Текст книги "Адриатика (Собрание сочинений)"

Автор книги: Владимир Шигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

За кормой уходящих в неизвестность кораблей тревожно кружились чайки. Вдалеке исчезали берега российской земли. Когда-то доведется их увидеть вновь?

* * *

Получив отказ от Сенявина на участие в Средиземноморской экспедиции, лейтенант Николай Хвостов с мичманом Гавриилом Давыдовым остались в Кронштадте при береговых должностях. И началось! Утром плац и барабан, днем плац и барабан, да и вечером все тоже. Плевался Хвостов, чертыхался Давыдов. Лейтенант Хвостов, из-за ненависти лютой к порядкам армейским, стрелялся с каким-то пехотным капитаном и, хотя оба остались, к счастью, живы, морской министр немедленно упек лейтенанта на гауптвахту. Когда же оттуда Хвостов вышел, то почесал затылок:

– Так дальше жить, только себя губить!

И отправились они с Давыдовым в министерство просить отставку. Чичагов прошение Хвостову подмахнул без всяких раздумий, уж очень буйный. Давыдова спросил:

– С Хвостовым мне все понятно, но отчего не хочешь служить ты?

– А я хочу быть рядом с другом! – ответил мичман.

– Чем же хотите заняться?

– Будем поступать в Российско-Американскую компанию!

Чичагов недовольно хмыкнул:

– Ишь, чего удумали! Америк им захотелось! Но бумагу с прошением все же подмахнул.

Оформление в Российско-Американскую компанию времени много не заняло. Там приходу офицеров обрадовались несказанно:

– Нам такие, как вы, позарез нынче нужны! Будете у нас в шоколаде купаться!

– Шоколад нам ни к чему, а вот приключений испытать весьма бы хотелось! – ответил за двоих Хвостов.

Чиновники компанейские разом рассмеялись:

– Уж чего-чего, а приключений будет вам столь премного, что еще и не возрадуетесь!

– Мы готовы! – отвечал теперь уж Давыдов.

– Тогда с Богом в путь к берегам океана Восточного и Великого!

Тут же вручили им подорожные бумаги и увесистый мешок с деньгами.

– Отныне вы капитаны судов Российско-Американской компании, а сокращенно слово к запоминанию весьма легкое и понятное – РАК!

Много ли сборов у морских офицеров: выпили отходную с сотоварищами, простились с родными, бросили вещи в почтовую коляску и вперед!

…Был поздний весенний вечер, когда друзья поскакали в Америку. Давыдов плакал… Позднее он сам напишет об этих нелегких минутах: "В самое то время я взглянул на Николая и увидел, что он старается скрыть свои чувства, может быть для того, чтобы меня больше не тревожить. Я пожал у него руку и сказал: "У нас теперь остается одна надежда друг на друга!" Тут поклялись мы в вечной дружбе…"

"Я скрывал грусть, – вспоминал о тех же минутах Хвостов, – чтобы не терзать твое сердце мягкое, потом нечаянно столкнулись наши руки, невольно одна другую сжали крепко, был не в силах более. Слезы покатили рекой, и мы поклялись быть друзьями, заменив этим всех и вся…"

Что ждало наших героев впереди? Ведь края, куда они ехали, были еще совершенно дики. Население далекой Америки было воинственно и жестоко, а поселенцы отличались не только жаждой наживы, но и полным равнодушием к смерти, как к чужой, так и к своей. Не редкостью был в тамошних краях и голод, а уж по океану плавали, как придется. Вот как описывает историк тогдашнее тихоокеанское мореходство: "Ходили по морям на судах речных, кое-как построенных, плохо скрепленных и весьма бедно снабжаемых, под управлением людей, едва знавших употребление компаса и часто не имевших никаких карт. Ходили на удачу, выкидываясь в нужде на первый попавшийся берег, погибая на нем или опять стаскиваясь, и гибли во множестве. Бывали примеры, что из Охотска в Кадьяк приходили на четвертый только год, потому что плавают самое короткое время, идут с благополучными только ветрами, а при противном, лежат в дрейфе… и не имеют понятия о лавировании… Случается, что суда были носимы по месяцу и по два по морю, не зная с какой стороны у них берег. Люди тогда доходили до крайности, от недостатка пищи, а еще более воды, съедали даже сапоги свои и кожи, коими обвертывается такелаж…"

Прочитав эти строки, становится понятным та радость, с какой руководство РАКа приняло на службу двух знающих и опытных морских офицеров.

