Текст книги "Неизвестный Янгель. Создатель Сатаны "

Автор книги: Владимир Губарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

3

– Все, батя, уезжаю, – сказал Михаил. – Вот, смотри!

Он положил на стол комсомольский билет.

– А что с ним, – отец покосился на билет, – нельзя тут?

– Нет, – сказал Михаил. – Понимаешь, батя, началась индустриализация, – сын произнес слова нараспев, по слогам. – На фабрике буду работать под Москвой. Да и мир надо посмотреть, а тут все известно!

– Грамотные больно стали, – проворчал для вида Кузьма Лаврентьевич.

Сына он не держал. Напротив, хотел, чтобы Михаил образованным человеком стал. Многие уезжали из Зыряновой. Кто знает, может, сыновьям иная выпадет судьба?

«Индустриализация!»

«Поднимем пролетарские заводы!»

«Наша индустрия – это самый сильный удар по капитализму!»

Эти лозунги для сельских парней двадцатых годов звучали точно так же, как «Даешь космос!» для их одногодков в шестидесятых.

Деревня, дом, неторопливые воды Илима, череда привычных крестьянских забот отца и старших братьев – казалось, ничто не изменилось в Зыряновой. А где-то там, за тайгой, в больших городах бурно рождалось новое. Михаила неудержимо тянуло туда.

Десять лет спустя Янгель иными глазами посмотрит на Зырянову и скажет:

– Здесь изменилось все, потому что другими стали люди. Они почувствовали себя хозяевами этой тайги, этой реки. Теперь они могут остановить Илим…

Напророчил!

Когда начала строиться Усть-Илимская ГЭС, Михаил Кузьмич уже был Главным конструктором. А зимой 74-го не стало Зыряновой. Несколько деревень, в том числе и Зырянова, исчезли в глубинах Усть-Илимского моря. Волны покрыли тропинки в тайге, по которым Миша ходил с отцом и братьями, исчез косогор, с которого открывалась панорама Илима.

Дом, в котором родился будущий академик, погрузили на «МАЗ» и отправили сквозь тайгу в поселок, где стал музеем.

…Миша Янгель уехал в Москву. Отец отпустил сына в надежде, что Михаил найдет тропинку к знаниям. Образование – это та заветная мечта, которая почетна и желаема для любого сибиряка, живущего в тайге.

Но какой трудной и извилистой бывает эта дорога!

Впрочем, могла ли она быть другой?

Михаил Кузьмич Янгель начал рождаться как Главный конструктор в цехах подмосковной ткацкой фабрики имени Красной Армии и Флота.

«Идем к коммунарам», «встретимся у коммунаров», «берите пример с коммунаров» – имена Дмитрия Смирнова, Михаила Янгеля, Николая Васильева, Семена Граникова, Ивана Брускова были у всех на устах. И не только потому, что, объединившись в «коммуну», комсомольцы жили весело, дружно, но именно от них брали начало многие, как мы теперь говорим, почины. Именно коммунары задавали тон в работе всей фабрики.

Прежде всего нововведением была «функционалка». Комсомольско-молодежная бригада ткачей перешла на новую систему: каждый выполнял одну операцию. Вскоре все убедились, что в ткацком деле появился прогрессивный метод работы.

Традиции мы впитываем незаметно. Они закаляют душу, учат ценить великое. Наконец, они помогают созреть разуму, оценить прошлое и разглядеть будущее.

Бывшая Вознесенская мануфактура богата своим прошлым. Были в нем страницы и трагические, и героические. Первых, к сожалению, больше.

Именно здесь «пьяный, дикий народ в трактире, 3000 женщин, вставая в 4 и уходя с работы в 8 часов… бедствуют среди соблазнов в этом заводе для того, чтобы никому не нужный миткаль был дешев и Кнопп имел бы еще деньги, когда он озабочен тем, что не знает, куда деть те, что есть».

Так писал о фабрике Лев Николаевич Толстой, который посетил ее 28 марта 1889 года.

