Текст книги "Измена. Знаем всех поименно "

Автор книги: Владимир Бушин

На страницах романа Аксенова евреев много. Ну, очень много. Тут и реальные лица, например, писатели: Осип Мандельштам («Это же гений, гений!.. Его не понимают только ослы»), поэт-пароль Пастернак, стихи которого не знать наизусть для интеллигентного человека позорно, Илья Эренбург («могучее перо»), Борис Слуцкий, стихи которого очень хороши для эпиграфов и заглавий книг, здесь даже Любка Фо-гельман, моя соседка по дому, прославленная когда-то Смеля-ковым. Еще тут Масс и Червинский, Дыховичный и Слободской, а также «маркиши, феферы, квитко»… Это дополняется цитатами из того же Мандельштама: «Я пью за военные астры»… «Мы живем, под собою не чуя страны»… Из того же Пастернака: «Какое, милые, у вас тысячелетье на дворе»… «Не спи, не спи, художник»… Из Багрицкого: «Нас водила молодость в сабельный поход…» и т. д.

Тут и музыканты: «звезда первой величины вдохновенный» Эмиль Гилельс, «звезда первой величины вдохновенный» Давид Ойстрах, Никита Богословский и Фогельсон, «феерический советский еврей» Саша Цфасман и уж никак не менее феерический американский еврей Бенни Гудман… А сколько еще среди персонажей! Академик Рогальский, композитор Полкер, художник Певзнер, военврач Берг, еше военврач Гуревич, третий военврач Тышлер, парикмахер Лазик, портной Наум, старуха Каппельбаум, разумеется, есть и Шапиро, и Рабинович, а еще эстонский еврей Гриша Гольди, и даже импортный румынский еврей Илюша Вернер…

Что ж, прекрасно! Как на телевидении. Но беда в том, что почти всем этим персонажам нет житья, ибо в стране цариг жуткий государственный антисемитизм. И писатель приводит живой пример этого. «Юный хмырь» с выразительной русофильской фамилией Сранин беспрепятственно и глумливо распевал такую вот антисемитскую песенку:

 
Стахушка не спеша
Дохошку пехешла.
Навстхечу ей идет милицьонех.
– Свистка не слушала,
Закон нахушала.
Платите, бабушка,
Штхав тхи хубля!
– Ах, боже, боже мой!
Ведь я спешу домой,
Сегодня мой Абхаша выходной.
Купила кухочку,
Фханцузску булочку,
Кусочек маслица,
Два пихошка.
И никому не дам,
Все скушает Абхам,
А кухочку разделим пополам.
 

Боже милостивый, да что же тут антисемитского? Перед нами трогательный образ малоимущей старушки, верной любящей супруги, которая во имя драгоценного мужа и социальной справедливости не робеет и перед милиционером. Я бы лично гордился своей женой, если бы она вот так решительно стала на защиту курочки для меня. Конечно, штраф-то лучше бы уплатить, но у нее, видно, ни копейки не осталось, все потратила на Абрашу. И потуги юного хмыря, коверкающего произношение, тонут в величии образа замечательной старушки. К тому же, он ведь коверкает и речь милиционера, скорее всего, русского парня. Словом, не антисемитизмом тут пахнет, а русской курочкой, русским пирожком и еврейским геройством. А ведь писатель привел это, не жалея места для пространной цитаты, как самый возмутительный пример государственного антисемитизма.

В фильме евреев на экране почти нет, они в основном за экраном. Правда, есть сексуально озабоченная и придурковатая Циля, внушающая жалость. Да русский профессор Градов, пожелавший однажды стать евреем. Этим, как и многим другим, о чем уже говорилось, дается понять, что евреи самый несчастный, самый горемычный в мире народ, перечень его страданий бесконечен, и потому он больше всех заслуживает сочувствия, сострадания, восхищения.

Рассуждать об этом можно долго. Лучше предоставим слово Борису Слуцкому, любимому поэту Аксенова. К третьему тому своей эпопеи он поставил эпиграф из его стихов, а потом – разъяснение к нему на две страницы. Мы тоже приведем строки этого поэта с пояснениями совсем небольшими.

 
Получается, стало быть, вот как:
слишком часто мелькаете в сводках новостей…
 

Ну, разумеется, не только новостей. А что значит «слишком часто»? Это, например 23 серии подряд в течение двух месяцев да еще разухабистая реклама до и во время показа фильма.