… На исходе четвертого месяца Хвостов с Давыдовым добрались, наконец, до Охотска. Позади остался тяжелейший и полный опасностей путь. Дважды их жизни были на волоске. В первый раз едва отбились от лихих людей пистолетами. В другой, случилось иначе. Когда из леса внезапно выскочили разбойники, Хвостов, без всяких раздумий, бросился на них с обнаженной саблей.

– Бросить ружья! Иначе порублю всех в капусту! – лейтенант был страшен в ярости.

Семеро здоровенных злодеев разом бросили кремневые фузеи.

– Обознался, ваше высокородие! – согнул спину предводитель. – Думал, что едут купцы толстосумые, а нарвался на господ офицеров! Будьте моими гостями! Делать нечего, пришлось, скрепив сердце, разбойничье приглашение принять. Едва спустились в разбойничью землянку, как со всех сторон набежало с два десятка заросших бородами лихоимцев. Видя, что их теперь много, осмелел и предводитель.

– А молоденек ты, брат с сабелькой на меня бросаться! – стал он задирать Хвостова. – Шумишь больно много, язык-то с головой укоротить недолго! Ну-ка оборотись ко мне ваше высокородие! Глянуть твой страх желаю!

Страшный удар кулаком в переносье тотчас опрокинул атамана навзничь.

– Ну, кто следующий! Всем хребты поперишибаю! – перешагнул Хвостов через недвижимого обидчика.

Ответом было всеобщее молчание. Разбойники с испугом переводили взгляд со своего мертвого предводителя на убившего его одним ударом офицера, и обратно Давыдов выхватил пистолеты, взвел курки:

– Ну, кто на нас? Кто нынче храбрый?

Храбрых в тот день среди разбойников так и не нашлось.

Когда друзья достигли Охотска, там их ждало уже компанейское судно "Святой Елисавет" с пьяной в стельку командой.

– Вылазьте на божий свет, сердешныя! – свесился в трюм Хвостов. – Да подымайте парус!

– Опохмелиться бы нам сперва, господин хороший! – полезли по трапу недовольные мореходцы. – Как же нам, горемычным, натощак-то плысть!

– Вот в окиян выйдем, там водичкой соленой и опохмелитесь! – заверил их лейтенант, саблей в руках поигрывая. – Отдавай конец швартовый!

– Куда хоть поплывем? – спросили мореходы, опасливо на саблю поглядывая.

– А прямиком до Америки!

– То-то и делов, так бы сразу и сказал! Что мы, Америк не видывали!

Воздев латаный парус "Святая Елисавета" брала курс в Охотское море, чтобы, миновав его, через Курильскую гряду, выбраться в океан и взять курс к оскаленным аляскинским берегам.

* * *

Рейд Ревельский эскадра Сенявина покидала сразу же за конвоем, везшим войска на Рюген. К вечеру первого дня он был уже едва виден. Обойдя маяк Оденсгольмский, затем мыс Дагерорт. Мыс Дагеротский – самый западный конец всех владений Российских. Дальше уже открытое море.

Передовым шел "Ярослав" под флагом вице-адмирала, за ним в кильватер остальные. Вид эскадры под всем парусами, всегда впечатляет. Традиционно корабли, построенные в Петербурге, выглядят красивее и изящнее архангельских, но архангельские зато всегда славятся крепостью своих корпусов.