Разве его слова не напоминают нам нынешнюю ситуацию?!

Нет, не на ткацких фабриках, а в той же «нефтянке»? Впрочем, это уже другая история…

Понятно, что в революционном движении Вознесенская мануфактура стала символом «новой жизни». Здесь появились и развивались революционные традиции, а затем и трудовые. По крайней мере, именно это утверждали пропагандисты и агитаторы. И подтверждением тому служит тот же музей фабрики. Один из стендов в нем напрямую связан с биографией Михаила Янгеля.

На стенде лаконичная надпись: «Дела комсомольские», и расшифровка для несведущих:

«Принимали активное участие в восстановлении фабрики после гражданской войны.

Вели большую антирелигиозную пропаганду среди молодежи, в результате которой была закрыта церковь.

По инициативе комсомольцев на фабрике был создан клуб имени Строгалина.

Вели большую работу среди молодежи в деревне. Были созданы две комсомольские ячейки.

Вели большую работу по ликвидации неграмотности.

Была организована коммуния.

Вели военно-патриотическую работу среди молодежи. Шефствовали над 10-й авиабригадой.

Комсомольцы были в числе первых ударников на фабрике…»

И так далее…

Ребята с фабрики создавали части особого назначения для борьбы с бандитизмом, они были среди добровольцев при строительстве Комсомольска-на-Амуре, а также уезжали на многие другие стройки страны.

И все эти дела так или иначе связаны с Михаилом Янгелем, который принимал активное участие в комсомольской жизни. Не случайно именно на фабрике его рекомендовали в партию. Этот факт сыграл важную роль в его судьбе.

Диалог с Янгелем

– Говорят, что среди академиков вы чувствуете себя академиком, в рабочей среде – рабочим, среди конструкторов – конструктором…

– Но среди актеров никто не считал меня актером! Человек не сразу становится академиком, он начинает, как и миллионы других. И об этом не надо забывать. Плохо, если с количеством знаний и наград уменьшается простота и доброта. Я всегда помнил, что начал свой путь в авиацию с фабрики, что там остались мои товарищи. И было бы недостойно забывать об этом. Есть такое выражение – «рабочая косточка». Думаю, что за этими словами скрывается отношение к людям, жизни. Первый жизненный опыт, основные принципы, на которых держится характер, я получил на фабрике.

Есть в городе Красноармейске Московской области люди, которые и сегодня помнят, как молодыми соревновались в беге на полторы тысячи метров, как разгорались страсти на заседаниях комсомольской ячейки, как поздними вечерами пили чай из самовара. Прошло много лет, а для них все это словно вчера было. Лучшие были для них годы тогда…

– Нас в коммуну вошло 20 человек, – рассказывает Д.С. Смирнов. – Питались из одного котла. Одевались и обувались из одной кассы. Мы отдавали казначею коммуны всю свою зарплату. Из общей суммы получали на руки 10 процентов «на карманные расходы», как теперь говорят. Ребятам – на папиросы, девчатам – на парфюмерию. Была у нас книга, в которую записывали, когда и для кого какая вещь куплена, на какой срок носки или пользования она рассчитана. Просил кто-то из ребят, к примеру, костюм, тут книга и открывалась. Иногда приходилось отказывать: «Подожди, твоя очередь еще не подошла»… Молодежь любила приходить к нам, потому что у нас всегда было весело… Характерно, что наши ребята и девчата никогда не нарушали дисциплину. Ни разу никто не прогулял. Коммуна была самым активным отрядом фабричной комсомольской организации. Коммунары были повсюду первыми…

Тут как раз и родился лозунг «Молодежь – на крылья!» Речь шла о развитии авиации в стране.

Небо звало молодых. А кто в юности не мечтает о полетах не только во сне, но и наяву?!

Диалог с Янгелем

– Понимаю, что вопрос наивен, но тем не менее я задаю его: «Почему именно авиация?»