 
… слишком долгих рыданий
алчут перечни ваших страданий…
 

Каких «страданий»? Например, тех самых, что размалеваны в романе и в фильме. Кто составляет их «перечни»? Например, как мы видели, Аксенов и Барщевский, Сванидзе и Млечин. А чьих «рыданий» они ожидают? Всего человечества. А в частности, например, Матвиенко, и она рыдает.

 
Надоели эмоции нации
вашей,
как и ее махинации…
 

Что за нация? Разумеется, гваделупская. А какие «махинации»? Об этом сказано выше очень много.

 
И обрыдли все ваши сенсации
средствам массовой информации.
 

Что за «сенсации»? Да хотя бы вот эти самые две «Саги», поданые как шедевры.

Для полноты впечатления повторим целиком:

 
Получается, стало быть, вот как:
слишком часто мелькаете в сводках
новостей,
слишком долгих рыданий
жаждут перечни ваших страданий.
Надоели эмоции нации вашей,
как и ее махинации.
И обрыдли все ваши сенсации
средствам массовой информации.
 

Так сказал покойный Слуцкий. Его с горечью и болью дополнила здравствующая Юнна Мориц:

 
Как мало в России евреев осталось,
Как много жида развелось…
 

* * *

Как вы помните, Аксенов возмущался по телевидению похабной песенкой «Ты целуй меня везде». Но Боже милостивый, какие сексуальные загогулины вытворяет сам со своими персонажами именно везде: на свободе и в заключении, на фронте и в тылу, в московской маршальской квартире и в деревенском чулане, на сеновале и на снегу, в библиотеке и в шкафу, даже в лесу на свежем пеньке… И притом – со всеми персонажами: с маршалом и домработницей, с полковником и женой маршала, с офицерами и солдатами, с поэтессой и художником, с теннисистами и мотоциклистами, с марксистами и троцкистами…

Романист вроде бы осуждает «похотливые фантазии» своего персонажа Маслюкова, полковника, и «мотивы ненасытной похоти» самого Берии, маршала, но сам-то изобретает уж такие «фантазии», что и полковник и маршал не годятся ему в подметки. Каждая половая связь или помыслы о ней носят в романе не обычный житейский характер, а изощренно-редкостный. И каждая сцена описана дотошно, обстоятельно, все названо бесстыдными словами безо всяких умолчаний, – так и видится при этом пускающий слюну похотливый старичок вроде Федора Павловича Карамазова, мечтающего о Грушеньке.

Начать хоть с самого как бы невинного – с мечтательного, виртуального блуда, т. е. не сбывшегося или, как сказано в Писании, с блуда «в сердце своем». В семье Градовых лет сорок служит домработница Агаша, смирное, преданное деревенское существо. И вот, оказывается, какие страсти одолевали ее: «Тихонький скрип в ночи, и Борюшка (т. е. хозяин-то, профессор) входит, ласкает, и милует, и мучает немножко, и мы все трое еще больше друг друга любим – и Борюшка, и Мэрюшка (его жена), и Агашенька… Несметное количества раз грешила в мечтах!»

Трудно, конечно, поверить, чтобы простая деревенская женщина всю жизнь мечтала о «любви втроем», как было, допустим, у изощренных интеллигентов Зинаиды Гиппиус, Мережковского и Философова, но Аксенову хочется этого, и ему нравится именно такая Агаша. Почему? Не автобиографический ли здесь момент? Или писатель уверен, что это он показывает глубину и сложность человеческой натуры, в частности, простой русской женщины?

А вот марксистка Циля. Они с Кириллом Градовым занимались в деревне политпросвещением. Когда кончили дело, она вдруг говорит: «Градов, а как ты насчет небольшой половушки?»– «Что ты имеешь в виду, Розенблюм?»– «Ну, просто легкое физиологическое удовлетворение. Давай, Градов! Вон сарай на холме. Отличное место для этого дела!» И они вошли в сарай: «Циля быстро нашла более или менее сухой угол, бросила туда охапку более или менее сухого сена…» Подробности, как и во всех других эпизодах страсти, я опускаю, они омерзительны. И представьте себе, после этой «половушки» в углу сарая, похожей на изнасилование, Кирилл женился на своей насильнице! Вот какие извивы человеческой души на сей раз и русской, и еврейской знает писатель Аксенов!

Дальше: «Приехала Оксана и прямо с порога начала снимать юбку». Кто такая? Мать троих детей, жена сотрудника Минтяжпрома. Куда приехала? К любовнику-шекспироведу, с которым спуталась, будучи еще его студенткой.