Ревель

Из дневниковой записи Владимира Броневского: «Взорам нашим представлялись токмо мрачные облака, гонимые северным ветром и снежная белизна волов. В полночь, вступая в отправление должности, я восхищался стремительным бегом корабля, зарывающегося на волнах, под носом наподобие водопада шумящих. Свист ветра, изредка прерываемого голосом стоящего на страже лейтенанта, которого бдительности вверены и ход, и безопасность корабля. Матрозы были в совершенном бездействии: одни, сидя у снастей, разговаривали про свои походы, другие, находясь на верху мачт, попевали протяжные песни, иные смешными рассказами забавляли своих товарищей… Ветр дул постоянно, счастие нам не изменяло. 20 сентября прошли Готланд, ночью миновали Эланд, а 21-го были уже близь Борнхольма. Скоро увидели мы остров Медун. Белизна берегов его, меняясь с синим цветом моря, представляла глазам прекрасное смешение красок. Обойдя мыс Фластербо, могли бы мы через час быть в Копенгагене; но вдруг ветр переменился, сделался противный и мы принуждены были остановиться у деревни Драке в 30 верстах от столицы Дании».

Как обычно бывает, в первые дни, все корабельные дела постепенно входили в свою колею, устранялись неизбежные недоделки, отрабатывались расписания, организация службы. Скоро, очень скоро все станет на свои места, и корабельная жизнь потечет по строгому и четкому расписанию.

Сильный противный ветер продолжался без малого неделю. Будучи моряком многоопытным, Сенявин учения и авралы приказывал играть беспрестанно. Сенявин призывал своих капитанов к терпению в обучении команд.

– Пусть не сразу получается, зато наверняка! – говорил он наиболее нетерпеливым из них.

В свою очереди и капитанам, никаких скидок на молодость и неопытность не делал.

– Эко брели от Ревеля по морю, ровно стадо коровье! – ругался он, выходя по утрам на шканцы. – Так дело не пойдет, господа хорошие! Где вахтенный лейтенант? Готовьте сигнальные флаги, будем учиться маневру совместному!

Затем большинство рекрут свезли на "Уриил" и "Кильдюин", сделав их настоящими учебными судами, где особо усиленно натаскивали молодежь беспрерывными занятиями и учениями.

Но вот впереди и датская столица.

Гавань Копенгагенская всегда заполнена судами со всех концов мира. Практичные датчане в полной мере сумели воспользоваться своим нейтралитетом, выгодно торгуя, пока другие народы разорялись в бесконечных войнах. В торговых сообществах здесь участвует лично и сам король. В Копенгагене налились водой. Офицерам разрешили съехать на берег и осмотреть королевский музеум. Ходили российские лейтенанты да мичмана, смотрели на редкости всевозможные и удивлялись увиденному. Вот скелет человеческий из слоновой кости с мельчайшими артериями и жилами, вот чаша деревянная, а в чашу ту вложена еще сотня других, одна другой меньше. Прикоснешься к тем чашкам пальцем, а они гнуться, что бумага. А вот микроскоп, ежели в него заглянуть глазом, то видно игольное ушко, а в ушке том вмещена карета с шестью лошадьми, кучером и слугой на запятках. Но более всего понравилась машина, что представляла из себя сферу по системе Каперникуса, обращаемая с помощью колес и показывающая движения всех небесных планет.

– Нам бы в корпус Морской такую, мы б науку астрономическую куда как быстрее прознали! – обменивались впечатлением молодые мичмана.

Затем, конечно, в ресторации местной немного посидели. Датчане, попивая пиво и куря «цигары», с интересом поглядывали на наших. А проходя мимо, приподнимали свои длиннополые шляпы.

К вечеру ветер понемногу стал меняться, вымпела развернулись в норд– вестовую четверть, а это значило, что эскадра вот-вот якоря выбирать начнет. В гавань погулявшее офицерство уже возвращалось шагом скорым. Там на шлюпки и по кораблям. Только разъехались, как с "Ярослава" пушка и флаги: "С якоря сниматься".

Вскоре Копенгаген с башнями и шпицами, прибрежными крепостями и множеством судов был уже за кормой.

Копенгаген

Как же выглядели обычные ходовые сутки на российском корабле начала девятнадцатого века? Как вообще относились моряки тех лет к своему нелегкому флотскому ремеслу?