– У каждой мечты обязательно должен быть фундамент. Иначе она никогда не реализуется. Почему авиация, а не железная дорога, к примеру? Во-первых, перкаль на фабрике делали, а крылья у самолетов были тогда перкалевые. И, во-вторых, летчики нравились. Из той самой авиабригады, над которой шефствовали коммунары. А когда на соседнее поле прилетел самолет и все мы, фабричные, потрогали его руками, я решил делать такие же самолеты. Вот и выбрал МАИ, институт знаменитый, но трудный.

– А может быть, потому, что самыми популярными людьми в те годы были летчики?

– И это сыграло свою роль.

В Пушкинском горкоме комсомола путевку на учебу Мише Янгелю дали сразу: парень проверенный, активист. Да и упорный, не подведет. Не очень разбирались в горкоме, что за институт МАИ. Коли авиационный – значит, летчиков готовит. И сказал секретарь:

– Вот путевка. Только с виду ты щупловат, можешь по здоровью не пройти.

В тот вечер коммуна заседала поздно. Решили – экзамены Михаил сдаст, а медкомиссию надо другому парню пройти, отменному здоровяку.

– А может, и ты в авиационный? – спросил у него Михаил.

– Нет, – ответил тот, – медкомиссию пройду, но останусь на фабрике.

Коммуна подарила будущему студенту костюм и галстук в полоску. Оделся Михаил по моде. Ребята гордились, отправив Янгеля в Москву: знай наших!

В институт Михаил поступил. Экзамены сдал неплохо, да и медкомиссию прошел сам.

Сразу приехал на фабрику, к своим.

«Собрались в столовой, – вспоминал Смирнов, – отпраздновали успех товарища. Потом Михаил часто наезжал в коммуну, как в родную семью. Рассказывал о Москве, учебе, интересовался нашей работой, жизнью коммунаров. Первое время во время студенческих каникул работал на фабрике, но потом учеба и институтская жизнь захватили его полностью…»

…Четыре года жизни. Шестнадцати лет Михаил Янгель пришел в ФЗУ фабрики. Из деревенского подростка вырос мужчина с четкой целью в жизни.

Юноши тогда взрослели быстро. Время не позволяло медлить: страна строила Магнитку и Днепрогэс, поднималась в небо и начинала расщеплять атомное ядро.

Михаил Кузьмич вспоминал свои фабричные годы часто, любил звать «на самовар», словно по-прежнему жил в той комсомольской коммуне, в своей юности…

Сорок лет спустя на фабрике открывали мемориальную доску академику М.К. Янгелю. Выступали руководители, рабочие. Ветераны и молодые. В том числе и те, кто когда-то был коммунаром. Один из них сказал:

– Мы гордимся, что наша фабрика вырастила славных сынов и дочерей Родины – академика Михаила Кузьмича Янгеля, Героев Советского Союза Василия Новикова и Ивана Краткова, лучшую ткачиху 30-х годов Анастасию Трусову и ткачиху 70-х годов Героя Социалистического труда, депутата Верховного Совета СССР Тамару Никитину…

Да, у Вознесенских мануфактур все-таки очень славное прошлое… А вот в «настоящем» подобных эпитетов уже нет, да и саму фабрику можно вновь описывать словами Льва Толстого.

Из воспоминаний соратников

Начальник отдела, кандидат технических наук В.А. Пащенко:

«Активная и ответственная комсомольская деятельность М.К. Янгеля в пору его молодости, по-видимому, оставила неизгладимую симпатию к молодежи на весь последующий период его жизни и деятельности.

Принимая на себя руководство КБ, он в своих далеко идущих планах делал ставку на молодежь, доверяя ей, опирался на нее и оказывал всяческую помощь.

В бытность мою секретарем комсомольской организации Михаил Кузьмич неоднократно говорил: „Заходи в любое время“, „Почему редко заходишь?“, „Какие есть просьбы у комсомола?“ И действительно, безоговорочно принимал, выслушивал и удовлетворял наши разумные просьбы.