Одна дама хочет поразить своего партнера и, раздеваясь в ванной, решает: «Я войду к нему совершенно голой». И входит. Другая предается страсти на тахте «прямо в шубке и в туфлях». Третья, ей восемнадцать лет, думает о незнакомом приглянувшемся парне: «Пусть он и переведет меня из разряда девушек в разряд женщин». Ну, перевел… И так далее.

Очень интересуют Аксенова кровосмесительные связи. О том, как Борис Градов-младший упивался разнообразием «любимых поз» со своей молодой мачехой Тасей, мы уже говорили. А его сестра Елка думает о нем самом: «Жаль, что он мне брат, вышла бы за него замуж». С другой стороны, Борис однажды «почувствовал нечто совершенно неподобающее племяннику по отношению к сорокадвухлетней тете Нине». А Нина в свою очередь тщетно взывала к двоюродному брату Нугзару: «Назойливый мальчишка! Ты забыл, что мы близкие родственники?!» Это ей не помогло. У них это просто. Уж так обожает Аксенов создавать подобные ситуации и копаться в них. Цимес мит компот!.. Возможно, и тут не обошлось без автобиографического мотива.

А еще сладко ему рисовать картины такого рода: «Прибыв вчера ночью, Тышлер застал свою мать Дору с любовником». Кто-то из троих был смущен? Отнюдь! Сынок восклицает: «Гениально, неувядаемая Дора!» И Борис-младший «однажды вернулся домой в неурочный час и остолбенел от стонов. В кабинете покойного отца на диване лицом в подушку лежала мать. За ней на коленях в расстегнутом кителе <… > Шевчук махнул рукой: вали отсюда, не мешай матери получать удовольствие» и т. д.

А вот помянутая Нина Градова, поэтесса, возвышенная душа. Она витает главным образом в литературной сфере. Однажды «ловила на себе не ахти какие сдержанные взгляды знаменитого литератора». Кого? Оказывается, Михаила Булгакова. Другой раз в Тифлисе на пирушке ее кумир поэт Мандельштам сказал: «Нина, я просто ошеломлен…» И что? «К концу ночи они оказались наедине в центре города… «Нина, за что такой подарок судьбы?»… Он попытался приблизить ее к себе, но в этот момент раздался хриплый голос: «Давай, давай, целуй его, моя паршивая жена! Напишешь в биографии, что спала с Мандельштамом. Я разрешаю». Это Степа Калистратов, ее муж, гомосексуалист.

После Степы, а до него – Семы, мужем Нины стал Савва. Но это не имеет никакого значения. Вот около нее возник еще один персонаж: «Поэт и мировой журналист. Все было ясно с первого же момента. Они встретились несколько раз на квартире его друга. Она, как когда-то с другими поэтами, а иногда и с мерзавцами, сама расстегнула ему рубашку…» Кто ж это был на сей раз? Илья Григорьевич Эренбург, вице-президент Всемирного Совета мира, лауреат двух Сталинской и Ленинской премий. А еще «голубые глаза генерального секретаря Союза писателей не раз останавливались на поэтессе Градовой с откровенным мужским интересом»…

И теперь вообразите: Булгаков, Мандельштам, Эренбург, Фадеев, не говоря уж о ворохе мужей… Какие восторги, какой полет. Но муж Савва на фронте, и вдруг случайная встреча с художником Певзнером. И она спрашивает: «У тебя тут есть что-нибудь?»– «Что? – со страхом спросил шестнадцать лет влюбленный в нее Певзнер». – «Комнатенка, сарай, шкаф, где мы можем уединиться». Шкаф у влюбленного нашелся.

Вы думаете, что эта Нина самая-самая «прости господи» в романе? Ничего подобного! Есть еще Вероника, жена маршала Градова, а потом – американского полковника.

«Всякий раз, когда полковник Вуйнович видел жену своего друга Градова, он делал усилие, чтобы избавиться от мгновенных и сильных эротических импульсов». Что ж, бывают такие неуправляемые импульсы. Но вот что примечательно для этого персонажа, который аттестуется тоже как аристократ «с рыцарским кодексом чести», как белая кость, голубая кровь. Во-первых, явившись в дом Градовых, он сообщил возлюбленной, что женился, у него трое детей, а жена его – «дикое животное». Во-вторых, еще раз объяснился в любви. Но главное, хоть сей момент «он готов был сделать с Вероникой то же самое, что однажды (во время Гражданской войны) сделал с одной барынькой в захваченном эшелоне белых, т. е. повернуть ей спиной к себе, толкнуть, согнуть, задрать все вверх. Именно эта конфигурация вспыхивала перед ним всякий раз, когда он видел Веронику». Кто в этом виноват? Он убежден: Гражданская война.

