Текст книги "Записки шкраба на пенсии. Книга вторая"

Автор книги: Владимир Шилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Владимир Шилин
Записки шкраба на пенсии. Книга вторая

Книга вторая. Продолжение мечты

Всегда говори то, что ты думаешь и делай то, что тебе кажется правильным – это твоя жизнь и никто лучше тебя ее не проживет.

Глава 1. Перевод в Москву

Итак, подошел к концу очередной этап моей жизни. В октябре 1989 года я был назначен летчиком-инспектором в Центральную инспекцию по безопасности полетов авиации Министерства обороны СССР (ЦИБП МО СССР) в последующем преобразованную в Службу безопасности полетов авиации ВС РФ.

Жить на первое время в Москве я собирался пока один без семьи у родителей. Ехал в Москву на своем стареньком Москвиче и по дороге где-то за пятьдесят километров до города Ряжска словил в лобовое стекло камешек от встречной машины. Дело было в конце октября, шел противный дождь со снегом. От лобового стекла через какое-то время остался неразбитым кусок напротив моего лица, за которым я прятался от снега.

Разбитое лобовое стекло Москвича, источник – фото из архива автора

До Москвы оставалось более 300 километров, и я понял, что так доехать мне не удастся. Решил заехать в Ряжск к моему прежнему месту службы и попробовать заменить стекло. Надежда моя оправдалась, и с помощью друга по училищу Вити Иванова лобовое стекло было заменено в течение полутора часов. Не забывайте, шел 1989 год и на все в стране был страшный дефицит, особенно на запчасти. В последующем уже в Москве однажды я случайно наткнулся на продажу лобовых стекол в автомагазине. С испугу я купил целых три и все они мне пригодились в самое ближайшее время. Одно пришлось поставить на свой новый Москвич, причина такая же (камень от встречного автомобиля), второе отдал сестре, у которой лопнуло лобовое стекло на моем старом Москвиче, третье продал по хорошей цене (почти оправдал затраченные средства – капитализм в действии).

Родители были, конечно, рады тому, что я буду служить в Москве и жить у них. Потом, правда, выяснилось, что жить я буду не один. На целых три года в их трехкомнатную малогабаритную квартиру пришлось перевезти всю мою пятизвездочную семью (пять человек). Квартиру в Москве я смог получить только в июне 1992 года. Мы с моим коллегой по СБП были одними из последних счастливчиков, которые сумели получить квартиры с отделкой и оснащенные всей сантехникой, электрической плитой и прочим необходимым оборудованием. В дальнейшем другим менее счастливым обладателям новых квартир, стало значительно сложнее. В квартирах надо было за свой счет делать ремонт (стены, потолки и полы были без покрытий), устанавливать сантехнические приборы и электрические плиты, и приводить их в жилой вид. Так что я успел заскочить в последний вагон уходящего поезда под названием Советский Союз.

Все это я рассказываю для того, чтобы было понятно, как сложно было в момент развала Союза не только всем гражданам страны, но и офицерам, так называемой «элите Вооруженных Сил». Далее становилось только хуже и хуже. Даже в офицерской форме стало опасно ездить по Москве, не говоря уже о безденежье. Зарплату перестали регулярно платить, перерывы достигали четырех месяцев. Пришлось осваивать новую специальность таксиста – бомбилы. Жителям столицы некоторые продукты стали продавать по талонам. А моя семья таких талонов не имела. Чтобы их получить, я был вынужден выписаться из квартиры в Борисоглебске, ее сдать и прописать временно всех своих в квартире родителей. Это поставило под угрозу в дальнейшем возможность иметь квартиру не только в Москве, а и где бы то ни было. Но к счастью все обошлось, квартиру мы сумели получить до наступления полного краха, когда офицерам стали давать только служебное жилье.

Дети к тому времени должны были – некоторые учиться, а некоторые уже поступать в институты. Старший по своему сумел адаптироваться к новым реалиям жизни, в институт поступил, но бросил его на втором курсе и занялся коммерцией, сначала по-мелкому, а потом серьезно ушел в строительный бизнес. Наступило такое время, когда нам с женой пришлось даже неоднократно занимать у него денег (как говорится до получки). Средний поступил в институт и тоже стал слегка подрабатывать, чтобы иметь карманные деньги. Сначала продавать газеты, потом курьером в фотоателье, а потом ремонтировать на дому компьютеры.