Вот описание обычного ходового дня, оставленное нам офицером тех лет: "На кораблях каждому есть свое дело, и всему определенное время. В семь часов по свистку дудочки все встают; в половине восьмого офицерам подают чай; в девять барабаном свободных от должности приглашают к молитве; в десять подают водку и закуску; в половине двенадцатого обедают; в половине шестого в кают-компании в камине разводят огонь, и все садятся вокруг чайного стола, курят трубки, пьют одни чай, другие пунш и беседуют как в своем семействе; в половине восьмого ужинают и ложатся спать. Распределение смен или вахт разделено таким образом, что каждый офицер и матрос занят должностью от 10 до 14 часов в сутки. Вставать в полночь, ложиться в 4 часа утра, не иметь никогда покойного непрерывного сна, быть всегда готовым выйти на верх, во время бури несколько дней сряду не сходить в каюту, дремать только несколько минут, прислонясь к пушке: вот беспокойства и труды, вот наши биваки, которых неудобствам подвержены мы, не только противу неприятеля, но и во всякое время… Морская служба, скажут, очень трудна; но всегда в ней есть нечто нравящееся и сильно занимающее. Конечно ни в одной другой службе нет столько занятий для воображения и души, как в морской. Кто из моряков во время жестокой бури не заклинал себя никогда более не вдаваться в опасность и пришед в гавань подать в отставку. И кто из них при первом же благоприятном ветре не забывал клятв своих, скучал, стоя в пристани и с удовольствием не пускался опять в море. Окруженные бедствиями, даже претерпев кораблекрушение, хотя говорим мы о покое, но любим одни только бури".

Датские проливы эскадра проходила в тягостный период осенней непогоды, когда даже редкие от штормов дни море затянуто беспросветным туманом. Шли буквально на ощупь. То и дело обнаруживались встречные караваны судов.

– Наше счислимое место? – подозвал к себе штурмана капитан "Святого Петра" Баратынский.

– Траверз острова Веен! – отозвался тот чуть погодя.

– Вот, господа! – поворотился к стоящим поодаль вахтенному лейтенанту и мичману Баратынский. – Сей остров столь же значителен для стратегии морской, как и греческий Корфу, ибо лежит посреди проливов датских, а потому обладающий им обладает и проливами. Говорят, что царь Петр Алексеевич предлагал королю датскому за остров Веен столько серебряных рублей, сколько таковых можно было на острове выложить.

– И не купили? – искренне пожалел мичман Володя Броневский.

– Купили бы, да не продали! – хмыкнул в ответ капитан. – Теперь им шведы с датчанами напополам владеют и с каждого проходящего судна хорошую пошлину имеют!

Команду свистали к обеду. Сегодня любимые матросами щи и уважаемая всеми особо гречневая каша, варенная с маслом в пиве.

Скала Веен проплыла справа по борту в разводьях туманов и мороси. Тоскливо трубили туманные горны. Чутко вслушивались в их хриплые звуки капитаны: громче звучит горн впереди, значит нагоняем передний мателот и надо убавить паруса, чтобы не навалиться на него. Усилился звук позади, значит, следует прибавить хода, ибо нагоняет следом идущий. С некоторого времени стали вызывать тревогу "Селафаил" с "Уриилом". Собранные в плавание наспех, без должного ремонта, оба стали давать течь.

– Продержитесь до Портсмута? – запрашивал их командующий.

– Продержимся! – отвечали капитаны, осеняя себя крестным знамением. – Пока откачиваемся помпами, а там, что Господь даст!

5 октября эскадра, обойдя мыс Куллен и окруженный опасными мелями остров Ангольт, вступила в Северное море.

На Догер-банке полной рыбаков, «Святой Петр» оказался ближе иных к рыбацкой флотилии. К «Петру» немедленно подошла рыбачья лодка. На борт поднялся старшина лова, именуемый среди рыбаков адмиралом – седой старик в синей куртке и зюйд-вестке. Поздоровавшись с Баратынским, велел он ему поднять корзины с рыбой в дар от рыбачьего сообщества.

– В подарок дорогому гостю Немецкого моря! – сказал по-немецки.