А жена друга? Ей тоже «всегда при встречах с ним казалось, что вот еще миг – и закружится эротическая буря». Так все на грани было и сейчас, но – «послышался стук в дверях, явился благоверный, комкор Г радов».

А до этого на одном большом приеме Веронике невольно, однако закономерно приходит мысль, что все, вероятно, смотрят на нее и думают, «сколько человек из присутствующих» поимели ее.

Патологический блуд во всех его видах и формах – грязный, смрадный, сарайно-чуланно-рогожный, трипперно-сифилитический – насквозь пронизывает всю трилогию. Чего стоит хотя бы один персонаж, который переживает сексуальное блаженство во время избиения на допросе дряхлой старухи…

Но вершина всего – «секс антисоветский на пне». Вот его фрагменты. Вероника и американский полковник в лесу. «– Ну, что же, целуйте! – сказала она. Расстегнула свою жакетку и блузку. «Идите сюда. Вон туда. Разве не видите?» Он увидел свежеспиленный пень. «Где ваши пуговицы?» Они пристроились на пне.

Она стонала, то откидывая голову назад, то кладя ее ему на плечо. «Гады, мерзавцы, вот вам, вот вам! – бормотала она. – Ненавижу, ненавижу…» Так она беспощадно и страстно мстила проклятой советской власти, родине перед тем, как укатить с полковником в Америку…

И закрадывается мысль: а не спятил ли автор на сексуальной почве по причине существенного личного недобора в погоне за литературными лаврами? Думается, возможно.

Известную мысль о том, что небольшую часть народа можно обманывать долго, а весь народ – лишь короткое время, – эгу мысль мы трансформируем для нашего случая так: халтурщик может изображать себя мастером, знатоком, интеллектуалом короткое время, но это невозможно в трехтомной эпопее или в 23-серийном фильме.

* * *

В начале статьи я писал, что Аксенов в надежде раскрасить и оживить свою убого однообразную, малограмотную антисоветчину и назойлово патологическую сексуальщину прибегает к разного рода «оживляжу»: к разухабистой матерщине, мудреным иностранным словечкам и выражениям вроде «астральной инкарнации», к фразочкам на английском, к цитатам из газет и т. д. Но, как всегда, и тут не обходится без фальшивок, без невежества. Например, дает такой текст будто бы из американского журнала «Тайм» за 1949 год: «Самым трагическим гостем Нью-Йорка на прошлой неделе был композитор Дмитрий Шостакович. Он прибыл, чтобы участвовать во Всемирном конгрессе деятелей культуры и науки за мир. Являясь символом свирепости полицейского государства, он говорил как коммунистический политик и действовал так, будто его приводил в движение часовой механизм… Боссом и директором русской делегации является румяный, узкоглазый Александр Фадеев, политический руководитель советских писателей и чиновник МВД» (3, 122).

Разумеется, ничего подобного этой комической бреховине в «Тайм» не было и не могло быть по той хотя бы причине, что и «Конгресса мира» в США не было и не могло быть: тогда в стране свирепствовал разгул антикоммунизма, главными бесами которого были сенатор Джозеф Маккарти и упомянутый в книге судья Медина. А на самом деле 1-й Всемирный KOHi ресс сторонников мира проходил в Париже и Праге в апреле 1949 года.

Так вот, все с той же целью «оживляжа» Аксенов придумал еще и такое: ненавистных ему исторических лиц он изображает в виде крыс, жаб, змей, собак и т. д. И как вздумается манипулирует ими: «Однажды ночью в старинных развалинах жаба встретилась с крысиндой»… Ну, дело не хитрое, ума большого не требует, и эффект тут не большой. Но после этого что может нам помешать вообразить себе и самого автора в образе крысы, которая с остановкой в Гваделупе приплыла к нам из Америки с целью все тут заразить, обгадить, что можно, сожрать и сдохнуть!

В начале статьи было сказано еще и о том, что перед каждой серией «Саги» шли титры: «Правительство Российской федерации», «Правительство Москвы» и еще названия каких-то высоких инстанций. Я обратился к М. Фрадкову и Ю. Лужкову с просьбой объяснить, что это означает. От первого адресата ответа не последовало, а от второго получил письмо. Bor оно:

«Правительство Москвы.