Продавец газет на улице Москвы – фото из архива автора

Чтобы напомнить вам как все это тогда было, расскажу об одном забавном эпизоде. Возвращается средний сын с «дневных заработков» и говорит, что у него наряд милиции в метро отобрал весь его дневной «тираж» газет и требует, чтобы к ним пришел отец, то есть я. Еду с ним на станцию метро Пражская, заходим в отдел милиции к дежурному по станции. Тот заявляет, что мы пришли поздно, дело уже передано в суд Советского района (Чертаново Южное). Нам была объявлена дата заседания суда. Делать нечего пришлось ехать на суд. Это была настоящая трагикомедия девяностых. Кого только там не было в качестве подсудимых. Бабушка, попавшаяся на продаже новых мужских ботинок, которые не подошли ее «деду». Наш самый гуманный суд в мире сапоги у бабушки конфисковал в пользу государства (еще надо посмотреть, кто воспользовался этой конфискацией) и оштрафовал ее, не помню уже, на какую сумму. Следующий подсудимый – приверженец модной в то время секты «Аум синрико», приговор – конфискация комплекта книг этой секты, которые он распространял в районе станции метро и штраф. Настала очередь моего сына. Решение суда – конфискация газет и штраф. Но больше всего развеселила реакция моего сына. Он потребовал вернуть пластиковый пакет, в котором были эти книги. Судья был вынужден согласиться с законностью требования, и обязал вернуть пакет сыну. Вот такие дела были в подавляющем большинстве, которые рассматривали наши суды в те времена. Очень реалистично весь сюрреализм того времени представлен в фильме Сергея Урсуляка «Ненастье».

Когда я ехал представляться к новому месту службы (как, и положено, в парадной форме одежды), случайно на железнодорожной станции Люблино я встретил своего давнего товарища Витю Чиркова, с которым в школе сидели на одной парте с первого по восьмой класс включительно. Естественно разговорились, обменялись последними сведениями о семейном положении и жизни. Вспомнили как в классе восьмом или седьмом мы с ним на самодельной байдарке переплывали Москва-реку в самом широком месте около Коломенского затона. Как я однажды на уроке пения в школе в классе, наверное, втором заставил его петь вместе со мной песню о Щорсе, это там «где голова обвязана, кровь на рукаве». Он мне этого долго простить не мог, как это мы два «знаменитых тенора», оба без слуха и голоса петухами пели про Щорса. С этой встречи на некоторое время наши дружеские отношения возобновились с новой силой. Витя был крутым электронщиком, закончил в свое время радиотехнический техникум и работал по специальности. Он мне иногда ремонтировал кое-какие бытовые приборы, а я его снабжал дефицитными радиодеталями, найденными на месте авиационных происшествий. В этой груде железного хлама постоянно находилось множество плат от различных электронных устройств самолетов, которые после осмотра специалистами списывались как не пригодные к дальнейшему применению и не имеющие отношения к причинам данного авиационного происшествия.

Я утверждал и буду утверждать постоянно, что те, кто говорит, что развал Союза это благое дело, а разгул демократии это хорошо или не жили в это время в России, или сумели нахапать народного добра на фоне приватизации, ваучеризации и прочего беспредела, который творился в стране в девяностых годах.

Мне могут возразить, кто меня заставлял переводиться в Москву, служил бы и дальше в своем Борисоглебске и не знал бы этих проблем, семья была пристроена, жена работала, дети учились. Все было хорошо. Но я точно знаю, что большинство офицеров, мечтает по окончании службы на пенсии вернуться к родным берегам, то есть в город, из которого был призван на военную службу, и где остались родные и близкие. Я и моя супруга, оба москвичи и естественно, особенно она, мечтали после ухода из армии вернуться жить в Москву. Перед этим в 1985 году председателем горисполкома Москвы стал печально знаменитый и не к ночи, будь упомянут Ельцин. Так вот этот карьерист и разрушитель СССР на подсознательном уровне ненавидевший и боящийся армии и военных как черт ладана издал указ о запрете возврата в Москву москвичей при уходе из армии на пенсию. Таким образом, наша с супругой мечта когда-нибудь в далеком-далеком будущем опять вернуться к своим родителям и родным и жить в Москве, рухнула в одночасье.

