свою эпопею со свечками – завязывай! Не хватало ещё, чтобы на работе узнали.
– Да как же быть когда...
– Да замолкни же! Это всё ты твои слова, твои рассказы, твои суеверия! И 9-й день и 40-й! Небось, ещё на Рождество скажешь явится?! Запудрила мне голову, мне нельзя сходить с ума, у меня сын!
– Типун тебе на язык!
– Свой не распускай! Отберут у меня ребёнка и в детдом отдадут, потому что ты тоже чокнутая!
На Рождество (когда Алла Пугачева выступала), снова светилась дверь, но Валентина позвала сына – проверить, как закрылись. Он открыл и закрыл – и ничего не стало...
И с тех пор стало полегче – иногда психоз возвращался, снова светилась дверь, или дул непонятно откуда сквозняк, или даже её голос – но стоило позвать ребёнка, как всё проходило. Иногда помогал чужой ребёнок или подруга – любой посторонний. Иногда Валентина сама набиралась смелости заглянуть в заповедную дверь – но не слушала призрака, просто, вспомнить... Лет через шесть она стала замечать, что Светочка стала меняться – вроде как повзрослее, повыше становится, и голос... голос не такой писклявый. А через два года сына забрали в армию, и Валентина провела два самых страшных года в своей жизни...
Время шло, вслед за Перестройкой наступили реформы, одна страна сменила другую, жизнь шла своим чередом, и призрак стал являться реже. Отец так и не простил их с матерью, сначала объявил им бойкот, а потом – что ещё старику делать – запил. Запил тяжело и больно, тратя немногие деньги стариков и обижая мать грубостью и молчанием. И уже Валентина, начавшая зарабатывать больше, помогала старикам. А через десять лет, подрастерявший лоск и положение бывший «большой человек перестройки» вернулся, занял их маленький с сыном дом, она пыталась быть ему нежной и как следствие – родила ему дочь. В роддоме сказала: «Назовите как угодно, только не Светой». Никто не понял шутки, состарившаяся мать упросила окрестить, Валентина уступила – и ребенку дали на крещении какое-то дурацкое старомодное имя, которым никто дочку никогда не называл. «Главное не Светочка» – думала Валентина. После рождения дочери, визиты призрака прекратились – мать говорила, что видать вернулась дочка-то... Но нет... и без призрака несчастья не окончились. Заигравшись с бизнесом и мафией, отец дочки – отчим сына, схватил пулю, и отнимать ребенка от груди приходилось на похоронах, словно слыша легкий смех из-за проклятой двери. Да и дочка была не белокурой, как Валентина, а темноволосой – в отца...
...И Светочка снова стала являться...
У них уже было две квартиры – не та маленькая комнатка в семейке. И Валентина стала немаленьким человеком, не оставив фабрику в сложные времена, и сын ещё до армии прославился своими рисунками, а после даже съездил на лето пошабашить и заработал на свою квартиру. (Валентина помогла ему только, конечно не сказала – не все покупается за деньги, а с квартирами надо держать ухо востро). Он был по-прежнему ей нужен, когда являлась Светочка, но за эти четверть века у них с призраком словно заключился договор – та являлась лишь по нескольким особым дням – праздникам, в свой день рожденья... и в такие дни можно быть с сыном. Да и дочка с нею всё жила в двухкомнатной квартире от отца, уроки-то у брата, который всю квартиру красками провонял, делать несподручно! Она тоже могла помочь...
Был майский день, и Валентина спешила к сыну. Первые праздники они провели вместе, а на 9-е она отвозила младшую к деревне – у стариков этот праздник отмечался веселее. Сын обещал нарисовать деду картину, вернее уже нарисовал, и Валентина хотела взять её, и отвезти когда будет забирать дочь.
Но дверь в квартиру сына оказалась закрыта на защелку изнутри. Валентина побренчала ключами и задумалась – сына не было, он сам сказал, чтобы мама сама заходила, и сама брала, что надо... она подняла руку и позвонила.
– Сейчас-сейчас! – раздалось из-за двери.
Женский голос!
Удивлённая ещё больше Валентина дождалась.
– Здравствуйте! – открылась дверь: – Вы и будете моя свекровь?!
У сына была девушка! Лет под 25, меньше 30, маленькая и шустрая как Валентина, голубоглазая брюнетка. Длинные, (до щиколоток, наверное), иссиня-черные волосы были мокрыми – она держала их чуть на вынос и выжимала, прямо на пол:
– Извините, – виновато улыбнулась она: – Я тут подкраситься решила, и вы не вовремя.
«Ну и неряха» – уже неодобрительно подумала Валентина, глядя на разрастающуюся лужу в прихожей, а вслух сказала:
– Ты хотя бы полотенцев взяла, – и зашла.