Комитет по телекоммуникациям и средствам массовой информации г. Москвы.

^{06. 12. 2004 № 9–76–424/4}

Уважаемый Владимир Сергеевич!

В связи с Вашим обращением к Мэру Москвы Ю. М. Лужкову относительно размещения в телесериале «Московская сага» титра «Правительство Москвы» сообщаем, что указанный телесериал произведен по заказу Правительства Москвы в рамках Городской целевой программы создания отечественных телефильмов.

Начальник Управления В. А. Трусов».

Так что эта гваделупская крысятина – прямой заказ (надо полагать, целиком и оплаченный из наших с вами средств) Лужкова, Фрадкова и их правительств. Видимо, рассчитывали еще и большую премию получить. Еще бы! Ведь такие высокие заказчики. Но фильм получил такой яростный отпор в прессе самого широкого диапазона от «Правды», «Советской России», «Завтра» до «Известий», «Новой газеты», «Московского комсомольца», что никто не посмел и заикнуться о премии для него, – о котором было сказано, что он «состряпан для быдла руками быдла». Такой оказалась участь и фильмов «Штрафбат», «Дети Арбата», «Диверсант», «Солдаты». А вспомните, как М. Швыдкой превозносил хотя бы «Штрафбат»: «Новое слово! Рейтинговый лидер!» и т. д.

Когда господ Лужкова и Фрадкова призовут к ответу за то, что они испохабили столицу страны, превратив ее в подобие Чикаго, а всю страну – в подобие банановой республики, то им припомнят и народные денежки, пущенные на заразную крысятину.

Эпитафии,
привидевшиеся автору при посещении Еврейского кладбища в Вострякове

ЕЛЬЦИН Б. Н.

(1931—?)

 
Лежу я здесь, сознаньем греем,
Среди не чуждых мне гробов,
Что дал свободу всем евреям
А Русских обратил в рабов.
 

ГАЙДАР E. Т.

(1956—?)

 
Замри, прохожий!
Ты перед Гайдаром
При жизни был он родины кошмаром.
Никем не будет превзойден Егор,
Как балоболка и ученый вор.
 

ЧУБАЙС А. Б.

(1955—?)

 
Под камнем сим лежит Чубайс.
Таких история не знала.
Какой светильник разума погас!
Какое мурло вякать перестало!
 

НЕМЦОВ Б. Е.

(1959—?)

 
Борис Ефимович Немцов —
Брюнет, философ, сочинитель,
Нижегородский экс-правитель
На вид и не из подлецов.
Он просто сладко жить любил,
И ловок был, как Шеварднадзе.
Хотя кричал: «Я – камикадзе!»—
Но не себя – других губил.
 

ЛУЖКОВ Ю. М

(1936—?)

 
Еврейскому любезен Богу
Лужков, в КПСС взращенный, —
Ведь заложил он синагогу
Не где-нибудь, а на Поклонной!
За это он теперь в раю
Со Старовойтовой прекрасной.
Не страшно ей за честь свою:
В раю мужчина безопасный.
 

СВАНИДЗЕ Н. К.

(1952—?)

 
Лежит здесь Коля, сын Карлуши —
Красавец, умник, эрудит.
Всю жизнь плевал народу в душу,
Но все ж не главный он бандит.
 

КИСЕЛЕВ Е. А.

(1954—?)

 
Спи сладко, Киселев Евгений…
А ты, прохожий, горько плачь.
Ведь он поистине был гений
Как лжец, прислужник и стукач.
 

ШАРАПОВА А. Ш.

(1959—?)

 
Мадам Шарапова Арина,
Дочь коммуниста Шамиля,
Не ела сроду маргарина,
Не выглядела как перина,
И даже знала, кто Золя.
Но свет такой мерцал в очах,
Что пес мой глянул – и зачах.
 

МИТКОВА Т. И.

(1961—?)

 
Татьяна, бедная Татьяна,
С тобой я вместе слезы лью.
Ты в руки модного тирана.
Во власть бесстыжего экрана
Уж отдала судьбу свою!
А ведь могла б не с Березовским,
И не с Гусинским вместе врать, —
Могла б иметь свою кровать,
А днем на рынке Палашевском
Селедкой частно торговать.
 

«Дуэль» № 18 сентябрь 1997.