В качестве примера большого доверия Михаила Кузьмича к молодежи (а в составе КБ тогда было 65 процентов работников комсомольского возраста) можно привести тот факт, что к концу 1955 года из состава молодых специалистов (стаж до 3 лет) было назначено: начальник сектора -1, начальник лаборатории -1, начальник группы -8, старших инженеров -12.

По представлению Михаила Кузьмича я был назначен председателем Государственной комиссии по испытаниям, имея за плечами всего четыре года стажа работы.

Михаил Кузьмич тянулся к молодым, охотно принимал участие в вечерах отдыха, торжествах, поощрял самодеятельность, юмор. Находясь в командировках, проводил в молодежном окружении редкие часы отдыха.

А молодежь, видя в нем справедливого начальника, мудрого воспитателя, авторитетного лидера, платила ему безграничной преданностью, энтузиазмом, верой в общее дело и благоговейной любовью.

Возможность выполнить просьбу Михаила Кузьмича, связанную с нашей общей работой, расценивалась большинством молодых как большая моральная награда».

4

Один из первых аэродромов страны – Ходынка. Кто только не ходил по твоей траве! Гениальные конструкторы и лучшие летчики узнали на твоей глади, Ходынка, и минуты успеха, и боль за погибших друзей.

Там, где разбивались летчики, высаживались гвоздики.

Москвичи шли на Ходынку, чтобы поглазеть на самолеты, на летчиков. Студенты МАИ вынашивали здесь свои мечты, их фантазия обгоняла неторопливые «этажерки», которые упрямо штурмовали высоту.

Возможно, у студента Михаила Янгеля именно здесь возникла идея создать новый тип истребителя, не похожий на существующие.

Первый курс. Аудитории, почтенные профессора, эксперименты в лабораториях, первые курсовые работы. И рождалось сомнение: а справлюсь ли? И Янгель отвечал себе: конечно, справлюсь! У тех, кто приходит в вуз со школьной парты, слишком резок скачок в самостоятельности. И требуется немало мужества, чтобы быстро – всего один семестр – повзрослеть.

Михаилу Янгелю было легче – за его плечами были годы самостоятельной жизни и труда. На фабрике он получил хорошую закалку, был упорным, работоспособным. У него еще и дар – умеет абстрактно мыслить. С таким даром легче усваиваются премудрости науки. Миша Янгель любой чертеж видел, как готовую деталь, «во плоти». Было и другое – яркое и конкретное воображение. Вдруг увлекся он межпланетными путешествиями – читал книги, слушал популярные лекции. А потом друзья удивляются: до чего же захватывающе рассказывает он о полете в космос, словно сам там побывал, и советуют ему написать роман. Он в ответ смеется: «Читайте Циолковского…»

Диалог с Янгелем

– Начну с цитаты. Валентин Петрович Глушко в одной из статей тех лет писал: «1929 год – начало работ с реактивным мотором – является годом всеобщего увлечения реактивными аппаратами, вплоть до составления фантастических проектов полетов на Луну… Инженеры разрабатывали планы трансатлантических почтовых и пассажирских ракетных сообщений с Америкой. Все газеты помещали на своих столбцах сообщения, свидетельствующие о том значительном внимании, которое промышленные и военные круги уделяли реактивному мотору».

– Естественно, я знал об этих проектах.

– Они заинтересовали вас?

– Тогда они были далеки от моих интересов.

– Еще одна ссылка. В этот раз на Сергея Павловича Королева. Его книга «Ракетный полет в стратосфере» заканчивается такими словами: «Мы уверены, что в самом недалеком будущем ракетное летание широко разовьется и займет подобающее место в системе социалистической техники. Ярким примером тому может служить авиация, достигшая в СССР такого широкого размаха и успехов. Ракетное летание, несомненно, может претендовать в этой области применения вряд ли на меньшее, что со временем должно стать привычным и заслуженным». Неужели эти слова не взволновали вас?