А генерал Герасимов мой будущий начальник в СБП осуществил нашу мечту своей рекомендацией. Очень отчетливо помню звонок ко мне в кабинет в Борисоглебске начальника отдела кадров СБП полковника Кречетова перед назначением на должность. Он меня спросил: «У вас есть возможность один-два года пожить в Москве без квартиры у своих родственников?». Мой естественный ответ: «Да, есть». Вот и все собеседование. Я даже не знал, куда и на какую должность меня переводят в Москву. Было достаточно одного только волшебного слова «Москва». О том, что звонил Кречетов, а рекомендацию мне дал Герасимов, я так официально и не узнал, только по косвенным признакам догадался. Знакомый (впоследствии) голос по телефону и намеки Герасимова позволили мне об этом догадаться. У меня очень хорошая память на голоса, однажды услышанные.

Мое назначение, однако, могло и не состояться по одной простой глупости. Когда мои документы дошли до ГУКа (Главное управление кадров МО СССР), бывший командир Борисоглебского полка, которого я сменил на этой должности и ушедший инспектором в ГУК Иванов Николаевич Александр, отслеживал мое назначение и, к сожалению, в самый нужный момент ушел в отпуск. Специалист, которому он поручил следить за прохождением моих документов, просто об этом забыл, и в очередной приказ министра обороны о назначении старших офицеров моя фамилия включена не была. В этот момент у меня в полку, причем при моем руководстве полетами произошла очередная авария. Курсант третьего курса забывает после выпуска шасси добавить обороты и усердно, но тщетно пытается удержать самолет в горизонтальном полете, выбирая, что есть мочи ручку управления самолетом на себя. Это естественно приводит к потере скорости и сваливанию самолета в штопор.

После аварии понаехало туча комиссий, одна во главе с заместителем главкома ВВС начальником ВУЗов ВВС. Я уже был уверен, что плавно накрывается медным тазом мой перевод в Москву. Но тут, вот что значит судьба, звонит мне Иванов и говорит, что он вернулся из отпуска и в уже подписанный министром обороны приказ сумел вставить мою фамилию, и я назначен в ЦИБП МО СССР. Так что на все комиссии, которые понаехали в училище и в полк с разбирательствами и оргвыводами я смотрел уважительно, но уже ничего не опасаясь. Знаете, как приятно чувствовать себя «пофигистом». В результате за эту аварию мне даже выговора не объявили.

Глава 2. Мое становление в качестве эксперта-расследователя

И вот я в СБП. Начальником Службы на тот момент был генерал-полковник Русанов Евгений Александрович. Когда я ему представлялся по случаю назначения на новую должность, первым делом он меня спросил какие и сколько взысканий у меня на тот момент есть. У меня было два строгих выговора от командующего авиацией Московского округа генерал-полковника Дмитриева Игоря Михайловича. Взыскания были объявлены за две аварии на самолетах МиГ-21, обе из-за остановки двигателя после попадания в него птиц, одна на взлете, другая на посадке. Русанов, понимая, что это «дежурные выговора», тут же при мне набрал командующего по телефону и предложил Дмитриеву снять с меня эти взыскания. Дмитриев с ним согласился, тем более, прошло уже более года с момента их объявления и к тому же эти два уважаемых генерал-полковника каждый день близко общались, так как обедали в одной столовой, потому что Служба находилась на одной территории с командованием авиации Московского округа на Ходынке.

Эмблема Службы безопасности полетов авиации Вооруженных Сил Российской Федерации.

Начальником нашей второй Инспекции был генерал-майор Герасимов Юрий Викторович, сыгравший в моей судьбе одну из главных и положительных ролей. Начнем с того, что в Службу я попал благодаря его рекомендации. Где-то весной 1989 года он ездил с инспекционными целями по авиационным полкам и в том числе попал и в мой родной Борисоглебский полк. На тот момент я был командиром этого полка и видно каким-то образом ему приглянулся, и генерал Герасимов дал мне рекомендацию для перевода в Службу.