Наши в ответ налили ведро рому и насыпали несколько фунтов табаку, вернее махры-горлодера, от которой у непривычных всегда захватывает дух.

На следующий день, словно вняв мольбам мореходов, ветер отошел к востоку и, наполнив им все возможные паруса, корабли пошли по двадцать две версты в час. Вот справа отступили вдаль очертания последнего норвежского мыса Дернеуса.

Сменившись с вахты, Володя Броневский, долго дул в озябшие руки, а затем достал из рундука заветную тетрадочку в толстом, свиной кожи переплете и, стараясь не разлить на качке чернильницу, принялся писать письмо другу в Кронштадт:

"… К ночи эскадра вступила в Немецкое море. Бурная, мрачная ночь представляла великолепное зрелище: корабль, рассекая и вместе с тем, нисходя и восходя на валы, производил бегом своим струю и пену, обращенную в пыль. След, а паче близь руля, слался по хребтам волн рекою лавы, огненным змеем, который, извиваясь, казалось, гнался за кораблем. Вода издавала блеск, подобный золоту, корабль, по-видимому, плыл в растопленном металле. Под носом, где наиболее сопротивления, раздробленные грудью корабля валы, подобно тифонному столбу, вздымаясь высоко, огненным дождем падают на палубу. Картина ужасная и вместе с тем прекрасная! Морская вода, содержащая в себе множество селитренных, фосфорических и других частиц, от трения о борт корабля, как будто возгорается и в темную ночь при скором ходе производить сие явление. На другой день, когда мы были посреди моря, то сожалели и о скучных кремнистых берегах Норвегии… и 6-го октября ветер стоял в прежней силе, море подобно было седому холмистому полю, корабли в ходе не уступали один другому, и мы не имели приятности дожидаться заднего. Ночи были самые осенние, сумрачные, холодные с дождем. Облака мчались быстро, луна изредка показывалась… Корабль валяло с бока на бок подобно легкой лодке. Когда ветр дует с кормы, корабль имеет боковую качку самую беспокойную и вредную для его корпуса. По сему-то и самый благоприятный, хорош бывает только в некоторой степени."

Проходя Догер-банку, вдалеке была замечена штормовавшая с зарифленными парусами английская эскадра. А утром 8-го октября караульный матрос с фок– мачты закричал: "Вижу берег!" Все, у кого были зрительные трубы, немедленно раздвинули тубусы.

– Это, несомненно, Англия! – делились они друг с другом впечатлениями.

– Лейтенант! – велел Баратынский вахтенному начальнику. – Возьмите-ка зеркальце да поищите норд-форландскиие маяки!

Лейтенант, вооружившись зеркалом, стал наводить его на берег, пока, наконец, в зеркале не вспыхнул слабый огонек.

– А вон и брега французские! – раздался чей-то голос.

В отличие от беловатых берегов Альбинона, французский берег был покрыт зеленью. На траверзе Дувра разошлись с еще одной английской эскадрой, лежащей в дрейфе.

– Кажется, англичане всей страной в моря выплыли! Наступил им, видать, Бонапартий на мозоль крепко!

В Англию было необходимо завернуть по многим причинам: починить прохудившиеся за время перехода корабли, снабдиться провизиею, приделать новомодные курки к пушкам, принять два недавно купленных у англичан брига, согласовать опознавательные сигналы.

* * *

Вскоре корабли Сенявина благополучно бросили становые якоря на знаменитом Спитхедском рейде Портсмута. Огляделись. Спитхедский рейд огромен и, являясь главным сборным пунктом военного и купеческого флота Англии, может вместить до пяти тысяч кораблей. Здесь постоянно стояла одна-две вооруженные эскадры. Сюда приходят и отсюда уходят ост-индийские и вест– индийские караваны. Спитхедский рейд, что гигантский город на воде, живущей своей только ему понятной жизнью, в котором все постоянно меняется и куда-то движется. Спитхедский рейд открыт южным ветрам, зато от северных хорошо прикрыт островом Вэйта. Особенность Спитхеда – шестичасовые приливы и отливы, которые, несмотря на самый неблагоприятный ветер, всегда помогают судам заходить на рейд и уходить с него.