– Я не собирался становиться ракетчиком. Авиационный инженер, конструктор – вот была цель, которую я поставил. Самолеты, и только самолеты… Сергей Павлович Королев и Валентин Петрович Глушко стояли у истоков отечественной ракетной техники. Я пришел в эту область позже.

У Янгеля «одна, но пламенная страсть» – учеба. Учился он с упоением, но приходит день, когда его, молодого коммуниста, вызывают в партком и предлагают возглавить комитет комсомола МАИ. Рабочая закалка, непримиримость, наконец, энергичность, присущая ему до конца жизни, выделяли Михаила Янгеля. Диплом он защитил немного позднее – не хватало сил и на «секретарство», и на учебу. Отказаться же от ответственного партийного поручения он не мог. Кстати, это был первый опыт партийной работы, опыт, который потом ему очень пригодился.

Многотиражная газета тех лет «Пропеллер». В институтской многотиражке часто мелькает фамилия Янгель. Однажды во время отчетно-выборной конференции поместили дружеский шарж: «Янгель отчитывается». Секретарем его избрали вновь. Единогласно. А в прениях критиковали довольно резко. Поистине, «о тех молчат, кто ничего не делает».

Диплом – одноместный скоростной истребитель-моноплан. Руководитель проекта – прославленный авиаконструктор Николай Николаевич Поликарпов.

Н.Н. Поликарпов относился к Михаилу Янгелю с «пристрастием»: заставлял многое переделывать, спорил с его предложениями, но затем почти всегда соглашался.

– А ведь у тебя голова есть, – сказал однажды Поликарпов. – Приходи к нам…

Так Янгель стал авиаконструктором.

«В октябре 1933 года коллектив конструкторов бригады Н.Н. Поликарпова выпустил маневренный истребитель И-15 „Чайка“. Это был полутораплан, – вспоминает Н.П. Каманин. – Мой товарищ по летному училищу Владимир Коккинаки в 1935 году на этом самолете установил абсолютный мировой рекорд высоты полета – 14 575 метров. „Невероятно“, „Беспрецедентный случай!“ – таковы были отклики зарубежной печати на сообщение о рекорде Коккинаки. И действительно, этот рекорд можно назвать беспрецедентным, потому что установлен он не на специально подготовленном для этой цели самолете, а на серийном. Надо сказать, что конструкторское бюро Н.Н. Поликарпова основательно поработало над созданием самолета-истребителя… Для середины тридцатых годов наши истребители были лучшими в мире. Так, советский И-16 имел скорость 455 километров в час и набирал высоту в 5 тысяч метров за 6,2 минуты… Отрадно было сознавать, что наша страна сумела создать первоклассную авиационную технику. И все это – один из итогов первой пятилетки».

Более десяти лет М.К. Янгель работал в конструкторском бюро под руководством Н.Н. Поликарпова.

Десять лет истребители Поликарпова по своим летно-техническим характеристикам не знали себе равных. Не случайно их конструктора называли тогда авиаторы «королем истребителей». Но к началу сороковых годов потребовались качественно новые боевые машины – и они были созданы в конструкторских бюро, которые возглавляли Туполев, Илюшин, Лавочкин, Яковлев и другие.

Вскоре КБ Поликарпова было расформировано…

5

Выбор пал на Михаила Кузьмича Янгеля не случайно. Он уже показал себя в КБ прекрасным специалистом, а именно такие люди нужны были советскому представительству в США. Ведущий конструктор – это значит, что ему поручались самые ответственные задания.

Поездка в Америку относилась как раз к таким.

Диалог с Янгелем

– Вы охотно поехали в эту длительную командировку?

– Было интересно узнать, как обстоят дела у американцев в области авиационной техники. У них был богатый опыт не только в конструировании самолетов, но и в машиностроении, металлургии, химии.

– Вы должны были изучить лучшее и использовать затем у нас?

– Автоматическое повторение даже лучших образцов, подражание в технике столь же непродуктивно, как и в искусстве. Копия никогда не будет лучше оригинала. Зарубежный опыт, точно так же как и успехи коллег в стране, нужны для того, чтобы превзойти их. Повторять не имеет смысла.