Подготовку в качестве инспектора-расследователя со мной проводил заместитель Герасимова полковник Тимченко Юрий Андреевич. Очень грамотный методист, который помог мне освоить науку расследования и, я надеюсь, стал понимать, что и как надо делать при расследовании авиационного происшествия. Несколько раз Герасимов и Тимченко съездили со мною на расследования, я у них перенимал их богатый опыт в этом сложнейшем искусстве. Также я надеюсь, перенял способность, не торопясь и методически грамотно проводить расследования у начальника своего отдела полковника Голошумова Александра Николаевича. Одно из первых расследований под его руководством, в котором я участвовал, можно сказать в качестве стажера, была катастрофа самолета Су-17 в 1990 году в Марах (Туркмения). Самолет столкнулся с землей при выполнении бомбометания в составе пары. Потом была авария вертолета Ми-8 в Аральске (Казахстан), авария самолета Миг-21 в Канте (Узбекистан), пилотируемого курсантом кубинцем, катастрофа самолета Су-24 в Бобровичах и самолета Су-25 в Поставах (Белоруссия) и много-много других авиационных происшествий. Наряду с непосредственным расследованием авиационных происшествий я привлекался в качестве эксперта при проведении более чем тридцати экспертиз по уголовным делам, возбужденным за авиационные происшествия. Причем эти уголовные дела возбуждались прокуратурами всех силовых структур, начиная от Пограничных войск и заканчивая МЧС. Я должен сказать, что экспертиза это то же расследование только без выезда на место авиационного происшествия. То, что у нас зачастую показывает телевидение, когда после громкой катастрофы на экранах появляются «специалисты» и начинают выдвигать версии одна абсурдней другой, это профанация и зарабатывание фальшивого имиджа. Эксперт, во-первых, должен иметь соответствующую квалификацию, а во-вторых он несет уголовную ответственность за результаты своей работы.

Хочу рассказать об одном трагикомичном событии, которое случилось в нашей Службе и немного характеризует обстановку в армии и Москве того времени. Случилось это 2 сентября 1994 года. В газете «Комсомольская правда» появилась статья «На улицах Москвы можно наступить на военную тайну». В те времена так называемая толстушка – пятничный номер этой газеты – пользовался большим успехом. В этих номерах появлялись разные интересные и злободневные журналистские расследования. Так и в этом номере было такое расследование. Корреспондент газеты якобы нашел на улице, как им было сказано возле одного из питейных заведений, рабочую тетрадь с грифом «Секретно». По дороге на службу я купил экземпляр этой газеты, из статьи в которой понял, что информация, изложенная там, касается одного из офицеров нашей Службы. В аннотации к статье журналист не поскупился на эпитеты хозяину данной тетради и характеристике места ее нахождения. Решив, что дело пахнет керосином, как для нашего офицера, так и для Службы в целом, я начал действовать. Происходило все это в субботу, никакого начальства на службе не было и решение мне пришлось принимать самостоятельно. Я узнал (по ксерокопии на обложке газеты), что тетрадь эта принадлежит подполковнику нашей Инспекции, назовем, его Андрей Уткин, который накануне должен был уехать в командировку в Липецк для выполнения полетов по личной программе. Я связался по телефону с Андреем и узнал от него обстоятельства пропажи тетради. Оказывается перед отъездом в Липецк он поехал на личном автомобиле в бухгалтерию для получения командировочных денег (зарплаты не было уже пару месяцев). Автомобиль он оставил на стоянке возле здания Минобороны на Старом Арбате. В автомобиле находилась его шевретовая куртка и портфель с документами, в котором лежала и эта злополучная тетрадь. Вернувшись из бухгалтерии, он не сразу обнаружил пропажу куртки и портфеля, так как они лежали на заднем сидении. Тетрадь он взял для проведения занятий по безопасности полетов с летным составом Центра, которые ему было поручено провести. То есть никакой потери тетради, тем более в нетрезвом состоянии, как говорилось в статье, не было. Я сказал Андрею, чтобы он немедленно подключал к поискам тетради своего отца генерала, бывшего заместителя начальника штаба авиации Московского военного округа.

Сам я пошел другим путем. В здании, которое занимала наша Служба, находилась прокуратура Московского военного округа. Я пошел в прокуратуру и хотел обратиться к дежурному по прокуратуре с заявлением о пропаже секретной тетради у нашего офицера. В комнате дежурного находился следователь, который при мне по телефону получил задачу от своего руководителя разобраться с фактами, изложенными в статье в газете «Комсомольская правда». Этот следователь при мне делится своими эмоциями с дежурным: «Как я буду искать виновного в пропаже тетради». Я ему говорю, что искать никого не надо, я сам пришел. То есть получилось как в поговорке «На ловца и зверь бежит». И тут-то все и началось. Следователи по своей линии стали выяснять автора статьи, и как к нему попала тетрадь с секретными данными. Мы со своей стороны стали выяснять насколько секретными являлись данные, изложенные в тетради. С нами на одном этаже в здании на Ходынке как раз располагалось подразделение главного штаба ВВС, отвечающее за мероприятия по Договору об Открытом небе. В этом отношении гражданину Уткину крупно повезло. Специалисты этого подразделения, изучив тетрадь, дали заключение, что информация, изложенная в ней, секретной не является. Но нашей Службе от этого легче не стало. Нас предупредили, что к нам на днях прибудет комиссия из Минобороны по проверке секретного делопроизводства. Начальник Службы поставил всех нас на уши. Он приказал проверить все свои тетради, тумбочки, столы и все, где может быть, что-то секретное и уничтожить. А как уничтожить, это же сотни килограммов макулатуры. Как раз в этот день полковник Володя Грищенков прибыл представляться к новому месту службы в парадной форме одежды. Командир назначил его старшим по уничтожению всех следов «теневой» секретности в нашей Службе, не оформленных как положено по приказу о секретном делопроизводстве. Решение было принято следующее. На заднем дворе штаба авиации Московского округа находилось специально организованное место для сжигания ненужных бумаг и вот туда мы все стали сносить свою подозрительную в плане секретности документацию. Володя через пару часов, кочегаря в этой топке, стал похож на черта из преисподней. Весь в саже и копоти, но с поставленной задачей к концу дня успешно справился. Приехавшая на следующий день комиссия недостатков в секретном делопроизводстве не обнаружила. Полковник Уткин, начальник его отдела, начальник и заместитель начальника нашей Инспекции получили по строгому выговору. А мы все стали аккуратнее работать с секретными документами.

Было конечно больше трагичного в расследованиях, но были и комичные эпизоды. Расскажу об одном из них.

Идет 1992-й год, я с семьей отмечаю день рождения старшего сына, сидим, как положено за столом за рюмкой чая. Квартиру только что получили, и городского телефона (не говоря уже о мобильном) тогда еще не было. Зато у меня была договоренность с сослуживцем Колей Агеевым, который жил в соседнем доме и телефон ему уже был проведен, что для срочного вызова меня на расследование будут звонить ему, и он будет мне передавать это сообщение. Так вот сидим мы за столом, никого не трогаем, культурно отдыхаем, как вдруг прибегает жена Коли Агеева и требует меня к телефону. Побежали к ним, а наши дома стоят напротив друг друга, есть такой мини военный городок в Москве. Дежурный по Службе сообщает мне о том, что под Энгельсом столкнулись «три стратега – самолеты Ту-95» и мне надо быть готовым к отъезду на расследование по дополнительной команде. Вернулся я к столу, договорившись с супругой Николая, чтобы больше не бегать, она вывесит на балкон простынь, если последует команда выезжать. Продолжаем отмечать день рождения, и вдруг сын показывает на балкон сослуживца, а там висит простынь. И я рванул с тревожным дипломатом в неизвестность. Маршрут служебного автомобиля на аэродром вылета был предварительно уточнен у Юрия Викторовича Герасимова, он был назначен заместителем председателя комиссии по расследованию. В районе метро Выхино, он меня подобрал и был очень удивлен, как это я умудрился, во-первых, правильно выбрать место подсадки, а во-вторых успеть быстрее них оказаться у места встречи. К слову сказать, за все время, пока мы жили без телефона, я умудрился ни разу не опоздать на выезды, в какое бы время они не были, и ночью и в выходные дни.

На этом чудеса не кончились. После прилета в Энгельс, комиссия разделилась, часть полетела на вертолете на место падения самолетов, а вторая часть, в которой оказался и я, стала собирать всю документацию по данному полету. К вечеру собрались опять все вместе и стали делиться информацией, полученной к тому моменту. Был в нашей комиссии инженер-эксперт Саня Шестаков очень грамотный и профессиональный парень, который был в той части комиссии, которая осматривала место происшествия. Так вот он все время искренне и очень эмоционально удивлялся. «Как же так такие огромные три самолета и ни одного куска лопасти винтов». Мы все с удивлением на него смотрим и спрашиваем: «Саня, а какие лопасти ты искал?» «Ну как же, лопасти винтов самолетов Ту-95». Мы все заржали, и рассказали Сане, что на самом деле столкнулись два самолета 3МС-2, а не три самолета Ту-95, как нам вначале сказал наш дежурный по Службе.

При расследовании этой катастрофы в Энгельсе я встретился со многими своими однокашниками по училищу. Я ведь тоже учился на «стратега» и окончил Тамбовское училище дальней авиации.

Самолет 3МС-2 – фото из архива автора