«Ах да, полотенце!» – спохватилась горе-хозяйка и побежала в ванную, ещё больше наследив на пол со своей копны. Валентина вздохнула, и, взяв в туалете лентяйку, принялась помогать.
Правда, если исключить этот досадный промах, в остальном хозяюшкой кандидатка в невестки оказалась неплохой. Она и за лужу извинилась и, отобрав у гостьи тряпку, навела чистоту. Валентина в последний раз была у сына в апреле, недели две назад... в доме исчезла вечная пыль и холостяцкий беспорядок. Даже на жильё стал походить. Да и раньше, она, помнится, замечала, что как-то прибранное становится у сына раз за разом... Так вот почему.
– Садись, – приказала она новой знакомой:
– Меня Валентина зовут. Можешь Валей звать. А ты?
– Света, – обернулась она через плечо (Валентину как током дёрнуло!): – Можете – Светочкой.
– Нет, – сделав несколько вдохов, чтобы успокоиться, ответила Валентина: – Давай сразу условимся: Никаких «Валечек» и «Светочек» я не потерплю. И на работе не позволяю и дома.
– Ладно, – сказала Света, садясь напротив неё и хлопая длинными ресницами: – Значит просто «Света», – она протянула руку.
Оказывается, сын скрывал её с марта – с женских праздников она жила с ним, и как призналась: «Потихоньку полегоньку» превращала холостяцкую берлогу и студию в подобие жилья. И вот, наконец, сын ушел надолго, и она смогла прибраться по-настоящему.
– Он не заругает?! Ничего лишнего не выкинула?! – Валентина помнила, как сын сердился, когда она сама приходила с приборкой.
– Я всё сложила аккуратно в сторону, – ответила Света, расчесывая и заплетая косу: – И всё выкину, но только под его руководством!
– Ладно-ладно, посмотрела бы я, как ты что-то у него выкинешь. Волосы-то, зачем заплетаешь! Просуши их, будто в первый раз моешь!
– А, и правда, – как-то странно сказала Света....
Валентина выяснила – родителей нет, детдомовская, с сыном познакомилась через какую-то подругу, то ли коллегу, то ли натурщицу (ох как боялась Валентина этих натурщиц!), ещё в прошлом году. Долго приглядывались, больше она, чем он (Валентина это одобрила), потом стали гостить, ну и – съехались. У неё своя квартира была как у сироты – в фабричной общаге, так что охотницей за квартирой она не являлась!
– Бедная, – вздохнула Валентина: – С самого детства без родителей? И никого не помнишь?
– Да мама меня выбросила, – небрежно махнула Света левой рукой и, ударившись об стенку, затрясла ладошкой, дуя на пальцы: – Отца, видать, не было... Только бабушка подарки присылала, да в последнее время не слышно и её... старая она у меня, нельзя ей детей...
Валентина вздохнула. И как земля таких матерей носит, что живых детей выбрасывают! Но с другой стороны лучше – никаких новых родственников, такая сноха даже удобнее. Про бабушку надо будет осторожнее выяснить – если других родственников нет, то хоть какое-то наследство сыну не помешает.
– Долго такие волосы ростила? – похвалила сноху Валентина.
– О, да сколько себя помню, – улыбнулась та, укутывая свою копну в полотенце: – Они ещё длиннее были, подрезала.
– В детдоме не мешало? С такими-то волосами, небось, неудобно...
– В детдоме? – неожиданно искреннее удивилась Света: – Ах да, в детдоме... да, пытались заставить отрезать, но я отстояла... Кушать хотите? У меня на сковороде гуляш!
Придирчивая, Валентина проинспектировала квартиру сына – как она при новой хозяйке. Увиденным осталась довольна – и прибираться и следить за домом умеет, и готовит вкусно – гуляш почти как у неё. Ну и пока сын ездил по заказчикам слово за слово – и подружились, и в гости её пригласила. Дочка разом нашла в невестке родную душу – молодые ведь, это только с 20 кажется, что в 25 ужас какой взрослой, а так – сущие дети же... Сошлись, словно родные сёстры! Валентина вспомнила себя в двадцать пять. У неё-то ребёнок уже был. Хотя это сына винить надо – меньше бобылем надо было жить...
– Светочка, ты крещеная? – услышала она из раскрытой двери.
– Нет... мне нельзя... – грустно ответила Света.
Валентина заинтересовалась:
– Так, почему это нельзя? Ты сектантка? Из этих, «свидетелей»? – у неё была подруга, которую утащили в секту. Этого ещё не хватало!