Едва дудки наших кораблей просвистели: "от шпилей долой", как от флагманского английского 100-пушечного линкора, что стоял под полным адмиральским флагом, отвалила шлюпка. На ней на "Ярослав" прибыл адъютант портсмутского командира адмирала Монтегю.

– Я передаю вам поздравления его светлости по поводу прибытия, а, кроме того, должен оговорить положения об приветственной салютации!

Корабельная салютация – дело не шуточное. Англичане относятся к ней весьма ревностно и всегда требуют себе преимущества. По английским правилам все нации при встрече с ними даже в нейтральных водах должны салютовать первыми и большим числом залпов, а кроме того приспускать свои флаги. Ослушников наказывали ядрами. Что же касается своих территориальных вод, то там англичане были непримиримы вообще. Когда-то из-за того, что голландцы отказались салютовать англичанам, началась даже война. Из всех государств первыми отказывались салютовать англичанам только русские моряки. То было завещано им еще Петром Великим!

Английские моряки на рейде Портсмута

Ныне спеси у англичан заметно поубавилось. Гордость гордостью, а русских теперь не обидишь. Не самим же один на один с Наполеоном в драку лезть! К тому ж всем хорошо было известно, что вице-адмирал Сенявин к чести своего флага относится не менее ревностно, чем англичане. Переговоры были, впрочем, не долгими. Договорились, что первыми пятнадцатью залпами салютуют наши, а англичане ответствуют незамедлительно столькими же. Коль мы находимся в британских водах, то Сенявин на таковой ритуал согласился, не усмотрев в нем урона чести для флага Андреевского перед Юнион Джеком. Ударили наши пушки, а едва прогремел последний выстрел, заговорили пушки английские. На шканцах российских кораблей считали:

– Один… Пять… Десять… Пятнадцать! Все, честь флага соблюдена и ритуал исполнен!

После этого Сенявин съездил в Портсмут с визитами к адмиралу Монтегю и прочим главным чиновникам и того же дня «получил от них обратное посещение». С адмиралом Монтегю мы еще встретимся не раз. Пока же отметим, что был адмирал в преклонных годах и весьма грузен, состоял в близком родстве с домом Спесеров и в свояках с первым лордом адмиралтейства, а потому пребывал в большой силе и почтении у правительства. С мнением Монтегю считались, к нему прислушивались.

Спустя день поутру все английские корабли подняли на фор-брам стеньгах национальные флаги, а на брам-стенгах гюйсы и палили пятнадцатью пушками. Так королевский флот праздновал день восшествия на престол Георга Третьего. Наши из вежливости палили тоже.

Эдвард Монтегю, 1-й граф Сэндвич

Ветер к вечеру поменялся, и с берега сразу же пахнуло смрадом горевших каменных угольев.

В тот же день вице-адмирала Сенявина официально уведомили, о том, что Россия вступила в войну с Наполеоном. Из Лондона привезли соответствующую бумагу послом нашим подписанную. О начале войны наши знали еще с Кронштадта, но теперь об этом с радостью уведомили нас и англичане.

– Теперь мы с вами союзники! Будем вместе драться! – радостно говорили английские офицеры, приезжавшие в гости на наши корабли.

Наши по этому поводу больше отмалчивались. Война с французами была давным-давно всеми ожидаема, однако враг силен и только время покажет, кто чего стоит! Гостей, однако, принимали щедро. Хлебосольство на российских кораблях всегда в чести! Вначале пили их ром, потом нашу водку. Расставались иногда уже поутру и нередко гостей укладывали в шлюпки, словно мешки худые.

Англичане пребывали в большом возбуждении.

– Наш флот вышел навстречу французам. Скоро будет генеральный бой, который решит судьбу войны! Мы покажем этим гнусным лягушатникам – хвастались они нашим офицерам.

– Кто повел флот? – поинтересовался Сенявин, когда ему доложили о разговорах.

– Лорд Нельсон!