– В наши обязанности входило, – вспоминает один из руководителей представительства в США В.П. Бутусов, – заключение договоров о технической помощи и закупка нужного для народного хозяйства оборудования. Мне сообщили, что приехала новая группа специалистов. Встреча с Михаилом Янгелем состоялась через несколько дней. В кабинет вошел молодой, стройный человек с открытым, симпатичным лицом. Вскоре мне показалось, что мы с ним знакомы несколько лет – таково было обаяние этого человека с чистым смехом, хорошей речью. Я быстро понял, что передо мной, бесспорно, сложившийся специалист. Янгель был деловит, энергичен и говорил только о работе.

Однако в своих письмах из Америки своей будущей жене о делах Михаил Янгель почти не писал.

Однако их фрагменты, любезно предоставленные мне вдовой Янгеля – Ириной Викторовной Стражевой, все-таки дают представление и том, чем занимался Янгель за океаном:

«17 февраля 1938 года.

Вопреки моим ожиданиям, оказалось, что плыть по океану не такое уж большое удовольствие… Сейчас наш пароход окружает серое, дождливое утро, легкая зыбь и несколько десятков морских чаек.

После завтрака некоторых из нашей компании укачало, другие расположились в каютах, очевидно, в ожидании участи первых, и только несколько товарищей понуро бродят по пароходу.

В общем, обстановка самая благоприятная для сочинения длинных и скучных писем…

Мне хочется рассказать тебе о своих впечатлениях, о первых пяти днях путешествия по Европе…

Очень строгое, даже подчас суровое отношение к нам было заметно почти на всех лицах встречавшихся нам немцев. По обыкновению и отчасти для того, чтобы казаться равнодушными, при появлении в вагоне пограничников мы закурили. Это дало повод одному очень молодому и еще более надменному фашисту бросить нам фразу: „Вы – в Германии!“ Это он сказал нам после того, как мы на его замечание: „Не курить“ – указали на табличку, где по-польски было написано: „Для палящих“.

После очень строгого просмотра документов нас пригласили в таможню для регистрации валюты и, очевидно, за это время сделали осмотр наших чемоданов.

Отсутствие хотя бы немногих веселых лиц, строго официальное обращение чиновников, размеренность их жестов и движений производят весьма неприятное, стесняющее впечатление. Оно усугубилось, когда мы проехали в глубь страны и посмотрели на Берлин.

Серая природа в это время года, какая-то придавленная тишина как нельзя лучше гармонируют с фашистским духом, дополняют его и делают более ощутимым…

Три часа, проведенные на вокзале в Берлине, были, пожалуй, самыми скучными и долгими за всю дорогу… Мы отправились в часовую прогулку по городу. Было всего 9 вечера, но город спал. В окнах домов почти совершенно не было света, оживление на главных улицах было примерно такое же, как у нас на улице Горького в 3–4 часа ночи, никакого смеха, ни одного громкого разговора. Мне все время чудилось, что кто-то умер и жители Берлина находятся в глубоком трауре. Заметно бросается в глаза большое количество военных и почти полное отсутствие продовольственных магазинов. Несмотря на то, что мы шли по одному, между собой не разговаривали, за нами все время следил один тип в сером пальто, поэтому мы побоялись пойти в сторону от главной улицы. В Берлине в витринах некоторых магазинов можно увидеть портреты Гинденбурга и Гитлера, причем у последнего вид отъявленного бандита и грабителя. Тупое лицо с нахмуренными бровями и жесткие отвратительные усы производят неприятное впечатление.

После мрачной и неприглядной Германии, с ее „сестрами красного креста“, интересующимися, не в Испанию ли мы едем, с ее завода Круппа, извергающими полыхающее пламя доменных и мартеновских печей и тучи черного дыма, с ее придавленной тишиной и надменными фашистами, мы попали в живописную и во многом интересную Бельгию.

…В Париже мы встретили очень хороший прием со стороны наших служащих торгпредства, и нам было жаль с ними расставаться, но нужно было ехать дальше, и мы отправились, теперь уже морским путем…»

Письма написаны четким образным языком. Практически без помарок и исправлений. Трудно поверить, что совсем недавно этот паренек приехал из глухого сибирского села. Тяга к книге, хорошая литература, – все это сделали Михаила Янгель, бесспорно, интеллигентом высочайшего уровня. И совсем не случайно, что, став Главным конструктором, он требовал от подчиненных хорошего знания языка, исправлял все орфографические ошибки в документах и возвращал их на доработку, если было слишком много канцеляризмов.

Письма писал с удовольствием и довольно часто. Впрочем, времени на них не хватало.

В Америке Михаил Кузьмич с головой ушел в работу. Знакомился с авиационной техникой, беседовал с конструкторами и инженерами, осматривал предприятия, вел переговоры о закупке оборудования. В письмах часто повторяется: «Уже час ночи, устал, хочу спать, поэтому подробно писать не буду», «о разных там кинозвездах и прочем понятия не имею, так как вот уже два месяца не был ни в кино, ни в театре…»

Он ездил по стране. Побывал в Калифорнии:

«…Теперь несколько слов о Калифорнии. Я вылетел туда, чтобы проверить работу наших комиссий на западе. Проверкой остался очень доволен, так как увидел много нового и интересного.

Два раза был на заводах „Дуглас“, „Волти“ и „Консолидейтед“ и даже имел „удовольствие“ вести разговор с самыми что ни на есть настоящими капиталистами-миллионерами.

Надо заметить, что некоторые из них, например, президент фирмы „Консолидейтед“, очень высокого мнения как о нашей промышленности, так и о стране в целом.

Вообще интерес к нашей стране здесь очень велик, жаль только, что сведения о наших успехах сюда доходят через кривую линзу американской прессы и радио, часто имеют искаженное, а то и просто превратное изображение».

2 мая Михаил Кузьмич пишет подробное письмо о праздновании 1 Мая в Нью-Йорке:

«… По газетам ты уже, наверное, знаешь, что первомайские торжества в Америке проходили 30 апреля. Так было сделано потому, что 1 Мая в этом году совпало с воскресеньем, а в воскресенье в больших промышленных городах бывает очень мало людей, так как все устремляются за город, на дачи, в лес или на пляж.

Мы были лишены возможности быть вблизи демонстрантов, так как не вмешиваемся во внутренние дела. Демонстрация проходила по Пятой авеню, мимо Амторга, я имел возможность наблюдать ее из окна 10-го этажа и скажу прямо – был восхищен и горд трудовым населением Нью-Йорка.

Я не ожидал, что увижу такую мощную, грандиозную демонстрацию под лозунгом единого народного фронта.

В течение девяти часов шли демонстранты широкой лавиной, неся на красных и белых плакатах и выкрикивая лозунги народного фронта, лозунги, призывающие к борьбе с фашизмом, к борьбе за мир: „Долой фашизм!“, „Гитлер, Муссолини – руки прочь от Испании!“

На широких нью-йоркских тротуарах стояли плотные толпы людей, приветственными криками и бурными рукоплесканиями встречавшие стройные ряды демонстрантов. Интересно и радостно было смотреть на это единство настроений и чувств демонстрантов и людей на тротуарах. Я наблюдал, как некоторые стояли в течение всех девяти часов, не переставая приветствовать и аплодировать и, несмотря на усталость, не желая уступить свое место напирающим сзади.

Вечером 30 апреля у нас в Амторге состоялось торжественное заседание советской колонии. Небольшой доклад, пение Интернационала, ужин и затем танцы.

Большая группа нетанцующих собралась в отдельной комнате, и мы там пели наши русские песни. В 2 часа ночи я вернулся домой и всеми мыслями и чувствами был в родной, торжественно и нарядно встречающей утро 1 Мая Москве. Я слал тебе, мой милый друг, тысячи пламенных приветов и лучших пожеланий. Услышала ли ты хоть одно из них? Долго не мог уснуть. Еще раз (не помню уж который) прочел твои письма и долго-долго смотрел на твое фото…

Днем 1 Мая с товарищами ездил в соседний с Нью-Йорком город Бруклин на праздник детей нашей колонии и вечером с большой компанией ходил в кинотеатр. Я больше наблюдал за публикой, чем за экраном. В хронике показывали захват Гитлером Австрии, и, когда на экране показывался Гитлер или фашистские отряды, в зале поднимался очень большой шум. Это публика проявляла свое недоброжелательное отношение к фашистам и их кровавой политике. В этом общем неодобрительном шуме в четырех-пяти местах зала некоторые пытались аплодировать, но их сразу же заглушала волна общего негодования».

Михаил Кузьмич часто подчеркивал, что поездка в Америку была полезна. Но, как ему ни было интересно, он спешил домой. Его ждал родной завод, новые самолеты. Двадцатисемилетний инженер Михаил Янгель тогда не задумывался о создании ракетной и космической техники, но из Калифорнии он напишет такие строки:

«…Многое надолго запечатлелось от этого полета. Было очень интересно с высоты 3–4 километров наблюдать за густо расположенными, большими и маленькими американскими городами, за красивыми узкими полосками шоссейных дорог и множеством маленьких, быстро мчащихся жучков – такими с этой высоты кажутся легковые автомобили.

Затем наступила ночь. Миллионы разбросанных на большой площади электрических лампочек производят впечатление звездного неба, и фантазия рисует картину, которой я очень увлекался раньше – полета в межпланетном пространстве.

Быстро мчащиеся автомобили, освещаемые прожекторами сзади идущих машин, как-то невольно наводят мысль на межпланетные корабли будущего. И лучи прожекторов кажутся следами этих кораблей в мировом пространстве. Нелепая фантазия, верно ведь?

Но чего только не способна нарисовать фантазия, когда она выскакивает за рамки реально существующего…»

Михаил Кузьмич тогда еще не знал, что ракетно-космическая техника войдет в недалеком будущем в его жизнь. Всего несколько лет отделяло его фантазию от реальности. Однако это были годы, ставшие для поколения почти вечностью – у порога стояла война.

Диалог с Янгелем

– Вы тогда написали: «нелепая фантазия», а ведь прошло четверть века, и она превратилась в реальность?!

– Да, и уже многие люди из космоса увидели эту россыпь огней, неповторимые краски Земли! Но, повторяю, в те годы я мечтал только о самолетах. Они казались совершенством. Ведь за десяток лет помогли человеку подняться за облака. Но даже в авиации трудно было предугадать, что вскоре падет звуковой барьер и надежные воздушные мосты свяжут континенты… Нам трудно было предвидеть, ощутить, что приближается время грандиозных преобразований в науке и технике.

– … но ведь писатели-фантасты предсказывали это!

– Думаю, их недооценивали. Однако приход космической эры изменил отношение к ним. На космодроме самые любимые книжки – научно-фантастические. В библиотеках они нарасхват. Теперь писателям пришлось «покинуть» Солнечную систему, их герои уже действуют в других галактиках. А на Луне, Марсе, Венере работают ученые, и там происходят фантастические события! Наука стала одной из самых удивительных областей человеческой деятельности. Трудно сегодня придумать настолько дерзкий проект, чтобы он не был осуществлен! Пока еще полет мечты в некоторой степени сдерживают возможности техники, но она развивается столь стремительно, что просто сметает все преграды. В конце прошлого века некоторые предположения Жюля Верна казались абсурдом: мол, их невозможно реализовать. Оказалось, что почти все его аппараты и проекты осуществлены. На это инженерам и ученым потребовалось несколько десятилетий. А сегодня время как бы спрессовано. На осуществление во много раз более трудных проектов, чем жюльверновские, требуется всего несколько лет…