– Нет, нет, мама... – сказала она таким грустным голосом: – Нельзя мне... год ещё нельзя, – и улыбнулось так печально, что Валентине, несмотря на все подозрения, сразу захотелось обнять её. А дочка прямо сразу и обняла: – Год пройдёт – я вам всё расскажу, просто сейчас нельзя, но не бойтесь – ничего страшного.
– Ты не совершила ничего плохого?
– Нет-нет, – помотала та головой: – Ничего.
– Ты не вампир? – строго спросила дочь, смешно надув щеки: – Тебе на крест смотреть можно?
Света взяла её крестик в одну руку и погладила другой:
– Можно, – улыбнулась она: – И в зеркалах я отражаюсь.
– Тогда пошли к зеркалу, Светочка, охота с твоими волосами похулиганить!
И как бы Валентина не пыталась, как бы не протестовало – всё-таки приклеилось к Свете имя «Светочка». И сын как вернулся, сразу без предупреждения "Светочкой " её назвал...
Валентина с опаской ходила мимо дверей – а вдруг?.. Но ничего. Наверное, с возрастом этот психоз сам собой прошел и вместо призрака Светочки Господь наградил её снохой Светочкой. Валентина всё-таки (дело касалось сына всё-таки), подсуетилась, и, преодолев свою скептицизм, поинтересовалась, за что могут запретить посещать церковь. Ответом был такой список грехов, что она сама предложила заткнуться, так как это явно неправда и Интернет по-другому говорит. Позже, Светочка сама развеяла её подозрение – когда перед примеркой свадебного платья, рассказала ей, что её после детдома ловили, пытались на наркотики подсадить и квартиру сиротскую отобрать. А она их в милицию сдала. И, говорит, что милиция, то есть полиция, их специально не посадила, чтобы всех, до самого главного выловить. А они, эти бандюганы, что сирот ловят, возле церкви ошиваются у них какая-то мафия с монашками и нищенками, и ей пока нельзя там ходить, чтобы не поймали.
Валентина только посочувствовала – кто ж на сиротскую каморку мог покуситься?! Совсем негодные люди...
Всё-таки не совсем без изъяну была молодая сноха. Любила Светочка, и выпить и погулять. Сыну-то пока холостой это нравилось, но мать напоминала – поженитесь, каково будет? Уверен, что сможет бросить? Молодые, глупые... С другой стороны, Валентина даже успокоилась, когда застала её у сына с похмелья – не такая уж и идеальная, а то бы подозрительно стало – не слишком ли притворяется?! И со свадьбой Света стала торопить тоже не потому, что так срочно надо было – а потому, что это был лишний праздник, повод погулять. Её грудастые подружки из общаги сразу так и говорили: «о-о, когда гуляем?!». Валентина этого не одобрила. Сказала: «Вы хоть обои вместе поклейте, потом уж решайте – расписываться или нет». Они помолчали, Валентина думала уже – обиделись, а потом заходит к ним в субботу – чует запах какой-то как... обойный клей что ли?! А Света и говорит: «А мы тут, как вы сказали – обои поклеили!». Ну, как им было отказать?! Так и благословила.
Платье невесте шила она сама, чем удивила незнакомую с её хобби Свету. А как она думала, они на жизнь зарабатывали, когда фабрика стояла и банкротилась? Вот как раз свадебными платьями и зарабатывала... А тут – ну родная же невестка, как в чужом платье отпустить?! Да ещё с такими чудесными волосами – как чужой ей платье подберёт? Вот пока примеряли, а выбирали и разговорились много о своем, о девичьем да о бабском, узнала Валентина многое и про Светочку и про семью её... Узнала так, что поняла – лучше и не связываться с такой родней подольше. Сказала что не первый у неё её сын – до него невестой была, «один косоглазенький» – говорила Светочка. «А как ты попала?» – «Да мама моя не уследила, промолчала». Вот оно как – подумала Валентина: «Думаешь, как ребёнку лучше, чтобы сама выбрала, а он в беду попадает». Потом, как оказалось, жених-то и был в той мафии, что людей у церквей ловит.
Свадьбу сыграли в июне, скромно, но весело. Невеста была в самой необычной фате – расшитой красными и зелёными нитями в русских узорах. Правда только до дверей ЗАГСА этой красотой и красовалась – после первого поцелуя как выпили так и начали, а там уже не до фаты стало. Валентина не пила, и с неодобрением смотрела на напившихся в дым невесту и её подружек. Пара натурщиц сына пытались нарваться на драку, но их вовремя подпоили до нестояния. Именно на свадьбе Валентина узнала, что Светочка работает на её фабрике. Ну и, правда – где еще в их городке работать девушке-сироте?! Самое лучшее место для хороших девчат. Мама с отцом приехали на свадьбу внука из деревни, и мать, увидев молодую, долго сидела в стороне от гостей, странно как-то обходя её подальше, а потом, после отца, о чем-то по секрету переговорила с невесткой. Отец, увидев Светочку, засмеялся, хлопнул дочь по плечу, и сказал: «Ну, наконец-то!» Что было «наконец-то» так и не сказал никому. На следующий день уехали, так ничего не объяснив Валентине, а свадьба гуляла ещё три дня... ещё что-то странное случилось с фотографиями – одни не вышли, а на других не было жениха с невестой.