– Тогда слухам о генеральном бое можно верить вполне! – кивнул Сенявин, которому передали эту новость. – Нельсон французов из своих рук не выпустит! Мы с ним еще в прошлой средиземноморской кампании знались! Этот, что пес цепной, в холку цепляется! Однако, что касается судьбы войны, то здесь думаю до полной победы еще далеко. Сила Наполеона не во флоте, а в армии, и эта армия пока непобедима!

Вскоре о вероятности генерального сражения рассказал и адмирал Монтегю. Новость о возможной большой битве англичан с французами было кстати.

– Если известие таковое правдиво, наша задача значительно облегчается! Ибо будет флоту якобинскому нынче не до нас! – высказал здравую мысль вицеадмиралу командир "Ярослава" капитан 1 ранга Митьков.

– Наберемся терпения, и подождем официальных известий! Пока же до выяснения обстановки нам лучше постоять на Спитхете! – подумав, решил Сенявин. – Наша цель не драка с французами в Атлантике, а удержание острова Корфу в море Средиземном!

Затем наши моряки отмечали день рождения вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Теперь уж наша эскадра украсилась национальными флагами и палила полутора десятками залпов. Чтобы сделать нам приятное, адмирал Монтегю палил сразу из двадцати одной пушки!

– Чего это англичане нынче такие предупредительные? – спросил стоящий вахту на "Урииле" мичман Мельников своего вахтенного начальника лейтенанта фон Платера.

– А с того, мой друг Григорий, что уж больно радостно им, что мы вперед их в драку с Наполеоном лезем! От того и вся их предупредительность будет! Помяни мое слово, когда надобность в нас минует, они и головы в нашу сторону не повернут!

К стоящим российским кораблям ежедневно уже с раннего утра спешили от берега шлюпки. Это местный портовый люд бросился за поживой. Толстые торговки, как заправские шкипера, лихо швартовались к бортам и наперебой предлагали зелень, сливки и яблоки. Трактирщики зазывали в свои заведения, лавочники вручали билеты, с перечнем товаров и цен. Театральные содержатели напомаженные, а потому неестественно бледные, будто выходцы из мира иного, приглашали удостоить посещением их сцену. Потом подошли баржи снабженческие от командира порта. Первая с мясом и овощами, вторая с водой. Внимание и забота хозяев были исключительными!

Ближе к вечеру от берега отвалил пузатый бот с сотней расфранченных девиц легкого поведения. Эти ехали на эскадру с весьма конкретными намерениями. Но девицам не повезло. В отличие от англичан, на российском флоте с их промыслом все обстояло куда как строго. По петровскому уставу посещать корабли разрешалось только женам, да и то, только до побития зари в своих портах. А потому перегруженному боту пришлось повернуть восвояси к большому неудовольствию девиц, как, впрочем, и столпившихся на палубах матросов.

Быстро приняли от англичан и купленные вспомогательные бриги. Первый из них с восемнадцатью 12-футовыми пушками Сенявин решил именовать "Фениксом", помятуя о сказочной птице, которая, будучи даже сожженной, всякий раз возрождалась из собственного пепла. Начальствовать над "Фениксом" был определен капитан-лейтенант Сольменев, специально для этой цели взятый из Кронштадта. Второй из бригов, вооруженный дюжиной каронад принял под команду капитан-лейтенант Ераков. Этот бриг наименовали "Аргусом". Одновременно, используя расположение англичан, Сенявин закупал на их складах все, что только могло пригодиться на кораблях: громоотводы и новоизобретенные машины для очищения воздуха в трюме, атласы Средиземного моря и портолины, краску и олифу, скипидар и спирт, инструменты слесарные зрительные трубы, лекарства. Помимо этого, наняли на службу английских лекарей и подлекарей. Зарплату им положили преогромную: первым по тысячи шестьсот рублей в год, а вторым по восемьсот.

– Дороговато эти коновалы иноземные нам обойдутся! – отговаривали вицеадмирала.

– Жизнь подчиненный мне дороже! – отвечал тот.

И снова праздник. На сей раз хозяева отмечали двухсотлетнюю годовщину открытия некого заговора бунтовщиков, замышлявших взрыв парламента.