А потом, мать позвонила и сказала про несчастье.
Утащил старый алкоголик одну бутылку со свадьбы, и когда, вот в тот самый день, что мама сказала ему, что фотографии не вышли, вдруг, как вытащит и скажет: «Так выпьем же за рабу божью!» – хлопнул один стакан – и преставился.
Вся родня перепугалась – как же так, а если ещё кому такая водка досталась?! Ещё кто сейчас свалится?! Приезжали следователи, брали водку и обыскивали дом. А потом мама сама нашла другою бутылку – непочатую. И вспомнила. Старик же сам придумал – когда дом пустой оставляли, против бомжей, бутылку початой водки травленной, ставить. Ну и вот, сам и перепутал на радостях-то, что внук женился... Следователь покачал головой и записал как «самоубийство» – потом ещё маме нервы портили, священник не хотел отпевать, но отец-то – он же всегда был коммунистом! Сдался ему этот священник и мамины старушечьи суеверия...
Валентина, надев траур, однако о молодой снохе не забыло – хоть и немного стыдно было, подсуетилась и перевела Светочку к себе под руку, в свой отдел. А что стыдного?! Не старые времена же. Тут и деньгами получше – сыну, однако, помощь, да и работа интереснее, а как у неё подучится – может и саму Валентину заменит, как та уйдёт на пенсию. Головой ясной не обделена девочка, да и руки умелые – на старом месте за ловкость и тонкие пальцы, что и любой узор вышьют и из самого узкого места гаечку и шестерёнку достанут и ценили.
Только вот, если там, в основном бабский цех был – «змеюка на змеюке и кумушка на кумушке» – как говорила сама Светочка, то под твердой рукой Валентины немало и мужиков работало, причем самых раздолбайских профессий – кто художник, кто дизайнер, а кто вообще, прости-господи, рекламный агент. Валентину-то они боялись, за глаза «миледи» звали – ну ту Миледи что в мушкетёрах с Боярским, а вот перед молодыми девками страха у них не было. Ну, Светочка и под таким вниманием и расцвела...
А что много ли хорошей да доброй детдомовской девчонке надо, чтобы растаять?! Она приличного мужика-то раньше только одного видела, и тот – её, Валентины, сын. А тут все воспитанные, вежливые, двери всем открывают, (Валентина выдрессировала, нечего миледью было обзываться)... В первый день конечно скромная пришла, в робе рабочей и косой заплетённой – а как ей дураки стали комплименты напропалую говорить, да конфетами накармливать – так поплыла... Первые недели ещё скромненькая такая, в косыночке да рабочей робе сидела, следующий там смотрит свекровь – а уже и глазки подвела, волосы распустила, чулочки там, косметика модная. А как летом началась жара, так и вообще стыд потеряла – ходила в одной юбке и топике, а живот голый. Валентине, смеясь, говорила: «Мол, мода такая», а Валентна, ворчала и говорила: «Я на этой моде не одну собаку съела, не гоже в одной комнате с мужиками всю рабочую смену сидеть». Светочка-то присмирела, а Валентина ещё сыну выговор сделала – чтобы смотрел, мол, в чем молодую жену на работу выпускает.
С вещами тоже у молодых тяжело было. Светочка как к сыну переехала – так её в общаге словно забыли! Ни вещей, ни одежды из комнаты не вернули, даже запись о том, в какой комнате она жила – потеряли. А её подружки, которые у всех на глазах на свадьбе танцевали – все как одна забывать стали, зачем они приходили-то! Про пьянку все помнят, а про свадьбу подруги – нет! Вот же змеюки! Мало того, с общагой (вещи – дело наживное) – в её цеху, когда она с отделом кадров пошла выяснять, сколько же у снохи стажа – те стали играть в немогузнайку и документов найти не могли! Володя, начальник цеха, от стыда не мог Валентине в глаза смотреть – а ведь всегда такой исполнительный был пунктуальный. Только когда саму Светочку привели, кадровичка вдруг вспомнила: «А она же детдомовская! Мы её вне штата брали!» – вот ещё и стаж у снохи зажать умудрились, и это родная фабрика... А с детдома документы требовать мёртвое дело было – там и поважнее лица отворот поворот получали...