– Ну и дела! – пожимали плечами наши. – Уж два века прошло, а они все радуются! Видать шибко их тогда припугнули!

Из хроники пребывания нашей эскадры в Портсмуте: "Англичане всячески старались ласкать русских, и, узнавая более Сенявина – увеличивали уважение ко всем: так нередко почтение и пренебрежение нации зависит от личных достоинств того, кто избран представлять ее! Не только адмиралу, но и всем офицерам позволялось осматривать адмиралтейство и доки и даже разъяснялось каждому любопытствующему достоинство и предмет удивительных машин: сие могло служить убедительным доказательством дружеского расположения английского правительства к русскому; ибо внутренность адмиралтейства почитается у них неким священным местом, в которое и самые англичане не впускаются без особенного позволения. Комиссионер контр-адмирал Кофен, известный открытием прохода через Бельт победоносному флоту адмирала Нельсона, сопровождал сам повсюду Сенявина… Сенявин угощал в Портсмуте великолепным образом английских чиновников, как морских, так сухопутных и гражданских: к обеду приглашены были также и все русские капитаны. Веселье было искреннее, не купленное рюмками и бокалами, как-то часто водится на больших пирах!"

Англичанам было от чего радоваться: прибытие союзной российской эскадры в Средиземное море снимало огромную головную боль. Ведь русские готовились взять на себя всю черновую работу в Адриатике, оставляя британцам возможность сосредоточится на делах, для них более первостепенных.

* * *

Чтобы стоянка была не в тягость командам, командующий решил отпускать на берег всех щедро, как офицеров, так и матросов. Володя Броневский, едва дождался своей очереди, чтоб поглядеть землю английскую.

Едва через три дня дошла очередь, он, не смотря на дождь и пасмурность, первой же шлюпкой съехал на берег с тремя такими же любопытствующими сотоварищами. Меж собой решили для начала прогуляться по городу, а затем отобедать в каком-нибудь приличном трактире. Едва ступили на причальную стенку, первая неожиданность. В дымину пьяный рыжий матрос тут же прицепился к офицерам с просьбой разрешить ему побиться с одним из наших гребцов в "боксы". Наши были тоже не против драки, но офицеры им того не позволили, чем расстроили и гребцов, и рыжего англичанина.

– Ладно, пока мы при службе! – сообщили англичанину здоровяки загребные, когда офицеры удалились. – А вот завтра у нас вольная на весь день, тогда и приходь сюды поутру, посмотрим у кого кулачки крепче!

– Йес! йес! – обрадовано замахал руками "боксер" и, петляя ногами, поплелся куда-то вглубь порта.

– Кажись, не понял по-нашему! – расстроился кто-то из матросов.

– Еще как понял! – заверили его остальные. – Ишь, как обрадовался, даже есть сразу побежал, чтоб силу к завтрему накопить!

– Ежели так, значит, не зря на берег съездим: и погуляем и подеремся! – обрадовался один из загребных. – Вот энто я понимаю – жизнь!

Из воспоминаний участника плавания: "Матросы наши удивительным образом уживаются с англичанами. Они, кажется, созданы друг для друга. Встречаясь в первый раз в жизни, жмут друг другу руки и, если у кого есть копейка в кармане, тотчас идут в трактир, усердно пьют, дерутся на кулачках и, выпив еще, расстаются искренними друзьями. Ничего нет забавнее, как слышать их разговаривающих на одном им понятном языке. Часто, не останавливаясь, говорят они оба вдруг, один по-английски, другой по-русски, и таким образом весьма охотно, по несколько часов кряду, беседуют о важных предметах…" Пока гребцы мечтали о завтрашней гулянке, Броневский с друзьями уже фланировал по Портсмуту. Шитые офицерские мундиры явно привлекали внимание и народ, буквально, толпами сбегался посмотреть на русских. Молоденькие англичанки в капотах и соломенных шляпках с корзинками в руках жеманничали и строили глазки. Наши подмигивали, мол, мы ребята не промах! Однако знакомству мешали вездесущие мальчишки. Эти прыгали вокруг и орали во все горло: